Василий Тёмный

– Да… такие уж есть, – зачем-то сказал Федор.

– Федор, – княгиня встала, – я благодарю тя, что ты с таким вкусом выбрал это ожерелье. Теперь буду знать, кому давать заказы. Еще хочу тя просить: я вижу, вы, купцы, многое знаете. Тя не затруднит, если, когда что-то будет интересное, рассказать великому князю. – Княгиня склонила голову.

– Премного, матушка великая княгиня, буду щаслив в чем-либо услужить великому князю.

– Вот и хорошо. А это… – она достала из стола колечко с бриллиантиком, – те за твои труды. – Княгиня взяла его руку и вложила в ладонь свой подарок.

Расстались они весьма довольные друг другом.

Но, как только стихли шаги гостя, раздался звон колокольчика. В дверях появился слуга.

– Слушаю, матушка княгиня, – сказал он и склонил голову.

– Найди мне Федьку Кошкина. Пущай живо идеть ко мне.

Федор Федорович Кошкин, младший брат Ивана Кошкина, был выше среднего роста. С темно-русыми волосами и бородкой, аккуратно подстриженной. Прямой нос, высокий лоб и выразительно-внимательные глаза придавали ему вид умного, серьезного человека. Коим он был и на самом деле.

– Желаю здравия, матушка великая княгиня, – произнес он, склоняясь и прижимая руку к груди, – слушаю вас, – и выпрямился.

– Садись, Федор. – Княгиня перстом указала ему на кресло.

Он сел.

– Я, – начала она, – пригласила тя, боярин, ибо слышала о тебе много лестного о твоих знаниях и способностях разгадывать разные тайные дела.

Боярин стыдливо усмехнулся:

– Наговаривают, матушка великая княгиня, наговаривают. – В его голосе чувствовалось какое-то стеснение.

«Ишь, скромник, а ето неплохо», – подумала княгиня, а вслух произнесла:

– Будет, будет скромничать. Ты, чай, не девка. Замуж я тя не отдаю.

– Да я уж женат, – в тон ей ответил боярин.

Княгиня рассмеялась. Потом, посерьезнев, сказала:

– Хочу, чтоб ты, боярин, помогал великому князю, следи, че делается за нашими границами. Особлево надо знать, че делается в Орде. Хоть послабела она, но, поди ж, нашелся хан, Тохтамыш, который захватил Москву. Все перед этим в ладоши били, мол, все, кончилась власть Орды. А… так что, знать надобно, следить за ней, че они задумывают.

Боярин ответил не сразу. Было видно, он обдумывает, что ответить княгине. Дело, которое взваливает на его плечи княгиня, он понимал, очень ответственно. Допусти промашку, и голову можно потерять. Княгиня поняла его.

– Если ты, боярин, думаешь, че не осилишь, так и скажи. Я люблю правду.

– Я думаю, матушка великая княгиня, осилю. Но буду деньгу просить, чеп давали, – заявил он.

Княгиня понимающе закивала головой.

Оставив княжеские хоромы, боярин отпустил карету, решив в одиночестве пройтись и обдумать все сказанное княгиней. Хотьба помогала ему думать. Он пришел к выводу, что надо искать людей, какими-то корнями они связаны с Ордой. А также задумался, почему княгиня не поручила это дело Стремилину, ранее занимавшемуся этими проблемами. И решил встретиться с Дмитрием Зерно, потомком Мурзы Четы, бежавшего в Москву еще при Калите и со Стремилиным. А еще хотьба помогла сделать ему вывод: княгиня вовремя спохватилась, а юному великому князю нужно время, чтобы охватить весь объем княжеских забот.

