Гибель Лодэтского Дьявола. Второй том

Чтобы убивать без греха, судить воинским судом, возглавлять дружины и в свободное время открыто соблазнять красавиц, все воины четвертого ранга мечтали стать воинами Бога. Но для приобретения рыцарского достоинства требовался подвиг: участие в Священной войне, выигранный турнир среди оруженосцев, битва с медведем на охоте или что-либо другое, что бесспорно доказало бы Доблесть – вторую, после Веры, и не менее важную рыцарскую Добродетель. А чтобы стать оруженосцем, ученик рыцаря сдавал экзамены, одним из которых было испытание болью. Все экзамены зависели от строгости наставника, ведь он разделял позор со своим оруженосцем, – даже мог получить из-за него позорную метку в свой герб. В конце текста было написано, что путь рыцаря выстлан розами, да в начале он состоит из одних острых шипов.

Немного обрадованная тем, что может избежать Ада за неверность мужу, Маргарита закрыла книгу, опять вспомнила об Ортлибе Совиннаке и едва не разревелась: девушка не понимала, какие же такие более важные заботы могли у него быть, чем она – его жена, часть его плоти и души, как он сам говорил. Он вел себя так, будто бы она не была его супругой и он не разделял с ней позора за поруганную честь.

Так и прошел целый день: Маргарита печалилась и пыталась понять, что же ей делать дальше. За час до обеда, после прогулки с собакой, она решила проведать брата Амадея. В этот раз она хотела поговорить с ним наедине о крайне важном вопросе. Лорко, который никогда не покидал комнатку, несмотря на ее просьбы, и в этот раз отказался уходить.

– Лорко, – сказала ему тогда Маргарита. – Прости меня, пожалуйста.

Лицо Лорко с зелено-синими очковыми пятнами от удивления вытянулось.

– Я недавно прочитала, что лишь в себе нужно искать огрехи и не винить никого. Не знаю, что я тебе сделала, но раз ты обижен, значит, я тебя обидела. Прости меня, пожалуйста. И я более не держу на тебя зла… И за сплетни, и за ту ночь, когда ты меня нашел… разглядывал и трогал, – у меня больше нет обид и злобы.

Полулежавший на кровати брат Амадей внимательно слушал Маргариту. Лорко кривил свои шутовские губы, исподлобья смотрел на девушку и ждал подвоха.

– Пожалуйста, я тебя превелико прошу, выйди ненадолго. Хоть на девять минут.

– Ага, – усмехнулся рыжеватый парень. – Авозь мяне герцог приказжал зирать за вами, дчаб въы тута не лупилися за ягойной спиною.

– Лорко, пожалуйста, – не сдавалась Маргарита. – Ты сам знаешь, что сказал глупость и грязь. Пожалуйста…

Она уже не верила, что он уйдет, но Фортуна явила милость: Лорко, всем своим видом показывая, что делает грандиозное одолжение, немного помялся и вышел за дверь. Маргарита села перед братом Амадеем на стул.

– Что ты хочешь спросить, сестра? – приподнялся выше на подушках праведник.

– Я хотела… – занервничала Маргарита, понимая, что брат Амадей обо всем догадается. – Просто вопрос, не относящийся ко мне. Если на венчании невеста теряет сознание, не успевая ответить на поцелуй, то что дальше делают по правилам?

Брат Амадей не подал вида, что о чем-либо догадался.

– Сестра, на этот счет есть строгие правила: если невеста отказывается в храме от венчания, то свадьбу с тем же мужчиной, ее женихом, можно повторить не раньше, чем через полгода.

– Полгода?! – удивилась Маргарита.

