bannerbanner
Год Дракона
Год Дракона

Полная версия

Год Дракона

Язык: Русский
Год издания: 2008
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
10 из 13

– Мне будет не до отдыха, но всё равно спасибо, – улыбнулась Галина, вставая. – Я вас покину, а вы… Обвыкайтесь. Провожать не нужно, меня ждёт служебная машина. До свидания, Андрей Андреевич! Надеюсь, мы скоро увидимся.

Затворив дверь за пани Геллер, Андрей вернулся в гостиную и встал у окна, глубоко засунув руки в карманы брюк. Хмарь раннего мартовского утра рассеялась, и за стеклом ярко светило солнце. Вот и у нас весна началась, подумал он. Может быть, и лето тоже наступит?

* * *

Он подъехал к стоянке, посигналил. В будке охраны мелькнуло чьё-то лицо, и дистанционно управляемый шлагбаум поднялся, пропуская его «шестёрку». Андрей поставил автомобиль на свободное место и выбрался из салона.

– День добрый. Покажите мне машину, пожалуйста, – он протянул охраннику талончик.

Парень, – молодой, лет двадцати, веснушчатый, с соломенно-жёлтыми волосами и густыми ресницами, в дурацком, мешковатом камуфляжном комбинезоне, вышагивал вдоль автомобильных рядов, поглядывая украдкой на Корабельщикова. Возле машины остановился:

– Во. Ласточка. Забирайте.

– Спасибо.

– Да не за что, – улыбнулся парнишка. – Надо же, новьё какое. Повезло вам, – такую тачку отхватили, небось, у дедульки какого немецкого? Таких уже, считай, и не осталось вовсе – всё подчистую в Расею поперетаскали. А у этой – сразу видать, пробег вообще никакой, может, тыщ десять! Вы это, резинки все поменяйте обязательно! И масло тоже. Она, хоть и сразу видно – гаражная, а резинки поменять полезно. Они, если тачка стоит, стареют, даже хуже, чем когда ездишь. Если что – могу организовать, дешевле, чем в Малиновке. Не оригинал, конечно, но и не фуфло тоже.

– Спасибо, – кивнул Андрей, обходя машину кругом. – Я подумаю.

Это был чёрный – никакого «металлика» – «Мерседес» в 124-м кузове второго поколения, судя по всему, действительно новый, хотя их не выпускали уже давно. Внутренности разглядеть снаружи не получалось – мешала тонировка. Андрей нажал кнопку на брелоке. Автомобиль бесшумно мигнул дважды габаритами.

– Ух ты, транспондер, – покосившись на брелок, с уважением произнёс парнишка. – Круто. А вроде их только в «глазастые» начали ставить, в этой модели не было ещё. Да вон и фары – ксенон. Из последних, наверное?

Корабельщиков усмехнулся:

– Я смотрю, ты здорово разбираешься в предмете. Что за транспондер такой?

Андрей и сам удивился, как спокойно перешёл на «ты» с этим парнем. Надо же, как быстро привыкаешь к «крутизне», снова усмехнулся, на этот раз про себя, Корабельщиков.

– Так брелок-то у вас, – смутился парень, – оригинал, а без ключа. И скважин нету в дверях. Значит – транспондер. Тачка, значит, с кнопаря заводится, никаких ключей не надо. Чип секретный в пульте, без него не поедешь. Суперская штука, – он посмотрел на Корабельщикова и вздохнул.

Во вздохе его не было зависти – только восхищение техникой и чистая радость человека, прикоснувшегося к чуду. А мальчишка, кажется, стоящий, подумал Корабельщиков. Не продолжить ли нам знакомство?

– Дизель или бензиновый? – спросил паренёк. – С дизелем аккуратно надо – только на фирменных заправляться, а то и клина схватить недолго!

– Ну, так уж и клина, – улыбнулся Андрей. – Я понятия не имею, кстати. Мне один мой старинный друг этот аппарат организовал. Я в машине вообще знаю только два отверстия – для ключа и для заправочного пистолета, остальное меня мало интересует.

