Тайна Нереиды

Общество Сервилии сделалось вульгарным, едва в нем появился этот тип. Теперь все находят нужным пошло шутить и громко смеяться – аура эстетизма и легкого, в границах дозволенного, флирта исчезла мгновенно. Как и хорошие манеры. Мужчинам нравилось говорить грубости, женщинам – их слушать.

В перистиле раздались шаги, и в сад вошел Бенит.

– Куда же ты убежала, маленькая бунтарка?

Летти попятилась. Но пятиться было некуда. Перистиль был крошечный. Она тут же уперлась в стену.

– О, я понимаю! – самодовольно хмыкнул Бенит. – Тебе захотелось уединиться со мной. Как видишь, я понял твой призыв. Я здесь.

– Убирайся! – Летти хотела это выкрикнуть, но голос почему-то осип.

– Женщины всегда сопротивляются, зато потом довольны. И ценят в мужчинах только одно – грубость. А я умею быть грубым.

Он сгреб ее в охапку и сжал изо всей силы, будто собирался переломать позвоночник.

– Женщинам нравится, когда их так обнимают!

Летиция всадила зубы ему в плечо и ощутила во рту вкус крови. Бенит взвыл по-звериному и ударил ее по голове. Она упала, отлетела к стволу пальмы. Несколько мгновений лежала неподвижно. Потом вскочила и с неожиданной резвостью рванулась вон из перистиля. Бенит попытался удержать ее, успел ухватить за грудь. Схватил, будто это не женская грудь была, а плод, который надо сорвать. Летиция закричала. Но вырваться не смогла. Одной рукой он стиснул ее, прижимая руки к телу, а другой задрал платье. Она напрасно дергалась, пытаясь освободить руки – бесполезно!

– На помощь!

Почему никто не идет? Почему? Она попыталась пнуть его коленом в пах – не получилось. И тут за спиной Бенита мелькнула чья-то тень. Чьи-то сильные руки оторвали Бенита от Летиции, подняли в воздух и швырнули в бассейн. Брызги обдали фонтаном лицо и платье Летиции. А неизвестный сказал: «Идем»! И взял ее за руку, как маленького ребенка. Они выбежали из перистиля и помчались наверх по лестнице. Руки у незнакомца были сухие и горячие, как руки больного лихорадкой. Но вряд ли незнакомец был болен – в нем чувствовалась удивительная сила. Когда они вступили в полосу света, Летти заметила, что ее спаситель молод – на вид ему не больше двадцати пяти. Но при этом он выглядел умудренным мужем, почти стариком. От незнакомца исходил запах какой-то немыслимой древности. И еще от него пахло, как пахнет от нагретой настольной лампы – горящей пылью. Он был огонь и седая пыль – одновременно.

Незнакомец довел Летти до дверей ее спальни.

– Запрись и никого не пускай к себе, даже мать, – посоветовал он.

И осуждающе покачал головой, будто выносил приговор красавице Сервилии.

– Кто ты? – Она попыталась заглянуть ему в глаза.

Глаза были темны, насмешливы, печальны.

– Меня послал Элий. Я служу в его охране.

Прислал Элий? Значит, он все-таки беспокоится о ней. У Летиции запылали щеки, а на глазах выступили слезы.

– Не уходи, – взмолилась она. – Мне страшно.

– Я не уйду, буду рядом. Но и ты будь осторожна. Очень прошу… – Его голос дрогнул. Или ей показалось? Как прежде в его жесте почудилась необыкновенная нежность.

Летти вбежала в свою комнату и защелкнула замок. Значит, Элий думает о ней. Не любит, но думает. Ей казалась, что между ними огромная стена. Выше римских стен, обветшалых, могучих, заложенных еще самим Траяном Децием. И надо через эту стену перелезть. Она готова. Даже если Элий не подаст ей руки, она все равно окажется рядом с ним. Одной быть так страшно!

Летти вспомнила плесканье Бенита в бассейне и расхохоталась.