– Да. И это только, если священник установит минимальный срок. Если невеста признается, что ее принуждают или она сомневается, то венчание может быть отложено на большее время – пока духовник не убедится в искренности согласия невесты. Супружество, – ласково добавил брат Амадей, – это священные узы на всю жизнь. Ты же знаешь, что дозволение на развод получить почти невозможно. Даже если ты король Санделии, для Экклесии это не имеет значения. Развод разрешается лишь мужам и в очень редких случаях, например: бездетность по исходу многих лет, но нужно иметь заслуги перед Святой Землей Мери́диан – не будь в гербе герцога Альдриана меридианского креста, он не смог бы получить развод ранее, чем через восемнадцать лет бездетного супружества. Или же причиной разрыва супружеских уз может стать проказа, но тогда это не развод, а вдовство. Третья причина – уход из мира в монашество. Четвертая – самая скверная, когда жена нарушает клятву верности или убивает свое потомство, – и чтобы так не вышло, невеста должна искренне желать союза с женихом и подтвердить это перед алтарем. О том, что две руки, соединенные перед распятием с Божьим Сыном и под взором Пресвятой Праматери, – это цепи, что сплетение пальцев подобно скрепляющему их замку и что поцелуй равен запирающему ключу, а Наш Господь хранит такой ключ, – об этом подробно написано в Святой Книге.

– Да, но что там написано про потерю сознания на венчании?

– Экклесия считает, что если невеста теряет сознание до окончания ритуала, то, возможно, она хочет избежать супружества, страшась сказать об этом открыто. Или Наш Господь против такого союза и обрывает венчание. В любом случае церемония может быть повторена не ранее, чем через полгода.

– А если… – стала терзать свои пальцы Маргарита. – Если в самый последний миг? Вот совсем в самый. Жених стал целовать невесту, а она едва чувствовала… Руку подала, но уже не было сил, чтобы самой переплести пальцы… И никто не заметил этого.

– Невеста должна встать у святого распятия по доброй воле, сама соединить руку с женихом и не разомкнуть замка до взаимного поцелуя. Спускаясь с алтарного взлета, супруги словно вместе сходят с Небес, где и был на самом деле заключен их союз. Вся церемония должна быть пройдена от начала и до конца, а взаимный поцелуй – это самая главная часть ритуала. Скажи, сестра Маргарита, священник, что проводил неудачное венчание, потом поговорил с невестой?

Маргарита пожала плечами.

– Священник обязан всё выяснить, ведь деньги за церемонию не возвращаются. Свидетели расписываются в храмовой книге, и последним, – вздохнул брат Амадей, – делает запись священник. Еще он заверяет запись личной печатью, какую бережет как сокровище. Храмовая книга в конце года отправляется в Святую Землю Мери́диан с половиной доходов храма, и эти книги хранятся не менее семидесяти двух лет. Если священника уличат в подлоге – он будет судим Божьим Судом. К духовенству законы Экклесии крайне строги: раза в четыре строже, чем для мирян. Так, сестра Маргарита, епископ Аненклетус Камм-Зюрро говорил с тобой?

Маргарита помолчала, не желая признаваться, но потом ответила:

– Какая разница? Всё равно для всех я госпожа Совиннак. А если бы он спросил меня, то я, наверно, наврала бы, что ответила на поцелуй. Я тогда хотела замуж за Ортлиба больше всего на свете.

– Ты правда способна на лукавство перед самим епископом?

– Да, вы правы, – вздохнула Маргарита. – Я не смогла бы лгать наместнику Святой Земли Мери́диан в Лиисеме. Да и любому другому священнику тоже…

– Сестра, ответь мне четко и честно, – потребовал брат Амадей; любовь из его глаз исчезла, и в них осталось только беспокойство. – Епископ Камм-Зюрро убедился, что ты ответила на поцелуй, да или нет?

– Нет, он со мной не говорил, но Ортлиб сказал, что супружество им подтверждено… Я же ни разу с тех пор не видела епископа. Уроки Боговедения после свадьбы мы отложили, а после венчания я очнулась у Ортлиба на руках, уже на улице, потом мы сразу поехали праздновать. Моя подруга Беати сказала, что после того, как я потеряла сознание, они меня и Ортлиба ждали у храма с триаду часа. Так… я и Ортлиб, – испуганно спросила она, – мы муж и жена?

Праведник еле заметно помотал головой.

– Что мне делать, брат Амадей?! – в отчаянии спросила девушка.

– Молчать и никому об этом не говорить, – строго ответил праведник, чем удивил Маргариту. – Это может быть очень опасно, – пояснил он. – Совиннак, конечно, всё знает. Он и епископ обманули тебя… Я помогу тебе, когда поправлюсь… Кажется, свадьба состоялась в Венераалий?

