Пашня. Альманах. Выпуск 4

– Чья мать?!

– Моя. Борисовна, – пояснил вахтер, но спина Егора уже успела покрыться испариной от мысли, что обстоятельства вдруг подвигли его мать появиться в его жизни.

– Хорошо, – выдавил он, выдыхая. Чего разволновался-то? Даже если бы и мать. – Домой-то пропустишь?

Вахтер скорчил скорбную мину.

– Проблема, брат. Тебя выселили. Ты отчислен. За хулиганство, приказ ректора, все дела. Говорю же, шухер тут был лютый.

Новость об отчислении поразила Егора, но не то чтобы сильно. Как будто речь шла не о нем самом, а о каком-то его знакомом, или это просто сон, не взаправду. Не по-настоящему.

– Так. А где мои вещи?

– У мамы в кабинете. Во вторник заберешь.

Эта новость ошарашила Егора куда сильнее предыдущей.

– В смысле? Почему – во вторник?!

– Потому, что у меня ключа нет. А мать в деревне, до вторника.

– Как – нет? На вахте должен быть ключ!

– Должен. Только он один и есть, который должен. Она его всегда с собой носит.

– Зачем?!

– Затем, что здесь шакалы бродят. А в кабинете даже сейфа нет. Не финансируют.

Действительно. Сам же замок врезал. И коробку укреплял по периметру.

– Черт… И чего мне теперь делать?

Вахтер покачал головой: без понятия, брат. Сам решай. Егор решил решать.

– Телефон есть?

– Есть, – кивнул вахтер, извлекая из кармана древний кнопочный аппарат с торчащей антенной. – Сто рублей минута.

Егор так уставился на кривозубого охранника, что тот поспешил пояснить:

– Шучу. Звони. Героям бесплатно.

Егор уложил в ладонь аппарат, провел пальцем по кнопкам. У него самого давно был современный смартфон, подвязанный на все актуальные сервисы, со списком контактов, продублированным в облаке. Где он теперь, этот смартфон? По собственной памяти он мог набрать только два номера. Первый – в офис фирмы «Горстроймонтаж», где он работал мастером по установке светопрозрачных конструкций, и был на хорошем, даже отличном, счету. Второй вспоминать не хотелось.

Таня ответила сразу. Сезон.

– Горстроймонтаж, Татьяна. Чем могу помочь?

– Таня? Это Егор. Белов, – пояснил он, как будто в конторе трудились и другие Егоры.

– Ой, Егорчик! Привет, – обрадовалась Таня, – ты как? Уже выпустили?

Знают, понял Егор.

– Да. Час назад.

– Ой, супер. Ты нормально?

– Более-менее. Чего там у вас?

– У нас, Егорчик, атас. Монтажи горят. Шеф бесится. Хотел тебя уволить за прогулы, а Люда говорит, не имеем права, так у него прямо припадок был. Монтажников нет. Объявление висит, толку ноль, шеф орет, все орут. Заказы висят. И денег опять нет, мне за июнь еще не давали. Я сегодня даже плакала, – доверительно сообщила Татьяна.

– Ясно.

– Егор, – она заговорила быстрым полушепотом, – ты там держись, ладно? Ты молодец. Мех – это зло. Я тебя поддерживаю, слышишь? Ты держись.

– Буду, – пообещал Егор.

Про мех Егор не понял. Он вообще мало что понял. Чего он такого натворил, чтобы его, опытного и работящего монтажника, уволили в разгар сезона? Он просто вышел под утро на улицу, раздетым. Раздетым совсем. Не помня себя, добрался до центра. Там был принят патрулем. Сначала заподозрили, что он пребывал в состоянии наркотического опьянения, но медкомиссия это быстро опровергла. Впаяли административку за хулиганство. Ничего хорошего. Но и ужасного – ничего! С институтом было ясно, дефиле случилось в аккурат накануне защиты диплома. Собственно, защитой все и объяснялось: научрук, желая получить Егора себе в аспиранты, придирался к нему с особенным пристрастием – оказывал честь. Диплом переписывался трижды, и все это без отрыва от работы: кризис в стране миновал, и заказы сыпались градом. Егор учился вечерами и по ночам, днем трудился, а в промежутках тоже трудился, мимо кассы конторы, на себя, и на износ. Переоценил свои силы, нервная система дала сбой. Отбывая наказание, непрерывно спал. Даже когда не спал – не положено – пребывал в полудреме, отдыхал. Первый раз за шесть лет.

