Тайна Нереиды

Роман Буревой

Тайна Нереиды

«Все вмещает душа, и дух, по членам разлитый,

Движет весь мир…»

Вергилий.

(пер. С. Ошерова)

ЧАСТЬ I

Глава I

Игры фрументария Квинта

«Вчера состоялось закрытое заседание сената. Как всегда, в таких случаях, протокол не велся. Известно лишь, что Цезарь обратился к сенату с просьбой открыть Сивиллины [1] книги. Сенат согласился. Решение принято большинством голосов. Чем вызвана просьба Цезаря, держится в тайне. Стоит ли напоминать, что сенат принимает решение открыть Сивиллины книги, когда наступают смутные времена.

Когда-то Кумская Сивилла явилась к Римскому царю Тарквинию Гордому и предложила купить девять книг предсказаний за триста золотых. Царь отказался. Тогда Сивилла сожгла три книги и потребовала за оставшиеся те же деньги. Опять последовал отказ. Сивилла сожгла следующие три свитка и снова запросила прежнюю цену, грозя уничтожить все. Царь наконец заглянул в книги, был поражен и велел заплатить Сивилле золотом. Это так похоже на людей – сначала перечить и отказываться, а потом платить полную цену за уцелевшие остатки.

Что предрекут нам Сивиллины книги в этот раз? Какое чудовищное жертвоприношение? Какой немыслимый обряд? Неведомо. Но последний свиток развернут почти до конца. Мы приближаемся к «сожженной» части истории. Далее предсказаний нет».

«Акта диурна», 10-й день до Календ октября [2].I

Черноволосый парень лет двадцати семи, два дня как не бритый, в грязной тунике и желто-красных брюках, продранных на одном колене, расположился прямо на мостовой в тени огромного дуба. Медная табличка говорила, что дуб этот посажен самим императором Адрианом. Дуб был очень стар: кора своими наплывами почти полностью поглотила чужеродную медь. Тень от дерева падала с истинно императорской щедростью, ее лиловый круг давал приют десятку мелких торговцев, да еще умудрялся прикрыть ряды Нового Тибурского рынка. Туристы, посетив виллу Адриана и полюбовавшись знаменитым водопадом, непременно заглядывали на рынок, а потом шли обедать в таверну рядом с круглым храмом Сивиллы.

Парень в грязной тунике выставил из парусиновой сумки тупоносую морду беспородного щенка и выкрикивал пронзительным голосом уличного зазывалы:

– Родословная самого Цербера. Квириты, не проходите мимо, родословная самого Цербера! Всего сто сестерциев!

Он буквально ухватил за тогу хромающего мимо человека. Тот обернулся и глянул с удивлением, не ожидая подобной фамильярности. Но глянул без злобы, скорее с любопытством.

– Потомок Цербера, – повторил торговец. – Отдаю почти даром.

Хромоногий посмотрел на щенка и улыбнулся половиной рта. Впрочем, такая полуусмешка не портила его лицо. Нос прохожего был необыкновенно тонок, и к тому же крив. Прямые черные волосы начесаны на высокий лоб не по моде, будто человек хотел скрыть вышину лба под низко обрезанной челкой. Светлые глаза он то и дело щурил или вовсе закрывал, будто тяжко было ему глядеть на окружающий мир. В руке прохожий держал два очень древних кодекса, и значит, шел не на рынок, а в старинную библиотеку при храме Геркулеса. Быть может, еще сам Адриан читал эти книги.

– Если щенок столь благородной крови, то он должен быть трехголов, не так ли? – спросил прохожий.

– Это дед его Цербер, трехголовый, а папаша был уже двухголов, а сам он, как видишь, доминус, об одной голове.

– А щенки твоего замечательного пса и вовсе окажутся безголовыми, – предположил прохожий.

Продавец хихикнул, но сбить с исходной позиции его было не просто.

