Криптия

– Развааат… Одно слово, дикари и язычники.

Впрочем, желания вести серьезные беседы о нравах и обычаях разных народов больше ни у кого не возникало. Нунна увивалась вокруг Гордиана (офицер – это все же статусом повыше, чем купец, хотя редко денежней), но тот предпочитал напиваться, и она порой бросала взгляды на остальных. В глубине души она была уверена, что когда-нибудь найдется гость, который влюбится в нее, увезет отсюда и возьмет на содержание. И тогда она всем покажет! Но сегодня на это рассчитывать, похоже, не приходилось. Уж лучше армейский пьяница, чем это быдло.

Дуча подливала вина димнийцу. Тот, оглаживая ее ляжку, расспрашивал:

– А в городе бы, небось, больше могла заработать, а? В том же Шенане?

– Могла бы, – отвечала Дуча. – Да все заработки на налоги бы ушли. И все – то там норовят обобрать бедную девушку: каждой чиновной крысе – дай, городским стражникам – дай… – Она захихикала, осознав двусмысленность сказанного.

Но Клиах смеха не подхватил. Продолжая щупать Дучу – лениво, больше для порядка, он поглядывал за соседний стол, где вели тихую беседу Варинхарий и хозяйка. Дуча тоже покосилась на них. Опять эта старуха, которая Дуче в матери годится, заполучила самого завидного и денежного парня. Впрочем, Варинхарий здесь не в первый раз, и с Ланассой они, судя по всему, давние знакомые. Так что обижаться не след. А Клиах, хоть и лапает, наверх не зовет… что там с остальными? Офицер наверняка упьется в хлам – а еще говорят, что военные пить мастера! – Нунна его утащит, а утром будет врать, что его удовольствовала – знаем мы замашки этой змеюки. Жирномясого из Батны не видать – неужто он себе Бохру снял? А ведь даже и не смотрел в его сторону! С кем работать, спрашивается?

Слепошарый сказитель перекочевал за стол слуг, где о трогательных и нравоучительных историях речи больше не было, а пошли одна за другой скабрезные байки о похотливых купеческих женах, обманутых мужьях, ловких приказчиках и школярах. За такое денег здесь не отсыпали, зато кормили-поили без жадности.

Так вечер постепенно сползал в ночь, и ночь текла в никуда, заливая тьмой чадящие светильники.

Поутру Дуча продрала глаза раньше всех. Не то чтобы ей хотелось рано вставать. Совершенно не хотелось. Но ее успели приучить – ночная работа дневную не отменяет. В зале с вечера насвинячили, надобно прибраться, пока постояльцы не начали требовать жрать. Она неспешно спустилась с лестницы, стукнула в дверь кухни, где ночевал повар. Все равно ему тоже пора подниматься.

– Бобо! Разбуди, милый, этих ленивых шлюх, Нунну и Бохру, пусть в зале начинают убираться. А я за водой пошла.

Ланасса вчера сказала правду: гостиница находилась далеко от рек. Но во дворе «Лапы» был вырыт колодец, и вода для гостиничных нужд имелась в нужном количестве. Дуча собиралась мыть пол и свернула в коридор, который вел к задней двери, чтобы взять бадью из чулана.

И завизжала, увидев то, что ей предстало.

Город Димн, сорок девятый год от Возрождения

Большая белая чайка с омерзительным криком мазнула крылом волну, выхватила из воды какой-то объедок и взмыла ввысь. Расплодилось их в гавани до демона, а убивать нельзя, примета плохая, ибо нет народа суевернее, чем моряки.

Интересно, как оно выглядело, когда бухта была гнездилищем не чаек, а виверн? В древности, говорят, так оно и было. И кто этих мелких летучих драконов выжил – чайки или жители Димна? И те, и другие крайне живучи и выживут кого угодно.

Сейчас-то все выглядит прекрасно – торговые корабли заполонили гавань, не говоря уж о рыбачьих фелюгах и прочей мелочи. С гернийскими пиратами сейчас, слава всем богам, вышло замирение, и корабли ходят в Димн беспрепятственно.

Один из них и покинул только что Борс Монграна, консул Димна. Капитан «Косатки», торгового корабля из Нимра, пригласил консула отобедать, и тот пришел. С Нимром следовало поддерживать хорошие отношения – все же самый процветающий город за пределами империи. Да и угощение было, должно признать, отменным.

