Полная версия
О книгоедстве
Ну, а кроме того он всецело вобрал в себя великую веру в торжество царя природы над всеми теми прочими ее подданными, а потому, в конечном итоге и стали подобные ему «сверхчеловеки» теми самыми акулами, что и вправду были на деле способны на время пожрать собой солнце.
И ведь всему этому мы как-никак, а непременно обязаны разве что именно тем до чего неимоверно толстенным фолиантам по ядерной физике.
И это как раз благодаря так и затаившимся в них великим знаниям всю эту нашу жизнь, современная нам наука может и впрямь оказаться способна именно до того делово и умело весьма безнадежно слепо улучшить, что вовсе никто тогда, кроме самых примитивных бактерий, далее существовать попросту явно никак не сможет.
Но то пока дело более чем совсем неопределенного и отдаленного грядущего…
И не дай только Бог, чтобы оно и впрямь-таки наступило, разом уж развеяв всякий наш прах в ядерную пыль.
И ведь книги они база не для одного духовного и технического прогресса, но и яд мудрости способный сгубить все живое на этой Земле
Причем буквально все, что ныне происходит в этом мире в той или иной степени самая прямая заслуга необычайно различных и разнообразных книг.
Они порою имеют на современного мыслящего человека именно то совершенно так полностью вездесущее магическое влияние…
Хотя в целом вовсе не только книги как есть, более чем непременно вполне очерчивают собой весь тот светлый образ нашей сегодняшней духовной жизни.
Ну, а то и впрямь вполне неизменное умение книг исключительно уж глубокомысленно создавать чрезвычайно ведь удобную среду обитания для всех тех, кто в целях личного своего уюта явно вот всецело отгородился от всего этого невероятно большого мира…
А это, между тем, никак не лучшая и праведная стезя для думы думающих и сколь глубоко и остро чувствующих все же явное несовершенство мира, несомненно, так как есть истинно благородных людей.
63
Но этакие интеллектуалы и впрямь стали всячески идеализировать мнимую литературную жизнь, по мере сил заменив ею все то крайне неприглядное и простое чисто вот как оно есть на редкость уж житейское прозябание…
А между тем все, то исключительно так немыслимо разнообразное искусство было создано именно, дабы всячески услаждать наши возвышенные чувства, а тем, значит, во всем еще затем поспособствовать нашему всеобщему духовному развитию, как и всегдашнему и всевозможному творческому обогащению.
А это стало вполне возможным разве что лишь благодаря самому еще разноликому сочетанию сколь многогранных и безгранично прекрасных его видов не столь и редко, что вовсе и близко при этом никак не нуждающихся в построчном переводе с языка на язык.
Как, например, скульптура, архитектура, музыка, живопись, опера, балет, фигурное катание.
Великий писатель Иван Ефремов в своем романе «Час Быка» указывает на все то многообразие мира фантазии, а не только разве что лишь именно той его части, что подчас и впрямь уводит человека в совершенно иной мир, буквально вырывая его из лап всяческой той до чего заклятой повседневности.
«На Земле очень любили скульптуры и всегда ставили их на открытых и уединенных местах.
Там человек находил опору своей мечте еще в те времена, когда суета ненужных дел и теснота жизни мешали людям подниматься над повседневностью. Величайшее могущество фантазии!
В голоде, холоде, терроре она создавала образы прекрасных людей, будь то скульптура, рисунки, книги, музыка, песни, вбирала в себя широту и грусть степи или моря.
Все вместе они преодолевали инферно, строя первую ступень подъема.
За ней последовала вторая ступень – совершенствование самого человека, и третья – преображение жизни общества. Так создались три первые великие ступени восхождения, и всем им основой послужила фантазия».
Однако фантазия авторов, излишне порою никак и близко вовсе непримиримых со всею той бескрыло окружающей их серой обыденностью, иногда всенепременно заходит слишком-то явно чересчур далеко.
Они создают образы вычурные и от них так, и веет искусственностью крепко-накрепко связанную с до чего острым желанием автора передать идею, а не отобразить на грубом холсте прозы какую-либо яркую и весьма колоритную личность.