– Нет, все не так, доминус. Мамаша у него была одноголовая. И значит, детки у нашего красавца вполне могут быть трехголовы. Вы, верно, слышали про генетику? В Афинской академии очень неплохая кафедра генетики, не говоря уже об Александрийской.

Прохожий уже позабыл, куда шел и зачем. Он вообще о многом позабыл, даже забыл щуриться. Солнце его больше не слепило.

– Пес тебе нужен как никому другому, – продолжал втолковывать пройдоха.

– Это отчего же? – Черноволосый потрепал щенка по мохнатой голове.

Пес приоткрыл слепленный дремотой глаз и через силу лизнул протянутую руку.

– Оттого, доминус, что тебе нужен собственный соглядатай, – мечтательно глядя на статую Адриана, продолжал продавец собаки. – А я, доминус, лучший соглядатай во всей Империи. И ты никогда не раскаешься, если возьмешь меня на службу.

– В качестве кого?

– Секретарем. У Цезаря должен быть секретарь, доминус. И соглядатай по совместительству. Лучшего соглядатая тебе не найти. Выигрывает тот, кто лучше подглядывает. Это закон.

– Чей?

– Мой. Спешу заметить, что Руфин, будучи Цезарем, тоже держал под видом секретарей личных фрументариев, и те люди вскоре очень быстро пошли наверх.

– Надеешься сделать быструю карьеру? – Лицо Цезаря посуровело, и он вновь прикрыл глаза, и даже прислонился к колонне из розового мрамора, на вершине которой бронзовый Меркурий мчался по своим делам, но как ни спешил, не мог сдвинуться с места. При этом Цезарь по-аистиному подогнул правую ногу.

«Искалеченная нога ноет к перемене погоды, – подумал хозяин щенка. – И вправду, ночью обещали дождь».

Какой-то мальчишка лет двенадцати, радостно вопя, протащил мимо них огромную коричнево-красную змею. Туловище убитой гадины волочилось по мостовой, плоская голова была забрызгана чем-то белым, блестящим. Следом за мальчуганом мчались двое друзей, размахивая палками. Вигил, дежуривший у ворот рынка, шагнул им навстречу, и троица разом остановилась.

– Мы поймали ее в саду, – объяснил мальчишка и бросил мертвую змею в пыль.

Несколько человек тотчас их окружили.

– Здоровая, никогда таких не видел. – Вигил присел на корточки и принялся рассматривать убитую тварь. – Верно, какой-то неизвестный, считавшийся вымершим вид. Я вчера в подвале тоже видел длиннющую змеюку, но куда меньше этой.

– Еще одного гения убили, – сказал хозяин щенка. – Прежде его всячески улещивали, оставляли яйца и фрукты на алтаре, а теперь прибили ни за что. Хочешь поговорить о гениях?

– Нет.

– Так о чем-то ты хочешь поговорить? К примеру, о переменах, грядущих в Риме. Может быть, о предстоящей свадьбе Августа?

– Свадьба Августа? Что за абсурд? – пожал плечами Элий. – Разве император овдовел? Насколько я знаю, вчера вечером Августа пребывала в добром здравии.

– И сегодня утром тоже. Но это ничего не значит. Император все равно женится…

– На ком?

– Твой секретарь мог бы ответить на такой вопрос…

– Как тебя зовут?

– Называй меня Квинтом. Потом я, может быть, сообщу тебе другое имя.

– Иди за мной, Квинт, – приказал Элий.

И зашагал назад к воротам императорского поместья, так и не посетив библиотеки. Квинт вскочил, перекинул сумку со щенком через плечо, и бодрым, пружинистым шагом двинулся следом, без труда нагнал Цезаря и зашагал рядом. Походка Цезаря была некрасива. И люди, встречавшие Элия на улице, никогда не смотрели на его ноги. Квинт же напротив, бесцеремонно пялился на голени Цезаря, обтянутые шерстяными носками и зашнурованные в высокие кожаные кальцеи. Внешне они напоминали котурны, те, что носят трагики. Да еще неженки и щеголи. Обувь императора и сенаторов похожа на котурны. Но на улице Элий носил заурядную ортопедическую обувь. Правая нога была несколько короче, но нетрудно было заметить, что изуродованы обе ноги, только правая срослась куда хуже левой.

