Слишком обыденно всё произошло. Слишком просто, что бы быть правдой. Просто и обыденно, если так можно говорить о смерти! Много раз ему приходилось видеть подобное, своими глазами, быть свидетелем чужой гибели. Может именно по этому, смерть стала обыденным делом? Что поделаешь? Война!

Только эта смерть, не шла не в какое сравнение со всем виденным ранее. Это была его собственная смерть!

Затухающее сознание, не позволило в полной мере, испытать боль, от развёрнутой взрывом грудной клетки. Мозг отрешённо наблюдал за произошедшим, осознавая, всю меру причинённого ущерба и вполне адекватно отдавал отчёт о гибельной необратимости процесса. Вместо боли, пришло удивление. Почему после такого взрыва, он оставался на ногах и почему спокойно наблюдает за собственными внутренностями, вывалившимися из него и лежащими неприглядной кучей у ног. Почему-то было обидно и стыдно за то, что его найдут, в таком неприличном виде. Совершенно отстранённо, он увидел последние конвульсивные качки своего сердца, болтавшегося среди обломков рёбер и выдавившего из обезображенного тела остатки крови. Он наконец, начал оседать на колени. Как всё-таки не хорошо быть найденным в обнимку с собственными кишками. Он сделал последнее усилие и изменил направление падения, лишь бы подальше от грязной кучи.

Не так, совершенно иначе, он представлял свою собственную, героическую смерть. Да и не верил, ещё вчерашний школьник – Тимофей Бойко, в эту самую смерть, хоть и повидать за свою недолгую жизнь, ему пришлось немало. Даром, что война эта у него была первая.

Стекленеющий взгляд, уловил призрачное колыхание воздуха. Память встрепенулась, отгоняя приближающееся вечное забытьё, вытаскивая из умирающего сознания, что-то похожее, когда-то уже виденное. Между тем воздух начал уплотняться, принимая очертания некоего существа. Мало того, что мозг воспринимал происходящее отстранённо, он ещё напомнил собственному владельцу, об атеистическом воспитании, вбитом в него, социалистическим образованием, так как существо, явившее себя угасающему взору, иначе как дьявольским отродьем, назвать было нельзя. Уже на грани отключения сознания, Тимофей ощутил прикосновение когтистой лапы к своему обескровленному лицу. После чего его бесцеремонно, но бережно, подняли мощные лапы. Огнём обожгло душу сожаление, его потащили прямиком в ад!? Неужели он прожил свою недолгую жизнь, как-то не так и не заслужил ничего лучшего, на том свете?! Не могло ангельское создание, каким представляется нашему воображению, существо, приближённое к Богу, иметь столь ужасную внешность. И вслед за ужасом от происходящего, память сделала неожиданный скачёк, в начало этой, оказавшейся последней в его жизни, зимы.

****

– Красноармеец Бойко, поступаете в распоряжение старшины Гринёва.

– Есть! – Тимофей только что прибыл в свою часть, для дальнейшего прохождения службы. Молодое, необстрелянное пополнение, состояло в основном из недавних рабочих Ленинграда. Так уж получилось, что единственным, по настоящему молодым и к тому же не из города Ленина, был Тимофей. Родом из Сибири, потомственный охотник, он как нельзя лучше других подходил для этой зимней войны. Потому сразу по прибытии, был определён в группу разведчиков, старшины Гринёва.

*****

– Значит, говоришь белке в глаз? – не отставал Гринёв с расспросами.

В штабной землянке помимо них, присутствовали ещё двое. Командир стрелковой роты Терещенко и комиссар НКВД – Михайлов. НКВДэшник и комроты по большей части молчали, вопросы задавал в основном Гринёв.

– В глаз значит? – повторил старшина, свой вопрос.

– А как иначе? – простодушно отвечал Тимофей. – Если не в глаз, мех попортишь, кому дырявая шкура нужна?

– Понимаете, рядовой, тут вам не белок, не соболей бить предстоит. – Неожиданно заговорил Михайлов и слушавшие Тимофея, Гринёв и Терещенко, как-то вдруг посерьёзнели. Не смотря на должности, сразу стало ясно, кто главный, в подобного рода разговорах. – Соболь с белкой тебе пулей не ответят. У тебя родители тоже охотники?

– Ну, отец конечно, у нас почитай вся деревня охотники. Мать всё больше по дому. Летом в колхозе, а зимой по дому работы хватает. Мы ведь с отцом из лесу не выходим. Зимой самая пора.