– А можно глянуть? – умоляюще посмотрел на Андрея сторож.

– Ну, давай посмотрим, – решил проявить великодушие Корабельщиков и открыл дверь.

Салон автомобиля оказался ничуть не похож на оригинальный, и как только вписали его сюда, подумал Андрей, – тонировка при таком интерьере весьма кстати. Серая перфорированная кожа, серо-чёрный комбинированный пластик, голубая подсветка, красные стрелки, огромная ЖК-панель информатора.

– У, – сказал парнишка. – Мама, – и, вытаращив глаза, прикрыл пятернёй рот.

– Вот тебе и задачка, – легонько хлопнул его по плечу Андрей. – Как тут капот открывается? Справишься?

Парень, очнувшись, нагнулся к педальному узлу, быстро окинул пространство взглядом, кивнул, удовлетворённо хмыкнув, и что-то нажал. Раздался чмокающе-звенящий звук, и капот слегка подпрыгнул. Парнишка поднял его – и отступил на шаг, хлопая ресницами.

Андрей, точимый червячком любопытства, заглянул внутрь. Вместо трубочек, проводов и прочих характерных штучек он увидел сплошную пластмассовую крышку с надписью на нескольких языках, в том числе и по-русски: «Внимание! Доступ разрешён только квалифицированному персоналу!»

– Ротор, – выдохнул парнишка. – Тля буду – ротор! Из Короны! Ё-моё, ёрш твою медь! Ну, и друг у вас! Да сколько ж такая лялечка стоит?!

– Секрет, дружочек, – усмехнулся Андрей. – Интересуешься техникой?

– Так, маленько, – парень всё ещё смотрел, не отрываясь, на внутренности машины.

– А почему «маленько»? – спросил Корабельщиков. – Учиться не думаешь? Или учишься где?

– Не, – махнул рукой парень и вздохнул. – Куда мне учиться. Мать гроши зарабатывает, и сестрёнка ещё малая совсем, поднимать надо. Да и кусать тоже надо чего-то. Учёба дорогая нынче. В школе, такое дело, надо было думать, да дурной был. А сейчас-то поздно уже.

– Почему поздно? – приподнял брови Андрей. – Тебе сколько лет?

– Двадцать будет.

– Отслужил уже?

– А як же ж. Отслужил, понятное дело.

– А здесь чего сидишь?

– Так куда после армии-то?!

– В ментовку. Или в Россию, на заработки. Куда все.

– Не-е-е, – протянул парень. – В ментовку? Народ палкой лупить да бабулек с укропом по подворотням гонять? Не. Мне это не катит. Быковать да киоски бомбить, – он махнул рукой. – А Россия… Да ну её. Не моё. Я уж лучше тут. Масло, лампочки, тачку помыть-попылесосить, запчастки какие. Пересижу. Как-нибудь.

– Состаришься пересиживать, – Корабельщиков протянул парню ключи от «шестёрки». – Внутри ничего интересного нет. И болтать тоже не надо.

– Обижаете, – вздохнул сторож.

– Информирую, – улыбнулся Андрей.

Парень поднял на него глаза, в которых засветилась такая собачья надежда, что Андрею сделалось не по себе:

– Телефончик не возьмёте?

– Возьму, – согласился Андрей, удивляясь себе самому ещё больше и подчиняясь какой-то странной, неведомой доселе интуиции. – Как зовут?

– Павлом кличут. Жуковичи мы.

– Что умеешь делать? Права водительские есть?

– Есть! Да все могу, чего скажут, – заторопился Павел. – И не брехливый я. Гимназиев, понятно, не проходил, но соображаю. Да вы не думайте чего, я…

– Ладно. Диктуй телефон, – Корабельщиков вынул из кармана новый аппарат и раскрыл его.

Отбарабанив номер, Жукович снова заглянул Андрею в лицо:

– А вас как зовут, если…

– Если позвоню, узнаешь, – Андрей опустил телефон в карман и потянул за ручку дверцы. – Пока всё. Не скучай, Паша.

