Считать пропавшим без вести. Роман

Он вздрогнул, это был визг пикировщика и отблеск упавшей бомбы.

– Серёга! Живой? – стараясь перекричать бомбёжку, заорал Петя.

– Да жив вроде, только гимнастёрку посекло!

Сквозь толщу пыли метрах в пяти валялась чья-то оторванная нога. Петр похлопал Серёгу по спине, указал пальцем вперёд. Серёга, напрягая связки проорал: «Кажись Мишаня Голов, пулемётчик!» – и шёпотом добавил: «Царствие небесное».

От вида убитого товарища у Петра «засосало под ложечкой», чтобы отвлечься, он опять окунулся в недалёкое прошлое…

Ленинградские дни

Поезд ехал неспешно, кто-то из «пронырливых» уже узнал, что везут в Ленинград. В каждом вагоне назначили отделённого. На остановках только он имел право ходить за кипятком, распределять паёк в вагоне. По пути было всего четыре остановки. Но стояли долго, пропуская эшелоны с техникой и уже отмобилизованными войсками. Кроме этого, ничего не напоминало о том, что пожар войны уже вовсю полыхает от Баренцева до Чёрного моря. Лишь некая растерянность в глазах железнодорожников на полустанках.

Всю дорогу до Ленинграда спорили, как быстро мы победим Гитлера. Пётр, вспоминая свою срочную службу, даже не сомневался в победе. Он участвовал в учениях, видел лавину конницы, даже танки и бронемашины участвовали там. Такой силищей, да, конечно, одолеем и скорей, скорей домой!

В вагоне было полно сватов, кумовьёв, братьев, друзей и шапочных знакомых. Ещё на сборе все перездоровались и порешили, что вместе воевать сподручнее, и было бы хорошо, если всех отправят служить в одну часть! Вон и отделённый у них Миша Нестеров из Гуслево, на срочной был младшим командиром, авось и в части ими командовать будет!

Более молодые новобранцы уже сейчас рвались в бой и боялись, что без них война закончится. Мужики или спорили, или тихо тосковали по родным. Пётр запел «Бродягу», некоторые нестройно подтянули песню, только отделённый Нестеров неодобрительно бурчал себе под нос: «Нет чтоб „Тачанку“ спеть, того и гляди от тоски стошнит! А то ещё кто из командиров услышит и вздрючит за упадничество!»

Проехали новгородские леса, потянулись бараки ленинградских торфоразработок и рабочих посёлков. На Ладожском вокзале подогнали машины и повезли в казармы. Город притих, кое-где появились мешки с песком вокруг зенитных орудий, но прислуга вокруг них бродила отвлечённо, изредка возвращаясь к орудию, заслышав гул самолёта. Но это были наши «И-16», «ишачики». Запрокинув голову и махнув им вслед, прислуга опять разбредалась или рассаживалась на мешках.

По громкоговорителям на улицах передавали бравурные марши.

– Город большой! И дома барские, эна, смотри сколь этажей!

– Да и в Москве тах-то!

– Тах-то, да и не так! – спорили меж собой талдомчане.

Ехали через весь город, но все дивились количеству набережных и каналов, одетых в гранит.

– Во сколь воды! – дивился Серёга Левин, весельчак и балагур, всю дорогу травивший анекдоты.

– А у нас, стало быть, Дубна, Сестра, Нерль, да Куйменка, – вторил ему Костя Лебедев.

– А Сталинский канал? А Волга? – спорил с ним Серёга.

– Да что Волга? Тут вон на каждом шагу речка! Да и море рядом, Балтийское! Вот скажи мне, ты на море был? Нет? А я был, в Севастополе городе! Это, брат, сила! Такой порт, такие корабли! Нешто Гитлер это одолеет? Ка-ык дадим со всех орудий, только и лететь до своего хаузе будет! – не унимался «повидавший мир» Лебедев.

