Полная версия
О книгоедстве
И в том, как оно именно затем уж случилось, есть и доля вины гения Чехова, поскольку это именно плоды его культурного наследия Россия и пожинала в течение всех тех 74 лет.
Чехов, «Дама с собачкой»:
«А давеча вы были правы: осетрина-то с душком! Эти слова, такие обычные, почему-то вдруг возмутили Гурова, показались ему унизительными, нечистыми. Какие дикие нравы, какие лица! Что за бестолковые ночи, какие неинтересные, незаметные дни! Неистовая игра в карты, обжорство, пьянство, постоянные разговоры все об одном. Ненужные дела и разговоры все об одном охватывают на свою долю лучшую часть времени, лучшие силы, и в конце концов остается какая-то куцая, бескрылая жизнь, какая-то чепуха, и уйти и бежать нельзя, точно сидишь в сумасшедшем доме или в арестантских ротах»!
75
Да и Федор Михайлович Достоевский, тоже ведь жизнью и близко уж вовсе-то невеселою жил со всеми теми его эпилептическими припадками, а потому и не мог он хоть как-либо более чем достоверно разглядеть весь окружающий его мир, в тех самых и впрямь истинно разумных и до конца естественных рамках.
И вот как есть, на редкость живописующее Достоевский описывает состояние человека после эпилептического припадка, а между данными припадками он и сам, как известно, до чего немало же лет донельзя тяжко страдал…
А именно буквально почти все те довольно долгие годы всего своего и без того весьма как-никак совсем так нелегкого творческого пути.
Достоевский, «Униженные и оскорбленные»:
«Очнувшись от припадка, она, вероятно, долго не могла прийти в себя. В это время действительность смешивается с бредом, и ей, верно, вообразилось что-нибудь ужасное…».
Не знаем мы да и никогда теперь уж вовсе того не узнаем, чего это именно могло вообразиться бедной девушке (сроки сдачи романа автора во всем поджимали), но самому Достоевскому явственно вообразились все те бессмертно верные принципы захвата и удержания российского общества в рамках чудовищной, доселе нигде и никогда невиданной диктатуры.
76
И именно этак оно на деле и вышло под властью и впрямь-то сколь безмозгло и кроваво разом уж оседлавших светлые мечты о буквально-то как есть именно что всеобщем благе кровожадных вампиров большевиков.
Эти всемогущие гробокопатели более вот всего разве что только и жаждали явственно беспрестанного пролития людской крови и ничегонеделания на той донельзя острой вершине всей-то абсолютной своей безгрешности, а также и до самой земли по ветру стелющегося сущего преклонения за ту даже и в мечтах ими никак не дарованную…
Зато весьма искрометно и исключительно так вдохновляюще, совсем уж чисто вовсе несказанно светлую жизнь.
Причем Достоевский создал некие внешние декорации, а кое-кому иному разве что только-то и оставалось, так это статно и неспешно выйти на сцену, да и начать весь тот до чего немыслимо грандиозный спектакль под довольно броским названием «построение коммунизма» в одной той на безмерно великие муки отныне обреченной стране.
И вот он тому самый явный пример из тех самых его весьма же выпукло совсем уж наглядных «Бесов»:
«На первый план выступали Петр Степанович, тайное общество, организация, сеть. На вопрос: для чего было сделано столько убийств, скандалов и мерзостей? он с горячею торопливостью ответил, что "для систематического потрясения основ, для систематического разложения общества и всех начал; для того, чтобы всех обескуражить и изо всего сделать кашу, и расшатавшееся таким образом общество, болезненное и раскисшее, циническое и неверующее, но с бесконечною жаждой какой-нибудь руководящей мысли и самосохранения – вдруг взять в свои руки, подняв знамя бунта и опираясь на целую сеть пятерок, тем временем действовавших, вербовавших и изыскивавших практически все приемы и все слабые места, за которые можно ухватиться».
77
Один, как и понятно, он в поле не воин, да только кто это вообще уж про то сказал, что Достоевский был тогда в поле совершенно один?