И тут же боль отдалась в плече и груди.

«Завтра будут синяки, – подумала она, – будто я шлюха из Субуры, а меня избил сутенер».

В дверь постучали. Настойчиво.

– Летти, это я, открой, – услышала она голос Сервилии.

– Иди ты к воронам! – Летти выкрикнула ругательство с восторгом.

Сервилию она ненавидела сейчас больше, чем Бенита. Мать должна была защищать ее, а вместо этого оказалась на стороне подонка.

– Летти, ты можешь сказать, что произошло? Бенит явился в триклиний в мокрой тунике. Он был в ярости.

Ага, она наконец решила поинтересоваться, что случилось.

– Он пытался меня изнасиловать, а я столкнула его в бассейн. – Летиция полагала, что имеет право приписать себе действия своего спасителя.

Последовала пауза, но не слишком продолжительная.

– Он просто ухаживал за тобой. Если бы он захотел взять тебя силой, он бы это сделал. Ты бы не вырвалась. – Сервилии нельзя было отказать в логике. Она вновь налегла на дверь. – Открой! Вспомни, я спасла тебе жизнь. Хотя и очень рисковала из-за твоей глупой выдумки. – Вместо того чтобы оправдываться, Сервилия по своему обыкновению обвиняла.

Она никогда не признавал себя виноватой. Никогда.

– Премного благодарна. Но я буду благодарить тебя еще больше, если ты выставишь Бенита за дверь. А жизнь мне спасли Юний Вер и Элий.

Имя Элия привело Сервилию в ярость. Она изо всей силы стукнула кулаком в дверь. О боги! Да она просто ревнует, и завидует ей, своей дочери! Не к Элию ревнует, нет, ревнует к возможности любить и быть любимой, и выйти замуж по любви, а не продаваться, как пришлось продаться ей, Сервилии, и делить ложе с нелюбимым, и угождать ему ради его бесчисленных миллионов, ежеминутно подавляя отвращение. А потом, обретя наконец свободу, заводить молодых смазливых любовников, теша униженное тело. Теперь мать хочет и ее, Летицию, приговорить точно к такой же жизни, чтобы дочь повторила ее путь во всем – сначала краткий миг любви, а потом богатство, власть, и рядом человек, которого презираешь.

Летиция вздохнула. А она-то думала, что ее мать куда умнее. И, главное, добрее. Но поняла, что называть Сервилию доброй неприлично. Летиции сделалось так горько, что на глаза навернулись слезы. Ей так хотелось, чтобы ее кто-нибудь любил.

Глава VI

Игры Летиции

«По опросам общественного мнения, за Бенита Пизона проголосовали бы не более двух процентов избирателей шестой трибы».

«По косвенным данным, население Империи возросло на двадцать процентов. То есть лишь каждый пятый гений превратился в человека. Остальные либо погибли во время метаморфозы, либо превратились в котов и змей».

«По данным эмиграционной службы часть гениев, получив временные удостоверения, уже покинула территорию Великого Рима и отправилась в Новую Атлантиду, Конго, Республику Оранжевой реки и даже Винланд [17]. Из Новой Бирки пришло сообщение, что Винланд готов предоставить всем бывшим гениям гражданство».

«Власти Месопотамии сообщают о прибытии новых беженцев из Персии».

«Пятнадцатилетняя девушка споткнулась и упала, врезавшись головой в витрину. Осколок стекла перерезал артерию. Девушка скончалась от потери крови. Количество подобных нелепых случаев с каждым днем возрастает».

«Акта диурна», 5-й день до Календ октября [18].I

В Тибуре Элий чувствовал себя как в ссылке. Может, это и была ссылка, и Руфин недвусмысленно старался показать, что Элий должен держаться вдали от власти. Однако тот, кто родился и вырос в Вечном городе, не может существовать вдали от него, даже если эта «даль» – всего лишь несколько миль, и авто домчит тебя до Рима за полчаса.