Хотя, слушая ворчание секретаря Фруэлы, поспешавшего за консулом вслед по набережной, попутно обличая «надутых жителей Нимра», Монграна, в принципе, был с ним согласен. Легко процветать, если город веками не знал ни войн, ни вражеских нашествий. А у нас… полвека назад, когда люди вновь стали селиться на этом месте – уж больно удобная бухта, – здесь даже развалин не оставалось. Степняки сожгли и уничтожили все.

А теперь у нас прекрасно обустроенные пирсы и новые каменные стены. И дома – не сказать, чтоб прекрасные, в отличие от пирсов, но пригодные для жизни. Мы прокладываем каналы и строим мосты. И если Нимр, говорят, находится под прямым покровительством божественных сил, то мы всего достигли сами.

Хотя помощь высших сил тоже бы не помешала.

– Что у нас еще на сегодня?

Фруэла, прервав бурчание, четко отрапортовал:

– Должна прийти почта из империи.

– Тогда возвращаемся в Серую башню.

Так именовали в Димне резиденцию правителя. Там же проходили заседания городского сената. Раньше, до Великой войны, наместник Димна назначался императором. Теперь сенат из наиболее именитых граждан Димна выбирает правителя, именуемого консулом, император же лишь утверждает это избрание.

И кто, спрашивается, выиграл в результате этой войны?

Союзная империя, разумеется, полагает, что она. Пусть и скукожилась по краям, но главные провинции уцелели, и императоры прочно сидят на троне, а варвары снова ушли в свои степи. Торговля, науки и искусства процветают. Вроде бы.

Ну а варвары, видимо, уверены, что победа за ними. Степняки вытеснили гарнизоны и поселения с земель, которые считали исконно своими, да еще и оттяпали себе изрядный кусок. Три волны нашествия – Бото, Тогона и Данкайро, нанесли имперской армии непоправимый урон, там больше никогда не собрать прежних сил, а те, кто нынче служат под знаменем дракона, не забудут, как одних прежних генералов прогоняли под ярмом, а головы других насаживали на копья, окружавшие вражеские становища. И никакие оборонительные валы не помогли.

И что в итоге?

Шагара, следующий Владыка Степи, заключил союзнический договор с королевством Михаль. А Михаль, в противоположность дряхлеющей Союзной империи – хищник молодой и вполне жизнеспособный. Причем самое смешное – возможно, для того, чтобы уничтожить варваров, им даже не придется воевать. Они приходят на отвоеванные земли на правах союзников, в отличие от надменных имперцев, охотно вступают в смешанные браки, приучают новых родственников не кочевать, а обрабатывать землю, и тем отбивают у них охоту к войне. А еще у Михаля очень дельные миссионеры. Они не отвергают магию, как имперское жречество, но ставят ее себе на службу – и поэтому у религии Канона появляются толпы новых почитателей. И где, спрашивается, лет через сто – двести, мы увидим тех варваров? Нигде. Михаль просто растворит их.

Так что получается, что войну выиграл Димн. Разрушенный и сожженный.

формальномы еще в составе империи. Точнее, по традиционной формулировке – в союзе, потому-то она Союзной и называется. Мы соблюдаем имперские законы – когда это выгодно. А ведь среди указов их величеств на редкость дурацкие – например, запрет упоминать вслух имя Данкайро, дабы после смерти он был предан забвению. Хотя, учитывая привычку граждан Димна поступать наперекор тому, что им навязывают, консул был склонен предположить, скорее димнийцы из чувства противоречия сделают разрушителя города своим героем. Еще и сочинят что-нибудь невыносимо пафосное, вроде:

Гнев, о Расса, воспой Данкайро, Тогонова сына,Тот, что империи тысячи бедствий содеял…

Впрочем, чтоб там сограждане не напридумывали, это все равно не сравнится с теми фантастическими бреднями, что рассказывают о Данкайро в степях и пустошах. Но это к делу отношения не имеет. Так о чем бишь?