– Да, в первый день празднества… И, – закрыла лицо руками Маргарита, – Ортлиб от епископа получил послабление… чтобы пост в восьмиду Целомудрия не соблюдать. Боже, какая грязь и подлость!

– Сестра Маргарита! – с неожиданной резкостью в голове сказал брат Амадей. – Я понимаю, что тебе плохо, но ты никому не должна и слова сказать! Никому! Мы их всех накажем, но молчи, как бы тебе не хотелось пожаловаться: ни одному человеку не говори, даже… Я бы сказал, даже матери не говори, если бы она у тебя была, иначе ты можешь пострадать, а скорее всего, умереть… И даже Ортлиб Совиннак тебя не спасет.

Маргарита с ужасом смотрела на брата Амадея.

– Не могу в это всё поверить! Как? Как епископ Камм-Зюрро может делать что-то настолько дурное? Он что, убьет меня? Он же наместник Святой Земли Мери́диан в Лиисеме!

Брат Амадей грустно дернул губами. Было заметно, что он сильно расстроен.

– Все мы люди, даже епископы… И никто не хочет отправляться на Божий Суд. Священник не имеет права нарушить правила в любом из четырех главных ритуалов и решать что-либо так, как ему вздумается: в его руках великая власть, доверенная ему Богом. Он не имеет права злоупотребить ею ни одного раза. Кара за это – неминуемое испытание Божьим Судом, позор и смерть от Божьего Огня.

Маргарита и праведник молчали. Молчала и Айада, которая, словно всё понимая, участливо смотрела на них коричневыми глазами.

– Прошу, оставь меня сейчас одного, сестра, – нарушил тишину праведник. – Спасибо за то, что ты открылась и сказала мне правду. И ничего, что поздно… Так даже всё более наглядно… – глубоко погруженный в свои мысли, проговорил он.

Маргарита кивнула и, сама находясь в тягостном раздумье, направилась к двери. Когда девушка и собака ушли, явился Лорко.

– Намилувалися, а? – спросил он, садясь к окну.

– Что имела в виду сестра Маргарита, когда говорила, что ты, брат Иринг, трогал ее в ту ночь? – строго спросил праведник.

Лорко, выдыхая воздух и поджимая губы, посмотрел в сторону.

– Ну трогал дчуть. Тожа мяне гярцогиня. Она тама ляжала вся как на подносу. Вся-вся на видах и юбка задрана. Я всяго-до сиську трогал, и вся! Ну, – так же глядя в сторону, вздохнул он, – пъялился ащя. Там есть на дча пъялидься – я жа не статуй из камню. Кдо зжнавал, дча она цдесь маядчидь пярёд глазьями будёт, а? И мне не стъыдноа, яцная, да? Ничё я не дэлал. И цплетни енти… Проста я цдесь навой. Мне нада цтать на равню с тёми, кда давноя с герцогом. Болтать с ими… А я проста сказывал, дча мене Гюс казжал, и вся. Казжалось правдай, дча он казжал.

– Гюс Аразак? – уточнил праведник.

Лорко кивнул.

– Знать его, да?

– Приходилось встречаться, когда был у градоначальника, в этой ратуше.

– И чаго о ём казжать, а?

– Ничего. Это будет мое мнение. Ты должен составить свое. Раз пересказываешь чужое и собственного разума не имеешь, то ты либо глуп, либо ущербен.

– Эй, тъы! – обиделся Лорко. – Енто вовся не дак!

– Давайте помолчим, брат Иринг. Я устал. Но позволь, еще одну вещь сказать. Только не отвечай мне, прошу тебя, брат. Представь на месте сестры Маргариты ту, которая тебе дорога: мать, сестру или возлюбленную. А на своем месте чтимого человека, лучшего друга, например, который тебе как брат. Или наставника. Если тебя не коробит эта картина, и ты не изменил мнения о своем лучшем друге после этого – значит: ты на самом деле не сделал ничего предосудительного. Ответь не мне – мне это неинтересно. Ответь себе.