Элий не выдержал и приехал в Рим. Его сопровождали только Квинт и секретарь Тиберий. Разумеется, о возвращении Цезаря тут же доложат Руфину. Приближенные и подхалимы начнут гадать, что задумал наследник. Рвется к власти? Претендует на более важную роль? Пусть поломают головы. Ведь никому из них не придет на ум, что он всего лишь хочет спать в своей спальне, и работать в своем таблине. А обедать в триклинии, где на стене сохранилась надпись «Гай обожает брата Тиберия». Фразу эту маленький Элий нацарапал за год до войны. С тех пор стены красили дважды, но надпись всякий раз проступала под слоем краски.

Утром на письменном столе Элия секретарь Тиберий оставил папки. В который раз большая часть бумаг не подготовлена, никаких пояснений. Да и смотрел ли их Тиберий вообще?! Письма не сортированы – деловые послания лежали вперемежку с личной перепиской. Элий сам их разобрал. Последней обнаружилась записочка без подписи. Аромат духов, исходящей от нее, наполнил весь таблин. Элий вскрыл конверт. Жирный отпечаток помады и наискось нацарапано цветным стилом «Элий»! Цезарь невольно улыбнулся и спрятал письмо под тунику. Мальчишка так бы поступил. Элий подумал, что ведет себя как однолетка Летиции, подыгрывая ей и исполняя ее желания.

«Исполнитель желаний никак не умрет во мне…» – но в этом обращении к своей особе не было упрека.

Наконец старик Тиберий явился – глаза тусклые, под языком катает таблетку. Наверняка опять сердце прихватило. Стареет прямо на глазах – еще вчера лицо его не казалось таким желтым, а щеки – запавшими. Но Элий не мог его выгнать. Хотя бы потому, что этот человек носил то же имя, что и старший брат Элия, погибший на войне. Ради того, чтобы день за днем произносить имя брата Элий готов был простить Тиберию почти все.

– Тиберий, ты просмотрел бумаги? – против воли в голосе прозвучал упрек.

– Не успел, – честно признался старик.

– А ты отправил мой проект закона «О гениях» императору и в сенат?

– Еще нет.

«Сколько ему до пенсии? Два года? Три? Что-то он совсем сдал», – подумал Элий.

Вслух же сказал кратко:

– Бумаг стало слишком много. Не хочешь подыскать себе помощника?

– Подыскать-то можно, – отвечал Тиберий таким тоном, будто во всем был виноват сам хозяин. – Только будет ли молодой бездельник предан тебе, Цезарь. Твой пресс-секретарь Квинт все время отлынивает от работы.

Старика одолевала ревность. Одна мысль, что кто-то может выполнять его обязанности лучше (ну, разумеется, не лучше, но Цезарю-то может показаться, что лучше) сводила его с ума. Появление Квинта повергло Тиберия в панику. Он чувствовал, что вскоре люди совсем иного сорта, молодые, шустрые и беспринципные окружат Цезаря. И им не будет дела до рассудительной порядочности Тиберия, его обстоятельности, его преданности. Они победят только потому, что молоды. А ведь он служил еще Адриану, отцу Элия, он всю жизнь отдал этой семье.

Элий протянул старику папку:

– Через два часа чтобы все было готово.

Секретарь воспринял эти слова как самый строгий выговор. Но повторять свое предложение на счет помощника Элий не стал – знал, что этим еще больше оскорбит старика. Цезарь сам подберет второго секретаря, и Тиберию придется с этим смириться, как смирился с псом, подарком Квинта. Элий взглянул на лежащего в углу таблина щенка. Тот сладко посапывал, положив голову на толстые лапы.

«Здоровенный будет пес, – подумал Цезарь. – Цербер…»

И хотя он позвал щенка мысленно, тот вскинул голову и уставился на хозяина преданными глазами.

«Спи, Цербер, – опять же мысленно обратился к нему Элий. И щенок послушно смежил веки. – Где же Квинт? Пройдоха опаздывает».