Да, княжна вовремя спохватилась, поняв, пока она горевала, дела потекли неуправляемо. Хорошо, что она свозила Василия к его деду, чтобы тот взял на себя заботу о нем. Тот не только это сделал с охотой, но и дал намек, пока не понятный даже ей, дочери великого литовского князя. Но что он готовит что-то большое для Василия, это она поняла. Но что? А не сказал потому, что боится, если, кто прознает, может помешать. От этой мысли она перебежала к Юрию, томящемуся в Галиче. Как он там? Готовит что или нет? Туда тоже кого-то надо послать. Но кого? Решила посоветоваться с боярином Албердиновым. Но тот по-прежнему проживал не в Москве. А по праву мог бы. Некогда завоевывал Двинскую землю для княжества. «Щас велю ему вернуться в свои хоромы, здесь, в Москве», – подумала княгиня и послала за ним нарочного.

Федор Кошкин уже на другой день решил действовать. Первым, кого он посетил, был боярин Дмитрий Зерно. Это был уже немолодой, лет шестидесяти, человек. Хотя он был третьего поколения от истинного татарина, но татарское в нем угадывалось с первого взгляда. Невысокий, коренастый, с черными, с раскосинкой, глазами. Узнав, что хочет княгиня, он тягостно вздохнул:

– Будь я помоложе, взялся бы за дело. Но я вряд ли доберусь. А вот Костя, мой Шея, сгодится. Седня он отъехал, а завтра вернется, и я к те, боярин, пришлю.

На этом и порешили.

Время было, и Федор решил зайти к Стремилину. Хоромы дьяка были небольшими, но везде чувствовался порядок: что во дворе, что в доме. Его встретила немолодая полноватая хозяйка с круглым лицом. Платок прятал второй ее подбородок. Узнав, зачем пожаловал боярин, она засуетилась и как-то виновато извинилась:

– Да мой Алешенька… болен.

– Эй, кто тама, Настенька? – раздался в проходе чей-то голос.

Она открыла соседнюю дверь.

– Да к те, Алешенька, боярин от княгини пришел, хочет о чем-то поговорить с тобой.

– Пущай, кхе, кхе, войдет, – приказал он.

– Проходи, боярин, – сказала Настенька, широко отворяя дверь.

Да, Стремилин был болен, и, видать, серьезно. У него был нездоровый, какой-то желтый цвет исхудалого лица. Он попытался подняться, но, видать, не хватило сил, и упал на подголовник.

– Ты лежи, лежи, мил-человек, – сказал подошедший Кошкин, беря себе ослон, – я к те от матушки великой княгини, – доложил он больному, – она повелела мне заняться ордынскими делами.

– Спохватились-таки! – обрадовано проговорил Стремилин. – А я уж думал, молодец княгиня. Василий-то их дюже молод. Помогать ему надоть, кхе, кхе, – закончил он.

– Ты бы, Алешенька, помолчал. Ишь, какой кашлюн нападат, – посоветовала Анастасия.

– Ничего, Настюшка, лучше горло прочищу. А ты боярина угости, – напомнил дьяк.

– Ой, и правда! – воскликнула та, покраснев от смущения, что сама не предложила угощения. – Я побегу. – И быстрым, энергичным шагом вышла из опочивальни.

Проводив хозяйку взглядом, боярин повернулся к больному:

– Если те не трудно, расскажи, че знашь, – попросил гость.

Как оказалось, знал он многое. Но прежде чем начать говорить, дьяк взял с приставного столика бокал с каким-то напитком и попытался приподняться. Федор понял, что больному самому не подняться, помог ему. Тот глазами показал на подголовник, лежащий в его ногах. Боярин понял и подложил его ему под голову. Пока тот пил, Федор оглядел опочивальню. Это было небольшое помещение с двумя окнами с цветными шторами. Широкая дубовая кровать с двумя перинами. В углу дальней стены, у окна, стол с бумагами и деревянным креслом с высокой спинкой, плотно придвинутое к столу. На стене, за кроватью ковер, довольно красивый, с цветами и необыкновенными птицами. На стене, против окна, голова оленя с ветвистыми рогами, а рядом огромная шкура медведя, где такого нашли, завешенная разным оружием. Особенно выделялись дамасская сабля с позолоченной рукоятью и рыцарский меч с крестообразным приемцем. У входа поставец. В приоткрытую дверцу видно, что он забит одеждой.