– И зачем так измываться над собой, когда носилки домчат до поместья за десять минут? – Квинт, казалось, позабыл, с кем разговаривает. – Или ты ищешь популярности плебса? Кандидаты в сенаторы, пока добиваются должности и носят белоснежную тогу, тоже любят прошвырнуться пешочком от курии до Колизея. Но стоит им получить пурпурную полоску, они тут же пересаживаются в авто, причем самые шикарные.

– Объяснение гораздо проще. Мне надо постоянно двигаться, иначе я вообще не смогу ходить, – признался Элий.

– Боишься, что сенат лишит тебя права наследовать Руфину, если превратишься в калеку?

Цезарь резко повернулся и глянул в упор на Квинта. Любой другой тут же смешался бы. Но Квинт лишь отступил на шаг и шутливо поднял руки.

– Я понял: ты не калека. Ты подхватил насморк, но теперь ты выздоравливаешь. И Руфин предоставил в твое распоряжение поместье, пока не перестанешь чихать. Я читал об этом в «Акте диурне». Что ж, придется принять официальную версию.

– «Акта диурна» пишет правду. Как всегда.

– Но тебе непременно нужен пес. Цербер для тебя просто находка. И тысяча сестерциев за такую собаку – смехотворная цена.

– На рынке ты требовал всего лишь сотню.

– Не может быть! – неподдельно изумился Квинт.

– Со слухом у меня все в порядке.

– Ну, хорошо, отдам щеночка за пятьсот. Не может собака Цезаря стоить сто сестерциев. Это неприлично.

– У меня нет лишних пяти сотен на подобные прихоти. – Элий уже стал уставать от болтовни фрументария. Но за возможность услышать о тайных интригах двора он был готов стерпеть многое.

– Разве Гай Элий Мессий Деций не сделался Цезарем, наследником императора Руфина? Или «Акта диурна» ввела доверчивый римский народ в заблуждение?

– Да, я – Цезарь, но не имею права брать на свои прихоти деньги из казны.

– Пес – это не прихоть. Пес – жизненная необходимость. И я – тоже необходимость.

– Сколько же стоит эта необходимость?

– Десять тысяч в месяц. Мне лично. Остальные агенты обойдутся дешевле.

– Ни одному секретарю не платят столько. Мой личный секретарь Тиберий получает вдвое меньше.

– Цезарь, друг мой, не будем экономить на мелочах.

– Разве я называл тебя своим другом? – удивился Элий.

– Хороший соглядатай должен быть другом своего господина. Иначе он будет плохо служить. Поэтому я и прошу десять тысяч. Другу нельзя платить меньше.

– Хорошо. Но собака стоит сотню.

Вместо ответа Квинт тяжело вздохнул.

Поместье Адриана окружали столетние оливковые рощи. Два преторианца в броненагрудниках с накладными бронзовыми орлами взяли винтовки наизготовку, ворота распахнулись перед Элием. Квинт вошел следом с таким видом, будто всю жизнь прожил в Тибуре и знал здесь все закоулки.

– Говорят в Ноны и Иды в поместье пускают посетителей? – поинтересовался Квинт, оглядываясь.

Нигде деревья не растут так пышно, как здесь. Ножницам садовника постоянно приходилось смирять это буйство, превращая кроны то в пирамиды и шары, то в причудливые аркады. Лишь кипарисы траурными свечами тянулись к небу. Однако лето миновало, и зелень пожухла, потемнела, лишь новенькие мраморные скульптуры сверкали с наглостью только что изготовленных копий. Прежние изваяния, порыжевшие от дождя и ветра, перенесли в один из дворцов. Новичку в поместье легко заблудиться. Павильоны, бани, водоемы, расположенные на террасах гимнасии, служебные постройки, связанные друг с другом подземными переходами, домики для гостей, повсюду арки, апсиды, купола, ни одной прямой линии. Красиво. Но красота эта вычурная, чужая.