Несколько позднее другой классик Антон Палыч Чехов, медленно отхаркивая кровью свои легкие, собственно, в связи с тем и утратил всякую веру в Господа Бога, принялся разнузданно и бессмысленно разглагольствовать о некоем всеобщем полезном труде, что всех нас вскоре и выведет на тот единственно верный и, безусловно, на редкость правильный путь.
Ясное дело, что ему, до тех самых дней как-никак вполне уж более-менее здоровому человеку, вдруг сколь однозначно до чего явно тогда понадобилась весьма существенная помощь со стороны окружающих его людей, а он это со всею очевидностью сразу и впрямь никак невзлюбил.
Да только причем это тут все то население его страны, а тем паче еще и все прогрессивное человечество эдак ведь тоже разом в придачу?
Его мозг, отравленный расхолаживающим действием туберкулеза, безусловно, продолжил все также всемогуще верно творить.
Однако все, то довольно позднее его творчество вполне однозначно тогда оказалось и близко уж вовсе совсем явно не тем, чем были некогда ранее так и проникнутые светом, теплом и иронией произведения, которые его великий ум создавал некогда доселе ведь прежде.
Нет, теперь это было нечто, хотя и тоже всецело незаурядное, однако совсем же изрядно при всем том довольно-таки отчаянно заунывное, и пусть те поздние произведения Чехова по-прежнему были наделены искрой гениальности, но в точности таковы они были, в том числе и по всему своему непомерно расхолаживающему действию.
Психика читателей сколь безудержно в те ныне и впрямь до чего на редкость отдаленные времена весьма ведь нещадно тогда подвергалась массированной атаке совершенно уж отчаянно несносного чеховского нигилизма.
78
И это именно доктор Чехов, при помощи и впрямь до чего необычайно гениальных своих пьес, собственно, и создал довольно действенное психологическое давление на всю ту до чего безнадежно хрупкую, да и совсем до чего отчаянно ранимую, а также и более чем легко подающуюся всяческому стороннему влиянию душу русского человека.
И вот он тот, безусловно, так на редкость донельзя же яркий пример тех самых и впрямь до чего еще поздних его просоциалистических воззрений.
Чехов, «Три сестры»:
«Милый Иван Романыч, я знаю все. Человек должен трудиться, работать в поте лица, кто бы он ни был, и в этом одном заключается смысл и цель его жизни, его счастье, его восторги. Как хорошо быть рабочим, который встает чуть свет и бьет на улице камни, или пастухом, или учителем, который учит детей, или машинистом на железной дороге… Боже мой, не то что человеком, лучше быть волом, лучше быть простою лошадью, только бы работать, чем молодой женщиной, которая встает в двенадцать часов дня, потом пьет в постели кофе, потом два часа одевается… о, как это ужасно! В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне захотелось работать».
И вроде бы все тут фактически, несомненно, до чего и впрямь незыблемо полностью же житейски верно.
Да, может, то и было бы, собственно, как раз ведь именно так, кабы, конечно, не все, то сколь еще довольно-таки крайне неприглядно и бурно вскоре уж разом затем последовавшее.
«Тоска по труду, о боже мой, как она мне понятна! Я не работал ни разу в жизни. Родился я в Петербурге, холодном и праздном, в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот. Помню, когда я приезжал домой из корпуса, то лакей стаскивал с меня сапоги, я капризничал в это время, а моя мать смотрела на меня с благоговением и удивлялась, когда другие на меня смотрели иначе. Меня оберегали от труда. Только едва ли удалось оберечь, едва ли!
Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая, сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку. Я буду работать, а через какие-нибудь 25—30 лет работать будет уже каждый человек. Каждый!»
79
И вот уж чем всех нас до чего бескомпромиссно и впрямь-то никак не обделила Советская власть, как есть и заключалось в том необъятном объеме работы, причем всего того непосильного труда было столько, что и десяти волам было бы его никак не осилить, не то, что какому-либо одному отдельно взятому человеку.