– Ну как, брат? Разрулил?

– Пока не очень. Сейчас, – Егор заторможено размышлял. Снова звонить Лике, после ее истерики, не хотелось. Он говорил с ней после суда – она рыдала, обвиняла Егора в том, что он ее опозорил, и вообще – обвиняла, в итоге велела забыть ее номер. Он, даже с облегчением, решил забыть: Лика уже начинала ему надоедать.

Был еще один, третий вариант – Тереза. Он заставил Егора выучить свой номер, ежедневно проверяя Егорову память. Видимо, так хотел получить обратно свои штаны. Терезу отпустили на час раньше Егора.

Штаны Егора очень выручили. Колбасу, которой Тереза щедро делился, Егор старался не брать. А от штанов и футболки отказаться не смог. Он и теперь стоял в этой одежде. В груди скребло от давно забытого ощущения собственной беспомощности. Вечер пятницы, идти некуда. Возможно, с утра удастся снять денег со счета, купить одежду и арендовать хоть какое-то жилье. В понедельник следует поговорить с научруком. Зайти в офис. Как-то снова налаживать жизнь. Но это только через два дня. А пока хотелось поесть чего-то съедобного, лечь на ровное во весь рост, уложить гудящую в унисон с ногами голову на широкую подушку где-нибудь в комнате с распахнутым окном, чтобы воздух, и так и лежать, пока минус не сменится на плюс и энергия не потечет в обратном направлении, снова заполняя тело и душу. Егор знал, что силы обязательно вернутся. Все вернется. Не может быть, чтобы не вернулось.

Ничего. Лучше Тереза, чем Лика. Раз в жизни можно и попросить, ничего страшного. Надо.

Гордость не позволила просить у вахтера взаймы, так что пришлось снова идти пешком. Метель в голове улеглась, не успев разыграться – Егор как будто функционировал в энергосберегающем режиме, выжидая, пока ситуация обретет определенность, и он сможет составить четкий план что делать и как теперь жить.

У него всегда был план, а на случай, если что-то пойдет не так, непременно имелся запасной. Еще подростком Егор четко понял, что без хорошего плана ему в жизни ничего не светит – и принялся работать. Выбрал профессию, которая казалась хлебной, окончил школу, сделав упор на необходимые для поступления в сильнейший вуз города предметы. Сразу поступить не вышло, и Егор спокойно отправился служить, зная, что институт имеет добрые отношения с военным комиссариатом, и поддерживает отдавших долг Родине. Через год он был зачислен, получил место в общежитии, перебрался в город и сразу нашел работу – его карьере в «Горстроймонтаже» ближайшей осенью должно было исполниться пять лет. Учился не слишком прилежно, но в целом неплохо, лучше многих, выручал быстрый ум и хорошая память. Много работал, накопившееся напряжение снимал в спортзале: сильнее стресс, мощнее пресс. Заработанное откладывал, копил на жилье. С девушками, когда в них возникала острая нужда, предпочитал действовать по программе подарок-ресторан-интим. Рассчитано и запрограммировано. В общем, неудивительно, что друзей у него не было. Егор относился к этому факту с грустью, но без драмы: он помнил поговорку «скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Ровесники прожигали свои жизни, растрачивая время на посиделки и треп. Они хотели пива, выясняли отношения с девчонками, братались, дрались, шарились по клубам, фотографировались, лазали по крышам, искали денег или просто стреляли сигареты, сидя на деревянных трибунах общажного стадиона. Каждый раз, когда Егор проходил мимо, голоса смолкали и смех прекращался – чтобы взорваться снова, когда Егор отойдет на достаточное расстояние. Никто ни разу не попросил у него сигарету. Может потому, что все знали – он не курит.

Если бы он курил, возможно, что-то складывалось бы иначе. Возможно, он тоже проводил бы вечера за веселым трепом на заборе, не испытывал бы переутомления и не выходил бы на улицу спящим и раздетым. Не провел бы две недели в спецприемнике. А если и провел бы, то не попал бы в камеру для некурящих, не познакомился бы с Терезой, задержанным в ту же ночь. Тереза, как и Егор, бродил под утро по улицам, голым. Со свистком во рту, размахивая шваброй. На швабре раскачивались подвешенные за шеи плюшевые псы и коты. Тереза размахивал и свистел. Это был его протест против травли бездомных животных. Он хотел привлечь внимание, и у него получилось: на суде стало понятно, что акция попала в объектив камер местного новостного канала. Благодаря совпадению, Егора тоже сочли зоозащитником. Он не возражал. Наказание впаяли за компанию, максимальное: Тереза был злостным. Егор и здесь не возражал, понимал, что бесполезно.