* * *

Андрей выехал на шоссе и направился в сторону Смолевичей. Милиционер у заграждения возле поста ГАИ проводил его долгим взглядом. Проезжая этот пост на «Жигулях», Корабельщиков непременно испытывал неприятное чувство: остановят, пропустят? Документы у Андрея всегда содержались в образцовом порядке, и, годами курсирующий тут – дача тестя, на которой частенько «зависали» Татьяна и Сонечка, находилась чуть дальше по трассе, – он должен был бы уже намозолить глаза даже самым бдительным стражам порядка. Но нет, – минимум два раза из трёх ему указывали жезлом на обочину, придирчиво изучали права, техпаспорт, сверяли фото с оригиналом, то и дело просили открыть багажник, заглядывали в салон, – и с выражением ленивого разочарования небрежно касались пальцами козырька форменной фуражки, отпуская на все четыре стороны. Но противнее всего оказывалось чувство облегчения, наступавшее при виде удаляющейся спины в милицейском мундире. А вот теперь, подумал Андрей, – с «крутым», «элитным» госномером, – как часто они станут меня тормозить?

Навигационная система не только присутствовала, но и работала. И всё по-русски. Заботливый какой у нас Дракон, усмехнулся Андрей. Разогнав автомобиль до ста шестидесяти, он снова сбросил скорость до сотни. Аппарат ускорялся и тормозил стремительно и гладко, автоматическая трансмиссия и полный привод держали его словно приклеенным к дорожному полотну. Да, не «шестёрка», хмыкнул Корабельщиков. Он ощущал себя персонажем шпионского сериала, и вдруг поймал себя на мысли, – ему это нравится. И он готов играть дальше.

* * *

– Поезд опоздал? – окликнула его из кухни Татьяна. – Я уже волноваться начала: десятый час, а тебя всё нет, и не звонишь. Всё в порядке?

– Я думал, ты на работе, – пробормотал Корабельщиков, терзаясь угрызениями совести: позвонить как раз следовало. – У меня всё отлично, а ты почему дома?

– Расписание моё ты, наверное, не выучишь никогда, – отозвалась Татьяна. – Есть будешь?

– А Сонька где?

– В саду, – Татьяна вышла из кухни, посмотрела на мужа с тревогой. – Да что с тобой? Ты голоден, спрашиваю?

– Нет.

– Это ещё почему?! – подозрительно подбоченилась Татьяна. – Ты где был? Ну-ка, рассказывай!

То, что после двадцати лет совместной жизни Таня всё ещё ревнует его, совершенно без всяких оснований и поводов, очень льстило его самолюбию. В другой день Андрей непременно улыбнулся бы, – но не сегодня.

– Сейчас. По порядку.

Татьяна ни разу не перебила его, – только иногда покачивала головой, будто не могла поверить.

– Вот, значит, как, – задумчиво произнесла она, когда Андрей, наконец, иссяк. – Конечно, такого, – такого я, признаться, от него не ожидала. Хотя он тогда ещё показался мне каким-то… неспокойным.

– Он и не успокоился. До сих пор.

– Я совершенно не помню его лица, – словно не услышав Андрея, закончила Татьяна. – Хотя у меня превосходная память на лица. А ещё – знаешь, что? Неспокойный – неверное слово. Нездешний. Вот.

– О чём ты?! – потрясённо спросил Андрей.

– Обо всём, – спокойно ответила Татьяна. – Надеюсь, ты ничего не забыл.

– Такое забудешь!

– Я тоже всё помню, Андрюша. Наверное, время пришло.

– Для чего?!

– Долги, Андрюшенька, – вздохнула Татьяна. – Конечно, с нас никто ничего никогда не потребует, – но мы-то с тобой сами всё знаем, ведь так?

– Ах, так вот ты о чём, – пробормотал Андрей.

– И об этом тоже. Но главное, – о том, о чём ты ломаешь голову столько лет. О страхе и о стыде. Ты что же, – думаешь, я не вижу?! Я всё вижу, Андрюша. Всё. Мне очень страшно, Андрюшенька. И очень стыдно. Так больше нельзя. Хватит.