Но тут, будто откликаясь на зов хозяина, как прежде откликался пес, явился фрументарий.

– Ты уже говорил с Руфином на счет сватовства? – поинтересовался Квинт.

Элий поморщился.

– Нет еще, – признался неохотно.

– Когда же поговоришь?

– Не сейчас.

– Это почему же? Не стоит тянуть, Цезарь, иначе девчонку уведут из-под носа. Тебе-то, конечно, все равно, но мне ее жаль…

Элий насторожился. Когда речь шла о Летиции, самообладание изменяло Цезарю. Лицо каменело, и он не знал, куда деть руки. Так чего же он тянет? Боится? Но чего?

– Жаль? – переспросил Элий и ненатурально рассмеялся.

– Ну да. За малышкой охотится Бенит. Во всем Риме трудно отыскать второго такого подонка. Бедняжка… – Квинт вполне искренне вздохнул.

Бенит! Элий едва не задохнулся от ярости. Ну нет! Этому типу нельзя отдавать Летти. Бениту вообще никого нельзя отдавать. Собаку, и ту нельзя доверить. К тому же Элий просто не может бросить Летицию на произвол равнодушной Фортуны, он чувствовал за нее ответственность…

– Я сейчас еду на Палатин, – выдавил Элий. – Переговорю с императором. Руфин не посмеет мне отказать.

Квинт торжествующе усмехнулся и подмигнул неведомо кому. Может быть, спящему Церберу?

II

Сервилия просматривала меню обеда и отдавала последние распоряжения повару, когда запыхавшаяся служанка сообщила о приходе императора Руфина. Поначалу Сервилия не поверила. Неужели император явился, не предупредив заранее о визите?! Сервилия с утра пребывала в дурном расположении духа, и нежданный визит Августа не улучшил ее настроения. Приход Руфина не сулил ничего хорошего. Матрона поспешила в таблин. Император небрежно развалился на покрытом подлинной леопардовой шкурой ложе и листал последний сборник стихов Кумия. Император был в тоге триумфатора, затканной золотыми пальмовыми ветвями. И это тоже не понравилось Сервилии. А еще больше ей не понравилось, что императора сопровождал Элий. Цезарь тоже был в пурпуре. Элий держался не столь по-хозяйски, он даже не присел, а стоял возле книжной полки, делая вид, что читает вытесненные золотом имена на кожаных переплетах кодексов. Когда Сервилия вошла, Элий поклонился, а император лишь вскинул руку, будто приветствовал не даму, а центуриона преторианцев. Происшедшие с Руфином перемены многих приводили в недоумение. Император выглядел помолодевшим и поглупевшим. И невыносимо самодовольным. Август видел и слышал лишь самого себя. Государственные дела его не интересовали. Даже сообщения о гениях не взволновали. Даже донесения из Персии не тревожили. Руфин вел себя, как разбогатевший плебей. Одевался пестро и ярко, где надо и не надо появлялся в пурпуре и золоте, все пальцы его были унизаны перстнями, а глаза – подкрашены. Ходили слухи, что после убийства сына Руфин помешался – отсюда и его решение жениться, и самодовольство, и некая глуповатость в словах и поступках, и нелепые манеры. Сервилия находила эти слухи правдоподобными.

– Твой таблин – прекрасная картина, – император выставил руки, заключая пространство в квадратик из пальцев. Подсмотрел жест у какого-нибудь киношника. Голос Августа звучал фальшиво, как голос начинающего актера. Но в последнее время он со всеми говорил только так. – Коричневые и золотистые оттенки. Великолепно! У меня есть несколько картин северной школы, написанной в коричнево-золотистом колорите. Я заплатил за каждую полмиллиона.

– Твои картины восхитительны, Руфин Август! – отвечала Сервилия, при этом краем глаза следя за Элием.

