Год Дракона

– Это я запросто, Андрей Андреич! Не сомневайтесь!

– Молодец. Как подготовишься, звони. Если это случится ещё сегодня, буду приятно удивлён. Ну, не скучай, Паша!

Прага. Апрель

С того часа, как Елена по электронной почте послала в Королевскую Канцелярию просьбу об аудиенции, прошло больше суток, а ответа до сих пор не последовало. Отличный повод для пребывания в отвратительном расположении духа. В сотый, кажется, раз проверив папку «Входящие», она сердито закрыла почтовую программу.

Имелась ещё одна причина для раздражения: трагедия, происшедшая на рейде югославского Дубровника четвёртого дня, привела Елену в совершеннейшее смятение. Ничего подобного она не ожидала. Отечественные масс-медиа сообщали о случившемся лапидарно, чуть ли не в телеграфном стиле, чётко излагая обстановку и предпосылки, заставившие военных принять решение уничтожить судно и находящихся на нём людей, ставших заложниками гнусных – именно так, подумала Елена, гнусных! – политических игрищ. Несмотря на всю свою нелюбовь к империалистической, как она полагала, политике Короны, Елена не могла не признавать: решение короля и генералов не имело альтернативы. Если, конечно же, правда всё то, что сообщали официальные источники об опасности эпидемии – даже целого букета эпидемий – исходившей от тех, чья смерть была столь ужасной. Возможно, она была бы ещё ужаснее, не будь решение таким скорым и радикальным, промелькнуло в голове у Елены. Да что со мной такое сегодня, одёрнула она себя.

Однако не только сама по себе трагедия оказалась источником её плохого настроения. Нацисты и ку-клукс-клановцы всех мастей разразились настоящим шквалом дифирамбов в адрес югославов и Вацлава. Коричневорубашечники и белобалахонники, размахивая флагами со свастиками и горящими крестами в видеороликах, пылко объяснялись в любви к Короне, отважно отправившей вонючих унтерменшей прямо в ад без покаяния. Правое дело Великой Белой Расы в надёжных руках, бесновались блоггеры-расисты, – да здравствует могучая Белая Держава в Центре Европы, вера и слава, кровь и честь! «Несмотря на техническое поражение Третьего Рейха, понесённое от рук объединившихся в ненависти к Белому Человечеству красных большевиков и еврейских плутократов, последовательные усилия по ариизации занятых Рейхом территорий принесли свои плоды! Отважно воевавший с чёрными бандитами в Африке, став королём, Вацлав V, опираясь на укоренившийся в славянских народах арийский дух, теперь возглавит священную борьбу Белой Расы!» Что за феерическая гнида, зло рассмеялась Елена. «Теперь мы знаем, – показное жидолюбие Вацлава V, поселившего у себя под боком отвратительных хасидов-мельников, было продиктовано особыми, высшими соображениями», – вещал следующий автор. – «Держа в заложниках мельниковского реба, Вацлав V намерен добиваться от международного сионистского кагала необходимых уступок, позволяющих неуклонно проводить в жизнь его, как мы теперь убедились, гениальную политику. Можно надеяться, что в скором времени оборона будет построена и Белый Монарх окончательно перейдёт в наступление на всех фронтах!»

Безумие какое-то, подумала Елена, переключаясь на новую вкладку браузера. В противоположном лагере царило столь же трогательное единодушие: либералы, интеллектуалы и антифашисты, – а также, разумеется, приверженцы исламских ценностей по всему спектру, от евромусульман до ваххабитов – призывали на головы Вацлава и югославов все кары небесные и земные, объявляя джихад до победного конца и требуя от американского президента и генсека НАТО немедленно приступить к гуманитарным бомбардировкам Белграда, Праги и зачем-то совершенно ни в чём не повинного Дубровника. Многочисленные комментарии политиков, известных и неизвестных, стремящихся непременно засветиться по столь роскошному поводу, изобиловали полунамёками-полуугрозами, когда завуалированными, а когда и не очень. Люди, которых Елена привыкла считать единомышленниками, почему-то ни на секунду не желали прислушаться ни к голосу разума, всегда звучавшему в её душе, ни к аргументам обвиняемых. Похоже, их нисколько не интересовали ни аргументы, ни даже факты: главной задачей было вымазать Корону с ног до головы в грязи, а что там случилось на самом деле – неделю спустя никто и не вспомнит. А результат будет, как в бородатом анекдоте: не то он шинель украл, не то у него украли, – одним словом, нехороший человек. Невзирая на свою нелюбовь к политическому режиму в Короне, Елена понимала: мотивы короля отличаются от приписываемых ему обеими сторонами точно так же, как божий дар – от яичницы.

