Одна Книга. Микрорассказы

* * * * *

В левой руке Лэри держал фирменный пакет супермаркета «Марло», в котором находились хрустящие зелёные бумажки. Минуту назад две молоденькие кассирши под угрозой оружием сами набили эту сумку деньгами. Посетителей в магазине было немного, и теперь все они лежали на роскошном (гордость «Марло»!) полу торгового зала. Лэри был растерян и очень испуган. Потому, что в правой руке он держал револьвер, и не просто держал – направил его в лицо вооружённого охранника, который, в свою очередь, держал на мушке Лэри. Это был не просто охранник, и откуда он вообще взялся? («подумать только: супермаркеты «Марло» охранялись полицейскими, как будто последним больше делать нечего!») охранник, не опуская оружия, медленно подходил к Лэри и, стараясь, чтобы голос его был спокойным и уверенным, говорил:

– Лучше брось это, сынок. Нет, револьвер аккуратно положи на пол, а сумку можешь пока и не бросать.

Лэри, всё так же сжимая и то, и другое в руках, отрицательно мотая головой, пятился от него к кассам (девушки-кассиры и толстый пожилой покупатель незаметно отползли за перегородки). Лэри не знал, что предпринять, но прекрасно понимал, что долго такое противостояние продолжаться не может. Что-то должно произойти, может, даже само по себе, уже в следующую секунду. Охранник продолжал опасливо двигаться вперед, Лэри уже чувствовал «спинным мозгом» в нескольких сантиметрах за собой высокую стойку с леденцами и жевательной резинкой, стоящую возле кассы. Его указательный палец побелел от напряжения на спусковом крючке. Охранник не переставал что-то говорить, как ему казалось, убедительно, но Лэри уже не слушал его, и не мог ни ответить, ни просто заорать от страха. Тело его словно оцепенело, и только ноги продолжали жить самостоятельной жизнью, скользя микроскопическими шагами вглубь торгового зала. Ноги и указательный палец на спусковом крючке. Сотни маленьких молоточков застучали в голове у Лэри, состояние, очень похожее на то, когда погружаешься в наркоз. Или теряешь сознание.

Когда прогремел выстрел, Лэри поначалу не понял, что произошло. Грохот, вспышка, револьвер будто сам дёрнулся в руке… Мгновение назад Лэри просто смотрел на приближающегося охранника и не мог совладать с собой, сделать что-то осмысленное. Всё, как в глубоком трансе. Затем…

Затем голова человека в форме превратилась в лопнувший красными брызгами шар. Липкие ошмётки разлетелись во все стороны, пачкая роскошный пол магазина и одну из кассовых перегородок. На всё это Лэри смотрел как сквозь пелену тумана, сквозь мутную плоскость искривлённого пространства. Он выронил револьвер, и сам чуть не упал, зацепившись за стойку с леденцами и жевательной резинкой, на которую его толкнула отдача от выстрела.

Уже потом навалил гул истеричных воплей, яростных криков, топота ног и воя сирен, доносившихся с улицы. Лэри опустился на колени и уткнулся лицом в фирменный пакет с логотипом «Марло». Несколько скомканных купюр высыпались из него.

* * * * *

– Лэри, ты станешь всего лишь ещё одной из многочисленных спиц в огромном Колесе Смерти. С того момента, как в 1995 году губернатором штата Техас стал Джордж Буш-младший, при помощи смертельной инъекции были казнены уже более 150 человек, а сам «хозяин» не подписал ни одного приговора о помиловании. Почему же ты должен стать исключением? – Гарри Миллер, изнасиловавший и убивший семилетнюю девочку и казнённый в декабре 2000 года, прошёлся по камере.

Лэри сидел на тюремной койке, опустив голову разглядывал свои руки. Приговорённый к смерти, он уже не ждал ответа на прошение о помиловании. Он почти наверняка знал ответ.

Лэри сидел в камере один, но ему было с кем разговаривать, вернее, кого слушать. И всё же слёзы, время от времени, капали на серые брюки. Может, от жалости к себе (именно сострадание себе – самое искреннее от обиды на несправедливость мира, несправедливость, касающаяся тебя лично – самая острая и вопиющая), от бессилия что-либо изменить, вернуть всё назад и на прошлом перекрёстке повернуть в другую сторону… жаль было и того охранника, так не вовремя подвернувшегося, у которого, скорее всего, осталась семья, вдова-жена, может, сироты-дети (почему-то кольцо на руке охранника, обхватившей рукоятку пистолета, отпечаталось в памяти Лэри). В конце концов, от безвыходности и неизбежности.