– Картины подлиннее жизни. Смотришь и радуешься, и не живешь. Нежизнь – вот радость. – Эти смутные фразы мало подходили к его самодовольному виду. – А мы к тебе по делу, – без всякого перехода сообщил Руфин. – Элий собрался жениться. Мой маленький сынок хочет жениться, – Руфин прищурил один глаз и хитро поглядел на Сервилию. – Жениться – это хорошо. Всем надо жениться. Ты еще не догадываешься, кто его избранница?

Сервилия Кар стиснула зубы, призывая гнев богов на голову хромого калеки.

– Нет, Руфин Август, я не знаю предпочтений Элия Цезаря после того, как Марция Пизон бросила его.

Элий, несмотря на все свое самообладание, изменился в лице. Сервилии показалось, что она почувствовала невыносимую боль Элия. И эта боль ее порадовала. Руфин же просто-напросто не заметил ядовитого укола.

– Ну как же! – Август расхохотался. – Ведь он спас твою дочку от смерти! Любой бы на его вместе влюбился в эту юную взбалмошную особу.

– Да, я помню, чем обязана гладиатору Юнию Веру и Элию Цезарю.

Она намеренно поставила на первое место гладиатора, а Цезаря лишь на второе, желая унизить Элия. Но цели своей не достигла.

– Юний Вер сделал гораздо больше для спасения Летиция, нежели я, – отвечал Цезарь без тени обиды.

– Я заплатила Юнию Веру миллион. За такие деньги можно сделать очень много.

– А сколько ты заплатила Элию? – ухмыльнулся Руфин. – Ничего? О, конечно, мой сынок Элий бескорыстен. Но он влюблен. В твою дочь. И я, его приемный отец, не могу спокойно смотреть, как он сгорает от любви, – Руфину доставляло радость разглагольствовать об этой вымышленной страсти. – И я прошу твою дочь Летицию Кар стать женой моего дорогого сыночка.

Сервилия ожидала этих слов, но покачнулась, как от удара.

«Как он пронюхал? Не может быть!» – пронеслось в голове. О, если б она могла, как Горгона, обращать людей в камень! Ярости бы ей хватило!

– Я могу сказать нет.

Но Руфин пропустил ее «нет» мимо ушей.

– Пусть сама Летиция даст ответ, как это полагается, – вмешался в разговор Элий.

– Я же говорю, мальчик влюблен, – хмыкнул Руфин.

Император намеренно именовал Элия мальчиком. Если Элий в тридцать два – мальчик, то Руфин в свои пятьдесят с лишним – молодой человек. Юлию Цезарю было пятьдесят три, когда он катался по Нилу с Клеопатрой. А Клеопатре – двадцать один. Почти как Криспине.

– Летти плохо себя чувствует и не выходит из комнаты, – соврала Сервилия.

«Два придурка, один хромой калека, другой – сумасшедший, неужели вы оба не видите, что ваше время истекло?» – хотелось ей крикнуть в ярости. Сервилия сдерживалась из последних сил.

И тут дверь распахнулась, и в таблин вбежала Летти. В розовой коротенькой тунике, ярко накрашенная, отчего казалась старше своих лет.

– Приветствую тебя, Руфин Август и тебя, Элий Цезарь! – Она выкрикнула эти слова слишком громко, потому как задыхалась. Не от бега по лестнице – от волнения.

– А вот и Летиция, – слащаво улыбнулся Руфин. – Прекрасная картина – розовое на коричневом фоне. Как розовый фламинго. Мой сыночек воспылал к тебе такой страстью…

«Значит, отважился, – мелькнуло в голове Летиции. – Не любит, но один больше не может. Могу я принять такое или нет?»