За развернувшейся медийной вакханалией прослеживалась рука, вернее, множество рук опытнейших кукловодов, – если обыватель и мог такого не заметить, то Елена, с её опытом и чутьём, не питала по этому поводу никаких иллюзий. Несправедливость как формы, так и содержания разыгрываемых, словно по нотам неведомыми дирижёрами, обвинений больно ранила её профессиональную честь. Я должна во всём этом как следует разобраться, твёрдо решила она. В конце концов, я гражданка, я люблю свою страну и уважаю свой народ. Раз на нас нападают – мы обязаны защищаться. Когда я пройду, наконец, на приём к этому скалозубу, усмехнулась Елена, я устрою ему такую взбучку, – он меня надолго запомнит! Когда же, чёрт подери, наше величество соизволит мне ответить?!

Услышав трель домофона, Елена захлопнула крышку ноутбука и порывисто поднялась. Кажется, я не жду сегодня никаких гостей, удивилась она.

– Да?

– Пани Томанова? Вам пакет из собственной канцелярии её величества. Прошу прощения, вам необходимо расписаться в получении.

– Поднимайтесь, – после мгновенного замешательства ответила Елена, нажимая кнопку дистанционного управления.

Минуту спустя на пороге вырос гренадёрского роста посыльный в фельдъегерской форме. Елена скептически поджала губы: страсть короля к мундирам, в которые он готов был обрядить всех подряд вплоть до водителей мусороуборочных машин, ужасно её раздражала. Она поблагодарила безукоризненно вежливого – тут уж ни убавить, ни прибавить – молодого человека, расписалась в электронном планшете и получила из рук в руки гербовый конверт роскошной бумаги, по фактуре напоминающей пергамент, да ещё и запечатанный настоящим – красным – сургучом.

Недоумевающая и заинтригованная, Елена взломала печать и достала письмо. От бумаги шёл едва ощутимый аромат – персик, роза и шипровый аккорд. Под вензелем королевы бежали написанные человеческой рукой округлые, аккуратные, но энергичные строчки:

«Дорогая пани Елена!

Я только что получила Вашу просьбу о встрече и немедленно пишу Вам ответ. Пожалуйста, приходите сегодня в половине шестого в дворцовую библиотеку. К этому времени я закончу содержащиеся в моём расписании дела, и мы сможем спокойно всё обсудить. Об этикете и формальностях не беспокойтесь – приходите, я буду Вас с нетерпением ждать. Пропуск на Ваше имя уже заказан.

Спасибо и до встречи!

Сердечно Ваша, Марина».

То, что письмо было написано от руки – при несусветной компьютеризации всего на свете в Короне, и в первую очередь – документооборота, уже само по себе являлось без преувеличения историческим событием. А тут – ещё и содержимое!

Марина, оторопело повторила про себя Елена, едва не сев мимо стула. Сердечно ваша. Сегодня. Фельдъегерем прямо на дом. Да что же это такое происходит, чёрт подери вас всех совсем?!

* * *

Явиться в свитере и джинсах, с хвостиком на затылке, пред ясные очи монаршей особы, столь недвусмысленно продемонстрировавшей ей своё расположение, Елена, разумеется, не могла. Вызвонив знакомую хозяйку косметического салона, она помчалась наводить марафет.

Узнав причину невероятной спешки, Эва сама взялась за дело, подключив самых опытных из своих сотрудниц. В рекордные три часа всё было готово: укладка, расслабляющая и укрепляющая маски, маникюр. От наращивания ногтей Елена безоговорочно отказалась: я – это я, и ничего ни перед кем не собираюсь изображать!

– Ну вот, – с гордостью осматривая творение своих рук, проворковала Эва, осторожно проводя влажной салфеткой по лбу Елены. – Ты великолепна, моя девочка. Бровки, реснички, макияжик – высший класс!

Елена, рассматривая своё отражение в зеркале, осталась им, в целом, довольна. Убранные в причёску мягкие волосы открывали высокую шею и подчёркивали чуть-чуть вытянутый овал лица. Елена наморщила нос: все-таки длинноват, но – уж какой вырос! Её тонкие ноздри чуть дрогнули. Изобразив искусственную улыбку, Елена удостоверилась – зубы в полном порядке, и показала себе язык.

– Что мне надеть, Эва?