– Ты будешь жить в комнатах для гостей, – сказал Элий. – Там сейчас никого нет. Жилье и стол бесплатные.

– Но там маленькие комнатушки и общие латрины. Я этого терпеть не могу.

– Там милые комнаты. Их только три года как отделали. Вполне прилично для бесплатного жилья.

II

Элий говорил правду. Комнаты для гостей оказались уютные. Черно-белая мозаика на полу, на стенах яркие фрески. В комнатке было три ложа, но всеми тремя пользовались редко, лишь когда император надолго приезжал в Тибур. Слуга – толстый увалень с детскими пухлыми щеками – принес чистое белье.

– Коли доминус желает искупаться, малые бани к его услугам.

– Как тебя звать, приятель?

– Пэт.

– Ты давно здесь служишь, приятель Пэт? – Квинт раскидал простыни по кровати, давая понять, что не требует от слуги идеального порядка.

– Уже пять лет, доминус.

– Новый хозяин не обижает?

Но Пэт не попался на простенькую уловку. Он проверил выключатель лампы, задернул занавески и взял со столика пустую вазу, чтобы вернуть ее с цветами.

– У меня все тот же хозяин, доминус – император Руфин. Элий Цезарь здесь в гостях.

Квинт сделал вид, что и не собирался устраивать служителю проверку.

– Но Элий может здесь всем распоряжаться.

– Да, император был так щедр, что предоставил ему возможность распоряжаться почти всем.

Он так ненавязчиво выделил это «почти», что Квинт невольно оценил способности Пэта.

– Ну что ж, Пэт, надеюсь, мы станем друзьями. Потому что отныне я буду служить Цезарю.

– Теперь многие, прослышав про золотое яблоко, хотят ему служить.

– Говорят, это дар богов.

– Или яблоко раздора.

«На кого работает Пэт? – раздумывал Квинт, провожая служителя взглядом. – На Руфина? На Скавра? На Целий?»

III

Нет ничего приятнее купания в хороших банях после долгого пути. Особенно, если это бани самого императора. В лаконике пара поддадут столько, что можно задохнуться, и тело прогреется до самой последней, самой утомленной косточки. Лучшее галльское мыло, душистое, с запахом фиалок, привезенное из Лютеции (ну до чего искусны галлы в подобных штучках) смывает многодневную корку из грязи и пота. Весь мир отныне благоухает фиалками. А после можно окунуться в прохладном бассейне с изумрудно-зеленой водой.

Элий уже закончил купание и растянулся на ложе, а смуглый здоровяк-массажист разминал его спину и плечи. Торс Цезаря был торсом атлета, недаром поговаривали, будто Элий позировал Марции для ее Аполлона. Тем безобразнее выглядели изуродованные шрамами ноги. Массаж закончился, Элий накинул на плечи льняную простынь. Однако недостаточно поспешно: Квинт успел заметить множество красных полос на спине и боку нового патрона. Такие шрамы оставляли на телах своих жертв члены «Коллегии нравственности». Меньше всего Квинт ожидал увидеть подобные знаки на коже будущего императора.

– Вилда, прознав про эти шрамы, могла бы состряпать колоссальную статью, – хмыкнул Квинт, растираясь махровым полотенцем. – Не волнуйся, хранить тяжело только первую сотню секретов. Потом привыкаешь. Кстати, следы эти через год будут не заметны. Чудесная банька! Ради того, чтобы купаться здесь каждый день, я согласен сделаться императором и принять всю тяжесть власти над Империей. А ты готов?

– Я готов выслушать твой рассказ о грядущей свадьбе императора Руфина, – отвечал Элий.

– О нет, только после обеда. Обожаю изысканные блюда, – мечтательно вздохнул Квинт.