– Говорят, что это не больно, Лэри, – второй «гость», Тимоти МакВей, самый известный террорист Америки, вышел из тёмного угла, – только враки всё это. Не заблуждение, нет, а умышленная ложь. Мне вогнали коктейль вот сюда, – МакВей подтянул рукав на правой руке и ткнул пальцем в локтевой сустав, – коктейль называется «Смерть на три счёта». Первый компонент, натрий теопентал, по замыслу изобретателей, должен вызвать потерю сознания и полностью отрубить чувствительность к чему бы то ни было. Этакая гуманность. Второй, бромид, расслабляет мускулатуру и парализует диафрагму. Это уже забота о психическом здоровье палача и свидетелей, дабы им не пришлось наблюдать предсмертных судорог казнённого. Приговорённый должен лежать умиротворённо и смирно, разве что, не улыбаться во сне. Хотя родственники погибших считали иначе и сокрушались о том, что казнь недостаточно жестока. МакВей усмехнулся, провёл ладонью по ёжику своих рыжеватых волос.

– Мне было 32 года… – продолжал он. – Так вот, третья составная часть процедуры, хлористый калий, приводит к остановке сердца. Всё. Быстро, справедливо, цинично, безупречно отлажено. Но… Яд может попасть в артерию или мышечную ткань и причинить ужасную боль. А если пропорции компонентов инъекции неверно определены и преждевременно начинают взаимодействовать, то может произойти загустение смеси и закупорка вены, и тогда смерть наступает медленно. Не просто медленно, но и мучительно, Лэри, уж мне-то можешь поверить, я прошёл через это. Или, скажем, натрий теопентал не оказывает анестезирующего действия достаточно быстро, человек, оставаясь неподвижным, чувствует удушье в связи с наступлением паралича лёгких. Тоже ощущение не из приятных.

Лэри поднял голову с полными слёз глазами, посмотрел в лицо террориста. МакВей рассказывал, как заправский доктор. Доктор Геббельс, например. «Почему я? Почему всё это случилось со мной, начиная с той вонючей свалки? Даже раньше – со знакомства со Стариком». Плата, за глупость – самая завышенная, самая непомерная. Но и самая справедливая в отношении библейского «воздаяния сторицей».

– Но жесточайшие муки можно испытывать не только из-за некачественно приготовленной смеси, – оттеснив МакВея, вперёд выдвинулся Рэймонд Лэндри, убийца и насильник, к вашим услугам, – в декабре 1968 года, когда меня уложили на смертное ложе, чёртова трубка, по которой в иглу поступал яд, просто порвалась. «Удовольствие» для меня щедро растянулось. Я вопил и визжал, как подрезанный поросёнок, боль была внутри меня, в каждой клетке моего организма, невыносимая боль. И сдох я только через 17 минут после введения смеси.

Его перебил наркоман Рэнди Вулс:

– Ну, это ещё пустяки. Один техасский тюремный придурок в 1966 году 23 раза не мог попасть иголкой мне в вену. Он мучил меня 40 минут, руки-то у меня, сами видите, какие. Мне даже пришлось подсказывать этому недоумку, как побыстрее меня прикончить, лишь бы он прекратил свои издевательства.

– Ладно, Рэнди, – в круг света вышел Чарльз Брукс, – зато я был первым в Техасе, кто исполнил главную роль в этом шоу. Я получил свою дозу 7 декабря 1982 года (за пять лет до этого старичок электрический стул пошёл на пенсию). Заработал я право на это тем, что отправил к праотцам одного мерзкого торговца подержанными автомобилями. Мы с ним, видите ли, не сошлись взглядами на сраный «Понтиак» …

Лзри смотрел то в одно лицо, то в другое. Столько народу физически не могло поместиться в такой маленькой камере. Так это физически. Откуда бы, вообще, им всем здесь взяться? Именно им, именно здесь. Разумеется, не этот вопрос занимал сейчас Лэри, он спросил о другом:

– Но зачем мне-то знать всё это? Или это – обязательная прелюдия к смертной казни в штате Техас? Ведь тот охранник погиб всё-таки, легче, во всяком случае, быстрее. И я НЕ хотел его убивать! Я виноват и должен, конечно, ответить, но я не хотел, чтобы всё получилось именно так.