– Маленькое чёрное платье, – безапелляционно заявила Эва. – Если у тебя нет, могу попросить Беляну: у вас похожая комплекция, а она недавно купила, может, надела его раз или два.

– Ну, за кого ты меня принимаешь, – фыркнула Елена, – конечно, у меня есть маленькое чёрное платье!

– И обязательно – жемчуг: у тебя же осталась ещё эта нитка, прабабкина? Жемчуг носить надо, а то умрёт!

– Да, – кивнула Елена. – Ты права, дорогая. А это не будет слишком вызывающе?

– По-моему, в самый раз!

* * *

Во дворец Елена добралась на такси: при виде воображаемой картинки – «чижика» отгоняет на стоянку какой-нибудь двухметровый жандарм, скорчившись за рулём так, что колени упираются бедняге в уши – её разбирал смех.

В библиотеку Елену провожал старый гофмейстер Кёнигвассер: журналисты посмеивались над ним, чуть ли не на полном серьёзе утверждая, будто старик пытается возродить при королевском дворе габсбургские порядки. Кёнигвассеру уже исполнилось лет, наверное, сто, но при Франце-Иосифе он состоять, конечно, не мог.

– Ваше королевское величество, – торжественно объявил гофмейстер слегка дребезжащим голосом, – пани Елена Томанова покорнейше просит принять её.

– Спасибо, Конрад, – услышала Елена красивое, глубокое контральто королевы. – Вы можете быть свободны. Пани Елена! Проходите, проходите же, дорогая!

Эффектная, стройная черноглазая шатенка с ослепительной нежной улыбкой шагнула ей навстречу. И не скажешь, что у неё шестеро детей и возраст за сорок, подумала с оттенком белой зависти Елена.

– Здравствуйте, ваше величество.

Елена попыталась сделать книксен, но порядок движений она успела с гимназических времён как следует подзабыть. Королева, ласково улыбнувшись, не позволила ей опростоволоситься:

– Я же не зря написала: не утруждайте себя пустяками, дорогая. И не называйте меня «величеством», это для протокольных мероприятий. Мы же с вами запросто беседуем, поэтому – Марина. Чай? Кофе?

– Я не знаю, – честно призналась Елена. – А вы что предпочитаете? Я – то же самое.

– Я буду чай, – кивнула Марина, усаживая Елену в удобное кресло и присаживаясь сама. – Вацлав сейчас неимоверно занят, поэтому часть его расписания мне пришлось взять на себя. Кроме того, не стану скрывать: я предпочитаю встретиться с вами до того, как это сделает Вацлав, по целому ряду соображений, среди которых ревность играет отнюдь не последнюю роль. Вы обворожительны, пани Елена.

– Спасибо, ва… пани Марина, – хмыкнула Елена. – Я понимаю, это всего лишь предлог, но всё равно – спасибо.

– Ну, раз понимаете, – прекрасно, – улыбнулась в ответ Марина. – Сначала уладим некоторые недоразумения. Я приношу вам свои извинения за скандал в аэропорту.

– И паспорт вернут? Фельдъегерской почтой? Только, пожалуйста, без сирен – соседи и так от меня не в восторге.

– Нет, что вы, – Марина смотрела на собеседницу, словно не замечая колкостей. – Вот он.

Она протянула Елене незапечатанный конверт. Вынув паспорт, Елена раскрыла его и подняла недоумевающий взгляд на королеву:

– Но это же… новый?!

– Ну да, – пожала плечами Марина. – Ваш прежний истекал через полгода, и я распорядилась изготовить вам новый. Все визы уже на месте. Примите это как небольшое возмещение за причинённые вам неудобства. Так что же? Вы согласны нас простить?

– Да, – кивнула Елена. – Конечно.

Как будто у меня есть выбор, мысленно усмехнулась она. Однако, – что же творится?!

– Благодарю вас, пани Елена, – снова улыбнулась королева. – Будучи признательна вам за ваше великодушие, я вынуждена вновь им злоупотребить и попросить вас некоторое время не покидать пределов Короны. А ещё лучше – пределов Чехословакии.

– И чем же продиктована такая просьба?! – мгновенно ощетинилась Елена.

– Генерал Михальчик располагает данными об угрожающей вам опасности. Мне насилу удалось уговорить его не помещать вас под гласный надзор, – я же понимаю, вы этого не перенесёте, – Марина вздохнула. – Но он настаивает: покидать страну вам не следует. Иначе он не может ручаться за вашу жизнь. Пожалуйста, не смотрите так, пани Елена, – это не шутка.