– Таня…

– Мы не можем уехать, не можем никуда убежать, Андрюша. Не имеем права. Это наша страна. Если мы хотим жить, как они – мы обязаны здесь, у себя, сами себе такое построить. Только так мы сможем вернуть наш долг. Пусть даже они нам помогут. Но мы обязаны – сами. Никто за нас ничего не сделает.

– Если не мы за себя, то кто за нас? – Корабельщиков посмотрел на Татьяну. – Так получается?

– Ну, так о чем же раздумывать, Андрюша? Впрягайся.

– Я даже ещё не знаю, как!

– Ты придумаешь. И я тебе помогу.

– Он предупредил – это может быть опасно.

– А жить тут – вот так – не опасно?! То чернобыльская картошка, то сальмонеллёз в курятине, то детей в подземном переходе затопчут, то пьяные менты привяжутся и до смерти забьют?! А друзей – всех, что копейку заработать пытались, пересажали, обобрали, семьи по миру пустили, – это что же, не опасно? С проспекта сойдёшь вечером – тьма, хоть глаз выколи, собачий и человечий кал кругом, в редком подъезде углы не обоссаны, похабщиной все стены исписаны, подростки чернило, как воду, хлещут, курят, нюхают, колют в себя всякую дрянь, – это не опасно?! Андрюшенька, я жить очень хочу. Дома у себя жить хочу. Хочу сына тебе родить. А не могу, страшно! Сколько же это может продолжаться? Сколько можно это терпеть?!

Андрей смотрел на Татьяну во все глаза. Татьяна – ровная, рассудительная, улыбчивая, старательная, аккуратная, уверенная в себе и в нём. И вдруг – такое – от неё – услышать?!

Татьяна встала, подошла к мужу, взяла его лицо в ладони и крепко поцеловала в губы:

– Слезай с печи, Андрюшенька. Мы, литвины, со славянами вместе и туркам, и свеям, и тевтонцам, и ордынцам небо с овчинку показывали. Нам ли этого байстрюка, безродного выблядка, бояться? Я с тобой, родной мой. Что бы ни было – я с тобой!

Прага, замок Дракона. Март

Майзель коротко кивнул возникшему в дверном проёме Богушеку и уселся на диван в своей любимой позе:

– Присядь, Гонта. Есть разговор.

Богушек не заставил себя долго упрашивать. Устроившись вполоборота к патрону, он выжидательно взглянул на Майзеля и подкрутил идеально нафабренные усы.

– Что у тебя есть на Томанову?

– А что тебя интересует?

– Всё.

– Всё – это ничего, – хмыкнул Богушек. – На подготовку досье по всей форме мне потребуется какое-то время.

– Сколько?

– За месяц, думаю, управлюсь. Но если срочно – десяти минут мне, пожалуй, хватит.

– Шуточки шутишь, – констатировал Майзель. – Это хорошо. Гонта, величество попросил меня с ней встретиться. Попросил – это эвфемизм такой, ты же понимаешь.

– Ясно, – Богушек достал и развернул планшет. Отметив на нём что-то, посмотрел на Майзеля: – Пока ребята готовят файл, – может, кофе?

Майзель кивнул:

– Божена, два кофе! Мне – эспрессо, а Гонте – ведро сорта «Полицейская бурда», как он любит.

– Готово, – минуту спустя сообщила машина.

Майзель стремительно поднялся, взял из открывшегося в стене люка кухонного подъёмника поднос с напитками и вернулся на диван:

– Ваш кофе, пан полицмейстер. Давай, рассказывай.

– А чего рассказывать? – пожал плечами Богушек. – Сейчас файл нарисуется, сам всё и увидишь.

– Гонта, не зли меня, на ночь глядя. Мне ещё охранять мирный сон пражан, а ты меня провоцируешь. В чём дело?!

– Учитывая внешность этой мурены, и неплохо изучив твои комплексы, я в тихой панике, – сознался Богушек, сделав здоровенный глоток горячего, как огонь, напитка. – Приплюсуем сюда её язычок, острый, что твоя бритва, – и получим гремучую смесь, от которой паника переходит уже в истерику. А по мне ещё не заметно?