И как тот самый наиболее жуткий образец преображения прежних реалий в нечто исключительно новое вполне толково и достоверно уж явно ведь может быть приведена никак недостойная нынешних техногенных времен 20 века донельзя скверная добыча золота в условиях вечной мерзлоты!
В принципе, советская система добычи всем общеизвестна, по 18 часов с мотыгами тысячи и тысячи зеков ковыряли промерзший грунт, который был тверже и крепче любого цемента.
А между тем вполне вот было возможно разом поднять вверх целый пласт веками промерзшей земли при помощи нескольких десятков килограммов во вполне правильных местах заранее строго же по науке заложенного динамита.
Причем действуя по уму, сначала следовало сделать довольно маленькие лунки и в них заложить совсем же никак небольшое число динамита, ну а потом…
Так нет, вместо этого – пара тысяч политических заключенных с весьма коротким перерывом на сон целый месяц надрывались над тем, что столь же успешно могли бы за недолгие 8 дней довольно неспешно осилить пятеро сильных и сытых рабочих во главе с одним грамотным инженером.
Причем среди этих «политических» вполне явно хватало, в том числе и таких технарей, что и вправду могли бы максимально во всем облегчить и обезопасить физический труд.
Однако их светлые головы в черных мыслях большевиков, ни в какой тот еще существенный расчет отныне и аксиомно уж никак совсем не брались.
80
Нам показали в «Списке Шнеллера», как нацист убивает еврейку-инженера…
Да только вот он в чем тот донельзя каверзный вопрос, когда – это именно нам точно также покажут, как сытый, упивающийся всем своим полновластием большевик насилует русскую балерину или убивает инженера, который попытался с ним умничать, городя чего не попадя о вполне, как пить как-никак, а действительно возможном обвале в шахте?
И тот сущий невежда на те самые со всею той до чего невообразимо безнадежной тоской в голосе кем-либо сколь вкрадчиво и настойчиво именно что совсем через силу произносимые… и впрямь-то всячески так и молящие о понимании слова…
…до чего запросто мог отреагировать примерно следующим образом:
– «Люди, говоришь, погибнут, но так ведь оно будет именно разом уж только и лучше.
На несколько врагов народа сходу тогда разом меньше станет, ну а ты подлая каркающая тварь, прямо-таки сейчас, не сходя с этого места у меня вот загнешься».
И это именно потому, что всею своей мелкой душонкой был он истинный враг всему тому вполне конкретно разумному и был он, кстати, на свою службу призван как раз-таки ради того, дабы чисто инстинктивно его подавлять, и это отчасти как раз благодаря пьесам Чехова и обрела полную силу данная тараканья рать.
А если кто в конечном итоге и стал тогда ломовой лошадью, так то и был тот самый простой работящий человек, а лентяи при этом вовсе никак не перевелись, их даже весьма значительно поболее в то время, собственно, стало!
81
И, конечно, все тут дело было не в одних только разве что донельзя разбитных пьесах гениального Чехова, поскольку вполне ведь в те времена как-никак, а на деле хватало и совсем так иных, никак не менее первостепенных и наиважнейших факторов, неистово формирующих все те до чего истинно новые радикально либеральные реалии.
Да может, и впрямь всего того творчества великих титанов российской литературы было бы и близко так еще недостаточно, чтобы всецело вот, оказалось до чего на редкость реальной возможность уж до чего бестрепетно обрушить лавину интернациональной дикости на головы всей той совсем бесталанно и безответственно власть предержащей когорты?
Однако донельзя непреложной истиной так и останется, собственно, то, что все те три классика общемировой литературы почти без тени сомнения более чем возможно и впрямь смогли помешать появиться на свет Божий другим, не менее чем они (а может, и поболее), великим классикам разве что некогда затем грядущего и последующего века.
82
И вот люди (чьи имена по большей части остались полностью безызвестными) были начисто стерты с лица земли большевиками, то есть именно тем бравым племенем пламенных демагогов, коему, может оно еще статься, без Достоевского, Чехова и Льва Толстого, да и сколь незабвенного Горького власть в руки, может быть, и не далась.
