Полная версия
Третья раса
– Отчасти это так. Но большинство их преданий, самые древние, не вписываются в эти рамки. Ведь дельфины обзавелись разумом намного раньше, чем наши предки слезли с деревьев и лишились хвостов.
Я призадумался. Мне никогда не приходилось сталкиваться с дельфинами так близко, чтобы задумываться о таких вещах, как их легендаристика и мифология, однако теперь эта тема показалась мне в высшей степени интересной.
«У них ведь и религия могла сформироваться, – подумал я, выходя в коридор вслед за Лесей. – По крайней мере, примитивная. Надо будет почитать об этом, чтобы иметь хоть малейшее представление».
Как и было обещано, мы поднялись в рубку поста наблюдения. Заслышав наши шаги по трапу, дверь открыл пожилой мужчина, одетый в технический комбинезон.
– Привет, Бен! – поздоровалась с ним Леся. – Знакомься, это Рома, твой новый сменщик.
– Здравствуйте, – я счел уместным едва заметно поклониться.
– Привет, – буркнул старый Бен.
Брови у него были такими густыми, что взгляд казался тяжелым и подозрительным.
– Я ему все покажу, – Леся незаметно подтолкнула меня к порогу. – А вы езжайте домой.
Шагнув к Бену ближе, я уловил исходящий от него запах спиртовых испарений. В общем понятно было, что меня сюда не просто так взяли, а решили хоть на время удалить со станции старого пропойцу. Видимо, молодой инвалид-охотник не так беспокоил начальство.
Бен прокряхтел что-то невразумительное, забрал обшарпанную сумку и удалился, загрохотав ботинками по трапу.
– Не очень приятный тип, – признался я, когда шаги сторожа стихли.
– Звери его тоже не любят. В последнее время Бен совсем опустился, так что ему активно ищут замену. Но в здешних краях мало желающих работать на станции сторожем. Бен тут жил почти безвылазно два года. Честно говоря, не думаю, что вы с ним наладите отношения.
– Да я не очень-то и стремлюсь.
Оборудование сторожевой рубки показалось мне незатейливым, но вполне современным – электронный бинокль на станине, похожий на те, какими мы пользовались на охоте, два монитора для наблюдения, блок связи, навигационный блок, персональный компьютер и легкий кухонный модуль.
– А оружия нет? – спросил я в шутку.
– Есть, – ответила Леся, здорово этим меня удивив.
В общем-то я представлял свои обязанности некой формальностью. Ну, вроде как сложилось, что люди не оставляют собственность без присмотра. Особенно в океане. Что же касается реальных опасностей, то, даже хорошенько пофантазировав, трудно было их вообразить. Несмотря на то, что мы находились в Индийском океане, пиратов вблизи берегов не было благодаря нескольким успешным операциям охотников. За последний год они здорово проредили пиратские флотилии, так же как чуть раньше проредили численность скрывающихся в глубине биотехов. Так что теперь встретить в глубине одичавшую торпеду, оставшуюся с последней войны, было практически невозможно.
– И что это за оружие? – заинтересовался я.
– Автоматическая коротковолновая пушка, – неохотно ответила Леся.
– Н-да… У вас это называют оружием? Это же скорее пугач!
– А тебе обязательно нужен ракетомет?
– Нет. Просто ты с такой серьезностью назвала «грелку» оружием…
Коротковолновой пушки в общем-то достаточно для того, чтобы отогнать непрошеных гостей на приличное расстояние, но не более того. Хотя на пределе мощности пучок электромагнитного излучения теоретически может вызывать опасные для жизни ожоги, но все же такое оружие принято относить к разряду несмертельного. Так же как ультразвуковые орудия, например.
– Не думаю, что тебе придется ее применять, – закрыла тему Леся. – Хотя код управления я тебе дать обязана. Он на карточке обзорного монитора.
– Ладно. Вообще, тут хорошо. Высоко, вид превосходный и океан кругом.
– Я рада, что тебе понравилось. Но мне надо ехать.
– Жаль.
– Я завтра к тебе обязательно заскочу.
Мы спустились в каюту, где я забрал рюкзак с провизией, после чего мне осталось лишь проводить Лесю до катера.
– Не знаю, оставлять тебе код для запуска коммутатора или нет, – она задумчиво повертела в пальцах пластиковую карточку. – Звери как-то неадекватно на тебя отреагировали.
– Как хочешь, – пожал я плечами, стараясь не показать обиду.