Ах да. Мы еще недостаточно сильны, чтобы отделиться от старой империи. Она еще может нам пригодиться. Может, через сто – двести лет степняки и исчезнут, но пока-то они никуда не делись. Причем наиболее опасны не подданные Владык Степи, из всех племен лучше всего вооруженные и организованные, а те, кто Владыкам не подчиняется. Вроде нынешнего Рисэя Безголового. После учиненных им набегов власти вынуждены были приняться за дело всерьез. И Грау, глава городского ополчения, который месяц пропадает со своими людьми в пустошах. Посему и перемирие с Герне вышло кстати – если б на Димн сейчас напали еще и с моря, город бы не выстоял. А под предлогом войны мы с отправкой налогов в империи повременим. Нет, не откажемся, разумеется. А именно что повременим. Потому что Димн сейчас похож на сочное яблоко, висящее на ветке иссыхающего дерева. Яблоко еще не совсем созрело, и черенок, связывающий его с веткой, не оборвался. А когда оборвется, то упадет и откатится в сторону. И даст начало новому дереву, пусть не такому раскидистому, но юному и жизнеспособному.

Однако это произойдет, когда у нас будет достаточно сил и против империи, и против соперников на море, и против угрозы из степей и пустошей. Неважно, как тогда мы будем называться: консулат, княжество или как-то еще. Главное – сила. А сила Димна, стоит признаться, – не воинская. При всем уважении к Грау и его парням. Мы – народ торговцев, моряков и политиков. И всегда были, да. Шестьдесят лет назад степняков сдерживали не горожане, которые предпочли бы сдаться (Данкайро был известен тем, что уничтожал лишь тех, кто противостоял ему с оружием в руках), а имперский гарнизон. Правда, все равно не сдержали, а степняки, разозленные сопротивлением, сровняли Димн с землей, а землю вытоптали конями. Город теперь возродился, но из прошлого надо извлекать уроки. Хотя на это приходится тратить время и деньги. Будем надеяться, что всё окупится.

Почта действительно пришла, и на одном из свитков консул увидел печать, которая привлекла его особое внимание. Но он не сразу вскрыл ее, а сначала посмотрел в почте то, что могло быть безотлагательным и необходимым: копии последних указов императора Шубарры, все, что касалось налогов и сборов. Обсудил это с Фруэлой и только потом, отпустив секретаря, открыл отложенное письмо.

Фруэла, разумеется, заметил все это, но просолчал. Он человек пожилой, служил еще при прежнем консуле. А опыт научил его, что излишний интерес к делам начальства вреден для здоровья.

Хотя неизвестно еще, будет ли польза от полученных сведений. Над этим еще думать и думать.

Он сидел долго, несколько раз перечитав содержание свитка, и убрал его в стол, когда услышал голоса в приемной.

В кабинет заглянул Фруэла.

– Господин консул, к вам доктор Керавн.

Консул совсем забыл, что сам вызвал того. Но этот визит оказался весьма кстати. Удачное совпадение… впрочем, совпадение ли, если учесть то, что говорят о Керавне?

Монграна махнул рукой:

– Зови.

В прихожей раздалось склочное:

– Стой здесь, безмозглый болван, и не вздумай высовываться! – причем обращались явно не к Фруэле.

Вслед за секретарем в кабинете появился господин почтенного возраста – старше Фруэлы, который, в свою очередь был старше сорокалетнего Монграны лет на пятнадцать, – но не вполне почтенного вида. Его бархатная шапка, прикрывающая редеющие волосы, явно нуждалась в чистке, мантия, когда-то благородного темно-зеленого цвета, была чем-то заляпана и в нескольких местах прожжена. Носителя мантии это не смущало. Его седая бороденка вызывающе торчала, светлые глаза смотрели остро и пронзительно.

Рядом с ним упитанный, одетый в приличный суконный кафтан на вате Фруэла выглядел воплощением солидности.

– Вы хотели видеть меня, господин Монграна? Надеюсь, никто из ваших близких не заболел?

– Нет, беседа совсем иного свойства. На вас опять поступила жалоба. Точнее, даже две. Я вынужден на это ответить.

– Вот как? Я убил кого-нибудь? Или совращал малолетних?

– О, если б это было так, вас бы просто арестовали. Фруэла, что там было?

– Анонимное сообщение о преступных занятиях некромантией, – с готовностью доложил секретарь. – Будто бы господин Керавн мертвых поднимает из могил и с их помощью изготовляет зелья для лечения болезней. А также письмо от семейства Дальриа, вдовы и сына бывшего нашего казначея. О том, что доходы доктора поступают к нему незаконномагическим путем, что наносит несомненный ущерб городскому бюджету.

– О, это письмо я помню. Утверждают, что вы, доктор, золото добываете в своей лаборатории, а подоходный налог не платите. Нехорошо.