Лэри снова, расплакался, теперь он уже сам не смог бы назвать причину, хотя она была очевидной. Одиночная камера – сама по себе достойное наказание для смертника. Одиночная камера и невозможность отказаться от непрошенных «гостей». В любой современной тюрьме даётся достаточно времени для их визитов. Может быть, и сама смерть не страшна так, как её ожидание. Человека можно лишить свободы действовать, но невозможно лишить свободы мыслить, вспоминать, переживать своё прошлое снова и снова. А разве есть выбор? Эти самые мысли влезают в голову, не спрашивая на то разрешения. Приходил и Старик с кожаным кейсом «разумных» (как он выражался) бабок, и Готти в испачканных собачьим дерьмом блестящих туфлях и с почти натуральным состраданием в глазах, и девушка-кассир из «Марло» (у неё дрожали руки, и десятидолларовые купюры настырно просыпались мимо пакета), и охранник (кажется, полицейский) с уверенным голосом и зажавшимися от страха внутри черепа глазами, и кольцо на его руке, и чёрный зрачок ствола пистолета, прыгающий по лицу Лэри (почему-то, когда нам страшно, мы целимся в лицо противника.. Как в самое угрожающее место?).

Разве есть у человеческого мозга, столько сил, чтобы остановить эти бесконечные повторы отыгранных событий? Прекратить выстраивание многочисленных вариаций на тему: «Если бы… Поступив иначе… Что бы было тогда?..»

– Все твои оправдания и раскаяния, как, в своё время, и наши, были выслушаны на суде. Теперь этим ничего не изменишь, приговор вынесен. Так что, добро пожаловать в наш круг, Лэри, – Брукс закурил сигарету, и Лэри реально почувствовал запах табачного дыма.

– Зачем тебе знать подробности сейчас? А какая разница, раньше или позже? Для нас, например, время уже не существует. И тебе осталось не так уж долго. Не всё ли равно, чем забивать голову? Тебе никакая информация уже не может быть вредной. Так пусть же и казнь не станет для тебя неприятным сюрпризом. Никакими словами и знаниями эту процедуру, конечно, не сделать приятней, но, по крайней мере, ты будешь в курсе, на что идёшь. Может, даже сможешь подготовиться, смириться с этой мыслью, или, хотя бы, немного привыкнуть к ней. Пойми, Лэри: обратного хода нет, и ты уже начал свой спуск. Лучше не строить напрасных иллюзий, глупо надеяться на чудо. В итоге неизбежное крушение призрачных надежд становится последним и самым сильным ударом в твоей жизни. А это не самое лучшее завершение земного пути. На пороге смерти, как правило, все становятся философами. Вот и принимай реальность философски.

Лэри могло повезти несколько больше, будь он приговорён к смерти, скажем, в штате Индиана. Американское федеральное управление тюрем затратило почти 300 000 долларов на переоборудование камеры смерти, специально предназначенной для выполнения летальной инъекции в федеральной тюрьме в городке Терра От. Или соверши он своё преступление несколько позже. Из федерального же бюджета выделены и средства, на создание «автоматического палача со шприцем», который в ближайшее время сможет заменить людей, приводящих приговор в исполнение. Прогресс в любой области – явление закономерное.

Впрочем, сама суть остаётся неизменной. Например, предшественниками нынешних «законников со шприцами» были эсэсовцы, убивавшие смертельными уколами «расово и умственно неполноценных» новорожденных. Но то – фашисты. А справедливые законы США проявляют заботу даже о преступниках, насильниках и убийцах. Гуманные палачи перед тем, как ввести осуждённому иглу в вену, тщательно стерилизуют свой инструмент, дабы не заразить ненароком умерщвляемого СПИДом.

Так что, будь здоров, Лэри! И счастливого тебе пути.

Феномен. Удивительное рядом

Он схватил меня за рукав неожиданно, догнав сзади. Я даже вскрикнул пискляво от бесцеремонного взлома моей безмятежной задумчивости:

– Что?

– Способность видеть чудесное в обыкновенном – неизменный признак мудрости, сказал мне крупный молодой человек. Широкое, улыбающееся без улыбки лицо, взъерошенная копна светло-русых волос над этим лицом.

– Простите, что? – не понял я.

– Тот, кто воодушевлен надеждой, может совершить поступки, показавшиеся невозможными человеку, который подавлен или устрашен.

– С вами всё в порядке? – я не понял, что он от меня хочет.

– Нас посещают ангелы, но мы узнаем их лишь после того, как они отлетают прочь, – хорошо заученным текстом отвечал он.