– А приказать охранке оставить меня в покое вы не могли? – не удержавшись, съязвила Елена.

– Я не специалист, я не могу оценивать решения и отдавать приказы профессионалу высочайшего класса, каким является генерал-майор Михальчик. Правда, я могу оценить политические последствия принимаемых им решений и попытаться вместе с ним выработать некий компромисс, позволяющий сгладить эти самые последствия и в то же время не помешать ему и его подчинённым исполнять свой долг, иногда ценой своих жизней. А именно – защищать наших граждан от угрожающих им опасностей, невзирая на их, граждан, политические симпатии и пристрастия. Вы, наверное, думаете: этот Михальчик спит и видит, как бы повесить мне на шею жёрнов побольше да спихнуть с моста поскорее. Так вот, заявляю вам, пани Елена: вы категорически ошибаетесь.

– Вовсе я так не думаю, – пробормотала Елена, расстроенная и даже немного пристыженная отповедью королевы. – И что же? Меня поместили под негласный надзор?

Нет, дорогая, я придумала кое-что поинтереснее, мысленно улыбнулась Марина. Надеюсь, очень скоро тебе станет абсолютно до лампочки, под каким надзором ты находишься и как долго это будет продолжаться. Господи, прошу тебя, – помоги мне это осуществить! Помоги ей, – она же самое настоящее чудо!

Королева горько вздохнула и развела руками.

– Ну, хорошо, – Елена приняла позу примерной ученицы и сложила руки на коленях. – В таком случае, пани Марина, прошу вас сообщить мне, чем я должна заниматься, пока его превосходительство начальник контрразведки собственного Его Величества Отдельного Корпуса жандармов генерал-майор Михальчик не устранит угрожающую мне опасность. Кстати, а нельзя было выбрать для службы безопасности его величества какое-нибудь иное, не столь одиозное, название?!

– Мы ужасно старомодные люди, пани Елена, – ласково посмотрела на неё королева, и Елене опять сделалось как-то неуютно за своё почти ребячество. – И я, и Вацлав. Мы не в восторге от всяких новомодных штучек: отряд «Дельта», подразделение «Гамма», и прочих попыток выразить самые обыкновенные вещи каким-то искусственным, птичьим языком. Короля охраняют жандармы, и ничего ужасного в этом нет. А ещё я люблю готовить, мне нравится, когда за столом в обед собирается вся семья, а Вацлав предпочитает гвардейский мундир всем остальным видам мужской одежды. Зато никто никогда не посмеет сказать, будто у его величества галстук не модной в этом сезоне расцветки, а его имиджмейкеры, – Марина произнесла это слово с иронией, – даром едят свой хлеб.

Ага, и духи «Мицуко». Хорошо, что я не королева и никогда ею не стану, подумала Елена.

– Простите, дорогая. Я вас перебила. Пожалуйста, продолжайте.

– Я, конечно, не знаю, что именно подразумевает генерал Михальчик, говоря об угрозе моей жизни. Но риск, как вам, пани Марина, несомненно, известно – неотъемлемая часть моей профессии, а я совсем не случайно её избрала. Если кому-то не нравится моя позиция и кто-то жаждет меня уничтожить – не думаю, будто пану Михальчику удастся им помешать раз и навсегда. Оставаясь журналистом, я всегда буду наступать кому-нибудь на любимую мозоль. Для того чтобы обезопасить мою жизнь, меня придётся провести через программу защиты свидетелей, подвергнуть пластической операции и превратить в горничную на каком-нибудь из наших горнолыжных курортов. Но добровольно я на такое не соглашусь, а силу вы не станете применять – я же не террористка. И вы забыли учесть одну незначительную деталь. Я нисколечко, ни капельки не боюсь.

Да-да, подумала Марина. Вацлав абсолютно прав – ты действительно чудо.

– Вы полагаете, – усмехнулась она, – написав «Ярость пророка», вы всего-навсего наступили кому-то на любимую мозоль?

– Нет, – чуть запнувшись, отпарировала Елена, – скорее, я попыталась вскрыть абсцесс. Судя по тому, как засуетились горе-эскулапы, желающие непременно умертвить больного и по недоразумению допустившие меня к нему, – у меня получилось.