Именно эти жалкие людишки и опоили свой народ зельем невообразимо неописуемой лютости, а как раз потому он затем и загорелся самым неустрашимым энтузиазмом по достижению абсолютно несбыточных мечтаний, которые были и близко никак неосуществимы без коренной перемены буквально всех психологических установок до чего повседневно движущих мысли и чувства среднего обывателя.
Причем вполне успешно осуществить нечто подобное если и было некогда на деле, возможно, то только лишь в течение довольно-таки долгой и весьма продолжительной смены совсем ведь беспрестанно раз за разом почти уж неприметно и безвольно сменяющихся поколений.
Ну а также для вполне настоящего успеха на данном поприще еще и следует всецело действовать сугубо взвешенно, рассудительно и поэтапно, а не нестись неизвестно куда галопом, сея при всем том один лишь невероятный хаос вместо всего того как есть походя и наспех пафосно всем нам наобещанного благоденствия.
Ну, а коль скоро все и вся кое-кому явно понадобилось делать полностью аврально и вовсе-то как есть исключительно вот незамедлительно, то тут, как и понятно, безо всей той самой же отъявленной патоки лжи и кровавых интриг было и близко никак попросту не обойтись.
И кое-кто до чего, безусловно, совсем ведь теоретически верно до самого конца полностью выверил все те наиболее наглядные постулаты той самой разве что лишь только грядущей несветлой жизни со всею же восторженной лаской чертовски нежно и радостно обнимаемых партией масс.
83
Причем эдаким учителем мерзких политических смутьянов было сколь еще вполне доступно разом уж стать, в том числе и отчаянно противопоставляя их мыслям и чувствам все свои жизненные принципы и приоритеты, как, кстати, и громогласно предупреждая общество обо всей только лишь грядущей весьма этак серьезной их потенциальной опасности.
И вот чего по этому поводу пишет историк Радзинский в своей книге «Господи… спаси и усмири Россию. Николай II: жизнь и смерть».
Из письма Л. Шмидт (Владивосток):
«В журнале "30 дней" (№ 1, 1934 год) Бонч-Бруевич вспоминает слова молодого Ленина, который восторгался удачным ответом революционера Нечаева – главного героя "Бесов" Достоевского…
На вопрос: "Кого надо уничтожить из царствующего дома?" – Нечаев дал точный ответ: "Всю Большую Ектению" (молитва за царствующий дом – с перечислением всех его членов. – Авт.).
"Да, весь дом Романовых, ведь это же просто до гениальности!" – восторгался Нечаевым Ленин.
"Титан революции", "один из пламенных революционеров" – называл его Ильич».
84
И как оно было вполне уж всерьез доселе сказано выше, довольно-таки весьма затруднительно переоценить выведенную Достоевским формулу грядущего правления российским государством, поскольку он столь во многом более чем явственно предвосхитил – все то, к чему еще надобно будет затем стремиться всем тем разве что некогда и впрямь-то последующим, грядущим его поработителям.
Причем, конечно, скорее всего, он только-то и всего, что попросту захотел загодя так предупредить общество о той сколь и впрямь издали надвигающейся грозной опасности, однако сам он при всем том был всецело, как есть одержим бесом, несомненно, более чем отчетливо диктовавшим ему именно свои правила написания романа о бесах.
Да и вообще у буквально всех тех, кто скликает людей, грозя им грядущим концом, есть полномочия как от Бога, да так и от Сатаны.
Да и его собственная личность тоже вполне естественно как есть, всячески явно накладывает на редкость неизгладимый след на все те, так и изрекаемые неким грозным оракулом грядущего так уж и звенящие затем во многих ушах страстные пророчества о той самой немыслимо скорой и никак и близко неминуемой погибели.
Достоевский беспрестанно играл в войну с тенями, и в этой игре он вполне неизбежно все время менялся ролями: то он был Фаустом, то Мефистофелем.
Ну, а самым доподлинным пророком от имени добра и света он ведь, пожалуй, наверное уж смог бы действительно стать, да только вовсе-то он никак того явно не захотел, смолоду еще увлекшись всяческими идеалистическими воззрениями.