– Дураки, – фыркнул Керавн. – Будь у меня золото, стал бы я других заработков искать. Или вы думаете, что я плату с пациентов от жадности беру? А про анонимный донос я вам вот что скажу. Это Саккаро написал. Тоже еще болван. Ну кто же некромантию использует в целях врачевания? Она совсем для иного предназначена! Впрочем, что еще ждать от невежественного знахаря…

– Однако вы, Керавн, все же демонстрируете познания по части магии.

– От вас, господин консул, не ожидал я подобных замечаний. Вы человек знающий, наблюдательный, должны понимать, с кем дело имеете. Я врач. Отчасти алхимик. Какой из меня маг?

– Не надо мне льстить – я не пациент, с которого потребно получить гонорар. Как правитель города, я обязан был сделать вам внушение в целях соблюдения общественного порядка, и в этом отношении считаю свой долг исполненным. А теперь хотел бы получить от вас своего рода профессиональную консультацию. Фруэла, оставь нас.

На лице Керавна нарисовалось: «Так я и знал. Припугнул, а теперь совета требует. На что только люди не идут, чтоб денег не платить!»

Но возражать он не стал, а уселся на предложенный табурет.

Они расположились за столом друг напротив друга. Борс Монграна – видный, несколько грузноватый, но нисколько не оплывший, с темными, глубоко сидящими глазами и горбатым носом. Его черные, аккуратно подстриженные волосы и такую же бороду слегка тронула седина. Светло-коричневый, с золотистым оттенком бархатный тапперт был отделан позументом – не для внешнего блеска, а для солидности. И кабинет был ему под стать – без лишней роскоши, никаких ковров и гобеленов. Каменные стены обшиты деревянными панелями (ореховое дерево, привезено из Михаля), полки со свитками, сводами законов и необходимыми для работы документами.

А вот Керавн в этом кабинете смотрелся совершенно неуместно. Правда, ему было все равно.

– Так вы действительно заболели, господин Монграна?

– Болею я всегда – беспокойством за наш город. Но от вас я хотел получить совет по другому вопросу. И прошу вас не воспринимать мои слова как угрозу. Я считаю, что вы обладаете знаниями, превосходящими знания обычного врача или даже алхимика. Знаниями, в обиходе именующимися магическими или чародейскими. И меня это нисколько не пугает. Мы в Димне. Это как бы часть империи, и в то же время не совсем империя. У нас не преследуют за магию и колдовство. И никогда не преследовали. Нас интересует лишь практическая польза тех или иных действий. И вы наверняка это знали, когда перебрались к нам из Старой Столицы, где вас заподозрили в использовании запретных знаний.

– Вот как, вы наводили обо мне справки? Если так, то, наверное, выяснили, сколько мне лет. Если не выяснили, то я вам сам скажу – шестьдесят. Я родился в конце войны. И на сколько, по-вашему, я выгляжу? – Керавн ткнул пальцем себе в щеку. – Правильно, аккурат на свой возраст. А вы должны знать, если уж собирали сведения о чародеях, – они стареют медленнее обычных людей. Если б у меня были магические силы, я выглядел бы вдвое, а то и втрое моложе, чем есть. И уж всяко обошелся без болей в суставах и ломоты в спине. Я их, конечно, лечу, что и помогает мне сохранить бодрость и подвижность, но обычными средствами, теми же, что и своих пациентов.

– Я бы мог вам сказать, что существует множество преданий, как чародеи изменяли свою внешность, особенно те, что из Михаля, – там ведь до сих пор водятся оборотни. И будто бы этот дар с тех пор, как Дагда Благочестивый начал неуклонную борьбу с колдовством, многим из них помог сохранить себе жизнь. Я мог бы также сказать, что вы можете лгать относительно возраста, и вам с тем же успехом может быть не шестьдесят, а сто шестьдесят лет. Но я не скажу ни того и ни другого. Я лишь обращу ваше внимание на то, что вы либо невнимательно меня слушали, либо намеренно исказили мои слова. Я ни разу не назвал вас магом или чародеем. А лишь упомянул, что ваши познания в этом вопросе превышают обычные. Я считаю вас ученым, изучавшим этот вопрос.