– А вам не приходило в голову, пани Елена – кто-то разыгрывает вас втёмную? – лицо королевы вдруг обрело незнакомую Елене доселе твёрдость. – Кто-то раскладывает сложный, но смертоносный пасьянс? Посмотрите! Вас, как вы выражаетесь, якобы случайно, допускают к «больному». Вы пишете гневную, справедливую, честную, непримиримую – и неприемлемую – «Ярость пророка». Вас пытаются убить – или даже убивают, мы – отвечаем, поскольку не имеем права, да и не можем не ответить. И отвечаем так, как должны – в случае, когда враг хочет уничтожить самое ценное, что у нас есть – совесть нации, – всей нашей мощью! Это чепуха, – поморщилась королева, властным жестом прерывая попытку Елены возразить, и повторила: – Чепуха, – будто незаменимых нет. Есть. Кто может вас заменить?! Вы просто не понимаете, как вы дороги нам. Мне. Вацлаву. Генералу Михальчику. Сотням других генералов, полковников, министров, чиновников, – да вообще, людей, которым не даёте застыть, задеревенеть в сознании собственной правоты и непогрешимости! Мы можем сердиться, негодовать, не соглашаться с вами – но потерять вас, неважно, почему, мы не можем себе позволить!

Глаза Марины наполнились слезами, но голос звучал по-прежнему непреклонно и страстно. Елена, чувствуя, что сама вот-вот разревётся, смотрела на королеву, не веря собственным слуху и зрению. Разум – вернее, привычки Елены – сопротивлялись с упорством, достойным лучшего применения, но её интуиция, безошибочная, не раз выручавшая её в самых безвыходных ситуациях, прямо-таки вопила: такое сыграть – невозможно! Чего же они хотят от меня?!

– Я не…

Она вдруг умолкла на полуслове, вспомнив овладевшее ею утром видение – тени рук сотен кукловодов, дёргающих миллионы ниточек. Словно муравьи – гусеницу: вроде бы в разнобой, – но тянущие всех точно так же неотвратимо в одном направлении, – в пропасть.

– Пани Елена? – подалась к ней Марина. – Что с вами?

– Ничего, – встрепенулась Елена. – Допустим, вы правы. Но какова же цель?!

– Я не знаю, – тихо ответила Марина. – Может быть, вам удастся это понять? Не сейчас, но… Когда-нибудь? Мне кажется, у вас это может получиться.

– Вы хотите заполучить меня, – улыбнулась Елена. – Не возражайте, не нужно. Я…

– Я и не собиралась возражать, – Марина, не таясь, любовалась собеседницей, и Елена это почувствовала. – Видите ли, пани Елена… Да. Разумеется, мы – я, прежде всего, – хотели бы заполучить вас. Именно вас – никого лучше вас нет, и не будет ещё много, очень много лет. Если будет вообще. Но я не настолько глупа, чтобы пытаться вас соблазнить, купить или обмануть. Даже не потому, что это невозможно. Это неправильно. Бесчестно. Вы честны с нами, а я лишь хочу быть предельно честна в ответ. Не только я – все мы. Если вы сумеете нас понять – превосходно. Если нет – ну, что ж. Не судьба. Можно задать вам вопрос, пани Елена?

– Да, – выдавила она из себя, всё ещё не умея собраться с мыслями после нанесённого ей королевой удара.

– Почему вы отказались преподавать в Карловом университете? Вам ведь предлагали, не так ли?

– Это было довольно странное предложение, – Елена испытующе посмотрела на Марину. – Ну, во-первых, я не имею докторской степени.

– Это пустяки, – взмахнула рукой Марина. – Вам, по совокупности ваших заслуг в журналистике, легко присвоят учёную степень honoris causa[24]. Вам не кажется, что лишать будущих журналистов вашего опыта, ваших знаний, – да самого вашего присутствия, – это как-то очень… несправедливо?

– Пани Марина, – Елена укоризненно покачала головой. – Судя по количеству мёда и патоки, которым вы покрываете приготовленную для меня пилюлю, она окажется горькой, как хинин, растворённый в чистейшем рыбьем жире.

– Ну, вот, вот, видите! – всплеснув руками, рассмеялась Марина. – Ну, что мне делать? Как мне вам это сказать?! Я просто не знаю!

– А вы возьмите да и скажите, – посоветовала Елена. – Не придумывайте никаких формулировок – скажите, и всё.

– Я хотела бы уделить вам столько времени, сколько вам необходимо, пани Елена, – тихо произнесла Марина. – Не сейчас, не в этот вечер, – вообще. Но я не могу. И Вацлав не может. К счастью, у нас есть друг, настоящий, верный, преданный друг, которого мы с Вацлавом очень любим и которому доверяем больше, чем самим себе. И он согласился нам помочь.