– Значит, зимой вы в колхозе не работаете? – неожиданно повысил голос НКВДэшник.

– Как же? У нас хозяйство то лесное, пушнина в колхоз и идёт! А как иначе? – простодушие молодого сибиряка подкупало и обезоруживало. Гринёв и Терещенко облегчённо вздохнули. Но чекиста этот факт, ни сколько не успокаивал. Молодой птенец железного Феликса, окрыленный горячей мечтой, избавить ряды красной армии, от враждебных элементов, с завидным упорством гнул свою линию, выискивая своим холодным мозгом, аргументы, не в пользу бесхитростного молодого богатыря – охотника, сидевшего напротив него, словно на допросе.

– Скажи боец, а давно твоя семья живёт в Сибири?

– Да всегда там жили. – Не без удивления произнёс Тимофей. – И дед, и прадед коренные сибиряки.

Неожиданно, Михайлов понизил голос и едва ли не ласковым голосом, спросил:

– А отец твой случаем по неграмотности, Колчаку не служил? Ведь с кем не бывает? Времена то трудные и непонятные были. Был, небось грешок? Тайга, глухомань, и всё такое…

Комиссар едва успел договорить свою разоблачительную и пылкую речь, как огромный кулак новобранца, снёс со стула его откормленное тело, врезавшись в нижнюю часть его холодной головы и лишь чудом не прекратив бестолковое биение горячего сердца. Никто из присутствующих, не ожидал такой быстроты от могучего парня. Было невероятно, что два опытных бойца, коими по праву считали себя старшина и комроты, проморгали движение тела весом в центнер и полёт пудового кулака.

– Ты что боец, мать твою так! Под трибунал захотел? – Уже в полете зарычал Терещенко, едва поспевая за молниеносными движениями новобранца, который успел, склонился над поверженным хранителем заветов, незабвенного Феликса Эдмундовича и бесцеремонно оторвал его безвольное, отъевшееся тело от пола, причём поднял одной рукой и довольно легко. Не навались на Тимофея весь присутствующий командирский состав, имел бы чекист Михайлов не только холодную голову, но и всё остальное не по возрасту обрюзгшее от нелёгких трудов, тело.

– Ну, ты Бойко и дал! – Переводя дыхание, произнёс Гринёв, когда молодого бойца, совместными усилиями, оттащили от поверженного лейтенанта. – Это тебе не в тайге, медведей валить, это армия!

– А чего он про отца с дедом, говорит такое?! Они, между прочим, партизанили против Колчака! Отец ранен был, а Деда… Расстреляли деда! Колчаковцы, между прочим расстреляли! – Тимофей в сердцах махнул рукой.

– Ладно, старшина, уводи своего бугая от греха подальше. – С неожиданной улыбкой произнёс комроты. И посмотрев на отключённого комиссара, добавил, – Будем надеяться, что приложил ты его, охотник, как надо и память ему отшиб напрочь. Иначе, не быть тебе генералом, ибо съест оно тебя с потрохами твоими таёжными и не подавится.

– Пошли, непримиримый ты наш, партизан потомственный. – Толкнул Тимофея в плечо Гринёв. Уже на улице, старшина остановил его и глядя прямо в глаза произнёс:

– Михайлов, конечно, сволочь редкая, но он свою работу знает. И здесь тебе не на белок охотиться придётся, как ты уже слышал. Морды, старшим по званию, бить у нас не принято. Если под трибунал не попадёшь, считай, тебе очень повезло. А я думал таёжники люди терпеливые, тем более охотники.

– Виноват, товарищ старшина, но за деда, голову оторву. – Упрямо заявил Тимофей.

– Не зарывайтесь, товарищ рядовой Красной Армии! Какой вы боец мы ещё посмотрим. А сейчас отдыхать! Завтра трудный день.

В том, что день трудный, Тимофей убедился ещё до рассвета. Группу своих разведчиков, Гринёв поднял в четыре часа утра и погнал прочёсывать окрестности. В сущности, не было необходимости, вытаскивать бойцов из постели среди ночи. Но приказы не обсуждаются. А командир роты, руководствовался простым расчётом, убрать с глаз долой, прыткого новобранца, пока всё не уляжется.