– Не дуйся. Я за ними понаблюдаю, а потом повторим знакомство. Ты должен понять, что если звери уйдут в океан, мне вставят фитиль вот такого диаметра. – Леся развела пальцы так широко, что у меня невольно свело ягодицы.
Она поцеловала меня, запрыгнула в катер, подняла швартовые замки и помахала рукой, пока открывались ворота эллинга. Я вздохнул и поплелся к трапу, втайне боясь без нее заблудиться, хоть и хорошо запомнил дорогу наверх. Но не успел я подняться и до середины, как услышал короткий свист и щелчки. Обернувшись, я увидел Тошку и Лидочку в темной воде. К этому времени Леся выгнала катер в океан и врубила турбины, а ворота эллинга начали закрываться.
Передо мной встал выбор – то ли проигнорировать появление дельфинов и спокойно подняться к себе в сторожевую рубку, то ли рискнуть и попробовать установить с ними контакт. Второе представлялось мне довольно глупым, поскольку кодовой карточки от коммутатора у меня все равно не было. И все же, когда створки ворот окончательно сомкнулись, я решил спуститься. Тошка обрадовано защелкал и закивал головой, а Лидочка легла на бок и поглядывала на меня, шевеля ластом.
– У меня нет карточки, – я развел руками, стараясь говорить по слогам, как с иностранцем, который плохо знает язык.
Тошка снова защелкал.
Я шагнул к коммутатору и продемонстрировал, что мне нечего сунуть в приемную щель. Тошка замолчал и пытался различить подслеповатыми глазами, что я такое делаю. Ему это давалось с огромным трудом, я чувствовал его состояние. Пришлось повторить движение несколько раз. Тошка так кивнул, что меня окатило брызгами, потом разразился возбужденной трелью. Я не мог понять, чего он от меня добивается.
Лидочка нырнула и несколько раз ударила по воде хвостом, снова окатив меня брызгами.
«Злятся они, что ли?» – с раздражением подумал я.
Дельфины начали перещелкиваться между собой, потом нырнули и поплавали кругами. Я следил за ними, подозревая, что звери хотят подать мне какой-то знак, но не могут решить, как это сделать. Затем они вынырнули, и Тошка снова защелкал, повернув ко мне морду. И вдруг, скорее на подсознании, чем умом, я различил в его свисте знакомую мелодию. Правда мелодия эта звучала словно проигранная с утроенной скоростью от той, к которой я привык.
– Ти-та-ти-та-ти, – повторил Тошка. – Ти-та-ти-та-ти.
Это была учебная фраза с уроков телеграфного дела, которые входили в курс истории мореплавания. Телеграфный код. Две буквы – «А» и «Р», переданные условной азбукой, состоящей из точек и тире. Каждой букве соответствовала короткая песенка, начинающаяся на нее и соответствующая ритму писка. Ти-та. Точка и тире – буква А. Чтобы легче ее отличать, на букву «А» напевают слово «ар-ба». Ти-та-ти – точка, тире, точка. Буква «Р». И песенка для этой буквы – ры-ба-чит. Что-то вроде Языка Охотников, только для радиосвязи. Так, вроде бы, общались древние мореходы, находясь в океане на разных кораблях. Почему-то в древности радиопередатчики не могли передавать голос – что-то не то там было с длинами волн или с цифровой кодировкой. Нас по этой азбуке активно натаскивали в учебке, хотя никто не понимал, кому и зачем это нужно. И вот же – пригодилось.
Я закивал, замахал руками, показывая Тошке, что понял его сигнал. Другое дело – откуда дельфину знать телеграфный код? Но это можно было выяснить чуть позже. Мне пришлось порыться в памяти, чтобы вспомнить песенки для всех букв, какие мне были нужны. Справившись с этой задачей, я пропищал, используя звуки «ти» для точки и «та» для тире, чтобы Тошка говорил помедленнее. Он меня понял и быстро запищал, защелкал, обращаясь к Лидочке. Она ему ответила. В общем контакт между нами был установлен.