Ах, вот оно что! Миссионер-проповедник.

– Извините, я тороплюсь.

Его это совсем не расстроило:

– Если когда-нибудь, гоняясь за счастьем, вы найдете его, вы, подобно старухе, искавшей свои очки, обнаружите, что счастье было всё время у вас на кончике носа, – теперь он улыбнулся по-настоящему: широко, светло и искренне. Ну, мне так показалось.

Я отвернулся и пошёл прочь. Но он не отставал. И оказался он не каким-нибудь заурядным Свидетелем Иеговы или Адвентистом Седьмого дня. Он сыпал на меня математические формулы, законы физики, социологические выкладки… Хаотично, вроде бы бессвязно по смыслу, но гладко, как бы даже в рифму, что ли.

– Да что вам нужно-то, в конце концов! (я не перепутал знаки препинания – именно восклицательный, вопросительным тут и не пахло). Я, наверное, ударил бы этого незнакомого доставалу, но он был выше и тяжелее меня. Намного. А я (так уж получается) из того самого «робкого десятка». Не стал я его бить, да и кафе (конечно же, «Жан Жак»), где мы должны были встретиться с моим коллегой, находилось уже совсем близко: дорогу перейти.

– Пожалуйста, прошу вас: До свидания! – взмолился я.

Уличный эрудит опечалился вдруг:

– Ну, тогда, возьмите хоть это. Это моя любимая. Дарю.

Книга. Невзрачный, средненькой толщины томик, типа Чехова для школьников. «Всё-таки, миссионер, просто из странной секты какой-то» – я послушно взял книжку:

– Спасибо.

Парень смотрел на меня и голубые (блин! такие глубокие) глаза его были невероятно грустными. Я пошёл к кафе, он остался стоять на тротуаре. Я, как бы невзначай, оглянулся с другой стороны. Он всё ещё стоял на том же месте.

____________________

– Опаздываешь, – пожурил меня мой приятель.

– Да привязался там один, – я присмотрелся сквозь окно, – вон, он стоит, – кивнул в сторону улицы.

Сашка – мой, можно сказать, однокашник, лишь скользнул взглядом в сторону моего кивка:

– Педик?

– Да, вроде, нет. Книжку вот подарил, – я положил её на стол. – Он увязался за мной и всё какие-то разнокалиберные научности мне цитировал. От античных афоризмов до парадоксальных постулатов.

Сашка ухмыльнулся:

– Хотя… постой-постой, – вдруг заинтересовался он подаренной мне книгой. Сам я её разглядеть и не успел даже. Он открыл, полистал серенький томик:

– Интересненнько, никогда не видел таких глупостей. Это не энциклопедия в привычном её виде. Смотри: первыми идут страницы-закладки, многие так печатают, удобно искать по разделам: потянул за корешок – и открыл на нужном месте. А здесь фокус какой-то.

Я взял книгу, открыл закладку Биология – ну, да – всё по биологии. Вся. Вся книга от первой до последней страницы. Закрыл. Открыл Механику – биологии как не бывало, а механика – от корки до корки. Но в чём секрет-то? Обычные страницы. Где скрытый механизм?

– Смотри, – говорит Сашка. – А твой педик всё ещё там. Может, познакомишь?

– Да, не педик он, не похож.

– Ой-ёй-ёй, а ты в них хорошо разбираешься? Ладно, беру свои слова обратно. Просто первое впечатление прилипчиво. Прости, дурацкая и неудачная шутка. А поговорить было бы любопытно.

____________________

«Наверное, он свихнулся, прочитав эту книгу»

Алексей – звали парня. 21 год. Мы сидели, пили кофе (Лёша – чай) и разговаривали уже минут двадцать.

– И что, ты, действительно, знаешь всё? – подзуживал, правда без былой уверенности, Сашка.

– Нет, конечно, – Отвечал ему наш новый знакомый. – Я помню всё, что узнаю.

– Такого не бывает!

Лёша просто пожал плечами в ответ.

Мы с приятелем задорно и азартно проверяли Алексея на эрудицию. Иногда он честно отвечал: «Не знаю», но если мы знали и сообщали ему правильный ответ, он радостно улыбался:

– Теперь я этого никогда не забуду!