Сердце гулко бухнуло раз, другой и замерло. Комнату будто заволоклась туманом. Летти увидела зубец полуразрушенной стены, утыканные стрелами мешки с песком. Белые струйки песка вытекали из дыр, как кровь из ран. Чья-то голова, обвязанной красной тряпкой, приникла к камню. Мелькнули лица – закопченные, грязные, коричневые от загара. Одно – с тонким чуть кривоватым носом, с царапиной на скуле. Она не сразу узнала Элия. В шлеме она видела его когда-то на арене Колизея, но в этот раз на Элии не нарядный гладиаторский шлем, а боевой, с вмятинами, не раз выдерживавший вражеские удары. На броненагруднике тоже отметины. Элий подносит к глазам бинокль. Потом поворачивается и что-то говорит немолодому военному в форме преторианца. И тут стрела впивается Элию в шею – как раз между нащечниками шлема и броненагрудником…

Летти вскрикнула, будто ее ударил наконечник. Она поднесла руку к шее и вновь болезненно ойкнула – пальцы коснулись синяка, оставшегося от удара Бенита.

– Да… я согласна… – услышала Летиция свой голос, будто со стороны.

– Летти, ты еще ребенок, – голос матери был так же далек, как продымленная стена и летящие стрелы. – Ты не можешь решать…

– Я не ребенок. Я все знаю. Все. – Она ставила точки, будто гвозди вбивала. Не для Сервилии – для Элия говорила.

Он слушал. Очень внимательно. Ловил каждое слово.

– В прежние времена в брак можно было вступать с двенадцати лет. Теперь – с четырнадцати, – напомнил Элий.

– «… брак создается не совокуплением, а согласием», – процитировала Летиция: перед приходом Элия она как раз просматривала Римское частное право.

– Ну и отлично, – потер руки Руфин и хихикнул, довольный удачей. – Будет двойная свадьба. Августа и Цезаря. Ты рада, Сервилия?

– Я счастлива! – прошипела она гадюкой.

Летти побежала к телефону. Наверняка сейчас будет звонить Фабии. Сервилия выругалась шепотом. Девчонка ее предала. Они могли бы вдвоем править Римом. А она выбрала этого хромого недоумка. Подъем Цезаря будет краток, а падение – длительным и мерзким. Не надо обладать пророческим даром, чтобы это предугадать.

– Бабушка? – Летти старалась говорить бездумно, весело, как и должна говорить девочка ее возраста, поглупевшая от счастья. – Элий Цезарь посватался ко мне, и я согласилась. Приезжай, пожалуйста, немедленно. Я хочу побыть в твоем доме до свадьбы.

Она выразительно посмотрела на мать и повесила трубку.

– Ну, я отбываю, – зевнул Руфин и помахал ладошкой. – А вы тут, детки, поворкуйте. Но без вольностей. – Он хихикнул и погрозил Элию пальцем.

Август вышел, и Сервилия кинулась в атаку на Элия.

– Почему бы тебе не убраться вслед за ним?

– Он уедет вместе со мной, – ответила вместо жениха Летиция и взяла его за руку. – И с бабушкой.

– Ты проходимец. Изнасиловал мою дочь, а теперь решил жениться на ней. – Сервилия чуть не плакала. Кажется, она уже и сама верила, что Элий поступил с Летицией бесчестно.

– Мама! – Летти протестующе вскинула руку. – Это не так!

– Ни тебе, ни Руфину не удержать власти над Римом. Вас обоих прирежут, как ягнят на алтаре. Есть люди посильнее.

– Я не знал, что ты обладаешь пророческим даром, домна. – В его голосе не было и тени насмешки, но Сервилии показалось, что он издевается над нею.

– Я обладаю умом, – огрызнулась Сервилия Кар. – В отличие от своей дочурки. И этого вполне достаточно, чтобы делать прогнозы. Ты никогда не станешь императором, Элий. Запомни: никогда. А Летиция? Она наплевала на меня, и радости в жизни ей не будет. Попомни, Летти, мои слова: когда-нибудь он предаст тебя и твоих детей, твердя, что делает это ради блага Рима!

– Мама!

– Боги тебя накажут, запомни мои слова.

Летиция стояла ни жива, ни мертва. Сервилия всегда предсказывала злое. Это было не пророческое, не от высшей силы шло – от ума. Но ее предсказания всегда сбывались.