Лорко дернул губами, стараясь улыбнуться.

– Дча-та новае: тябе нентярэсно… Тъы здаровой, а?

– Нет, – ответил брат Амадей, закрывая глаза. – Я ранен.

Лорко, поджимая шутовские губы, сел боком на подоконник и прислонился спиной к стене. Он тоже закрыл глаза.

________________

Маргарита, прогулявшись с Айадой, возвратилась в спальню и упала на кровать.

«Вот так мне подарки на день рождения, – думала она. – Меня бросили в плену непонятно насколько, я не замужем и, возможно, понесла неизвестно от кого. Боооже, – взмолилась она, – ну раз ты не давал мне с Ортлибом чадо, когда я тебя просила, то не давай мне его и сейчас! Только не Идер Монаро! Я не хочу всю жизнь думать, что это его дитя, зачатое так страшно и безобразно!»

И тут же в ее голове прозвучал голос брата Амадея: «Ничего не бойся – доверься Богу, как и я. Не пеняй и не отчаивайся. Раз на то воля Божия, то благодарно прими и это его дарение».

Маргарита кисло улыбнулась и повернулась на спину – и уткнулась взглядом в деревянное лицо Блаженного. Стихов он не читал, но мерзко хохотал, довольный тем, что натворил на ее венчании с Ортлибом Совиннаком. Маргарита встала, взяла лишний головной платок – тот, что ей выдали в плену, и завесила эту морду.

– Вот так, – зло сказала она Блаженному. – Хватит за мной подглазёвывать.

Сойдя с кровати, она увидела на подоконнике маленькую свинку. Девушка подошла, взяла ее и, оставаясь у окна, задумалась:

«Вдруг у меня родится дочь. Смогу ли я отдать ее в приют, как избавились от Тини? Она и правда могла быть дочерью герцога Альдриана или даже Альбальда Бесстрашного. Если герцог-отец надругался над первой супругой Ортлиба, то и с другими делал то же: женщина могла отдать в приют такого нелюбимого ребенка. А через пятнадцать лет Тини сломал шею подлец, которому она доверяла и которого любила. Может быть, даже в день рождения, ведь ее принесли в приют тридцать седьмого дня Смирения, в то же число, что и день после штурма… Вместо предложения руки и сердца, Тини получила могилу – и то ей повезло, что незнакомцы сожгли тело, а не бросили вместе с палачами в помойку. Но всё равно, отлетая в Небеса, ее душа не видела никого близкого, кто бы пришел проститься: родилась никому не нужной и такой же ушла… Ну уж нет! Не знаю, что будет ждать этого ребенка, но он точно не будет расти без мамы, как я!»

Она еще смотрела на свинку, когда Айада встала на ноги и напряглась – так собака делала, если чуяла Рагнера.

– Не придет он, – сказала Маргарита Айаде. – Не жди. Будешь со мной в мой день рождения.

Но собака не двигалась. Маргарита, поставив свинку на место, увидела на Главной площади коня Рагнера, а затем и его самого – он что-то обсуждал с Аргусом, Эориком и еще четырьмя другими мужчинами. Айада никак не могла учуять хозяина с такого расстояния.

– Похоже, вы и правда общаетесь мыслями, – сказала Маргарита собаке, взяла зеркальце, посмотрела на себя и убедилась, что под правым глазом больше не желтело ни малейшего пятнышка. Кожа выздоровела, но душа еще болела.

– Пошли встречать твоего хозяина, – откладывая зеркало, позвала она собаку и направилась к двери. – Рано он сегодня. Обещал быть ночью, а еще только две триады часа до обеда. Пошли?

Айада с недоверием глянула на нее и, следуя за девушкой, зацокала когтями по полу.

Они вышли во внутренний двор, и почти сразу же, заводя за собой коня, зашел Рагнер. Он и Аргус продолжали говорить по-лодэтски, не замечая никого вокруг, и, похоже, споря. Рагнер хмурился, смотрел в землю и о чем-то сосредоточенно думал, но едва он увидел девушку в зеленом платье и с целомудренным белым платком на голове, как сразу улыбнулся. Аргус же с грустью взглянул на Маргариту, преображенную красивым нарядом. С вечера ее одиннадцатого дня плена они еще ни разу до этого не встречались.