И кто же это, хотела спросить Елена, но, услышав звуки, доносящиеся из-за двери, замерла – с приоткрытым ртом.

Радостный детский визг, шум возни и крики: «Дракон, сначала мне!», «Нет, я первая!», «Дракон, ну выше, выше!» приближались со скоростью снежной лавины. Королева повернулась к двери. В следующее мгновение украшенные драгоценными витражами створки распахнулись, и в библиотеку ввалился – иначе не скажешь – обвешанный хохочущими и визжащими детьми… Дракон.

Дракон?!

Да – безусловно, это был именно Дракон. Елена, даже не понимая, что делает, встала.

– Здравствуйте, пани Елена! – завопили девочки, размахивая руками. – Ой, какая вы сегодня красивая!

– А… Здравствуйте, ваши высочества, – промямлила Елена, чувствуя, что мир вокруг неё закачался и вот-вот перевернётся вверх тормашками.

– Мама, мамочка! – задыхаясь, произнесла старшая девочка, сияя глазами и заливаясь румянцем. – Мама, можно, мы с Драконом ещё поиграем?! Мама, ну, пожалуйста!

– Нет, Кароли, – улыбаясь, покачала головой Марина, – сегодня, увы, не выйдет. У нас с Драконом и пани Еленой – важный разговор.

– Государственный? – упавшим голосом спросила девочка, всё ещё держа Майзеля за руку и с надеждой глядя на него.

– Да, государственный, – кивнула Марина. – А теперь, – Анна, Агата, – отпустите, пожалуйста, Дракона и ступайте в детскую. Нам в самом деле нужно поговорить.

– До самого-самого вечера? – спросила Каролина совсем уже тихо. – Но так нечестно!

– Я приду завтра, – подал голос Майзель. – Честное слово.

– Честное-пречестное драконье? – тряхнула его руку другая девочка, светловолосая и синеглазая, как отец.

– Честное-пречестное драконье слово, – подтвердил он, подкрепляя сказанное энергичным кивком.

– До свидания, пани Елена, – хором сказали дети, выпуская Майзеля из своих объятий. Они по очереди расцеловали его, присевшего на корточки, в обе щёки, и, помахав Елене ладошками, гуськом скрылись за дверями, аккуратно притворив их за собой.

Откуда они знают, кто я и как меня зовут, в полнейшей растерянности подумала Елена, пытаясь – пока безуспешно – овладеть собой. Если это спектакль, то режиссёр его – гений, а если нет… То я вообще ничего не понимаю!

Елена рассматривала его во все глаза. Она и подумать не могла, что он окажется таким огромным. И таким красивым, – жуткой красотой почти на грани уродства: крупные семитские черты не смуглого даже, а словно опалённого потаённым внутренним пламенем лица, – ещё чуть-чуть крупнее и явственнее, и он оказался бы карикатурой на самого себя. Неуловимое, пугающее и вместе с тем завораживающее сродство с восточными драконами, какими воображали их себе художники и скульпторы Запретного Города – и обжигающий взгляд изумрудно-зелёных с золотистыми прожилками глаз. Его лицо непрерывно менялось, и сам он двигался, перетекая из одной позы в другую, – ошеломляюще стремительно и плавно. Во всём его облике и немыслимом наряде проявлялось такое нерасторжимое единство формы и содержания, о котором живописец или актёр могут лишь мечтать. И голос – под стать наружности: низкий, рокочущий баритон, кажется, сообщающий колебания предметам вокруг себя, словно накатывающийся на слушателя со всех сторон. Или здесь просто такая акустика?!

А он – он рассматривал её, сознавая, как мало могут сказать о живой женщине жалкие попытки оптики и электроники остановить мгновение. Никто никогда не решился бы предположить, будто Елене за тридцать, если бы не взгляд – к обороне готовый, юные женщины так не глядят, вспомнил он, – взгляд мудрого и много пережившего на своём веку человека. И глаза у неё были такие яркие и такие голубые, что у него кровь застучала в висках. Достоинство и благородство, и только потом – красота, очевидная и в то же время чуть-чуть приглушённая, не рвущаяся напоказ, – святые небеса, подумал Майзель, породу не спрячешь!

Марина, глядя на них, замерших друг перед другом, напряжённо изучающих друг друга и таких поразительно друг на друга похожих, несмотря на отсутствие всякого намёка на внешнее сходство, поняла – необходимо вмешаться.