– Обед будет скромен, – пообещал Элий.

Квинт ему не поверил, и зря.

Триклиний небольшого павильона, уютный и скромный, как нельзя лучше подходил к трапезе Цезаря. Обед начался по римскому обычаю с яиц, а закончился фруктами. Запеченная курица, овощи и фаршированные финики – такие блюда могли подаваться в доме начинающего скульптора или адвоката. Квинт ожидал от стола Цезаря большего.

– Как видно, в этом доме экономят на всем, – заметил фрументарий, делая вид, что осушает серебряный кубок до дна. На самом деле он лишь пригубил вино, и краем глаза наблюдал за хозяином.

– Ты голоден? – поинтересовался Элий.

– Нет, я наелся. Но…

– Тогда поговорим.

Подали фрукты, печенье и кофе. То, что подают кофе, Квинт тут же отметил. Он делил римлян на две категории: на тех, кто пьет кофе, и на тех, кто презирает этот напиток. Элий пил кофе. И это кое-что говорило о нем.

– Сначала уточним: я принят на службу?

– Да, ты принят, – Элий нетерпеливо завертел в руках пустую чашку, – с сегодняшнего числа. Раз сегодня ты здесь и говоришь со мной.

– Хорошо, поговорим об императоре. – Квинт разрезал янтарную грушу и теперь по кусочкам отправлял ее в рот. – Итак, Руфин скоро женится. Через три дня, а может и скорее, он разведется. Уже все обговорено. Не пройдет месяца, как Рим будет гулять на свадьбе императора. Значит, через какие-нибудь десять месяцев ты можешь потерять титул Цезаря и перспективу прибрать Империю к рукам.

– Лично я даже рад такой перспективе. Но что может быть фатальней для Рима этой нелепой перемены Цезарей и прихода к власти малолетнего правителя? Одна из самых опасных ситуаций, особенно, если родня будущей Августы честолюбива. Перед властолюбием женщины не может устоять ни одна система.

Квинт усмехнулся:

– Оказывается, ты гораздо лучше разбираешься в политике, чем кажется на первый взгляд. Итак, ты хочешь знать, на ком Руфин женится… – Квинт сделал эффектную паузу, ожидая реплики Элия, но тот промолчал. Пришлось продолжить. – Сначала рассматривалась кандидатура Летиции Кар. Насколько я знаю, ты знаком с этой юной девицей?

Цезарь опустил голову, чтобы Квинт не мог видеть выражение его лица.

– Она не выйдет за Руфина, – проговорил Элий тихо.

– Ты говоришь как мечтатель, а не как политик. Стоит Августу захотеть, и любая девушка скажет «да». Но тебя как будто волнует уже не политика, а нечто другое?

Элий подозревал, что Квинт осведомлен о подробностях его знакомства с Летицией. Оставалось надеяться, что Квинт хотя бы не знает того, что произошло в Никее. Впрочем, скрыть что-либо от этого человека невозможно. Квинт замечал все: как меняется цвет лица, дыхание становится чаще, а голос – чуть глуше. Даже несколько капель вина, пролитые на тунику, скажут ему «да» или «нет» вместо собеседника. Элия и самого удивило, как сильно забилось сердце, едва Квинт упомянул имя Летти. С Летицией они не виделись с того дня, как машина «скорой» увезла Элия с разрушенной виллы Марка Габиния в Рим. Позже они обменялись письмами, но в их переписке не было ничего, кроме вежливых фраз и пожеланий выздоровления.

Квинт молчал, как будто специально предоставлял Цезарю возможность вспомнить все обстоятельства и заново пережить свое краткое и безумное увлечение.

«Знает», – подумал Элий, и от этой мысли ему почему-то сделалось легче. Будто он нечаянно отыскал союзника.

– Летиция не подходит Руфину, – сказал Элий наконец. – Она слишком своенравна. Она…

– Нет. Ответ неверный. Человеческие эмоции здесь ни при чем. Рассуждай как политик, Цезарь.