– Вот теперь заметно, – прищурился Майзель, разглядывая Богушека.

– Из Москвы её выперли с треском, с третьего курса журфака МГУ, хотя Горби уже развешивал нам по ушам свою вермишель, – со вздохом продолжил Богушек. – С формулировкой «за антисоветские провокации». Там была какая-то мутноватая история с любовью и ненавистью, – если хочешь, я уточню.

– Хочу. Обожаю истории о любви и ненависти.

– Принято. Восстановилась она в Праге через год, после того, как поработала репортёром в «Курьере». Вышла замуж за Франту Горалека, развелась с ним через полгода.

– Горалек? – приподнял Майзель левую бровь. – Что, тот самый?!

– Подавал, между прочим, большие надежды, – хмыкнул Богушек. – Правда, нынче подаёт исключительно доносы на нас в «Свободу слова», но ведь и таперича – оно не то, что давеча.

– Дальше, – кивнул Майзель.

– Может, дождёшься файла? – кротко вздохнул Богушек.

– Гонта.

– Ну, как знаешь, – Богушек сделал ещё один глоток. – Отец – Матиаш Томан, профессор славистики Карлова Университета, заведующий кафедрой русской литературы XIX века до самой смерти в девяносто втором.

– Да вроде к девяносто второму не было уже таких катаклизмов, – прищурился Майзель. – Или я что-то упустил?

– Обстоятельства личного свойства, – пожал плечами Богушек.

– Точно?

– Вот как бог свят.

– Ну, рассказывай.

– А ты меня не подгоняй, – огрызнулся Гонта. – Рассказывать о нём особенно нечего – всё штатно. А вот супруга его, первая и единственная, мать Елены, – это да!

– Специально меня дразнишь, – демонстративно обиделся Майзель. – Ну?!

– Урождённая княжна Мышлаевская, – продолжил Богушек. – Умерла через месяц после похорон супруга.

– Ого.

Майзель хрустнул пальцами. Они жили и умерли в один день, подумал он. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью. А разве нет?!

– Я слушаю, Гонта.

– Князь Мышлаевский женился на Анне Чернин в тридцать втором, дочь Мария родилась через год. После аншлюса[23] семья перебралась в Прагу, родственники Анны поспособствовали. Мышлаевский участвовал в Сопротивлении и погиб в сорок третьем, когда немцы тут всё зачищали из-за Гейдриха. С другой стороны там ещё Коловраты и фон Герцогенберги. Все близкие родственники погибли, девочка с пятнадцати лет работала – репетиторство, языки, литература. За Томана вышла в пятьдесят шестом.

– Чернины и Мышлаевские, – какой коктейль, честное-прелестное, – Майзель покрутил головой. – Погоди, – так сколько же лет нашей героине?

– Тридцать пять.

– Поздний ребёнок.

– Вроде тебя, – Богушек заглянул в бумажный стакан с «полицейской бурдой», словно проверяя, сколько её ещё там осталось. – Творческая биография пёстрая. Работала в «Курьере» после того, как газета вошла в наш конгломерат масс-медиа, но недолго. Потом трудилась на радио в «Эхо событий», тоже около года. Оттуда ушла в «Пражское время», уходила и возвращалась дважды, последний раз – вместе с Иржи Ботежем, и с тех пор служит там постоянно.

– А что Ботеж?

– Ботеж – друг и ученик её отца, между ними всё чисто, никакого компромата.

– А вообще компромата?

– Ну, романов могло бы быть существенно больше, – Богушек снова подкрутил усы. – Намного больше. Но человек, понимаешь ли, делом занят. Это тебе не младших обижать. Другого компромата нет. И не будет, Дракон. Правда, мужиков она себе выбирает – обнять и плакать. И сопли им утирать. Но это характер такой: надо ей, понимаешь, всё время кого-то опекать, о ком-то заботиться. Так что, надеюсь, ты ей не понравишься.