– Да-да, в штаны наложит ещё, вонищщи на весь мир, похлеще, чем у нас на свиноферме! – добавил весельчак Серёга, и всё отделение засмеялось в голос. Нестеров прикрикнул на новобранцев, и все опять жадно стали смотреть на пролетающую мимо архитектуру города на Неве.

Машины повернули на Проспект Маркса и доехали до длинного пятиэтажного п-образного здания.

– Дом 65! – кто-то в голос прочитал табличку на доме.

По краям у здания высились решётки, за ними виднелись одноэтажные казармы. Машины повернули в ворота.

– Кажись, приехали, земляки! – храбрясь, сказал Серёга

Остановились, последовала команда отделённого: «Выгружайсь!» Народ начал спрыгивать с машин, подавать друг другу чемоданы, вещмешки.

К отделениям сразу подбежали военные с кубарями старшин и сержантов.

Новобранцев повели в казармы. Приказали оставить вещи и сразу построили всех в баню. Перед баней в отдельном, обложенном белым кафелем помещении, гарнизонный цирюльник брил механической машинкой всех наголо. Очередь сначала стояла к нему, потом получали нательное бельё, вехотку и мыло. Перед душевой санинструктор протирал оставшуюся нательную волосатость какой-то жуткопахнущей и щипающейся тряпкой, отчего все торопились быстрее убежать от него и смыть всё водой, чтобы унять нестерпимый зуд.

– Эх, с дороги косточки помыть, да милую забыть! – шутил Серёга.

– На фронт пойдёшь, там не только милую забудешь, а и мать родную как зовут! – отвечал Костя.

– Да нет, мать-то там и вспомнишь, как немца погонишь, а как жиж, только по матери ему в догонку и будешь покрикивать, – решил тоже пошутить Пётр. Остриженные новобранцы расхохотались.

Вообще было странно смотреть на людей без волос, совершенно другие лица, только души и человеческое тепло остались те же. Телами все были поджары, а кое-кто и москулист от натуженной сельской работы. Мылись и парились, с удовольствием фыркая, как молодые жеребцы и подкидывая, на белые от жара камни, воду из тазиков. Натирали друг друга намыленными вехотками до покраснения кожи.

– Эх, была у нас у дома в деревне баня, топили, правда, по-чёрному, дык вот мы с женой любили париться, и ребятишков возьмём. А им-то как весело! – продолжал рассказ кто-то из новобранцев. Напарим их, закутаем и в дом отнесём, они прям, не доходя до сеней, засыпали. Ну а мы, стало быть, в баню с женой. Париться!

– Небось, всё там, у супружницы, выпаривал? – съязвил Серёга

– Не без ентого, конечно. Но вот что там было, а здесь нет? Ну, скажи мне, охальник, мать-растак!

Серёга задумчиво почесал лысую голову, а Пётр с Костей, смекнули и, улыбаясь, подначивали друга, дескать, давай-давай.

– Да всё то же, только тут город, а там деревня!

– Эх, ты, видавший мужик, а простого – не видишь! Веников нет! А без веников это не баня, душ! Нету здесь запаха, ни берёзы, ни дуба, ни даже никудышной липы!

– Ишь какой, ему сюда и веник, и бабу егоную подавай, а здесь, брат, этого не положено, здесь Красная Армия! – вступился за друга Костя.

С удовольствием вытирались полотенцами, потом встали в очередь к старшине, который оглядывал размер бойцов и выдавал форму и обмотки с ботинками.

На плацу всех было не узнать. Из разношёрстной толпы вдруг появилось какое-никакое, но всё же войско. Уже служившие здесь несколько дней ленинградцы с любопытством разглядывали новеньких.

Раздалась команда: «Бригада, ровняюсь! Смирно! Равнение на середину!» и майор, видимо начальник штаба, строевым шагом пошёл делать доклад:

– Товарищ полковник, – зычно раздавалось на плацу, – личный состав Первой отдельной горно-стрелковой бригады построен! Докладывает заместитель начальника штаба майор Цыганков!