– Как политик или как соглядатай? – огрызнулся Элий. В этот раз спокойствие ему изменило.

– В данный момент – это одно и то же. Здесь чистый расчет. Так рассчитывай верно.

– Я попробую. Если Руфин расстался с женщиной, с которой вполне счастливо прожил столько лет и которая только что потеряла единственного сына, значит, Руфином движет одно желание – получить нового наследника. И он не будет рисковать. А в роду Летиции женщины не слишком плодовиты. Фабия родила одну-единственную дочь Сервилию. Та в свою очередь – тоже. К тому же девушка недавно получила тяжелейшую травму. Никто не знает, как это может отразиться на ее будущих детях.

Квинт одобрительно кивнул:

– Неплохо. А я уж думал, что ты можешь болтать только о высших материях, не замечая, что творится в собственном атрии. Итак, продолжаю. Кандидатура Летиции была сразу отвергнута, и выбор пал на Криспину Пизон.

В этот раз Квинту удалось удивить Цезаря. Элий даже не пытался этого скрыть:

– Руфин решил породниться с Пизонами? Но банкира Пизона подозревали в покушении на беднягу Александра!

– Это не доказано. Зато мамаша Криспины была плодовита. А ее дядюшка банкир несметно богат. Политик никогда не принимает прошлое в расчет. Он живет настоящим.

– Все это мерзко!

Квинт должен был отметить, что его новый хозяин недостаточно осторожен: на месте Элия он бы не стал в присутствии незнакомого человека порицать Августа.

– Руфин чувствовал себя слишком непопулярным после гибели наследника и этой его аферы с атомной бомбой Триона.

– Не вижу, как женитьба на Криспине добавит ему популярности.

– Ты идеалист, Цезарь.

– Я – стоик.

– И ты всегда следуешь догмам своей философии?

– Пытаюсь.

– Я тоже попробую. Не уверен, что мне удастся. Кстати, что ты думаешь о Бените Пизоне, этом новоявленном сыночке банкира?

– Ничего. Я ничего о нем не думаю.

– А я бы подумал. – Квинт протянул руку за грушей, и тут заметил, что она – последняя. А на столе после трапезы должно непременно что-то остаться – ларам и слугам. И Квинт отдернул руку.

IV

Каждый день после обеда Элий гулял в тени колоннады вдоль Канопского канала. В воде на фоне густой зелени сгустками белил плыли отражения копий кариатид Эрехтейона. И меж ними, дробясь, проглядывала небесная отраженная лазурь, чуть более темная и тусклая, чем подлинная. Делая первый шаг, Элий всякий раз засекал время по хронометру. Четырежды он обходил канал со скоростью легионера на марше. После третьего круга правую ногу начинало сводить от боли. Но он продолжал идти, не давая изувеченной ноге поблажки. И лишь выполнив каждодневный урок, переходил на легкий прогулочный шаг.

Хорошо бы было прогуляться по саду вместе с Юнием Вером и поговорить о заговоре гениев. О предсказаниях Сивиллиных книг. И еще о Летиции. Вообще обо всем на свете. Но бывший гладиатор исчез. В гостинице «Император» за ним по-прежнему числился номер, но Вер не появлялся там уже целый месяц. Курций знал, где скрывается Вер, но отказывался сообщить. По словам вигила, Вер просил не беспокоить. У Элия не было основания не верить Курцию. Но слова вигила не умаляли тревогу.

По дорожке, важно волоча пышные хвосты, прошествовали два павлина, будто придворные, что торопятся на пир к императору. А императора-то и нет в Тибуре. Как вы просчитались, глупые птицы! Есть только Цезарь, который через год уже не будет Цезарем. Как вам нравятся подобные загадки? Они посложнее загадок Сивиллы! Элий швырнул птицам горсть зерна. Но важные персоны лишь презрительно покосились на его дар и прошествовали дальше, всем своим видом давая понять, что дешево их не купить. Зато со всех сторон налетели голуби и кинулись на зерна. Белые, сизые, пестрые, они мгновенно образовали на земле шевелящийся ковер. А с вышины пикировали все новые и новые птицы, прямо на спины первым. Откуда ни возьмись, вылетел мохнатым клубком щенок, потомок Цербера, и кинулся на эту трепещущую жрущую стаю. Натужно хлопая крыльями, раскормленные птицы поднимались в воздух.