Причем – это как раз-таки из-за них люди некогда с позором и были изгнаны из рая, так сказать, за и близко никак несанкционированное Господом Богом «мичуринство» в весьма и весьма вот донельзя ответственных вопросах добра и зла.
Ибо так уж оно, по меньшей мере, по нашим (автора) о том более чем как есть совсем до конца вполне укоренившимся представлениям.
85
Достоевский, безудержно и безрассудно рвался в бой с нечистой силой, яростно при всем том, всячески провозглашая именно ее нечестивые лозунги, да еще и полуосмысленно размахивая как раз-таки ее аляповатыми стягами, сколь ведь, однако блаженно при всем том, пребывая в мире сладких дрем и беспечных надежд.
И до чего только безумно яростно он враз вот и попытался, и впрямь разом ниспровергнуть всю ту нечисть обратно в ад, из которого та весьма же неожиданно и впрямь вдруг соизволила же изойти.
Эдвард Радзинский в своей книге «Александр II – Жизнь, любовь, смерть» пишет нечто довольно сходное с собственными мыслями автора на данный счет:
«И потому Достоевский взял эпиграфом к роману евангельскую притчу о бесах, по велению Иисуса покинувших человека и вселившихся в свиней.
И Достоевский пишет в письме к поэту Майкову, бесы вышли из русского человека и вошли в стадо свиней, то есть в Нечаевых Серно-Соловьевичей и прочее, те потонули или потонут, наверное, а исцелившийся человек, из которого вышли бесы, сидит у ног Иисуса, так и должно было быть, но так не будет. Ошибся великий пророк. В дальнейшем все случится с точностью до наоборот, как он предсказал в романе, но не в эпиграфе.
Вся будущая история будущего революционного движения будет прорастать Нечаевщиной, ибо Нечаев оставил главное наследство.
И вскоре нечаевщина начнет завоевывать русскую молодежь. Пройдет всего несколько лет, и негодовавшие читатели бесов увидят воочию русский террор, рожденный чистейшим сердцем. Бесу Нечаеву будет принадлежать грядущий двадцатый век в России, и победа большевизма станет его победой. В большевистской России люди с ужасом будут читать "Бесов", и монолог Петра Верховенского, то бишь Нечаева, об обществе, которое он создаст после революции.
"Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить… Все рабы и в рабстве равны… первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень науки, талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей… Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами… их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями…»
И призыв главного теоретика большевиков Бухарина об организованном понижении культуры… и высылка знаменитых философов… и равенство в рабстве… и всеобщие доносы… все случилось. Большевики усердно претворяли в жизнь роман Достоевского. И в советской России в 1920-х годах родится анекдот. Большевики поставили памятник Достоевскому, и на пьедестале кто-то написал "Федору Достоевскому от благодарных бесов"».
86
И уж буквально всему, между прочим, вполне еще возможно будет сыскать весьма этак более чем явственные истоки в этом-то на веки вечные бессмертном романе: вот он тому лишь один безыскусно яркий пример.
Достоевский «Бесы».
«– Я говорил шепотом и в углу, ему на ухо, как могли вы узнать? – сообразил вдруг Толкаченко. – Я там сидел под столом. Не беспокойтесь, господа, я все ваши шаги знаю.
Вы ехидно улыбаетесь, господин Липутин? А я знаю, например, что вы четвертого дня исщипали вашу супругу, в полночь, в вашей спальне, ложась спать. Липутин разинул рот и побледнел. (Потом стало известно, что он о подвиге Липутина узнал от Агафьи, Липутинской служанки, которой с самого начала платил деньги за шпионство, о чем только после разъяснилось)».
Чего-то автору все – это уж очень даже (своими методами) весьма ведь крайне так совсем неприхотливо более чем явственно напоминает, ах да – всезнающие око, ухо, да и собачий нюх всесильного КГБ.
Тоже, небось, большевики у гениального писателя о великом негласном надзоре как есть (до того, как его и вправду до чего полноценно затем создать) все это именно загодя более чем внимательно и вдумчиво вычитали?!