Тем временем Сервилия тоже призвала союзника – адвокатскую контору Макция Проба.

«Римляне в затруднительных случаях обращаются не к богам, а к адвокатам», – отметил Элий с усмешкой, хотя знал, что предстоящая встреча не сулит веселья.

– Почему она так меня ненавидит? – шепотом спросил Элий.

Летти пожала плечами. Не станет же она рассказывать, что ей пришло на ум этой ночью.

Элий провел ладонью по ее волосам. В ответ она порывисто прижалась к его груди и коснулась того места на шее, куда – как только что привиделось – вошла стрела. Так хотелось нащупать на коже шрам! Это бы означало, что стрела уже ужалила Элия, и опасаться больше нечего. О, если б ей привиделось прошлое! Благословенное безопасное прошлое. Но на шее шрама не было. И Летти прерывисто вздохнула.

– Что с тобой?

Она не ответила. Боялась, что проговорится. Элий верил ее предсказаниям.

Фабия прибыла на несколько минут раньше адвоката Проба. Первым делом поцеловала Летти, а потом чмокнула в губы Элия. Чуть более страстно, чем положено благородной матроне. Она вела себя так, будто не бабкой доводилась Летиции, а подругой. В отличие от своей дочери Фабия умела радоваться тому, что получала. И тому, что получали другие.

– А я знала! Клянусь Геркулесом, я знала, что вы друг к другу не равнодушны. Я еще на вилле Марка Габиния заметила, как вы глядите друг на друга, и подумала: прекрасная пара. – Она погрозила Элию пальцем – ну точь-в-точь как Руфин, только без глупого хихиканья.

Элий ей не верил. Но это и не важно. Главное, сама Фабия верила тому, что говорила. Мысленно она сочинила об этой паре новый библион – в нем была капля правды и три амфоры вымысла.

«Может, я действительно влюблен, – подумал Элий. – Только один не знаю об этом».

Макций Проб явился в сопровождении Аспера. Старик был невозмутим, молодой адвокат – встревожен.

– Меня обокрали! – воскликнула Сервилия, театрально вскидывая руки. – Они отнимают у меня мою девочку!

Она заплакала. Летти опустила глаза – ей стало неловко.

– Насколько я понял, – вежливо осведомился старый адвокат, – Летиция выходит замуж за Элия Цезаря. Мои поздравления юной красавице.

– Поздравления?! – Сервилия передернулась. – Лучше скажи, могу я сохранять опекунство, если… – она замолчала, уже заранее зная ответ.

– Нет, домна Сервилия. Цезарь должен заключить брак с торжественным религиозным брачным обрядом [19]. Как и любой из Дециев.

Сервилия закусила губу.

– Хорошо. Но по достижении совершеннолетия она может распоряжаться своим имуществом самостоятельно?

– Жена, состоящая в таком браке, поступает во власть мужа.

– А в случае развода?

– Получит приданое назад, все по закону.

– А сколько же у меня денег? – робко подала голос Летиция.

– На счетах в различных банках, в том числе в банках Медиолана, Кельна и Северной Пальмиры – около пятисот миллионов сестерциев. А все состояние оценивается в миллиард, включая парфюмерные заводы в Лютеции, золотые прииски в Республике Оранжевой реки, оружейные заводы в Кельне и заводы судовых и автомобильных двигателей в Северной Пальмире.

– Юпитер Всеблагой и Величайший! – воскликнула Фабия.

Летти показалось, что она задыхается. Сервилия была расчетлива, если не сказать – скуповата, никогда не бросала денег на ветер. Только с актерами и поэтами она была щедра, но меценатство – особая статья, такая же необходимость для матроны высшего круга, как расшитое платье или тщательная прическа. Слухи о состоянии Сервилии ходили самые разные. Истинное положение вещей знали только квесторы и цензоры. Но кто мог подумать, что несметные богатства принадлежит Летиции…