Однако говорить с Тошкой таким образом оказалось настоящим мучением. Он спешил, путал значения слов, так что мне приходилось больше половины додумывать самому, и я не был уверен в том, что правильно это делаю. Примерно через полчаса наконец выяснилось, что именно дельфин от меня хотел. Речь шла о кодовой карточке для коммутатора, которую мне предлагалось искать в «темном пространстве, где спит плохо сидящий открыто». Сколько я ни пытался у Тошки выведать, что это могло означать, уточнения мне добиться не удалось. Я уже совсем отчаялся, когда догадался немного раскинуть мозгами. В принципе, никакой лишней карточки быть не могло, если только она не была когда-то утеряна, а потом спрятана. Утеряна – ладно, всякое бывает. Найдена кем-нибудь – тоже возможно. Но тогда бы ее сдали! Нашли бы и передали начальству для использования или уничтожения. Кому она нужна, лишняя? Ведь любой член экипажа «Тапрабани» имел свою карточку, кому положено, а кому не положено, все равно бы не смог при всех ей воспользоваться.
И тут меня осенило. Вот если бы у меня была лишняя карточка, я бы ей воспользовался. Почему? Потому что я был на станции один и меня бы никто не поймал за этим. Очень все просто. И если бы я нашел карточку, я бы ее не сдал. А в таком положении, как я, находился на станции всего один человек – старый Бен. Он часто оставался здесь в одиночестве и, найдя карточку, мог запросто ей воспользоваться. Другое дело, что у меня в голове не укладывалось, зачем пропойце Бену могло понадобиться беседовать с дельфинами. Хотя… От скуки люди иногда говорят сами с собой. От одиночества тоже. А с дельфинами уж точно лучше.
Я живо представил, как старый Бен сидит на краю вольеры с бутылкой джина, отпивает из горлышка и пьяно спорит о чем-то с Тошкой. Если бы Леся об этом узнала, ей бы сделалось дурно. Хорошо еще, если он их джином не угощал. Хотя пьяный дельфин, у которого и у трезвого одно полушарие в отрубе, мог быть достойным зрелищем.
Однако мне следовало не об этом думать, а о том, чем на самом деле могло оказаться «темное пространство». Скорее всего место, куда Бен удалялся, окончательно осоловев от выпитого. Допустим, он не хотел плутать в таком состоянии по коридорам и лестницам станции, вскарабкиваясь в сторожевую рубку. Тогда он мог присмотреть себе убежище поближе. Возможно, это какая-то подсобка или что-то вроде того. В любом случае находиться она должна была рядом с вольерой, иначе откуда Тошке знать, что пространство темное?
Мне пришло в голову спросить направление у дельфина, и я звуками «ти» и «та» объяснил, чего хочу. Тошка радостно закивал и ткнул мордой в сторону противоположного края вольеры. Интересно, как Бен попадал туда без лодки? Неужели вплавь? Нет, это вряд ли, в пьяном-то виде. По решетке же туда вообще не перелезть – ячейки слишком маленькие, чтобы в них можно было просунуть ногу. Катер в вольеру вообще не загнать – мешает решетка.
Хорошенько подумав, я заподозрил, что вообще не правильно понял дельфина. В глухой противоположной стене не должно было быть никакого помещения. Зачем нужно место, куда не добраться? Хотя… Бывают ведь технологические ниши, которые используют ремонтники при наличии специального оборудования. Кроме того, если эллинг время от времени перестраивали и расширяли, то в переборках могли остаться рудименты каких-то, ставших ненужными, помещений. Вот это, похоже, в точку.
И тут я понял, как Бен перебирался на ту сторону! На эту мысль меня навело слово «рудимент». Спасательные средства! По всем инструкциям их положено держать на любом судне или плавучей базе, пусть даже жестко заякоренной. Сейчас это скорее традиция, поскольку надежность станции многократно превышала любые допуски безопасности. Рудимент.
Я осмотрел переборку в районе пирса и без труда нашел нишу, в которой покоились два почти новых спасательных костюма, древняя надувная лодка и даже оранжевый пенопластовый круг с надписью «Тапрабани». Вытащив за ручки титановый куб лодки, я донес его до вольеры и бросил в воду. По реакции дельфинов сразу стало ясно, что я на верном пути. Куб секунду полежал на поверхности, вбирая воду, затем лопнул по граням, выпустив титановые стрелы каркаса, которые тут же обросли прочным эластидом корпуса. С шипением лодка надулась полученным из воды водородом и закачалась, готовая меня принять. Дельфины резвились и выпрыгивали из воды.
Я соскользнул на борт спасательного суденышка, которое было настолько легким, что едва не выскочило из под меня. Поршневого мотора в нем, похоже, не было, а разбираться с довоенным газовым приводом было лень, так что я решил без затей подгрести руками, благо вольера была менее полусотни метров в ширину. Только я начал черпать воду ладонью, Тошка и Лидочка взялись подталкивать лодку носами, что добавило мне скорости.