Причем некоторые авторы, в особенности преуспевают в этаком сотворении не людей, а их образов с ними до чего отдалено если и соприкасаемых, то только в виде совсем бестелесного духа, но никак не живой и вполне естественной плоти.
Но вот чего это вполне еще нужно для того изящного так и сверкающего всеми цветами радуги глянца, коий такие авторы более чем своенравно нахлобучивают на всю эту нашу донельзя обыденно невзрачную и наискучнейшую жизнь?
64
А этим они разве что всячески засоряют милые, однако чересчур наивные души своих читателей и почитателей, безусловно, принимающих все отображенное на бумаге за некую чистую монету.
Да и попросту совсем уж нисколько не понимающих всего того, что ко всякой той высокой духовности обязательно так неизменно примешивается туповатая фальшь мелкой части души всех тех вовсе никак не безгрешных духовных гигантов…
Тот же великий Виктор Гюго, чьими душистыми фразами автор этих строк, глубочайше искренне некогда упивался, будучи еще ребенком…
Чего это именно он порою несет в своей наиболее наилучшей трилогии «Отверженные»?
«И напротив, донести на себя, спасти этого человека, ставшего жертвой роковой ошибки, вновь принять свое имя, выполнить свой долг и превратиться вновь в каторжника Жана Вальжана – вот это действительно значит завершить свое обновление и навсегда закрыть перед собой двери ада, из которого он вышел. Попав туда физически, он выйдет оттуда морально».
Сам Виктор Гюго ни голода, ни холода точно не знал, а потому и призывал он именно к той сладкоречиво хваткой морали и в точности таковым исключительно абстрактным принципам, делая при этом из живого человека безукоризненно четкий чертеж праведности и вездесущей благостности.
Ну, а это очень еще и вправду затем поспособствовало черно-белому восприятию жизни именно теми остро ревностными почитателями его сколь, безусловно, в самом истинно же безграничном смысле грандиозного таланта.
65
А между тем надо бы, кстати, никак не беспочвенно и до чего откровенно разом еще жгуче заметить, что коль скоро автору внемлют, словно гласу с небес, буквально-то ни в чем его не критикуя, то именно как раз эдаким путем, до чего безмерно и обожествляется сам образ всей его творческой мысли.
А раз он у нас всецело попросту никак этак непогрешим, то потому и не может он, в сущности, хоть сколько-то вообще уж где-либо ошибаться.
Причем, ясное дело, что ничего хорошего никак нельзя будет затем еще ожидать от всех тех созданных его гениальным сознанием прямоугольных штампов крайне вот широкого общественного поведения.
Всякие другие формы возвышенного искусства грешат им, куда только значительно менее.
Хотя, впрочем, и им тоже свойственно некоторое до чего явное и донельзя ведь более чем неотъемлемое отстранение от той самой вовсе и впрямь невообразимо скверной, пасторальной обыденности, да и всех тех ее наиболее суетливо въедливых черт.
Но это как раз именно литература до чего во многом всячески до чего еще довольно ответственно явно так поспособствует самому уж постепенному вытеснению мира реальности целым сонмом сладких и очаровательных грез.
Поскольку, кроме возвышенного парения над всем миром плоти и будничного серого существования, почти всегда до чего неизменно верного, порою при чтении возникает еще и сумятица из-за неистово чувственного восприятия сердцем мыслей тех или иных творцов современности, как и классиков на данный момент весьма стародавних времен.
66
А между тем довольно многие большие и великие писатели люди никак и близко неоднозначные, а их творения подчас грешат половинчатой правдой, а потому их мнения и мысли никак не могут быть приняты на вооружение даже и безо всякого намека на какое-либо вполне этак конкретное обдумывание всей их этической сути.
То есть надо бы умело отделять главные истинно полные света идеи от тех черных мыслей, которые где-то вот тоже бредут по закоулкам большого ума и души, то и дело более чем прозрачно и остро давая о себе вполне уж действительно знать.