Когда пропитанный потом и пылью Егор явился по названному ему адресу, уже начинало темнеть.

Это был частный дом на рабочей окраине города, где появиться на улице в тренировочных штанах и резиновых тапках не было признаком дурного тона. Ряды разноцветных заборов, асфальт разбит, тополя опилены. Ни людей, ни автомобилей. Тишина.

Забор был выкрашен в небесно-голубой. Калитка нараспашку, за ней дикий сад, и дом – небольшой, коренастый, кирпичный. На окнах решетки, дверь из железа. Смонтирована хорошо, отметил Егор. Света в окнах не было. Поискал звонок – не обнаружил. Подергал дверь – поддалась.

Егор заглянул в темный коридор. Где-то в доме ухал басами телевизор. Пахло краской, но не той, какой красят заборы – пахло как в школе, в кабинете, где проходили занятия по труду: фанерой, гуашью, клеем. Запах показался Егору тревожным – с кистью он не дружил.

Егор остановился в нерешительности. Постучал о косяк, раз, другой – никто не отозвался. Пройти в дом, означало напугать хозяев – решат, что их грабят. Может выйти скандал. Уйти – значит, ночевать на автобусной остановке… Уханье на миг прекратилось, и Егор решился: пригладил волосы, расправил плечи, и прошел по коридору вперед, туда, на звук. Увидел слева открытую дверь, за ней темную в сумерках спальню, большую кровать. Пустую. Из окна было видно калитку. Захотелось завалиться на эту кровать, да и уснуть: хозяева, обнаружив огромного спящего мужика, тихо вызовут полицию, и вопрос с ночлегом будет решен. Но так нельзя. Да и перед Терезой неудобно.

Вторая дверь была закрыта. Источник звука скрывался за ней. Не телевизор – негромкая музыка. Егор постучал, переждал два вдоха и открыл дверь.

– Прошу прощения…

Ухали огромные напольные колонки. Вид у них был недешевый. Хозяин обнаружился здесь же: сидел в огромном кресле спиной к двери, уставившись в монитор. На мониторе – чертеж, выделены цветные полигоны. Человек был занят работой. Егор еще раз постучал костяшкой пальца о дверное полотно, и, постаравшись придать голосу мягкости, произнес:

– Я очень извиняюсь…

Сидящий человек обернулся на миг, и снова отвернулся. Егору показалось, что перед ним женщина. Точно, напугал. Сейчас будет звонить в полицию… Музыка затихла. Цветные полигоны сменились равнинным пейзажем. Кресло развернулось.

– Да?

Хозяин все же оказался мужчиной, молодым, определенно помладше Егора. Сходство с женщиной ему придавала розовая спортивная фуфайка и длинная челка, зачесанная назад. Испуга в его лице не читалось, наоборот, он с любопытством уставился Егора. Егору вдруг сделалось неловко от его взгляда.

– Я очень извиняюсь. Я стучал. Там дверь открытая… Мне бы комнату снять… На время…

Хозяин, не стесняясь, внимательно оглядел Егора с головы до ног. Оценил костюмчик, тапочки, торчащие из них сбитые, серые от пыли пальцы.

– Извините, – Егор сделал шаг назад, – я ошибся, наверное. Прошу прощения. До свидания.

– Да подожди ты, – хозяин, быстрыми движениями одернув закатанные рукава, поднялся с кресла, – Комната срочно нужна?

– Срочно.

– Ясно. Что, сложная жизненная ситуация?

– Точно.

Егор хотел было сообщить, что явиться сюда ему рекомендовал Тереза, но вдруг понял, что не знает, как об этом сказать: фамилией товарища по несчастью он так и не поинтересовался. Он и насчет имени не был вполне уверен. Кажется, Терезу звали Максимом, но это совсем не точно. Странно проторчать с человеком в камере две недели, и так и не поинтересоваться его именем… Отсюда странно. Там было нормально.