Достигнув противоположного края, я ухватился за кромку переборки, подтянулся и выбрался из лодки. Палуба здесь была не ровной, а имела два углубления, одно из которых действительно уводило в темное технологическое помещение. Тошка высоко выпрыгнул из воды, перевернулся в воздухе и плюхнулся обратно, окатив меня фонтаном брызг.
– Вот, барракуда! – мне эти фокусы уже надоели.
Протиснувшись в нишу, я нашел там то, что и ожидал – старый спальный мешок и плохонький компакт, никуда не подключенный, в силу отсутствия коммутационных гнезд, а потому пригодный лишь для просмотра записанных фильмов. Мне вдруг стало интересно, что мог смотреть старый Бен, залившись до бровей джином. Осторожно раскрыв машинку, я дождался загрузки и осмотрел пункты меню. Названия фильмов красноречиво говорили, что записи Бена представляли собой вестерны самых разных времен создания, причем большинство, судя по иконкам, были еще двумерными. Я усмехнулся.
Кодовая карточка от коммутатора валялась рядом с компактом. Я сунул ее в карман, закрыл машинку и выбрался из ниши. Лодка уже успела отплыть на середину вольеры, но дельфины сами догадались подтолкнуть ее к переборке. Мне оставалось лишь запрыгнуть на борт и перебраться к другому берегу. Там я вытащил посудину из воды и повернул ключ сборки. Лодка с шипением выпустила водород и сложилась обратно в куб, оставив на палубе темную лужу. Я оттащил его на место.
– Сейчас узнаем, чего ты хотел, – подмигнул я Тошке, вставляя карточку в коммутатор.
– Ты охотник? – напрямую спросил дельфин, когда устройство заработало.
– Бывший. Я был охотником, а потом пострадал в глубине и не смог больше нырять, – мне приходилось подбирать самые простые, на мой взгляд, слова, как все делают, когда говорят с детьми.
– Ты заболел? Был ранен?
– Был ранен. Слишком быстро всплыл. Людям от этого плохо.
– Даже охотникам? Охотники могут всплывать откуда угодно, я видел.
– Мой скафандр погиб и не мог дышать за меня. Пришлось подключать баллоны, как в простых аппаратах. А с ними глубоко не нырнешь и быстро не всплывешь.
– Я знаю, – просвистел Тошка. – Но ты в форме.
– Без погон, – я наклонился, чтобы он мог разглядеть подслеповатыми глазами. – Мне нравится в ней ходить.
– Погоны важны?
– Не знаю. Да, наверно, как и форма.
– Значит, охотник – это только одежда? – вступила в разговор Лидочка. – На кого одень, тот и будет?
– Нет!
– Как тогда? – это снова Тошка. – Что отличает охотника от других людей?
– Ты сказал, что океан с берега похож на зверя в клетке, – просвистела Лидочка. – Люди держат зверей в неволе?
Этот вопрос поставил меня в тупик, но я понял, что именно ради него дельфины затеяли кутерьму с поиском карточки для коммутатора. Не ради формы, форма была лишь предлогом. Они хотели знать. Им было важно. Но что я мог им ответить? Вспомнились Лесины слова о том, что дельфинам лучше не врать, что они очень чувствительны к правде и ощущают ее не на языковом, а на каком-то другом, невербальном уровне. К тому же меня удивило, что ни Тошка, ни Лидочка не знают о зоопарках и научных лабораториях. Похоже, им таких вещей попросту не рассказывали, а самим узнать негде. Может, все бы обошлось, если бы не мое сравнение. Стало ясно, что первый день работы на новом месте начался не очень удачно. Надо было как-то выкручиваться.
– Люди держат в клетках только опасных зверей, – нагло соврал я.
– Зачем? – спросил Тошка.
Действительно, зачем? Для красоты? Для изучения? Чушь. Так мы тешим свой комплекс неполноценности, глядя на когтистых и зубастых, когда они за стальными прутьями ничего нам не могут сделать. Мы можем поймать их и засадить, мы научились этому за тысячелетия нашей личной, не биологической эволюции. А они теперь у нас спрашивают «зачем».
И вдруг мне стало наплевать на дельфиньи комплексы, затронуть которые так боялась Леся и другие биологи. Неужели это дельфиний мир, а мы за каждый шаг в нем обязаны оправдываться? Захотят, пусть уходят. Я был готов даже к тому, что меня за эту беседу уволят.