Целую неделю, Терещенко накачивал особиста спиртом. Кто-кто, а уж он, на собственном опыте знал, как легко можно угробить жизнь любому человеку. И не какому-то там новобранцу. Свежа была память о прокатившихся репрессиях, не пощадивших высший офицерский состав. Помнил майор и допросы на лубянке. И то, как у него самого, тогда чесались кулаки на холёное лицо следователя. Об этом, Тимофей узнал, много позднее, а пока, думать о последствиях возможной расправы, было некогда…

В сущности, Красная Армия, в финскую компанию, столкнулась с хорошо организованной, партизанской войной. То есть с тем, что с таким усердием, во время волны репрессий 1936 – 1938г.г. было усердно уничтожено, вместе со специалистами в области ведения подобных боевых действий. Финны прекрасно знали местность. Были отличными охотниками. А в искусстве маскировки им не было равных. Наши войска, столкнулись с яростным сопротивлением и в первую очередь среди местного населения. С детства обученный держать винтовку охотник, превращался в отличного снайпера. Известны случаи, когда один снайпер, укрывшись на дереве, мог сдерживать наступление целой бригады. Причём на поверку оказывалось, что снайпер не являлся кадровым военным. Порой подобное просто ставило наших бойцов в тупик. К примеру, однажды таким снайпером, сдерживающим наши войска, оказалась старуха финка. Она пряталась на дереве не одни сутки, имея из провизии только мешок с сухарями! Таких снайперов, окрестили кукушками.

Тимофею не впервой было прокладывать лыжню по глубокому снегу. Вот только лыжи, были совсем не те, что использовались дома. Для охоты у Тимофея были специальные, широкие лыжи, оббитые оленьим мехом. Широкие, чтобы не проваливаться в глубоком снегу, а мех, располагался таким образом, что позволял идти только вперёд, давая охотнику устойчиво стоять на ногах. Сейчас, на нём были обычные лыжи для спортивных состязаний. На таких, хорошо по проложенной лыжне ходить, а не по рыхлому снегу. Он то и дело проваливался по колено, но продолжал идти. Ведь следом за ним, идут его товарищи. Гринёв умышленно ставил Тимофея первым, не давая ему расслабиться. Хотелось проверить, насколько вынослив этот парень. Вот только проверка эта, выходила боком, для самого старшины. Шёл парень, как заведённый и казалось, не догадывался о таком понятии как усталость. Скорее наоборот, ему это нравилось. Тимофею действительно нравилось снова оказаться в своей стихии. Вот только часто приходилось останавливаться, дожидаясь постоянно отстающую группу. Не смотря на то, что он прокладывал лыжню, и шёл первым, по абсолютно непроходимой местности, его товарищи безнадёжно отставали. Зато эти остановки, позволяли осмотреться, прислушаться к тайге. Как учил отец. Тимофей помнил всё до мелочей.

Ему не было и десяти лет, когда отец начал брать его с собой на охоту.

– В лесу, Тимоха, веди себя тихо. Пришёл, сначала прислушайся. Как птицы щебечут? Как ведут себя лесные жители? Сорока стрекочет, послушай! Не приближается ли кто? К лесу сын надо прислушиваться и вести себя тихо. Иначе не подпустит тебя зверь близко, не видать добычи неосторожному охотнику…

Тимофей в очередной раз остановился прислушиваясь. Группа отстала на приличное расстояние. Можно было даже перекурить, если бы он имел такую привычку. Охотничий промысел не позволял пристраститься к табаку. Слишком въедливый табачный запах, зверь за версту чует. Тимофей прислушался. Тихо, ни зверя, ни птицы ничего, что хоть как-то могло помочь обнаружить постороннего. Лишь лёгкий шелест хвои в кронах сосен, слегка тронутых слабым ветерком. Вот шишка упала в снег, вот вторая, падая задела сухую ветку. Звук в морозном лесу, слышен отчётливо. Только не может шишка, два раза щёлкнуть по одной ветке, причём и звук и направление абсолютно одинаковые. Тимофей почувствовал в ладонях зуд азарта. Грудь опалил огонёк, в предчувствии дичи. И сразу с той самой стороны, где только что чудила шишка, донёсся очередной, тихий и совсем не лесной звук. Звук хорошо смазанного металлического устройства! « Затвор!!!» Тимофей не дал себе и секунды на размышление. Руки всё сделали сами. Отлаженный механизм, его охотничьего тела, сработал, как когда-то в детстве…

« Он долго преследовал этого волка. Слишком долго, если не сказать больше. Сердце колотилось в горле ушах и груди, готовое выскочить на свежий воздух. Жутко хотелось пить, но мешок с провизией он давно бросил, что бы легче было идти, за матёрым зверем.