– Вы с величеством прямо как сговорились, – усмехнулся Майзель.

– Угу.

– Обнадёживает, – Майзель поставил на столик пустую чашку. – А почему характер такой? Есть причины?

– Есть, – помрачнел Богушек. – Диагноз – бесплодие. Файл в гинекологии – во, – он развёл руки в стороны на полметра.

– Святые головастики, – желваки вздулись у Майзеля на щеках. – Это и есть – обстоятельства личного свойства?!

– Они самые.

– Откуда?!

– Аборт. Ещё в Москве.

– Полный отчёт.

– Ясно.

– Полный, Гонта. Понял меня?

– Да понял я, понял, – поморщился Богушек. – Не дави на меня голосиной – терпеть этого не могу. Сказал же – всё выясню. И порядок наведу, не сомневайся. Кстати, вот и файл.

Богушек снова достал планшет и протянул его Майзелю. Он взял его в руки – и откинулся на спинку дивана. Посмотрев на Богушека, который нарочито уставился в потолок и едва ли не насвистывал, Майзель покачал головой и улыбнулся.

Снимок был явно гимназический, черно-белый. Серьёзно, без всякой улыбки, смотрела в объектив молоденькая девушка, почти девочка. Светловолосая, с мягкими, правильными чертами ещё по-детски чуть припухлого лица и яркими, пронзительно-чистыми, наверное, голубыми – или серыми – глазами. В школьной форме и фартуке. И такие ямочки на щеках! Да нет, не может быть, нахмурился Майзель. Потому что – не может быть. Не может – и всё!

Он «подтолкнул» страницу пальцем, и целая подборка фотографий Елены в разных интерьерах – от заснеженных кавказских склонов и выжженных солнцем иорданских ландшафтов до буйно-зелёных сельв Южной Америки и мангровых зарослей южно-азиатских тропиков – появилась на экране. И везде она была в окружении мужчин – иногда до зубов вооружённых, иногда нет, но всегда с удовольствием демонстрирующих свои «мужские» игрушки перед этой прелестной женщиной, кажущейся невообразимо хрупкой. Что-то шевельнулось у Майзеля в груди, – что-то, похожее на ревность.

– Чёрт несёт её в самое пекло, – нарушил молчание Богушек. – Такое впечатление – она специально нарывается, чтобы ей башку открутили. В Чечне, между прочим, чуть не открутили. Она к Масхадову пробралась, представляешь?! Одна. А в Колумбии её буквально чудом вызволили. Это просто бес в юбке какой-то. Если мне придётся её караулить – а мне придётся, – он покосился на Майзеля, – я, пожалуй, бюллетень возьму. Или ногу себе прострелю. А лучше – обе.

– Прострели себе язык, Гонта, – ухмыльнулся Майзель. – Вот это точно будет лучше. И начинай прорабатывать мероприятия прямо сейчас. Михальчик считает, ей может угрожать опасность, – из-за «Ярости пророка».

– Неверно Михальчик считает, – рявкнул Богушек. – Зелёный ещё Михальчик, много думает слишком. Ей не может не угрожать опасность – она как железный столб посреди поля в грозу! Её надо скотчем обмотать и запереть в чулане – только так можно попробовать её охранять!

– Ну, ладно, не блажи, – поморщился Майзель. – Машина у неё есть?

– Это не машина, – скривился Богушек. – Это «чижик»!

– Что?

– «Ситроён де-шво»!

– Пани понимает толк в извращениях! – расхохотался Майзель. – Папина, что ли? С «историческими» номерами?

– Ну. Можно, я её катком перееду?

– Пани или «Ситроён»? Пока – поставь маячок. А там – бой покажет.

– Бу сде, – проворчал Богушек. – Ты список наград посмотри. Бриллиантовое перо – дважды. Журналист года – трижды. Золотое перо Европы – дважды.

– Следующая остановка – Стокгольм, Нобелевский комитет, – усмехнулся Майзель. – Всё ясно, Гонта. Спасибо. Можешь быть свободен. Я подумаю.