– Это месть, – жестко ответил я, хотя знал, что коммутатор не передаст эмоции. – В древности мы были добычей диких зверей, а теперь держим их в клетках, чтобы наши дети могли тыкать в них пальцами и обсуждать, какие у них усы и огромные зубы.
Дельфины переглянулись и синхронно нырнули, быстро скрывшись в глубине. Я усмехнулся и хотел вынуть карточку из коммутатора, но, к моему удивлению, Лидочка вынырнула и свистнула у меня за спиной.
– Охотник, – донесся синтетический голос из аппарата.
Я обернулся. В этот момент Тошка тоже вынырнул, лег на бок и беззаботно помахал ластом.
– Может, и рыба когда-нибудь сможет посадить нас в клетку? – прощелкал он. – Вы, люди, совсем другие, не такие, как все. Вы другие, но боитесь того, что не похожи на нас.
– Не боимся, – я присел на край вольеры. – Нам иногда стыдно, что мы такие. К тому же люди все разные. Как и дельфины, наверное. Леся никогда не будет держать кого-нибудь в клетке.
– А ты? – спросила Лидочка. – Ты охотник, ты убивал.
– Я убивал искусственных тварей и людей, которые вели себя не лучше торпед.
– А кто лучше? – это Тошка.
Мне показалось, что они надо мной издеваются.
– Никто не лучше, – ответил я, поднимаясь на ноги. – Вы жрете рыбу, даже когда она идет на нерест. Потому что вам просто хочется есть. А нам тоже хочется есть, поэтому мы убиваем других людей и животных. Разве не честно?
– Вы их едите? – уточнила Лидочка.
– Нет. Ну и что с того? Они едят нашу пищу, мы убиваем их и отбираем еду себе.
– Мы от тебя узнали о людях много нового, – заметил Тошка, переворачиваясь на другой бок и попыхивая единственной ноздрей на голове. – Вы не любите говорить об этом?
– Да. Я же сказал, нам за это бывает стыдно. А вам?
– За рыбу? – спросил Тошка. – За вкусную жирную рыбу? Нет. Мы ее просто едим. Стыдно будет, если я отберу рыбу у того, кто слабее.
– И часто ты ее отбираешь? – ошарашено спросил я.
– Всегда, когда получается, – ответил Тошка. – Отберу, потом стыдно.
Он нырнул, а Лидочка коротко свистнула и сделала круг по вольере. Подплыв ко мне снова, она прощелкала:
– Вы внушили себе, что очень сильные, а потому вам стыдно. Но вы стесняетесь того, чего нет.
– Не понимаю, – насторожился я.
– Тошка заберет у кого-нибудь рыбу, а потом обязательно найдется кто-то, кто заберет рыбу у него. Не бывает никакой силы. Любая сила – это иллюзия. Сегодня вы держите кого-то в клетках, а завтра в клетку посадят вас.
– Уже много тысяч лет никто, кроме нас самих, не может сажать нас в клетки! – ответил я, совершенно не понимая, к чему клонит Лидочка.
– Время не имеет значения. Обязательно появится кто-то, кто посадит вас в клетку. Он будет говорить, а вы будете делать. Это будет новая ступенька. Выше вас. А мы останемся есть вкусную жирную рыбу.
Она нырнула и скрылась в темной воде. Подождав минут пять, я вынул карту из коммутатора, сунул в карман и вернулся в сторожевую рубку.
Там, за акриловой броней окон, начиналась настоящая буря. Небо налилось не то что свинцом, а почти чернотой, вдали полыхали продолжительные, как сполохи плазменной сварки, зарницы, волны с разбегу били в незыблемые борта «Тапрабани», выстреливая брызгами метров на десять вверх. Если бы не рифы, сбивающие силу океанских валов, вода во время подобных штормов докатывалась бы до порога нашего дома.
Я любил такую погоду. От ощущения близости неукротимой стихии кровь сильней разгонялась в жилах, все мое существо охватывала дикая, первобытная эйфория. Если бы не было окон, то руку протяни, и там смерть. А так сторожевая башня выдержит хоть сколько прямых попаданий молнии, я от всей души надеялся, что хоть одна на этот раз обязательно шарахнет в станцию – уж очень хотелось увидеть ее вблизи.