И если и вправду всецело исхитриться вполне до конца сколь полноценно суметь как есть еще углядеть весь тот спектр радуги внутри какой-либо книги, то это как раз именно тогда и мир после всего того прочитанного вполне ведь окажется более-менее относительно понятен и вовсе не столь однозначно же действительно прост.
Причем радостно наслаждаясь всеми теми возвышенными струнами высокой духовности, всякому уж должно быть до чего как есть на редкость совсем безразлично, а каковой это вообще была некогда личная жизнь, да и сами взгляды на нее тех самых выдающихся гениев, коими, к примеру, были все те же Чайковский и Вагнер.
Поскольку музыка, созданная их величавым воображением, даже если в ней и присутствуют некие слова, почти так всегда небесно чиста от всякого быта их, ясное дело, далеко не всегда до чего еще весьма праведной жизни.
А между тем и все прочие корифеи высокого искусства, точно такие люди, как и мы все, а вовсе не греческие боги, совершенно же внезапно соизволившие снизойти в этот наш мир с некой белоснежной вершины Олимпа.
Вполне возможно, что их гениальные произведения и впрямь проникают в нашу вселенную из некого иного бытия, откуда-то свыше, да только при этом они зачастую всячески преломляются в душах людей, никак не вкушавших во всей полноте от тех предельно простых и светлых радостей всякой обыденной жизни.
Раз до чего милые для всех нас довольно мелкие события всеобщего нашего бытия для гениев были разве что досадным отвлечением от того главного в их большом и подчас не очень-то доподлинно светлом житейском существовании.
Ведь для виртуозов вполне настоящего, так и вздымающего вверх творчества всякая серая обыденность явно уж мало чего сама по себе действительно значила.
Дух ярчайшего сотворения и впрямь искрящегося своим собственным светом сколь весьма и весьма многозначительно нового в искусстве был для них гораздо во всем несоизмеримо важнее. Да и еще они подчас на редкость резче воспринимали все, то в той или иной степени никак и близко вовсе неправое, что происходило у них на глазах или доходило до них в виде слухов и разного рода известий.
И им до чего больно било по ушным перепонкам и резало глаза все то, что так или иначе случалось с другими людьми, а уж то, что случалось с ними, самими подчас вообще разом кромсало им сердце на мелкие куски.
И да вовсе нередко истинные мастера великого таланта терпели всевозможные лишения и муки голода, а кроме того еще и зверское посрамление всего своего высокого творческого потенциала.
И сколь часто оно и впрямь ведь бывало, что до чего еще на редкость въедливо и немилосердно их донельзя басовито бесноватые современники вполне всерьез и со всей основательностью явно старались под самый-то корень разом подрезать их духовные крылья…
67
А между тем нравственные страдания душ великих духовных гигантов буквально ни в чем несоразмерны с мелкими и обыденными переживаниями всех прочих, смертных, после которых ничего вот хорошего, кроме грехов и потомства, на этой земле ранее не оставалось, да и впредь нисколько уж никогда совсем не останется.
Обыкновенные обыватели они всего-то лишь потребители им никак не дано родить новое слово или создать из ничего красоту, а потому они всегда значительно больше разве что только и видели одну лишь свою наполненную едой тарелку, а не лепнину на стенах домов, даже коли им доводилось жить в таких домах.
Ну а гении разных искусств более чем, несомненно, обитали в своем собственном мире, однако и вящая же действительность в него порою чудовищной силой врывалась частым и весьма неожиданным гостем, всегда принося с собой всяческие самые различные суровые неприятности.
Причем творческим людям свойственно принимать близко к сердцу не только свои личные беды, но и беды всех живущих с ними рядом людей, как и вообще всего их общества в целом.
И это, между тем, далеко не полный перечень всех их непомерных страданий…
И их обязательно более чем непременно уж сыщется, кому (и, кстати, довольно-таки со всею той вполне как есть более чем надлежащей охотой) на редкость вот крепко задеть, причем и близко никак не иначе, а до самой еще глубины их души и сердца!