– Кофе-то можно допить?!

– Нет. Возьми с собой.

Столица Республики. Март

Весь жизненный путь младшего сержанта ВДВ в запасе Паши Жуковича уместился на одном «листе» чудесного планшета. Корабельщиков свернул устройство и сунул в нагрудный карман. Промерив гостиную взад-вперёд и по диагонали раз двадцать, Андрей решительно остановился и раскрыл телефон.

– Здравствуй, Паша. Соскучился?

– Так точно, – радостно и по-военному отрапортовал Павел. Так радостно, что Андрей улыбнулся.

– Отлично. Когда выходной у тебя?

– Да прям щас!

– Через полчаса в «Макдональдс» на Бангалоре. Будь поближе ко входу, – Андрей сложил телефон.

Павел сидел за столиком, подпрыгивая от избытка чувств. Андрей вошёл, сел, улыбнулся скупо:

– Андрей Андреевич. Будем знакомы, Паша, – он протянул Жуковичу руку и ощутил крепкое пожатие – в ответ на своё. – Ну, что? Работать будешь?

– Буду, Андрей Андреич!

– Хорошо. Зарплата – двести в месяц. Пока. Дальше посмотрим. «Шестёрку» возьмёшь на стоянке, – он протянул Павлу оформленные документы. – Машина в порядке, но следить придётся – двадцать два года старушке. Машина должна быть всегда на ходу, исправна и готова ехать, куда скажу – хоть в Колодищи, хоть к польской границе. Пока не развалится, разумеется. Буду иногда тебя просить жене с покупками помочь, уж не сочти за обиду.

– Да вы что, Андрей Андреич, да я!..

– Не надо, Паша, – покачал головой Корабельщиков. – Понятно. Телефон мобильный купи, только не контрактный, а карточный, и не новый. Расходы я возмещу. Бензин тоже мой, чеки только не выбрасывай. По телефону с девушками не болтать. Вообще не болтать. Ночь, день, зима, лето – меня не интересует. Чтобы всегда был на связи и готов к труду и обороне. Вопросы?

– Никак нет, товарищ командир, – просиял Павел. – А вы где служили, Андрей Андреич?

– Я не служил, Паша, – мягко улыбнулся Андрей, – мне некогда было, я учился, а в институте была военная кафедра. Целых два года. Так что я хоть и отставной козы, а всё ж барабанщик.

– А не скажешь, что не служили, – вздохнул Павел.

– Спасибо, – Корабельщиков достал из внутреннего кармана конверт и отпечатанный на принтере листочек с текстом расписки. – Здесь пять сотен. Оденься, как человек, только никаких бандюганских кожаных курток, и постригись умеренно. Трудовая книжка есть?

– Не-а, – вздохнул опять Павел, рассматривая расписку. Увидев там номер своего паспорта, присвистнул: – А вы не…

– Нет. Не из органов. Контакты есть, но это для работы. Вопросов на эту тему больше не слышу. Договорились?

– А то, – высунув от усердия кончик языка, Жукович основательно расписался.

– Вот и умница, – Андрей забрал бумагу и подвинул Павлу прямоугольник картона со своим телефонным номером: – Лучше выучить, хотя и в памяти у мобильника будет. Работа твоя такая, Павел. Поехать, отвезти, привезти, передать. Я буду с разными людьми в разных местах встречаться, ты будешь сидеть, смотреть, на ус мотать, – кто зашёл, кто вышел, как посмотрел, где стоял и так далее. Никакого криминала, никакой партизанщины. Все сомнения обсуждать. Если что-то показалось – все равно лучше сказать, чем не сказать. Ты не профи, конечно, но ты парень наблюдательный и глазастый, а навык с опытом да со шпионскими книжками придёт. Слушаю.

– А ствол? – ухмыльнулся Павел.

– Ствол, Паша, в нашей стране – это верная тюрьма на долгие годы и клеймо на всю жизнь, – улыбнулся Андрей. – А тебе ещё девочек любить и детишек воспитывать. Придётся ручками, если что.

На страницу:
10 из 13