И тут я окончательно понял, зачем люди сажают хищников в клетку. Да не хищников они сажают, а собственную смерть! Вот в чем дело. Голые, без когтей и клыков, почти не приспособленные к жизни в дикой природе, люди все-таки выжили, но смерть так долго ходила за ними по пятам, что они без нее не могут. Смерть для нас стала частью жизни, мы хотим все время видеть ее поблизости, но в клетке, в клетке, чтобы не вырвалась на свободу. Отсюда любовь к приключениям, к прыжкам с гравилетов, к свехскоростным гонкам и погружениям на немыслимые глубины. Но мы стараемся сделать это все как можно более безопасным. Там же, где опасность становится реальной, место уже не всем.
– Барракуда меня дери! – выругался я, сжимая кулаки.
Толкнув тяжелую дверь, я кубарем скатился по трапу и выскочил в коридор, ведущий к задраенному внешнему люку. Преодолев два десятка шагов, я вцепился в запоры и сдвинул их в сторону. Тут же меня ветром чуть с ног не сбило, ледяная пена вихрем завертелась перед лицом. На такое приветствие океана я не мог не ответить. Согнувшись, чтобы легче держать равновесие на ветру, я выбрался на палубу, хватаясь за все прочное, что подворачивалось под руку. Черные низкие тучи стремительно летели над головой, сполохи зарниц приближались, вызывая во мне смесь первобытного ужаса и восторга. Теперь у меня был ответ на вопрос дельфинов, что отличает охотника от других людей. Смерть охотника чаще всего в океане, но в отличии от других людей, от спасателей, от биологов, охотник не отгораживается от океана стальными прутьями стопроцентной безопасности. Потому что чем большую безопасность ты себе обеспечиваешь, тем меньше можешь воздействовать на то, что находится по другую сторону защитного барьера. А охотник должен воздействовать, он не может просто подглядывать, как другие. В этом и есть его отличие, это и манило меня в моей службе.
– Мне не нужна клетка! – закричал я, стараясь перекрыть рев бури. – Не нужна!
Только через полчаса, оглохнув от рева и озябнув от брызг, я вернулся в коридор и задраил за собой люк. Дыхание никак не могло успокоиться, сердце едва не выскакивало из груди. Подумав, я не стал подниматься в сторожевую рубку, а спустился к дельфинам. Что-то мне подсказывало – они меня ждут. Но я ошибся – вольера была пуста.
Глава 3
Буря
Шторм за окнами не давал мне сосредоточиться. С одной стороны, надо было хоть как-то освоиться с оборудованием, пусть и нехитрым, но и не очень привычным, с другой – буря набирала силу, все больше притягивая к себе мой взгляд. В конце концов я решил совместить приятное с полезным – заняться разглядыванием стихии при помощи вверенных мне технических средств. Довольно мощный вычислитель позволял получать данные напрямую с сателлитов, так что я мог глянуть сверху на происходящее действо.
Вызвав на монитор пульт управления камерами шести подвластных биологам сателлитов, я выбрал один геостанцинарный, висевший почти точнехонько над «Тапрабани». Даже в обычном спектре буря из космоса выглядела внушительно – плотное, вихрящееся облачное пятно занимало чуть ли не четверть площади Индийского океана. А на предельном увеличении были видны многокилометровые сполохи молний, разрезающие небо одновременно в нескольких местах. Это напоминало работу безумного мастера спецэффектов – черный инфернальный вихрь, рождающий сполохи света. В этом был концепт, да и картинка мне настолько понравилась, что я нажал кнопку записи.
Попялившись на ветвистые сполохи молний, я переключил режим на инфракрасный – хотелось увидеть «Тапрабани» сверху, на предельном увеличении это можно даже с учетом толстой пелены туч. Изображение изменилось, стало более ярким и разноцветным – цвета означали разные температуры, согласно шкале внизу картинки. И, понятное дело, вместо клубящихся туч теперь были видны огромные океанские волны, катящиеся из бесконечности в бесконечность. Океан бурлил, переливался разноцветьем температур, так что меня это заворожило не меньше, чем в детстве завораживали новогодние украшения на елке.
В детстве я мог часами сидеть под новогодней елкой, вдыхать аромат хвои и смотреть, смотреть неотрывно на перемигивание мультифоровых гирлянд, на искрящиеся бока старинных акриловых игрушек, оставшихся еще, как говорила мама, от бабушки. Теперь было очень похоже – настолько, что вернулось щемящее ощущение праздника.