Кончив пить и поставив бокал, дьяк обтер начавшие седеть обвислые усы.

– Так вот, – начал Стремилин.

От этих слов боярин встрепенулся и уставился на Алексея.

– Я занимался Ордой. Че скажу. Тама еще до Мамая началось деление Орды. Ее поделил Мюрид и Абдула. А вот третьему хану, Пулад-Темиру, ничего не досталось. Кхе, кхе. – Стремилин опять потянулся к бокалу. Сделав несколько глотков продолжил: – И етот Пулад подался в древнюю страну Булгарию и утвердился там. Че я хочу сказать. Кхе, кхе. Это прекрасный край. Богатый и землями, и зверем, и рыбой. Вот куды, думаю, Москве свой взор направить. Стару Орду не возродить. Если Димитрий Донской ее тяжко ранил, то Тимур нанес ей смертельный удар. Хотел тот было и Московию заодно прибрать. Да непобедимый Тимур был побежден нашим Василием Дмитриевичем. Задонским.

– Ето я знаю, – вставил слово боярин.

– Мало знать. Надоть и оценить, – заметил больной, – а мы уж и забыли. А помнить надоть. – И опять потянулся за бокалом. Смочив горло, продолжил: – Пулад напал было на Новоград Нижний, да евонный князь Димитрий разбил его. Тому пришлось бежать в Орду. А там уже правил хан Азыз. Он и убил Пулада. Вот щас ты бы подсказал молодому князю, в аккурат бы и забрать те земли. А то боюсь я, как бы Орда туды не перешла. Даст она тогда нам забот.

– Да черт с ним, с етим Пуладом, а насчет занять ту землицу я попробую. Но ты скажи мне, Алексей, хто у тя есть в Орде аль нет?

– Есть, есть! – В голосе прозвучала обида.

Он давно болел, его почти перестали посещать, а поговорить было охота. Боярин же обрезал его. «Ну че, боярину-то дело надоть делать», – подумал Алексей.

– Хто поедет в Орду? Ты? – спросил Стремилин.

Боярин пожал плечами.

– Думаю, туда послать лучше Костю Шею, как-никак потомок Мурзы. Мне Димитрий Зерно…

– Знаю такого, – вставил Алексей.

– Так вот, – продолжил боярин, – он мне хочет представить своего сына Костю.

Стремилин задумался:

– Млад он. Боюсь… тово…

– Я – тоже боюсь, – признался Федор.

– Дело иметь там лучше с Сураем, – посоветовал дьяк.

– А твой-то Сурай, как ен, надежен? – спросил боярин.

На лице больного впервые появилась улыбка.

– Надежен-то надежен. Да суха ложка…

За него договорил Федор:

– Рот дерет, ето я знаю.

Они оба почему-то рассмеялись, после чего больной долго кашлял. Прокашлявшись, он продолжил:

– Но где они щас кочуют, я не знаю. И хто правит… – Алексей развел руками. – Знаю, че там были два брата: Улу-Мухамед и Кичим. Но жили они, как кошка с собакой. Ну и, боярин, устал я. Да и сказать больше неча. Так уж извиняй.

– Ты меня, Алексей, извиняй. Вот дала княгиня мне загадку… – Он вздохнул.

– Ниче, княгиня молодец. Сынку помогат. Ето надоть, – проговорил Алексей.

И они распрощались.

В этот день, отобедов в одиночестве, ибо Василий какой день мотается с воеводой Пестрым, княгиня, вздохнув, скорбно посмотрев на кресло, за которым сидел совсем недавно ее муженек, торопливой, разбитой походкой, пошла к себе. Но чьи-то твердые, торопливые шаги заставили ее обернуться. Хоть в проходе было не так светло, она все же узнала его. Это был боярин Андрей Албердинов. «Уже примчался», – радостно подумала она. Княгиня остановилась. Он, поцеловав ей руку, спросил:

– Зачем звала, матушка великая княгиня?