«Римляне похожи на голубей. Такие же неповоротливые, сытые, уверенные в правильности своей жизни. Они могут жить только под чьим-нибудь присмотром за толстыми стенами. А если присмотра нет, они становятся заманчивой и легкой добычей».

Он оборвал собственную мысль. В слова не облек. Не посмел. Его все время мучат нехорошие предчувствия. Если бы Летти была рядом, она бы сказала, насколько верны его опасения, и действительно ли пророческие видения посещают его.

Летти… Он вновь подумал о ней с тоской. Она нужна ему. Не любима, но нужна. Он и в ее любовь не особенно верил. Будучи гладиатором, он частенько встречал девчонок, что ездили за своими кумирами – и в Антиохию, и в Аквилею, прорывались в куникул, подкарауливали у выхода, почитали за счастье провести с гладиатором ночь и родить от него ребенка. Считалось, что дар исполнителя желаний передается по наследству. Сам Элий никогда не заводил интрижек с этими дурочками, он дарил им поцелуи и автографы. Особенно настойчивым обещал ночь любви, но лишь через пять лет. Теперь, оставив арену и растеряв поклонниц, он неожиданно спутался с несовершеннолетней девчонкой. Будто хотел наверстать упущенное. Почему Летти не приезжает в Тибур? Скорее всего, мать не отпускает. Сервилия Кар не хочет их встречи. Не верит, что он женится на Летиции? Или не верит, что Элий станет императором? В последнее мало кто верит. Все считают, что у Элия не хватит сил взвалить на себя такой груз. Но почему? Элий сможет. Он не будет жесток, не будет врать, нарушать законы, стремиться к собственной выгоде. При отлаженной системе власти этого вполне достаточно, чтобы быть приличным императором. Или нужно нечто большее? Или, напротив, этого слишком много?

А его самого так уж это волнует? Нет. Он думает о Вере, Летиции, власти, лишь бы не думать о Марции. Стоп! Здесь надо повернуть… назад, назад… быстрее, еще быстрее, не обращая внимания не боль. Не думать о Марции…

– Цезарь!

Элий обернулся. Квинт спешил к нему, сжимая в руке трубочку мятых грязных листков.

– В чем дело, Квинт? Уже несешь приглашение на свадьбу? – усмехнулся Элий.

– Нет, Цезарь. Это не совсем то. Так… записи одного чудака. Думаю, тебе надо их посмотреть.

– Забавно. Получается, я буду теперь смотреть на мир твоими глазами, Квинт.

– У меня отличное зрение, могу тебя заверить, Цезарь.

– Совсем не обязательно каждый раз произносить мой титул. Тем более, наедине.

– Я могу называть тебя просто… Элий?

Цезарь кивнул.

Они уселись на мраморную скамью в апсиде. За их спиной гранитный Антиной-Серапис, навеки поселившийся в неудобной нише, смотрел нарисованными глазами прямо перед собой. Девушка в двуцветной тунике поставила на мраморный стол серебряный поднос с двумя кубками. Элий потянулся за чашей, но рука его замерла на полпути. Девушка неожиданно напомнила ему Марцию. Так же грациозна, с округлыми бедрами и высокой грудью. Марция… Чем он занят? Какой-то ерундой – интригами двора, гениями, фрументариями. К чему? Надо отправить Квинта в Новую Атлантиду, пусть найдет Марцию и вернет ее назад. Или он сам, Элий, позабыв обо всем, кинется на поиски. Упросит, уломает, умолит. Она вернется. Она любила его!