– И только. – Керавн кивнул. Лицо его утратило вызывающее выражение, стало серьезным и мрачным. – Так оно и есть, господин Монграна. Откровенность за откровенность: я действительно в молодости мечтал стать чародеем. В послевоенные годы властям было не до борьбы с колдовством, а во многих архивах доступ к закрытым документам проверялся не столь тщательно. И кое-какие познания в области магии я получил. Но, помимо знаний, нужен еще и дар. А чего не дано, того не дано. Я так и остался… теоретиком.

– Сейчас мне и нужен совет человека, знакомого с чародейством по книгам и документам… Я после объясню, почему, но, уверяю, вовсе не в дурных целях. Скажите, вам что-нибудь говорит имя «Скерри»?

Керавн пожал плечами.

– Подозреваю, что всякий, изучавший историю магии, о нем что-нибудь да слышал. Хотя полных сведений нет ни у кого. Скерри Отводящий Глаз считается сильнейшим чародеем довоенных лет, действовавшим на земле Союзной империи. Поскольку в метрополии магия была строго запрещена, за ним шла охота, но его ни разу не удалось поймать, поскольку он, как вы только что изволили заметить, мастерски менял свою внешность. Никто не знает, как он в действительности выглядел. При этом источники единодушно утверждают, что он не был оборотнем. Отводил глаза смотревшим – потому его так и прозвали, наводил мороки и мнимые образы. И это наименьшее, что он умел. Что стало с ним, никто не знает. В послевоенных документах его имя мне не встречалось. Во время хаоса, сопутствовавшего нашествию варваров, Скерри мог легко ускользнуть из империи. И поскольку чем сильнее дар чародея, тем медленнее он стареет и дольше живет, не исключаю, что Скерри может быть жив до сих пор. Скрывается где-нибудь под чужим именем да посмеивается над глупыми людишками… Если б у нас здесь была занимательная история для странствующих сказителей, вы бы сейчас привели неоспоримый аргумент в пользу того, что Скерри – это я. Или, наоборот, я бы разоблачил в вас неуловимого мага. Но, увы, я и впрямь не знаю правды. И многое отдал бы, чтоб узнать, что стало со Скерри.

– Не стоит разбрасываться такими заявлениями. Потому что я, как истый димниец, тут же спрошу: «Многое – это сколько?» Потому что способен удовлетворить ваше любопытство.

– Вот как?

– И в качестве аванса скажу: Скерри не скрывается и не посмеивается. Его исчезновение в самом деле связано с войной, но не в том смысле, в котором вы предположили. Есть основания считать, что семьдесят лет назад, в самом начале нашествия, Скерри был убит в одной придорожной гостинице на тогдашней восточной границе.

Авансоме. Дальнейшие разъяснения требуют платы. А Керавн еще не решил, готов ли он платить.

Создавшееся напряжение разрешилось грохотом, звоном и стуком. Причем отнюдь не в кабинете, а в приемной. И сердитым окриком Фруэлы, за сим воспоследовавшим. Монграна недоуменно повел бровями, Керавн вскочил с табурета.

– Простите, господин консул. Наверняка этот болван что-то столкнул или уронил…

– Болван?

– Мой ученик, чтоб его демоны сожрали и выплюнули! Тупица, кривые руки!

– Зачем же вы держите такого?

– А, это долгая история…

– Нет, уж позвольте взглянуть на эдакое сокровище. Нет, не надо его звать. Пойдем, посмотрим, что он у меня разрушил.

Особых разрушений в приемной вроде не было, хотя картина взору предстала прежалостная. Фруэла выставил в коридор полки с нужными ему бумагами и принадлежностями для письма. Сейчас все это валялось на полу вперемежку – и полки, и бумаги, и принадлежности.

– Вот, изволите ли видеть, – доложил Фруэла. – Молодой человек неловко облокотился… и что получилось.

Виновник происшествия ползал по полу, подбирая разлетевшиеся свитки и стилосы. Принадлежности для письма Фруэла имел обыкновение ставить в вазу, которая, естественно, тоже грянулась. На счастье ученика, была она металлической, не керамической, и не разбилась, хотя грохот создала изрядный. Ученик попытался подхватить и ее, но ваза, лежавшая на боку, откатилась прочь, из-за чего ловец, тщетно стараясь ее ухватить, едва устоял на ногах, но все что держал, снова выронил.

– Встань перед консулом, урод, позор своей почтенной матушки! – рыкнул Керавн.

«Урод» оказался весьма миловидным юношей, темноволосым, с большими жалобными глазами, из которых, казалось, вот-вот польются слезы.