Подтянутый, высокий полковник с большим, чуть вытянутым лицом, поднёс руку к фуражке, поставленным голосом приветствовал своих бойцов:

– Здравствуйте, товарищи красноармейцы!

Новобранцы недружно, кое-где и невпопад ответили:

– Здравия желаем трищ полковник!

Полковник, воевавший ещё в Первую Мировую, Гражданскую, помотавшийся по разным частям и должностям, через свой огромный опыт, понял, что имеет дело с резервистами, уже как лет пятнадцать-двадцать не помнящих, что такое строевой устав и оружие. Он скомандовал:

– Вольно! – затем, откашлявшись в руку, продолжил, – меня зовут Грибов Иван Владимирович. Я – полковник, командир воинской части, куда вы прибыли. По вашим хилым голосам, понимаю, первое, что вас ещё не кормили и второе, что строевой устав вы забыли, как та бабка, что девкой была, а посему, приказываю, накормить вновь прибывший личный состав и командирам рот провести вечером строевые занятия. Старшинам и сержантам закрепить за личным составом оружие, личные вещи собрать и отправить нарочным на почту, чтобы послать по месту жительства.

Набрав в лёгкие воздуха, он повысил голос:

– Всем необходимым теперь вас обеспечит Красная Армия, для того, чтобы вы смело и решительно, а, главное, умело, били ненавистного нами врага, эту подлую фашисткую сволочь, которая топчет нашу землю, мучает и убивает наших граждан! Вам оказана высокая честь и ответственность, изгнать врага с нашей земли и бить его уже на германской территории.

Теперь голос его достиг максимального пика:

– И как сказал наш нарком Молотов: «Враг будет разбит, победа будет за нами!» Ура, товарищи!

Тут уже строевой устав не потребовался, в едином порыве бойцы закричали дружно: «Ура-а-а-а!!!»

Ночью в казарме не спалось, как-то так всё быстро навалилось на Петра, на его семью, на всю страну. Ещё только-только наливались хлеба, и тут – война. Сложно было поверить, что это не сон. Успокаивало его только то, что мы обязательно погоним фашистов, обязательно. Да с такими парнями! Вон, хотя б Серёгу взять или Лебедева. Да этот немца как муху на столе размажет! И домой, домой! Ах, Нюра-Нюрочка, где ты? Мамаша, детишки. Так бы и обнял всех, да далеко!

Побудка прошла в шесть утра, для деревенского мужика поздновато. Хотя и отвык Петя от деревенских-то петухов. Если и вставал по петухам, то только у брата в Кривце, по хозяйству помочь, коня напоить иль на реке угрей половить.

Сначала их взвод умывался, потом Нестеров выстроил их на плацу. Поскольку все из их отделения проходили срочную службу, присягу им не зачитывали, а старшина сразу приступил к выдаче оружия.

Вот и она, трёхленеечка, а не привычный карабин, как на срочной службе Петра. На лошади сподручней с карабином было. Шашка слева, карабин за спиной – боец лихой! Впрочем, неважно из чего по немцу стрелять. Записали за красноармейцами номера, оружие поставили в оружейную комнату, отвели на завтрак. Пока шли, спорили.

– Непросто это в человека стрелять, – говорил Серёга

– Дык, а ежели он в тебя метит, что делать буш? – парировал Костя

– Да, ребята, видимо сам Бог велел на крючок нажать, да половчее, – согласительно ответствовал Петя.

После завтрака Нестеров повёл их к спортгородку, где чуть в отдалении, привязанные к палкам, стояли чучела. Кто-то из умельцев на тряпичных головах уже успел нарисовать гитлеровские усики.

– Во, сейчас начнём Гитлера щекотать! – засмеялся Серёга

– Разговорчики в строю, Левин, – застрожил Нестеров.

Вчера после отбоя командиров отделений и рот вызывали в штаб бригады, где проводили с ними политбеседу о текущем положении на фронтах. И Нестеров, теперь уже знавший всю аховую ситуацию, ещё более посуровел со своими подчинёнными.