– Для кого матушка великая княгиня, а для тя, Алберда, Софья, как звал ты меня когда-то.

Тот усмехнулся.

– С той поры, матушка, ой, сколь воды утекло. Вон друга мойго не стало.

– Да-а, – с тяжестью в голосе подтвердила она.

– Зачем звала-то, аль че случилось? – повторил он вопрос.

– А звала я тя вот зачем… Зайдем-ка суды. – И она открыла дверь в светлицу.

Выслушав ее, Андрей сурово сдвинул брови и задумался.

– Тут нужен свой надежный человек, – промолвил он, – вдруг Юрий его схватит.

Княгиня поняла, если тот выдаст, кто послал, князь Юрий получит возможность обвинить их в заговоре против него. А этого бы не хотелось. Лицо ее погрустнело.

– Есть такой! – радостно произнес боярин.

– И хто? – спросила княгиня, склонив голову, теребя на высокой груди концы шелкова платка.

– Ты, матушка, его знашь. Когда-то ты его спасла от казни.

Княгиня тотчас вспомнила того красавца.

– А… как он? – поинтересовалась она.

– Лучше не надо, – ответил боярин.

– А как… женился? – вдруг зачем-то спросила княгиня.

Заметив пытливый взор боярина, быстро пояснила:

– Помнится, он спасал свою невесту.

Боярин вздохнул:

– Не-е, – ответил он, – та, узнав че его схватила стража, куды-то делась. Нихто не знат.

– А че он… другу не нашел? Парень он видный, – стараясь придать голосу безразличное звучание, сказала она.

– Да… никто, видать, по душе не приходится, – ответил боярин.

– Ладно, он, так он, – закончила разговор княгиня.

Глава 8

Збигнев помог королю подняться, и тот посмотрел на дверь, за которой находился зал. До него всего несколько шагов. Но какие это были шаги! Король ругал себя, что предложил этот сейм. Да и город, который он выбрал, чтобы показать полякам, что он везде хозяин. Как они могли расценить это? Пренебрегает Польской землей? А епископ опасался одного, что все обвинения как против королевы, так и против него прозвучат из уст Витовта. В этом не выполнят данное им поручение. А все это произойдет на земле великого литовского князя. Правда, они меры приняли. Ягайло берет с собой солидный воинский отряд. Да и его, Збигнева, монахи, а их множество, тоже умеют держать оружие в руках. А в чужих стенах клятвы легче давать. Это даже радовало епископа. А еще его радовало то, что свидетели… пусть это будет пока тайной. Но как она грела сухую душу епископа.

Знал бы король, в каком состоянии находился Витовт! Лекари были против его поездки. Но он, прикрикнув на них, приказал им собираться в дорогу, заказав себе карету, ибо верхом он ехать не мог. Не знал король и того, что Витовт, несмотря на свою хворь, посетил темницу, где сидели пойманные им преступники, посланные из Польши. Побывал он и в костеле. Там спешно шла подготовка к встрече гостей. Помещение было солидных размеров, и думать о том, что там не все разместятся, не приходилось.

Вернувшись в хоромы воеводы, не раздеваясь, Витовт упал на кровать. Лекари, освободив его от одежды, стали поить его разными настоями, натирать разными мазями. Вскоре он заснул. Накрыв его одеялом, лекари на цыпочках вышли. Уже в коридоре, плотно прикрыв дверь, один из них, согнувшись, приложил ухо к замочной скважине.

– Спит! – выпрямляясь, произнес он.

– Как, господа, вы находите? – спросил лекарь невысокого роста, лысый и с брюшком.

– У него… – Это был лекарь худощавый, выше всех ростом, кивнул на дверь, все поняли, о ком он хочет сказать, – зверский организм. Другой на его месте давно бы ушел в мир иной.