– Айада! – позвал Рагнер, и собака со всех ног бросилась в его объятия.

Маргарита осталась стоять на нижней ступени парадного мраморного крыльца, думая, что глупо выглядит, и пожалела, что пришла. Рагнер, отправив Айаду побегать, сам к ней подошел.

– Встречаешь? – широко улыбался он, намереваясь шутить.

– Да, – смело ответила Маргарита. – Я увидела вас из окна и решила прогулять Айаду. Она вас еще раньше почувствовала.

– Я же тебе говорил, – улыбка герцога изменилась: теперь он просто был доволен тем, что видит и слышит. – Лучше идите сейчас с Айадой наверх, – добавил он. – Бои заканчиваются, и скоро здесь станет многолюдно… Я приду где-то через триаду часа, пообедаем. Санделианского вина тебе нашел – от самого короля, от Ивара…

Он подозвал собаку к девушке, а сам направился через дворик к башне и постарался вновь нагнать на себя мрачность. Маргарита, поднявшись по ступеням, обернулась у порога и увидела, что в тот же момент, собираясь зайти вслед за Аргусом в полукруглый проход башни, Рагнер тоже повернул к ней голову – и опять его большие губы радовались.

________________

Рагнер появился в своей спальне после пятого боя колокола. Раздеваясь на ходу и бросая вещи куда придется, он отправился в уборную. Только к своему мечу он относился почтительно – заходя в комнату, Рагнер первым делом снимал его и вешал за цепь на стену. Маргарита, после недолгих размышлений, аккуратно повесила на перекладину мужскую рубашку, а оттуда сняла черный камзол и расправила его на спинке стула, что герцог использовал вместо вешалки. Черную кольчугу из колец и вороненых пластин, подшитую кожей и черным полотном, она, еле ее приподняв, сложила на сундуке. Туда же перенесла его пояс с кошельком и кинжалом. Этот большой ларь грубой работы, щедро окованный железом и малоценный с вида, имел дорогостоящий врезной замок. Маргарита, когда впервые его увидела, подумала, что там, внутри, хранятся деньги и награбленные сокровища, ведь именно из-за этого сундука, по словам Рагнера, и сидели в коридоре дозорные из самых верных ему воинов, а Айада стерегла ларь в спальне. Впрочем, Лодэтский Дьявол мог просто шутить.

Не зная, чем себя занять, девушка из любопытства потрогала меч и отдернула руку. Касаться Ренгара ей было неприятно. Тем не менее она признала, что меч выглядел, хоть и жутковатым, но привлекательным тоже: рукоять оплетала вязь в мордах диковинных зверей; затейливой косой она переходила на устье черных ножен, пропадала там и снова возникала на наконечнике. Посередине гарды хихикала безносая рожица, а на дискообразном навершии рукояти тускло мерцала золотом перечеркнутая и перевернутая пятиконечная звезда с символом, напоминавшим первую букву имени Рагнера. Маргарита ранее уже видела, что на другой стороне Ренгара рожицы не имелось, но была точно такая же звезда, только неперевернутая, и опять буква «Р». Девушка понятия не имела, кем был прежний владелец меча, но неизвестный бальтинский кузнец будто нарочно выковал его для Рагнера Раннора.

«Этот бальтинский клинок легко делит надвое», – вспомнила она слова Лодэтского Дьявола.

Раздался стук. Гёре, Геррата и два поваренка принесли обед, чем удивили Маргариту: обычно в спальню герцога заходил один повар. Гёре начал суетливо застилать стол скатертью, а Геррата зажигать свечи в комнате. Маргарита, еще дувшаяся на подругу за ночное судилище, отошла к окну и всё свое внимание уделила закату. В темнеющем небе колючий храм Возрождения казался мертвым, зловещим и слишком большим. Она слышала, как гремела посуда, потом раздались удаляющиеся шаги поварят и шарканье покидавшего комнату Гёре. Геррата, собирая губы, словно что-то замыслила, приблизилась к девушке.