– Молодой Раи Сафран, – представил его секретарь.

– А-а, – коротко отозвался Монграна. – Это многое объясняет.

Еще одна вдова городского патриция, озабоченная будущим своих детей. Правда, старший уже унаследовал дело своего отца. А это, стало быть, младший сын.

– К вам, доктор, обратилась мать этого молодого человека?

– Е-сте-ствен-но. Если б мою шевелюру не проредили годы, я бы сказал, что она мне плешь проела своими уговорами. Видите ли, – ехидно пояснил Керавн, – почтенная дама тоже верит в магию. И считает, будто она поможет ее сыну на жизненном пути.

Раи Сафран покраснел так, будто его застали в непотребном доме.

«И заботливая мамаша недурно заплатила Керавну. И, поскольку доктор вечно нуждается в деньгах, он и держит при себе это несчастье».

Вслух, однако, он ничего не сказал. Спросил:

– А в самом деле, как вы думаете, поможет?

– Да ничего ему не поможет. При любом занятии хорошее происхождение ничего не значит, если голова пуста и руки не тем концом вставлены. Надеюсь, матушка перестанет мечтать о блестящем будущем для младшенького и просто найдет ему богатую невесту. Дня не проходит, чтоб я не пожалел, что лишился Латрона!

– Это еще кто?

– Предыдущий ученик. Тоже, в общем, не подарок, даже наоборот. Хорошего происхождения там не было и в помине. Рвань подзаборная. В буквальном смысле. Не зря же я дал ему такое прозвище. Но умен был, как демон, все на лету схватывал.

– И куда он делся?

Керавн махнул рукой:

– Как только началась эта дурацкая война, заявил, что не будет тухнуть в лаборатории, пока люди кровь проливают, и ушел в городское ополчение. С тех пор я его не видел.

– Что ж, ваш ученик показал себя сознательным гражданином Димна…

– Да не гражданин он Димна! И вообще не гражданин! А бродяга!

Неизвестно, что бы последовало дальше: сетования Керавна на учеников – плохого (из почтенной семьи) и хорошего (рвань подзаборную) или разговор бы вернулся к тому месту, на котором прервался, но в коридоре показался один из скороходов городского сената. Мельком глянув на него, консул произнес:

– Прошу меня извинить, доктор, но я вынужден прервать нашу в высшей степени интересную беседу. Надеюсь, что она продолжится. А сейчас меня призывают неотложные дела.

– Я все понял, господин консул. Вот только сейчас этот поганец тут приберет…

– Не стоит, доктор. Этим займутся слуги. Всего наилучшего.

Керавн склонил голову, при его нраве это было равноценно низкому поклону, и ткнул ученика кулаком в спину.

– Пошел, придурок!

Когда доктор с учеником покинули Серую башню, консул перевел взгляд на скорохода, и то, что он увидел, ему понравилось. Хотя человек в низком звании и не должен выражать перед вышестоящим своих чувств, но все же вестника радости легко отличить от вестника скорби.

– Господин, вести от Грау! И добрые вести.

Гостиница «Лапа дракона»

На визг Дучи в коридор выбежали Боболон – толстый, пожилой и добродушный, как раз такой, каким положено быть гостиничному кухарю, и Рох – зверовидный мужик, каковым и положено быть охраннику. Последний держал в руках дубинку, которой охаживал расходившихся постояльцев. Девицы порой подшучивали над ним, что он, мол, и спит с ней заместо жены, и сейчас эта шутка подтверждалась. Но Дуча была не в силах это оценить.

Не увидев в коридоре никого, кроме вопящей девки, Рох опустил дубинку и сплюнул.

– Заткнись, дура! Постояльцев перебудишь.

Но Дуча не унималась, только, поднадсадив голос, уже не орала, а сипела. И Рох зажал ей рот ладонью.

– В самом деле, милая… – спросил Боболон, – с чего шум? Померещилось что? Так ведь утро уже, солнце светит, нежить попряталась…

Он достаточно давно знал Дучу, чтобы понимать – при виде крысы или сороконожки она орать не стала бы.

Солнце и в самом деле светило, но в коридоре было довольно темно, и повар с охранником, еще не обвыкши в полумраке, не могли разглядеть, на что трясущейся рукой указывает Дуча.

Зато Боболон повел носом:

– Вроде воняет чем-то…