– Да, господа, но что мы будем делать дальше? Ему ведь надо лежать и лежать, а он… – И лекарь с брюшком в отчаянии махнул рукой.

– Все, господа, решается там! – Подняв вверх тонкий длинный палец, высокий лекарь глубокомысленно закончил: Пошли. Нам надо отдохнуть. Боюсь, как бы нас ночью не подняли.

Все с ним согласились и разошлись по комнатам.

Ночь прошла спокойно. Когда утром лекари, позавтракав, всей гурьбой пошли в княжескую опочивальню, они нашли кровать пустой. Одежды нигде не было. А он уехал прятать только что подошедший полк. С ним, князем, и без того было много воинов. Прибытие такого отряда могло напугать панов, и сейм мог быть сорван. А полк нужен был Витовту еще и потому, что сейм проходил на его земле. А дома и стены помогают. В душе он считал, что для него это событие выигрышно и ничто не может ему помешать. Разоблачив королеву, он раздвоит польскую знать. А это ему будет на руку.

После того как король, напрягая голосовые связки, объявил об открытии сейма, епископ прочитал молитву о милости Божьей в решении возникших проблем. Епископ не ошибся, поработав со многими вельможами. Первым, кто поднялся против короля, был князь Мазовецкий. Но на него, как псы, набросились князья Сандомежский, Чарторыйский. Поддержали их шумливые шляхтичи. Вопрос о наследнике сам по себе заглох. Король еще жив и не думает помирать. Чего же раньше времени будоражить этот вопрос. Оговорив ряд мелких проблем: о границах между княжествами, об увеличении налогов на некоторые товары, король посчитал, что сейм можно закрывать, и, подняв руку, остановил начавшийся было шум.

– Господа панове! Все, что мы хотели обсудить, обсудили. Если у кого есть что добавить, прошу.

Все закрутили головами, сгорая от любопытства, кто же поднимется. И поднялся… Витовт. Он прошел по проходу и остановился около короля.

– Ваше величество, панове, – при этом он кому-то кивнул головой, но никто не понял этого кивка, – я хочу обсудить один вопрос.

Он повернулся и посмотрел на епископа, сидевшего в первом ряду. Тот побледнел, откашливаясь в кулак. Витовт начал:

– Уважаемые панове! Нас не может не беспокоить, кто в дальнейшем будет нами править.

– А ето зачем нам седня знать? Король жив, – поднялся Сандомежский.

– А затем, что сыновья короля, не его дети! Я обвиняю королеву в измене!

– Доказательства! – орет все тот же Сандомежский.

– Сейчас они…

В это мгновение раздалось что-то непонятное. Какой-то гром, и такой силы, что в храме закачались люстры, и некоторые свечи погасли.

Когда все стихло, вскочил епископ:

– Это неправда! Господа панове. Пусть королева поклянется на кресте.

– Пусть, – поддержал сейм.

Бледная, королева пошла к тумбе, на которую епископ положил крест. Он помог королеве подойти к кресту, заодно шепнув:

– Ничего не бойся.

– Я. – Она посмотрела на епископа, тот только закрыл глаза. – Я… – И положила руку на крест. – Клянусь, что дети от моего мужа, короля Польши.

Епископ подскочил к ней. Поддерживая ее рукой, он неожиданно рявкнул на весь костел:

– Верим королеве, панове!

– Верим! Верим, Верим!

Витовт, грозно сдвинув брови, широким шагом, несмотря ни на кого, пошел к выходу. Его проводил торжествующий взгляд епископа.

Придя к себе, он вызвал воеводу. Тот, весь израненный, еле доплелся до него.

– Что случилось? – рявкнул князь, не обращая внимания на его состояние.