Конечно, Тереза представился при знакомстве, но оглушенный происходящим Егор тогда с трудом воспринимал действительность, и память информацию не отложила. А потом уточнять имя соседа не было ни повода, ни смысла. Тереза есть Тереза, он и сам себя называл только так. Егор решил молчать, может, и не спросят.

Хозяин и не собирался спрашивать. Он просто протянул Егору руку:

– Всеволод Краев. Друзья кличут Краем.

– Я Егор. Белов.

– Насчет комнаты я подумаю. Тебе, Егор, есть, где сегодня ночевать?

Егор пожал плечами:

– Найду, где. Ночи теплые. Не проблема.

– Ясно. Не надо ничего сейчас искать. Я один, спальни две. Можешь здесь остаться. Простынь чистую найду, вода горячая есть. Насчет пожрать сейчас решу.

– Только такое дело… У меня денег нет. То есть деньги есть, но не с собой, их снять надо. Из банка. Карты тоже нет…

– Это я понял, – кивнул Краев. – Не проблема. Пойдем, покажу, где вымыться, – он обогнул Егора, щелкнул выключателем в коридоре.

– Подожди, Всеволод, – засуетился Егор, – держи мой паспорт.

– На кой фиг он мне?

– Ну как… На всякий случай. Кто я, что я. У меня ничего больше нет.

– Не надо.

– Как так – не надо? Ты же меня не знаешь! Я же просто с улицы зашел! Мало ли, что у меня на уме? Ты что, не боишься?

– Не боюсь. Я вообще мало чего боюсь, – Краев облокотился на стену, и еще раз оглядел Егора с ног до головы. – Чего мне твой паспорт? Хватит того, что на тебе моя одежда.

Светлана Рейснер

Марина Загорская

(из романа «Былое и мы»)

Марина Загорская жила в городе Зеленограде с самого своего детства. Мама – воспитательница в детском саду, папа – водитель-дальнобойщик. Еще правда был кот, почему-то Альфредо. Имя дала ему Марина, наверное, вычитала где-то. Читать она научилась рано и сама. Всю жизнь потом читала бессистемно и беспорядочно, третьесортный любовный романчик параллельно с Маркесом и Достоевским. Жили Загорские в малогабаритной двушке, под крышей панельной пятиэтажки. Крыша протекала, и перед сном Марина рассматривала подтеки на потолке всех оттенков желтого: от едва уловимого, соломенного, до густо-охряного, с явной примесью бог весть откуда взявшейся ржавчины.

Училась Марина так себе. Круглые упругие тройки перемежались у нее в классном журнале с угловатыми, гораздо менее нахальными четверками и уж совсем редко проскакивали немного удивленные, но от этого не менее прекрасные пятерки. По труду, например. Была Марина девочкой усидчивой и аккуратной, с той мерой внутренней интеллигентности, которая дается только при рождении, и которую не способны вытравить из человека ни прозаическая жизнь на задворках яркого столичного мира, ни влюбленность в Сашу Ситникова из соседнего подъезда, который, каждый раз как видел Марину, неизменно сплевывал на изрытый временем асфальт густую слюну.

С Сашей не сложилось. Для него она как-то совсем мелко плавала. Зато к одиннадцатому классу прибился откуда-то Сережа. Здоровый, метра под два, с телячьим взглядом из-под по-девичьи густых ресниц. Они гуляли, сцепив руки в сквере у кинотеатра «Электрон» и мечтали о том, как по окончании Мариной школы (Сережа уже заканчивал профучилище на автомеханика) поженятся, как им дадут комнату и заживут они крепко и дружно, совсем не так, как их родители. А потом Сережу увела лучшая (по крайней мере, единственная) Маринкина подруга, Ленка Соколова и теперь они, сволочи, жили в соседнем подъезде и каждый раз, выходя на улицу, Марина с замиранием сердца думала: встретит, нет?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Капитан судна! Налево! Направо! (англ.)

2

По-английски звучит точнее – chartroom. Потому что в этой части мостика – стол с картой.

3

Поцелуйте меня в задницу и будьте здоровы (идиш).

4

Инженер-австриец Юрген Райнль жил у Пашки. Совершенно случайно Райнль спас жизнь Мире Марецкой, но погиб сам (подорвался на мине).

5

Герберт Троц – криминалькомиссар гестапо.