Чёрт! Похоже у него и правда была какая-то бесконечная во все стороны память. Например, он помнил все маршруты городского транспорта: время в пути, названия и очерёдность остановок. Да что там! Целые тома научных трудов (которые успел зачем-то прочитать) он мог цитировать наизусть, просто об этом нам говорить было скучно. Он не просто помнил, как зубрилка-пятиклашка. Он глубоко понимал и легко оперировал своими знаниями. Он пользовался своей памятью с гибкостью и лёгкостью, в разы превосходящими, чем, например я – жёстким диском на своём компьютере. Ну, вы понимаете…

Расстались мы, конечно, друзьями. И должны были встретиться снова, обменялись телефонными номерами. И Лёша всё порывался что-то сказать мне, но обстановка была не совсем подходящей. Я видел по нему: его что-то тяготит. Мне даже жалко (ей-богу) временами становилось его.

____________________

Там, в кафе я не обратил внимания, дома заметил наклейку на тыльной обложке подаренной мне книги. На белом квадрате детской рукой, но без ошибок было написано:

«Это акция bookcrossing – Отпусти Книгу на Волю. Отпустил Алексей, дата (день и время нашей встречи)»

Я валялся на диване, я не читал из неё энциклопедические статьи, я закладку за закладкой открывал и дивился невозможному.

Потом включил комп, зашёл на сайт Bookcrossing

Я подумал: книги – они как птицы, им не нужно томиться в клетках. Они и людям-то приносят радость, когда сами свободны. И этим делают свободными людей.

____________________

P.S. Увидев ссылку, наверное, подумаете: заказная статья. Честное слово нет. Писал от фантазий своих бредовых. И, вообще-то это, по задумке, должно быть только началом. А дальше – мистика с обязательной трагической развязкой, слёз побольше, крови чуть-чуть, главный герой (имею в виду от кого ведётся пересказ) непременно погибает. И лежу я весь в цветах в чистом поле, такой красивый (или просто лежу в красивом гробу), и вокруг меня храбрые воины и прекрасные девицы, и Рай надо мной, и Ад подо мной… А я, капризный, ещё лежу и выбираю: в какую бы сторону… Тьфу!

Необычная Книга должна была быть даже не просто эпизодическим персонажем, а всего лишь, инструментом, мостиком для знакомства персонажей первостепенных. Но независимо от меня, взбунтовалась и стала Главным Героем (по крайней мере, в моём понимании).

В любом случае, Игорь Иванов далеко не всегда отождествляет себя с персонажами своих выдумок.

Короче, мною задуманное, как изначально задумывалось, по сложившейся уж в моей жизни традиции не получилось. Это не страшно. Потому, что будущее – Альтернативно.

Геоностальгическое

Люди, которые всегда улыбаются – наверное, счастливые. Зачем их лечить?

Был у меня друг. У него была Привычка. Привычка – это кличка собачки. (Вот, такое предложение в стиле чка-чка-чка). Представьте себе идиотизм: мы, московские школьники, поехали в Латвию (!) на картошку. Добровольно, и даже за деньги (нам) – это «трудовой лагерь» и город Приекуле (не знаю, как псы-рыцари его своей латиницей пишут). Нам не деньги были нужны и не приекуля эта, мы хотели искупаться в Балтийском море. До этого раза не доводилось. Привычку мой друг, естественно, взял с собой.

Картошка у латышей такая же, как у нас, шпротами не попахивает. Мы её не собирали, мы её пропалывали, это было в июне-июле, поэтому нюхать я мог только ботву. А в центре поля была груда камней, большая, как у Тамерлана из рекламы. Мы с камнями не говорили, мы на них загорали и ели малину. Малина в этих камнях росла настырно и успешно, даже не понимаю, как. Я насобирал большую банку этой малины и вечером с её помощью соблазнил одноклассницу. Потому, что… Не скажу про всех латышских девушек, но приекульские – это кунсткамера и музей Тимирязева на Малой Грузинской. Тут извинюсь перед теми, кто хочет обидеться: я пишу про одно-единственное лето, и то – неполное, уверен, что сейчас всё изменилось, девушки подправились.

Кстати, в Латвию мы ехали на поезде. И надсмотрщики, простите, учителя неосмотрительно поселили нас в одном купе (да, вагон был не плацкартный) – два мальчика + две девочки. Ага. Восьмой класс и целая ночь под стук колёс. Проводница нас просила: «Только не курите в купе». В Риге в первый же день приезда сонный и бестолковый я отстал от нашей группы (смею напомнить: мобильников тогда у нас не было), сдуру сел на какой-то трамвай, кажется, «Шкода», и уехал в какое-то рижское Бутово. Гулял-бродил полдня, осматривал достопримечательности. Деньги у меня были, их не нужно было много и, тем более, разных в Советском Союзе. Я купил молоко и мёд в сотах, когда проголодался. И мороженое у них очень вкусное, сейчас в Москве в похожей упаковке – «Деловая колбаса», но по вкусу намного хуже.