– У тебя враг во дому, а ты всё ржёшь, как конь!

– Товарищ командир, да я ж вижу Гитлеру тут нарисовали, и так его пощекотать захотелось, чтоб он лопнул от той щекотки, ядрёныть!

– Молчать! Отделение, смирно! – заорал Нестеров, увидев, что за спинами бойцов его отделения прохаживается командир бригады, побежал к нему делать доклад.

– Товарищ полковник, первое отделение второго взвода четвёртой роты третьего стрелкового батальона проводит занятие по штыковому бою. Докладывает младший командир Нестеров.

– Молодец, молодец, Нестеров! Сразу чувствуется выправка! Здравствуйте, товарищи бойцы, – лихо, почти пропел, полковник.

– Здра-жела-трищ-полковник! – не ожидая от себя, как на параде ответило отделение. Громче всех старался Серёга.

– Ну и что у вас за спор, вот с этим горластым?

– Да болтает в строю!

– Ну-ка боец, выйдите из строя!

Серёга сделал два шага вперёд.

– Товарищ полковник, красноармеец Левин! – стараясь, отчеканил он.

– Вот, Левин, понимаешь, какая штука, дисциплина она важна не только в бою, но и на учениях. Ты тут смеёшься над усами этого чучела. А между тем, этот враг серьёзный, опасный. И чтобы победить его, надо прежде слушать своего командира! К примеру, командир отдаёт тебе команду «Огонь!» А ты в это момент времени ржёшь, как сивый мерин. И что мы имеем? А мы имеем ослабленную огневую мощь отделения. В результате оно несёт потери. Да-да, вот из-за того, что ты не стрелял по врагу, твоего же товарища справа (он указал на Петра) ранило вражеской пулей! Понятно, Левин?

– Так точно, товарищ полковник!

– Ну, ладно, встаньте в строй!

– Есть!

Серёга шагнул в строй, а полковник продолжил.

– Оно, конечно, нашалили тут с усами, но не для того, чтоб дисциплину нарушать, а чтоб не страшно тебе было в бою, когда ты вот эту сволочь штыком колоть будешь!

– Ну-ка, командир, дай винтовку!

Нестеров отдал полковнику винтовку с примкнутым штыком. Командир бригады взялся левой рукой за цевьё, правой перехватил у рукоятки. Встал перед чучелом за шаг.

– Командуй, Нестеров! – обратился он к отделённому

– Коли!

Полковник сделал быстрый выпад на шаг вперёд и с силой воткнул штык в мешковатое, соломенное тело чучела.

– Руби! – опять скомандовал Нестеров

Со вторым шагом полковник выпростал вперёд правую руку и боковиной приклада врезал по голове чучела так, что его матерчатое усатое лицо провернулось вокруг своей оси.

– Вот так вот, ребятушки, надо бить врага. Дисциплинированно и с холодной головой!

Он отдал винтовку, отделение разбилось на три группы возле чучел и начало отрабатывать удары.

Рубили и кололи, пока не взмокли гимнастёрки. Июньское солнце приближалось к полуденному положению.

– Отделение, закончить занятие! Становись! Нале-во! В казарму ша-гом ма-а-арш!

Пётр нарубался так, что разговаривать даже был не в силах. Обедали молча, жадно поглощая суп и кашу. Потом был небольшой перекур. После комиссар роты провёл «средь масс» политинформацию. В основном цитировал речи Молотова и Сталина, поднимая боевой дух солдат. Однако, положение на фронте рисовал общими фразами. Дескать, наши бойцы отважно сдерживают превосходящего противника и, переходя в контратаки, уничтожают боевую силу и технику врага, буквально дивизиями. Бесстрашные Сталинские соколы истребили огромное количество самолётов – фашистских стервятников. Лихие конармейцы бороздит траншеи пехоты противника и обрушивает на их головы всю мощь красных будённовских клинков.