Да и почему бы коммунистам было как-никак не оказаться вполне уж искренне благодарными великому Федору Достоевскому, когда тот сколь доходчиво и внятно фактически до конца и истинно полностью наглядно же конкретизировал все главные тезисы их политически чрезвычайно бесовского правления, всячески их более чем железобетонно и верно заранее обосновав?
87
Им всего-то, что тогда только и оставалось, так это разве что вовсе уж неспешно отбросить все, то полностью абсурдное и нежизнеспособное, и вот оно, значит, само полностью ведь разом и выложено, словно на блюдечке!
А впрочем, кто-нибудь обязательно выскажется именно как раз-таки в том самом, собственно, смысле, что в случае если бы не страшные катаклизмы достаточно так временно изменившие лицо всего этого мира, то российская история могла бы пойти по тому вовсе-то другому вполне накатанному руслу.
И попросту сами те донельзя злосчастные обстоятельства неудачно и нелепо чисто вот в единую цепочку тогда разом сложились…
Ну а если бы приобрело тогдашнее развитие событий несколько вовсе иной, куда разве что поболее позитивный характер, и все, конечно, пошло бы, ясное дело, совсем как по маслу…
Да только тот безо всякой тени сомнения гениальный стратег Наполеон, приводит в своих мемуарах до чего еще уж примечательную восточную поговорку.
«Как и положено во времена великих событий, сильного зарежут, слабого удавят, а ничтожество сделают своим предводителем", – эту пословицу я услышал в Египте».
А как то вообще могло быть иначе?
Ведь весь этот бренный мир именно что повсюду как есть, более чем злосчастно руководим одними лишь бесами титанических и до чего на редкость отчаянно хищнических амбиций.
Ну а для всех тех хоть чего-либо стоящих и сколь вполне этак естественных логических построений места при этом именно что, никак вовсе не остается.
А потому, как тут ни трудись, до чего весьма пространно указывая перстом в некое светлое грядущее, а все равно его там и близко совершенно уж нет.
Раз добраться до него будет возможно одним лишь тем невозмутимо медленным и крайне ведь осторожным шагом, неизменно при этом, смотря, куда именно ступаешь ногами.
Ну, а толкаясь и теснясь всею той безлико серой толпой, можно будет попасть только в то самое до чего совсем нелепое некуда, а оттуда уж точно никому не будет никакого возврата.
Причем первоначальный импульс был дан людской массе отнюдь не большевиками, а безмерно по поводу и без повода крайне кипятившейся левой интеллигенцией.
А как раз именно потому революционная толпа и была
всяческими шальными эмоциями и впрямь-таки раскалена, как есть фактически уж до безумия.
И еще раз надо бы то до чего жирно подчеркнуть ничто подобное вовсе вот никак не могло бы произойти только лишь совсем невзначай само по себе.
88
И это как раз в объятия к революционерам и толкает людей сладкоречивая литературная братия, зачастую вся и впрямь сплошь состоящая из всяческого до чего безродного рода бородатых мыслителей.
Ну, а также среди тех, кто пламенно дышит воздухом всяких изящных искусств до чего немало и всяческих крайне безответственных благожелателей всего рода людского, на редкость беспардонно и вальяжно вещающих о великом рае изумительно сказочных грядущих благ.
То есть, речь тут будто бы идет как раз-таки, собственно, именно о том грядущем достоянии, что уж сколь вскоре обязательно как-никак вполне вот разом и станет всецело общедоступным после до чего истинно до чего неминуемого грядущего свержения всему тому простому народу отчаянно ведь люто ненавистной тирании.
Да только те самые простые обыватели никак ничего почти и не думают, о том самом политическом строе, при котором они живут и хлеб жуют, и до чего часто во время своего существования он для них и светел и свят и полностью во всем всегда справедлив.
Причем точно так оно даже и тогда когда он совсем уж вовсе явно никак неправ.
И прежде всего, их можно ведь резко подхлестнуть к подобным мыслям при помощи всяческих воззваний и произведений искусства.