Ну, а кроме того их частенько попросту не понимают, а также и явно совсем не воспринимают всерьез.
А иногда творцов великого искусства всякие низменные людишки еще и откровенно поднимают практически на смех или зачастую, безо всякого так спроса, или хоть сколько-нибудь разумного и вполне обдуманного их согласия, используют все их слабости в своих грязных политических играх!
68
И ведь это подчас как раз именно из-за того до чего же всеобъемлюще жизненно необходимого довольно многим творческим людям хмельного забытья им столь порою достаточно так успешно внушают всяческие те еще националистически-бредовые идеи, явно при этом ложащиеся на довольно удобную «давным-давно взрыхленную» почву.
И это на самом-то деле разве что лишь некоторая и вовсе ведь никак не основная часть от тех до чего чрезвычайно же разветвленных путей зла, всячески еще как есть старательно опутывающего духовно развитые натуры, что обладают огромным и весьма полноценным даром довольно-таки невероятно существенного самовыражения.
И вновь бы хотелось то самое немыслимо немаловажное вполне разъяснить, а именно – что из тех самых на наш сегодняшний день имеющихся видов искусств как раз-таки художественная литература поболее всего, всецело предрасположена ко всяческим и всевозможным влияниям и течениям всей этой нашей нелегкой (а в особенности для ее вершителей) культурной жизни.
Однако некоторые вполне всерьез сколь вдумчиво и мечтательно разом полагают, что эта самая профессиональная культурно-просветительская область самым наипрочнейшим образом во всем неизменно увязана исключительно с одними высокими материями, а авторы живут себе, словно неземные существа в царстве неких великих муз, да только на деле все это явно не так.
И вот чего обо всем этом пишет Сомерсет Моэм в своей книге «Подводя Итоги»:
«Мы огорчаемся, обнаружив, что великие люди были слабы и мелочны, нечестны или себялюбивы, развратны, тщеславны или невоздержаны; и многие считают непозволительным открывать публике глаза на недостатки ее кумиров. Я не вижу особой разницы между людьми. Все они – смесь из великого и мелкого, из добродетелей и пороков, из благородства и низости. У иных больше силы характера или больше возможностей, поэтому они могут дать больше воли тем или иным своим инстинктам, но потенциально все они одинаковы. Сам я не считаю себя ни лучше, ни хуже большинства людей, но я знаю, что, расскажи я обо всех поступках, какие совершил в жизни, и о всех мыслях, какие рождались у меня в мозгу, меня сочли бы чудовищем».
69
А это и есть та наиболее доподлинная, ничем и близко никак не приукрашенная правда!
Ну, а все восторженные измышления о неких нимбах, еще изначально окружающих головы великих, – это всего-то лишь видоизмененные идеалистические воззрения о неких святых мощах, которые между тем сами по себе без той идеи, что они собой воплощают, разве что чьи-либо старые кости и нисколько того и близко никак не более.
Однако если вполголоса заговорить не о материальных проявлениях духовности, а об ее наиболее доподлинной и наиглавнейшей сути, то ведь все те возвышенные духом люди зачастую и впрямь обладают чем-либо, уж до чего никак нельзя дотронуться руками, а одним лишь истинно добрым и чистым сердцем.
Однако у довольно многих простых людей зачастую принято касаться чужого величия не одними руками, но и ногами, поскольку как раз именно этак оно и становится вполне однозначно, куда явственно ниже, а потому и дышать им при подобном раскладе явно окажется значительно легче, да и во всем как есть гораздо вольготнее.
А, впрочем, и без подобных проявлений всей той сколь неизменно более чем неистощимо дикой человеческой нетерпимости до чего многие достойные деятели искусства кровавые мозоли на пятках души себе подчас натирают, а это им больно, как никому иному, то быть и близко оно совсем уж нисколько ведь явно не может.