Пешком я, может быть, обошёл пол Риги. У Рижского залива повстречал утопленницу. Ну, в смысле, женщина молодая, но от воды некрасивая и раздутая, лежала на мокрых холодных ступенях, а вокруг копошились менты. По возрасту меня нельзя было привлечь понятым, и я не хотел смотреть ей в лицо, наша встреча была недолгой. Есть какая-то, на мой взгляд, извращенческая примета: мол, покойник – на удачу. Но мне повезло, наверное. На вокзале весь этот день меня ждала Нина Петровна, наша зоологичка. Я и прибрёл к вокзалу, грустно хотел уже ехать в Москву. Тогда я и постиг сакральный смысл тезиса, давно сформулированного у меня в голове: Героями не рождаются, героями умирают. Когда я вышел к своим. И потому, как живой – вместо героя звезды я получил пизды. От Нины Петровны (не поймите превратно).

Да, о той Привычке… Привычка, наверное, утонула, или мы её потеряли. Последнее нам принять было легче, хотя и тоже скорбно, живой, пусть и на чужбине, она легче носилась в наших сердцах. Море, где мы купались, на вид обычное, а дно – как стиральная доска, волнистый песок, и, блядь! похоже, до самой Швеции – по колено глубина, особо не поплаваешь. Но Привычке хватило. Это был небольшой такой той-терьерчик, путешествующий за пазухой хозяина и нужду справляющий на газетку. Не он, она.

Кино в местном ДК прикольное было: не помню, какой фильм, русский, дублированный на латышский и с русскими субтитрами. Неудобненько: читать многословные диалоги и одновременно следить за «картинкой». Кино было неинтересное.

Пиво у латышей тошнотворное, а молоко (здесь я латышских коров имею в виду) очень вкусное. Я зашёл в магазин, «мини маркет» по-ихнему, а на мой взгляд – сельпо общесоюзное. Кассирша мне притворно-приветливо на ломаном русском: «Здравствуйте!». Я, дурак, вместо «Sveiki», как меня учили, теми же кирилло-мефодиевскими буквами и в то же место: «Здрасссьте!». Взглянув в мои искрящиеся славянской наивностью глаза, она отворотила своё нордическое рыло. Не, реально, свой немногочисленный товар мне пришлось оставить на кассе, отказалась обслуживать, сука. А вы говорите: «русский фашизм» …

Вы не подумайте ничего плохого, я ж не знал тогда, что очень скоро «Белые колготки» снайперскими подстилками ринутся в Приднестровье, потом в Абхазию и Чечню. Та кассирша была нормальная, такая, молодая девушка. Мне так казалось. «Когда кажется, креститься надо». Но: … они крестятся в другую сторону.

P.S. Я вот о друге всё «был», да «был», в каком-то прошедшем времени. Вы думаете, мы перестали быть друзьями? Нет, он просто умер.

Подсолнуховый Рай

Из летописей Лихославля

Год 6605 от Сотворения Мира, август. На Лосином ручье, у Бородатой горы вот-вот встретятся две рати. Зареченская дружина, мощь и сила Светлого Князя Никиты, и небольшое войско, можно сказать, банда лихославльских ополченцев. Угрюмо взирали вои издалека друг на друга. Сеча! Опять напьётся земля русской кровушки, да покатятся по ней буйные головы. Тошно было витязям доблестным от такой перспективы, щемило сердца славянские. Ведь одного роду-племени супротивники, а поди ж, разберись, на чьей стороне правда.

Воли хотел Лихославль, как испокон веков жили независимо, по суду и решениям Совета Старейшин. Земли-то, её вон сколько, на всех хватит, а под княжескую руку идти – так скольких дармоедов на свою шею посадить придётся: министров лжемудрых да губернаторов говорливых.

Но уж больно чесалось князю Никите установить свою власть над Лихославлем и создать Великое Зареченское Княжество. Дабы крепить и славить земли русские. Чтобы лад и порядок был по всему краю Озёрному, процветала Святая Русь в покое и мире, в трудах праведных. Чтоб достойный отпор дать могла гостям непрошеным: участились набеги в последнее время с северо-запада дикого; а тут со своими, единокровными общего языка найти не получается.