Вездесущий полковник, сидя на заднем ряду, с каждым воодушевлённым сообщением хмурился всё больше. Он знал положение на фронте, понимал, какую сложную задачу предстоит решить, бригада, которую ему приказали возглавить, была не доукомплектована, личный состав – в основном люди в возрасте, давно не державшие в руках оружия, а если и державшие, то только старого образца. Недокомплект вооружения составлял практически пятьдесят процентов! То есть, каждый второй боец бригады должен был сражаться голыми руками или добывать оружие на поле боя. Станковых пулемётов и вообще пулемётов – кот наплакал. Он даже подумывал, в целях экономии, не проводить хотя бы одни контрольные стрельбы.

Единственное, что его радовало, это наличие в бригаде роты спортсменов-альпинистов. Хоть эти подготовлены, в случае чего их можно было использовать в разведке или как боевой кулак.

Всего несколько дней талдомчане находились в Ленинграде. Третьего июля полковнику Грибову пришёл приказ погрузить бригаду в эшелон и отправить… нет, не на Карельский перешеек, куда, собственно, и задумывалось перебросить Горно-Стрелковую бригаду, а на Новгородское направление.

Четвёртого июля бригада была поднята по тревоге, выстроена на плацу, распределена по машинам и отправлена на станцию для погрузки в эшелон. Петя выпросил у отделённого лист бумаги. Пока ехали, писал отрывисто и быстро. «Нюрочка, как ты, как мамаша, как Вовочка и Вера? У меня всё хорошо, здесь много наших! Еду на фронт бить врага! Не скучайте, пишите чаще. Ваш сын, муж и отец – Пётр». На конверте он указал номер полевой почты 610 и Талдомский адрес – Московское шоссе д.42. На адресе рука его непроизвольно дёрнулась, он вспомнил, как ещё вчера заполнял «смертельный медальон» – записочку со своими данными. И, перед тем как положить её в цилиндрическую эбонитовую капсулу, с обратной, абсолютно пустой стороны записки, крупными буквами написал так же: «Талдом, МОСКОВСКОЕ Ш., Д. 42».

Как приехали на станцию, все кто писал письма, передали их отделённому Нестерову. Тот по команде письма отдал старшине, который бросил их в почтовый ящик. И полетело письмо на Родину, понесло весточку от Петра. Получила его Аннушка, когда бригада уже вовсю вела бои под Сольцами.

Ехали по той же железной дороге с Витебского вокзала. Мимо проплывали знакомые пейзажи. Останавливались часто, враг бомбил железку и, для восстановления путей, необходимо было время. С любопытством красноармейцы выглядывали в проём теплушек, когда проезжали место бомбёжки. Недалёко от путей зияли воронки. Металл, попавший в зону поражения, был перекорёжен. Края воронок были обуглены, иногда и из её центра курился дымок. Бойцы зябко передёргивали плечами, пытаясь представить с какой силой им придётся столкнуться на фронте? Но больше всего удручал вид разрушенных пристанционных домов. Ведь наверняка, наверняка были и жертвы, женщины, старики, может быть даже дети.

И тут вспоминались слова полковника, что враг серьёзен, что одолеть его можно только слаженно, дисциплинированно, с холодной головой. Даже балагур Серёга Левин, всю дорогу молчал, наливаясь холодной яростью.

Случайное знакомство

Недалёко от новгородской Песи, на полустанке «Хвойная», эшелон бригады остановился напротив состава с войсками, уходящего на Ленинград. Нестеров, занятый хозяйственными списками, отправил Петра за водой на всё отделение к ближайшему колодцу. Он спрыгнул из вагона, напротив, из Московского эшелона, спрыгнул невысокий боец. Обмундирование его было явно новее, чем у их отделения, щегольская гимнастёрка, пилотка, а не будёновка, блестящий ремешок перетягивал пояс, а на ногах – сапоги, а не обмотки с ботинками.

– Привет, земляк!

– Привет!

– Тоже за водой?

– Угу

Щеголеватый невысокий боец при разговоре активно жестикулировал. Хитровато прищурив глаза, с показным великодушием произнёс:

– А что у вас старшина зажилил форму?