Но вот опять речь тут, разумеется, может идти разве что о людях, никак не продавшихся грязной тоталитарной власти, да и не ставших на весьма же низменный путь вовсе так беспринципного подслащивания жизни…
70
И это именно тем истинно талантливым людям, неизменно так тяжко на душе за довольно многое из того, что для самого подавляющего большинства попросту нисколько никак совершенно не существует, в той еще и впрямь-таки извечно как есть до чего неизменно исключительно же обыденной их повседневной реальности.
Ведь нет, уж как нет для самого бесчисленного числа рядовых смертных всех тех крайне отягощающих им душу забот…
Ну а что до политиков, то они беспрестанно и бессовестно играют в интриги, в то время как простые обыватели апатично тянут, совершено так обыденную для них лямку ради своего собственного до чего еще самого повседневного благополучия.
Но тут, ясное дело, имеется в виду одно лишь абсолютное большинство, а вовсе не все же люди, каковы они, собственно, где-либо вообще еще только живут на всем этом белом свете.
Но даже и посреди тех, кто и вправду вполне всерьез интересуется всей общественной жизнью, абсолютное меньшинство по-настоящему «харкают кровью» по поводу и вправду буквально-то всеобщего грядущего благоденствия.
А вот у литературных гениев зачастую все – это было именно так – им душу неизменно терзало все то, что где-либо никак неправо происходило в их-то стране, да и не только уж в ней одной.
71
А, впрочем, речь тут далее пойдет как раз о российских писателях, чей сколь еще исключительно ведь безграничный вклад в литературу стал истинным достоянием всего мыслящего человечества.
Однако при всем том их до чего на редкость многогранная роль в истории развития самосознания российской интеллигенции весьма и весьма трагична, и совершенно так никак неоднозначна.
Великих российских писателей явно слишком так угнетала вся та повседневно их окружающая невзрачная действительность, а как раз потому каждый из них именно что, по-своему, подчас пытался пылко и до чего яростно и благонравно всячески уж растаскивать бревна того самого истинно стародавнего имперского острога.
И им-то попросту разом виделось впрямь как есть во сне и наяву до чего еще весьма ведь явственное превращение старого быта в нечто новое и далее и близко вовсе вот совсем так нисколько не праздное.
Да только смотрели они на все их окружающее взглядом ироническим и порою на редкость обезличенно циничным, а надо было им, куда только поболее всею душою посочувствовать простому народу, а не тем призрачным идеалам, что были к нему и его извечному страданию довольно-таки умозрительно и глумливо всего-то совсем наспех нелепо притерты.
Однако при этом никак нельзя забывать, что и они тоже, в сущности, плоть от плоти своего ревизионистского 19-го века, в котором буквально все сразу совсем уж нечестиво подпало под вполне устойчивое и безгранично многозначительное сомнение.
72
И при всем том надо бы на редкость безапелляционно именно то вполне всерьез и вправду заметить, а именно что все те общеевропейские веяния в той ныне полностью прежней царской России вовсе-то баснословно сколь безнадежно еще разом утрировались, вполне естественно, что совсем безысходно при всем том, доходя и до сущего комизма.
Однако нечто подобное вовсе не значит, что гении российской литературы (и, кстати, общемировые классики) нисколько не знали свой народ – знать-то они его действительно знали, да только все их знания носили исключительно подчас весьма уж удручающе умозрительный характер.
То есть, при всей четкости характеристик внешнего поведения внутренняя суть от них фактически так начисто полностью ускользнула.
И единственным исключением тут может быть разве что один лишь достопочтимый доктор Чехов, да еще отчасти и Достоевский, однако во всех его донельзя расхристанных описаниях русского общества неизменно присутствует слишком ведь безмерно глубокое самокапание.
Причем у всех тех истинно на редкость величайших писателей 19-го столетия, пожалуй, была именно та до чего несомненная сила для всего того, чтобы хоть чего-либо со временем более чем действенно вполне же надежно разом сходу всецело переменить.
Да вот, однако, не могли ли они при всем том сколь грубо и более чем совсем на редкость незатейливо ошибаться, пребывать в сущем хаосе разнузданных чувств, попросту всецело находиться во власти всесильных внутренних противоречий?