Тимофей остановился и прислушался, стараясь тише дышать, что бы, не мешать самому себе. Тишина. Скоро стемнеет, а до зимовья добираться часа три не меньше. И угораздило же его тягаться с этим волчищем? Тимофей выпрямился, снял с плеча ружьё и тут, услышал сначала посторонний шелест снега, а затем НЕ СВОЁ тяжёлое дыхание. На лыжах быстро развернуться не удалось и он, запутавшись, упал, одновременно нажав на курок. Волк успел прыгнуть, но приземлился уже мёртвым. Заряд картечи остановил прыжок хищника».

Тогда ему едва исполнилось тринадцать! Сейчас в свои двадцать он был гораздо опытней. Но и противник его теперь не зверь – человек!

– Что случилось? – хрипя после быстрого бега, на ходу спросил командир группы. – Кто стрелял?

– Я стрелял! Там снайпер. – Тимофей показал в сторону выстрела. Самому не очень хотелось идти смотреть на свою работу.

– Есть! Товарищ старшина! Есть снайпер! – услышал Тимофей, а вслух произнёс:

– Как не быть? Конечно, есть. Я почём зря не стреляю!

– Молодец Бойко! И как только обнаружил такого? Я и рядом не мог найти. Если б не его винтовка, в сугроб воткнутая, нипочём не найти.

Снайпер сидел в расщелине ствола огромного дерева, и абсолютно с ним сливался. К стволу он был привязан верёвкой, поэтому даже мёртвый, оставался сидящим в своём гнезде.

– Ну что? Рядовой Тимофей Бойко, я так думаю, пора в часть возвращаться? Командир, пожалуй, уже обработал нашего общего знакомого. – Заговорщицки улыбнулся Гринёв. Так закончился первый разведывательный рейд Тимофея.

«Обработка» особиста, действительно была проделана качественно. После недельных излияний, возвращение к жизни, было невероятно мучительным. С самого утра Михайлов атаковал медсанчасть, с целью разжиться спиртом. Приняв спасительные сто грамм, из фонда начальника мед службы, чекист с удовольствием наблюдал, как мир вокруг начал преображаться. Воздух стал чище, краски сочней, а главное, собственное нутро, перестало беспричинно трястись, как испуганный заяц. Удивительно, как он мог не замечать раньше, столько симпатичных особей женского пола среди медицинского персонала. Взять хоть, к примеру, Людочку санитарку. Какие формы! Аппетитные ножки, словно мраморные, белеют из под халата, бюст так и просится в ладонь. Эх, ещё сто грамм и можно заняться девкой. Он протянул стакан за добавкой, не без удовольствия ощущая, его увеличивающуюся тяжесть. Залпом проглотил содержимое и решительно покинул начальника медицинской службы, даже не поблагодарив за лечение. Впрочем, для старого хирурга, Якова Семёновича Лицкевича, уход особиста, был лучше любой благодарности. Он с вздохом поставил банку со спиртом на место и принялся перебирать инструмент, стараясь отвлечься от неприятных мыслей. После, слава Богу, редких встреч с подобными индивидуумами, хорошее настроение надолго покидало доктора.

– Людмила, позвольте сегодня быть вашим Русланом? – услышал Яков Семёнович, начинающую заплетаться, речь Михайлова, за стеной.

– У нас Черномор строгий, к тому же работы много. Некогда сказки слушать. – Хирург улыбнулся, услышав насмешливый ответ молодой санитарки. Но особист не думал отступать и похоже запас шуток и «интеллектуального» красноречия у него, уже иссякал.

– Черномор мне не указ! – гордо заявил пьяный вояка. – Мне никто не указ! Пойдём ко мне, не пожалеешь. – Пора было спасать девчонку. Яков Семёнович решительно распахнул дверь и громко, чтобы слышало как можно больше народу, приказал:

– Ерофеева! Сегодня ассистируешь мне, готовь операционную.

– Я мигом, Яков Семёнович. – В голосе медсестры, слышались нотки благодарности.

«Так-то! Не указ ему Черномор.» – ухмыльнулся хирург и вернулся к инструменту. Никаких операций на сегодня назначено не было. Но любитель сказок, в его теперешнем состоянии, подвоха обнаружить не мог. Он пьяно махнул рукой и, пошатываясь, поплёлся прочь от санчасти.

*******

Группа Гринёва, вернулась в расположение своей роты, аккурат к обеду.