Тот заплетающимся языком рассказал:

– Как только я получил ваш сигнал, тотчас посадил их в карету, и мы поехали. С обеих сторон надежная охрана. Впереди, на дороге, я увидел двух мужиков, в руках у них были шары и дымящиеся труты. Я послал воинов, чтобы те их оттеснили от дороги. Что они и сделали. Но, когда мы поравнялись с ними, они бросили их под повозку. Я услышал ужасный шум, что-то ударило меня в спину, сбило с коня… Вот все, что я видел.

Витовт в сердцах грохнул кулаком по столу. Он понял, что Олесницкий на этот раз его переиграл.

Глава 9

Давно это было. Более ста двадцати лет минуло с той поры, когда бездетный князь Иван Дмитриевич Переяславский завещал Переяславль не дяде, князю Городецкому Андрею Александровичу, а его брату, московскому князю Даниилу Александровичу. А сделал Иван так в отместку князю Городецкому за то, что еще при жизни его отца Димитрия он и Федор, князь Ярославский, заставили их бежать из родного города. Обида в Иване не умерла. Вот так он решил поступить.

Андрей счел это оскорбительным для себя и отправил туда своих наместников. Но Даниил выгнал его наместников, и в этом он нашел поддержку у владыки Симеона. Московское княжество приросло целой областью. После смерти Даниила его сын Юрий Даниилович продолжил начатую отцом политику приобретать и усиливаться чужими землями. Но прежде всего он решил укрепить свои границы. И начал с южных рубежей. Ибо оттуда враг, в лице Орды, чаще всего нападал на Московию. И неплохо было иметь там пост, который вовремя бы предупредил об опасности. Нара недалеко от этого места впадает в Оку, которая служила как бы южной границей. Сплавляясь по реке Наре, он увидел в одном месте высокие обрывистые берега. Местность как бы царствовала над всем окружающим миром. На высоком холме он переночевал и велел здесь рубить заставу. Извивающаяся в этом месте река похожа на серп, дала название заставе Серпух. Отсюда и пошел город Серпухов.

Приобретать чужие земли, ставить новые города, так было до юного великого князя Василия Васильевича. Но когда он вдруг решил продать пару деревень – оказалось неслыханным делом. Как его ни разубеждали, князь стоял на своем. Дошла эта весть и до великой княгини. Она позвала к себе дьяка Тимофея Ачкасова и спросила его об этой вести. Тот подтвердил. Княгиня нахмурилась и решила переговорить с сыном. Он рассказал ей о том, что, объезжая свои земли с дядькой Михайлом, встретил в Коломенском две деревушки, Колычевскую и Никольцева, там увидел погнившие дома, многие были брошены. Он понял, что оставшиеся смерды могут разбежаться. И решил: лучше эти деревеньки продать, а на эти деньги построить около Серпухова несколько деревень.

Княгиня не без восторга посмотрела на сына: «Такой молодой, а так решает».

– Кому ты хочешь доверить это дело?

– Думаю, старому верному дьяку Федору Дубинскому.

– Смотри, сын. Но… многие тя не понимают. Им это в диковину.

Когда князь Василий объявил Федору об этом, дьяк изрек:

– Упертый же ты, великий князь.

Василий усмехнулся, потом сказал:

– Продашь, да не продешеви. Цена… – Он показал на пальцах.

– Дороговато, – ответил Федор.

– Цену не снижай. Возьмут!

Василий оказался прав. Взяли. Когда Федор вернулся с тугим кошелем и положил его перед Василием, князь достал из него пару рублей и подал Федору. А деньги засунул себе за пояс.

– Поехали! – глядя на дядьку, скомандовал Василий.

Когда отъехали, князь, увидев реку, крикнул:

– Дядька! Смотри, река. Купнемся?

Михайло что-то прикинул:

– Только недолго. Надоть до темна до хором добраться.

Василий хлестнул коня. На берегу он его осадил и, спрыгнув на землю, сбросил одежонку и с разбега нырнул в воду. Всплыл он только на середине реки, чем напугал дядьку. Тот осторожно входил в воду, поеживаясь от ее кажущейся прохлады. Не выдержал и присел, оставив на поверхности бородатую и мохнатую голову.