Поскольку разве они не в точности такие же люди, еще изначально созданные из плоти и крови, а потому и со всеми теми чисто так своими до чего неизменно уж явно присущими всякому тому, как есть более чем обыденному человеку недостатками и достоинствами?
Ну а потому если все их необычайное усердие вовсе и не пропало даром, так тому рано бы еще хоть сколько-то искренне радоваться.
Раз то совсем никак не иначе, а столь довольно большой, да и открытый вопрос: а принесет ли чего-либо подобное хоть какую-либо вполне настоящую реальную пользу?
Причем автор вот, в принципе, глубоко убежден, что прок он – естественно будет и, может быть, даже очень немалый, но и вреда от чьих-либо полностью надуманных, праздных, как и бесцельно восторженных мыслей, во всей той чудовищно многообразной социальной сфере, тоже со временем явно окажется никак не в меру более чем предостаточно.
Нет, конечно, те самые никак не косноязычные во всем том русском языке классики общемировой литературы (Чехов и Достоевский) до чего еще многозначительно многое дали этому миру из того поистине ведь наглядно вполне еще уж многозначительно хорошего, вдумчивого и положительного.
73
У потомственных дворян Толстого и Тургенева, в сущности, вовсе-то никогда и близко и в помине не было ни малейших же проблем с великим и могучим русским языком.
Но все-таки никак не могли они на нем до самого вот конца действительно выразить все многообразие своих чувств, как и раскрыть всю глубочайшую полноту своих мыслей, а уж, в особенности, в течение всего своего более чем донельзя ведь разнообразного творчества.
«Отцы и дети» Тургенева, «Анна Каренина» Льва Толстого – это явное просветление, посетившее души классиков, ну а в целом русский язык был для них все ж таки несколько чужеродным, а потому и был он в их речах не вполне достаточно до конца прочувствовано эластичным.
Раз в том самом сугубо семейном кругу они по большей части говорили по-французски и лишь иногда, между делом, по-русски.
Но даже и такие писатели, как Достоевский и Чехов, хотя и являлись на редкость полноценными носителями русского языка…
И все же и впрямь до чего многозначительно бойкая перенасыщенность их великих умов общеевропейской культурой сколь еще явственно влила в их литературный труд как есть еще изрядную толику проникновенно елейного и надменно утонченного, безапелляционного нигилизма.
Ну а во всем том дальнейшем этот яд весьма уж быстротечно пропитал сознание их истинно так попросту многомиллионной читающей публики.
Причем речь тут идет никак не о духовном восприятии всей окружающей великих авторов действительности, а прежде всего о том самом удивительно простом логическом анализе, на основе которого, собственно, и зиждились все оргвыводы, сделанные ими по поводу увиденного ими наяву, а никак не в том несравненно распрекрасном и блаженном сне.
74
А кроме всего прочего, в том числе и болезни классиков русской литературы, а также и их весьма тяжкий жизненный опыт неизменно сказывались и на всем-то и без того никак не лучшем здоровье их долгими веками угнетенной нации.
Например, тот же Чехов, лет 11 чрезвычайно намаявшись от той уж некогда безумно тяжкой хвори (туберкулеза), в том самом чисто изначальном своем душевном смысле попросту дал дуба, как тот старый добрый Чехов, а стал он тогда Чеховым злым, желчным, буквально ведь нисколько неуемным буревестником революции.
Скучно ему жить на Руси тогда стало!
Впереди более чем беспроглядно брезжил самый неизбежный конец и вовсе не от дряхлой старости!
И даже в том его истинно великом, никем и поныне не превзойденном по красоте рассказе «Дама с собачкой» он уж также весьма попустительски допустил самую откровенную социальную грязь, так и занозившую тогда умы всего его поколения.
А именно это и явилось донельзя отягощающим фактором для самого явственного формирования чудовищно хищного образа всего того лишь где-то сколь еще смутно тогда вот вдали намечающегося и вскоре совсем безвестно последующего кровавого с макушки и до пят столетия смуты, тьмы и светлых идей.