После разговора с Терещенко, Тимофей находился в приподнятом настроении. Не омрачало и происшествие, с особистом. Кстати сказать, того не было видно. Группа отдыхала после удачно проведенного рейда. Снайпера финнов, были если не основной, то, по крайней мере, серьёзной проблемой, для наших войск. Такие специалисты, каким оказался молодой охотник, были на вес золота. Но после инцидента с комиссаром, рота вполне могла лишиться такого бойца. Стоило Михайлову только дать ход, этому делу. Пока НКВДэшник находился не в том состоянии, что бы заниматься какими либо делами, кроме своего здоровья. Но так продолжаться долго не могло. Всё же дело это серьёзное, бить в Красной Армии старшего по званию, тем более комиссара НКВД, чревато трибуналом. Как спасти Тимофея, от неизбежного наказания, Терещенко придумать не мог. Кроме, пожалуй, того, что постоянно отправлять парня на задания. По сути, подвергая того опасности не меньшей, если не большей.

Тимофей вернулся из рейда с небольшим обморожением руки. Это были сущие пустяки, но повод отправить его в санчасть имелся, чем и воспользовался Терещенко. Тимофей, конечно недоумевал, почему его в приказном порядке отправили лечиться, но прослушав лекцию, о том что Красной Армии нужны абсолютно здоровые бойцы, подчинился. Его недоумение возросло, когда он услышал слова Гринёва, говорившего начальнику мед службы, буквально следующее:

– До полного выздоровления, этого бойца, просьба не выпускать, Яков Семёнович.

Тимофей, просто не мог знать, что начмед, уже был в курсе отношений, сложившихся у сибиряка с Михайловым. Потому ответ врача, его просто поразил:

– Мы, безусловно, приложим все усилия, в лечении столь сложного случая. Красноармейцу определённо необходим покой и должный уход.

Тимофей уже готов был возмутиться, по поводу, «сложного случая». Он не видел ничего необычного, в своём обморожении. Сколько на его счету было подобных случаев, этим медикам, просто не снилось! Но в этот момент, дверь распахнулась и вошла Людмила. Куда только подевались те слова, готовые сорваться с языка? То, что говорили старшие товарищи, перестало иметь смысл. Он просто перестал их слышать. Для него, мир сузился до размеров этой девушки! Ничего не существовало вокруг, кроме неё! Огромные, синие, как утреннее небо и смешливые глаза, смотрели на него с нескрываемым удивлением. Она явно не ожидала увидеть у начальника мед службы, посетителей. Раскрасневшаяся от мороза, с выбившимися из под шапки, русыми волосами, в армейском полушубке, она походила на снегурочку, из детской сказки, а не военную медсестру. Смысл слов, говоривших рядом, Гринёва и Якова Семёновича, перестал доходить до сознания Тимофея. Сейчас, для него стало важным лишь то, что скажет она.

– Яков Семёнович, – едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, произнесла девушка. – Сан инструктор Ерофеева, по вашему приказанию прибыла. – Она старательно отводила взгляд от Тимофея, но это у неё плохо получалось. Молодой охотник, нелепо уставившийся на неё, чем-то притягивал взгляд и не давал сосредоточиться. А как хотелось выглядеть серьёзной! Однако стоило посмотреть на остолбеневшего Красноармейца, как предательская улыбка, растягивала лицо, делая тщетными, попытки придать себе строгости. Кроме всего прочего, сердце стало биться с непонятной для неё радостью, а лицо залил совсем уж бесстыдный румянец. Благо мороз добрый на дворе, на него можно списать, подобный неуместный, прилив крови.

– Это хорошо, товарищ санинструктор Ерофеева, что вы прибыли. Сделайте перевязку Красноармейцу Бойко и назначьте лечение. – Хитроватый прищур, видавшего виды, пожилого доктора, говорил сам за себя. Не провести, старого сердцееда и дамского угодника. Уж он то, на раз определил причину обильного покраснения лица медсестры и что мороз тут совсем не причём, для него вовсе не было секретом. – Идите боец. Людмила специалист по обморожениям.

Из всего сказанного, для Тимофея важным было только то, что именно эта девушка, будет заниматься его лечением! Ещё, он теперь знал, как зовут самую красивую девушку на свете. Людмила! С тех пор это имя, прочно завладело его душой

*****

Приближалось главное событие этой зимней войны. Прорыв, так называемой линии Маннергейма.