– Да нет, такую всем выдали.

– Да-а-а, не повезло вам! Кстати, Иван Левин – представился он, хлопнув Петра по плечу. Потом боец переложил котелок в другую руку и протянул ему правую для рукопожатия.

– Пётр Шевяков. С каких краёв будешь? – тоже назвался Пётр, пожимая руку.

– Я-то? Из Москвы, а ты откуда?

– Из Талдома, это дальше Москвы, на север, за Дмитровом, знаешь?

– А-а-а, – неопределённо протянул Иван.

– Слушай, у нас в теплушке есть тоже Левин. Серёга. Может родня?

– Нет, в Талдоме родни нет. Хотя-я-я, – хитровато потянул он, – кто его знает. После войны может и будет. Вот у тебя дети есть?

– Есть, мальчик и девочка. Мальчику два, а девочке год почти, – ответствовал Пётр.

– А как назвал?

– Парня-то Володей, в честь Ленина, – гордо повествовал Пётр, – а дочку Верочкой нарекли.

– О, видишь! И у меня двое. Старший – тоже Владимир, и тоже в честь Ленина, ему почти четыре, а младший – Санька, ох и шустрой он!

Состав, вдоль которого они шли, закончилися, показалось низенькое деревянное станционное здание.

– Вот я и говорю, – продолжал Иван, размахивая смешно руками как птица, – немцев сейчас прогоним, дети наши подрастут и обженим, хотя бы моего Вовку и твою Веру! И будет у нас родня в Талдоме, а у вас в Москве.

– Хорошо, коль так, да как скажет моя Нюраня: «Не хвалясь, а Богу помолясь!»

– Тише ты, Петь! Она у тебя верующая чтоль?

Понимая, что сказал лишнее первому встречному, Пётр осёкся. Но, подойдя вплотную к Ивану, явно вызвавшему у него симпатию, как бы оправдываясь, продолжил:

– Да. Уж борюсь-борюсь с ней, знаешь, после смерти нашей первой дочери Катеньки, только на него она и надеялась. Я т, канешн, не очень в это верю, но вот маманя, да она. Уж и крестик мне в дорогу давали, но я не взял, стыдно как-то, да и нельзя!

– Что нельзя, это верно, а что не взял, дурак! У нас многие взяли, авось с ним жив будешь! – и тут же Иван весело продолжил, – живы будем – не помрём. Ха, но по-секрету, я тоже взял. Лена, жена, из-под образов в сундуке вынула, отдала, так я его в гимнастёрку, в ворот зашил!

– Эна, колодец-то, а народищу! – увидев толпившихся бойцов прервал Ивана Пётр.

Жаждущие воды красноармейцы продвигались к колодцу неспеша. Кто курил, кто разговаривал в этой очереди друг с другом. И если б не военная форма, если б не военная форма… Соседи общаются о делах, о жизни, ну и, конечно, о женщинах, о простых русских бабах, оставшихся сейчас там, за чертой под названием «тыл». Они красивые и нет, верные, а может быть взбалмошные, но любимые мужицкими сердцами, тоскующими и оторванными от дома.

Пока достояли и набрали кипятка, прошло полчаса. Пошли в обратный путь.

– Ну, так как, породнимся после войны? – хлопая по плечу Петра, спросил Иван.

– Обязательно! – отвечал по-простецки Пётр.

Выйдя за последним вагоном состава, они услышали протяжный гудок паровоза, который тянул поезд Ивана. «По вагонам!» – команда эхом раскатилась в новгородских соснах. Иван прибавил шаг.

– Слушай, Петь, запомни мой московский адрес. Пиши туда, моей Лене, а она мне переправит. После войны встретимся! Москва, Проектируемый проезд барак 8, Левиным, запомнил?

– Да!

– Тогда давай, свидимся ещё!

– Петь, давай залазь, – протягивал ему руку весёлый курчавый красноармеец, Лёвка Рубинштейн, высунувшийся из теплушки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.