Немного поплавав, Михайло вернулся на берег, не спуская глаз с резвящегося князя.

– Ребенок! Совсем дитя! – с улыбкой проговорил он.

Когда, полежав и обсохнув, они тронулись в путь, дядька сказал:

– Отсель твой дед, Димитрий Донской, пошел на татар.

– А ты тама был? – не без интереса спросил Василий.

– Был. Мне тогда всего двадцать годков было. С батей пошел. Как и три моих братца. Один я вернулся, – вздохнул Михайло.

– Расскажи, дядька, как все было.

Они поехали рядом, и дядька стал рассказывать. Тот интерес, который проявлял князь, заставлял Михайла с увлечением говорить о своей былой жизни.

– Значит, ты был у князя Серпуховского Владимира Андреича? – спрашивает Василий.

– У него. Мы-то жили в Москве на его землице. Вот с им и пошли. Я те, Василь, скажу, отчаянный был тот князь. Твойго деда звали Донским, а его Храбрым.

Незаметно, с разговорами, они добрались до столицы. Уже во дворе, спрыгнув с лошади, Василий, передавая узду Михайле, сказал:

– Давай, дядька, съездим в Серпухов. Хочу посмотреть на ту землю, где жил Владимир Андреич.

Дядька, довольный, кивнул головой.

А через несколько дней он объявил матери, что хочет ехать в Серпухов. Софья удивилась.

– Ты че там, князь, забыл?

– Хочу, матушка княгиня, посмотреть на ту землю, по которой ходил храбрый князь Владимир Андреич. Слыхивал я, че он с моим дедом крепко бивал татар. Их хан Мамай еле ноги унес, – ответил сын, но таким тоном, что мать невольно, не без радости подумала: «Взрослеет».

Но все же высказалась:

– Ето все Михайловы проделки, – недовольным голосом произнесла мать.

– Не, матушка княгиня, ето я сам хочу, – твердо ответил сын.

А наутро, чуть стало светать, Михайло, как просил великий князь, на цыпочках вошел в его опочивальню.

– Ето ты, Михайло? – полусонным голосом спросил Василий.

– Я, я, князь, пора.

– Встаю! – Василий решительно отбросил покров и вскочил босыми ногами на пол.

Натянув портки, прошлепал в угол, где висел котелок с водой. Плеснул из него себе в руку водицы и обмыл над шайкой лицо. Утиральником вытерся и, надевая рубаху, сказал:

– Михайло, я готов. Едем!

– Не-е, князь, надоть к Евдошке заглянуть. Чегой-то пожевать. Да я просил, чтоб она в дорогу чего-то приготовила.

Князь ел быстро, торопливо. Михайло понял, что внутри юноши разгорается страсть поскорее увидеть те места. И в его душе вспыхнул огонек радости. «Если он так хочет посмотреть старину, добрым князем будет».

– Я готов, – отодвигая миску с остатками каши, объявил Василий.

– Сабельку-то нацепи, – заметил Михайло, увязывая торбу.

Взвалив ее на плечо, он сунул за пояс чекан с укороченной ручкой:

– Ну, с Богом! – Михайло перекрестился и открыл дверь.

На улице, с Москвы реки, тянуло прохладой. Весь подол был окутан серым туманом. Кое-где местами добирался и до посада, по которому под собачий лай им приходилось ехать. Вскоре лай стих, и их окружил суровый, молчаливый лес. Дорога стала сумрачной. Василий поежился от прохлады. «Эх, дурень! Не взял куцайку, – пожалел он. – Странный етот Михайло, – подумал князь, когда тот набросил ему на плечи кафтан, – не успел я помыслить, как он понял, че я хочу».

Откормленные, застоявшиеся лошади шли бодрым аллюром.

К обеду, когда солнце поднялось над головой, а конская шкура покрылась темными пятнами от пота, Михайло, приостановив своего коня, завертел головой.