Тимофей только что вернулся из очередного рейда, и как уже стало, заведено, отпросился на часок в санчасть. Цель его визитов, давно не была ни для кого, секретом.

Как не странно, но комиссар НКВД Михайлов ни разу так и не вспомнил тот случай с новобранцем. То ли действительно от удара у него отшибло память, то ли спиртовые вливания оказали должное воздействие. Не исключено и то и другое. Но после того случая, Михайлов вообще не был похож на стандартного последователя теории беспощадной борьбы с «вредителями». Казалось, что его больше беспокоило состояние дел в нашей медицине, нежели в войсках.

– Скоро будет большой приток раненых, а у вас личный состав распустился. Занимается невесть чем! – Вот уже с полчаса, Михайлов ходил по пятам за начальником медицинской службы, проедая плешь никчёмными разговорами. И всё вроде было в порядке, пока дотошному чекисту, не попалась на глаза, парочка, медленно прогуливавшаяся среди деревьев. Давно ставшие привычными, для всего медицинского персонала, посещения Тимофеем санчасти, буквально коробили Михайлова. Яков Семёнович пристально посмотрел на особиста и от него, не укрылось, странное выражение его лица. Некая смесь презрения и страха. « А ведь ты боишься этого парня!» – подумал доктор, с удивлением. Но вслух сказал:

– Дело молодое, пусть гуляют. Война ведь, кто знает, что завтра будет? А к приёму раненых у нас всё готово, товарищ комиссар.

– Готово-то оно готово, а расслабляться нельзя! Прекращайте этот балаган! Не на курорте! – Михайлов круто повернулся и быстро зашагал прочь.

«Давно бы так. Путаешься под ногами только. Всё вынюхиваешь чего-то». – Подумал Яков Семёнович. – «А парня ты всё-таки боишься. И поделом. Людмилу не мешает предупредить, что-б поменьше на глаза попадались. От этого прохвоста всего ожидать можно!»

Тимофей под локоть поддержал Люду, когда та, сойдя с тропинки, неожиданно едва не по колено, утонула в сугробе.

– Осторожно! Снег глубокий, полные валенки наберёшь. – Он до сих пор, чувствовал себя неловко в обществе этой девушки. Потому и слова всегда получались неуклюжие. Тимофей ненавидел себя в такие минуты. Хочется сказать, что-то нежное, а получается, будто оглоблей машешь.

– Ничего, не сахарная. И не набрала вовсе. – Люда никогда не подавала вида, что замечает его угловатость. Понимала, что за видимой неотесанностью, скрывается добродушная, бесхитростная личность, с чистой душой, не способная обидеть слабого. К тому же личность эта, дай ей волю, носила бы её, такую тонкую и начитанную натуру на руках, не позволяя не только ноги намочить, но и просто утруждать, эти самые ноженьки, лишний раз. А случись, посерьёзней беда, то закроет собой, не задумываясь.

– Хорошо здесь, совсем как у нас в Сибири. – Тимофей глубоко и шумно вздохнул, наслаждаясь свежестью воздуха.

– Слушай Тимка, а у вас в Сибири есть шаманы? – неожиданно спросила Люда и остановившись, пристально посмотрела ему прямо в глаза. Тимофею на миг подумалось, что от такого взгляда, можно и захлебнуться чистейшим, лесным воздухом. Всегда, когда она вот так, как теперь, смотрела на него, своим бездонно – синим взглядом, ощущения были похожи на неожиданно вылитый на голову, ушат ледяной воды.

– А как же? Конечно, есть. У Бурят это само собой! Только теперь им мало верят. К чему это ты?

– Девчонки говорят, здесь у карелов тоже шаманизм процветает. Шаман тут нойда называется. Они говорят, будущее могут предсказывать. – Последние слова, Люда произнесла шёпотом. То ли боясь, что этот нойда, может услышать, то ли кто-нибудь из своих. Не хватало, что бы её, комсомолку, кто-нибудь из товарищей по партии услышал!

– Есть много друг Горацио на свете, что и не снилось нашим мудрецам. – Задумчиво сказал Тимофей

– Что – что? – удивлённо уставилась на него Людмила. Она никак не ожидала от него, таких познаний в литературе. А то, что он вот так, между прочим, может процитировать Шекспира! Это, совсем не в какие ворота не лезет! Вот вам и тайга дремучая!

– А, это я так! – Тимофей заметно стушевался.

1 2 3...6 >

На страницу:

Перейти

1 из 6