– Працноваёте? – заговорщически осведомилась она.

Маргарита увидела нарядные керамические тарелки, золоченые бокалы на ножке и серебряные приборы, а также высокое блюдо, накрытое медной крышкой, похожей на шляпу. Поблескивали изумительной красоты кувшины с тремя видами вин и сосуд с водой, из одного стекла. Рядом развалилась плоская ваза с настоящими пшеничными булочками и сахарным драже. Айада тоже не осталась равнодушной и заинтересованно нюхала воздух рядом со столом.

– Как наш герцог вьётся-то округ тобя… Так, чоб ты цнала, – быстро зашептала Геррата. – Я хоть с им нёдавною, этокого не помяню. В Бренноданне к нёму одёванные как принцешны крацотки сами на ложо кучою бёгли, а он их кашою обедувал. Да с дёрьвянньих блюдов…

Рагнер появился в комнате с влажными волосами, в привычных черных узких штанах и свежей белой рубашке навыпуск. Геррата мгновенно отпрыгнула от Маргариты, поклонилась и поспешила на выход.

– О чем шептались? – подходя к столу и поглаживая собачью голову, спросил Рагнер. – Садись, кушать будем.

– Геррата мне о ваших женщинах из Бренноданна рассказала, – улыбнулась Маргарита, садясь за стол, а Рагнер галантно пододвинул ей стул, чем ее удивил. Еще девушка заметила, что он побрился. – О целой толпе красавиц.

– Такой уж и толпе. Всего четыре. И две сбежали, не выдержав моего дьявольского очарования, – блеснул он зубами. – А две другие были скучными… Ты бы тоже от меня сбежала, – прищурился Рагнер, не переставая скалиться. – Могу себе представить! Прямо в храм понеслась бы!

– И не сомневайтесь, – весело ответила Маргарита.

– Хорошо, что я тебя пленил! Некуда тебе деться. Будешь терпеть.

– Терпеть глазурную керамику и золоченое серебро? – не сдавалась она. – К чему это?

– Пообедать хочу достойно: я ведь герцог! Ммм… – промычал он, поднимая крышку с блюда. – Ты смотри, что здесь!

В высоком блюде дымилась румяная баранья нога в пряной подливе с каштанами. У Маргариты от запаха свело желудок, и она жадно посмотрела на угощение. Айада сочно облизнулась.

– Слопаю я это, пожалуй, сам, раз уже час Воздержания, – сказал Рагнер, двигая блюдо к себе. – А тебя смотреть заставлю: спасай давай нашу Гео и не греши, – расхохотался он при виде обиженного лица Маргариты. – Говорил: сбежала бы от меня!

Рагнер стал разделывать кинжалом мясо, счищая его крупными шматами с кости. Заполнив лишь одну тарелку яством, полив его пряным соком и добавив пару каштанов, он отодвинул блюдо с бараниной подальше от девушки. С непроницаемым лицом герцог нацепил кусок мяса на кинжал и, откусив от него, простонал:

– Как же это бесподобно, ты бы знала…

Маргарита уставилась в сторону окна, чтобы не видеть, как он жует, и взяла хлебную булочку.

– Нет, это слишком жестоко, – смеялся Рагнер. – Нападение на твою Орензу меркнет по сравнению с этим злодейством, – поменял он свою тарелку на ее, пустую. – Кушай. Больше не буду, – успокоил он Маргариту, затем снял мясо со своего кинжала и отдал его Айаде.

– Так, кушай, – сказал он обиженной Маргарите, которая не брала в руки приборы. – А то я сам заплачу. И Айаде всё скормлю. Ей почему-то сейчас можно есть без греха, а вот мне и тебе – нет.

Решив, что, упорствуя в показной гордости, она накажет одну себя, Маргарита нацепила мясо на кинжальчик, начала обкусывать сочный, хрустящий край и сама чуть не застонала от удовольствия. Рагнер, видя это, беззвучно посмеивался и продолжал разделывать баранину. Айаде он сбросил кость с мясной третью всего куска, и собака с наслаждением принялась кромсать угощение на полу. Сам же Рагнер пока ничего не стал есть – вместо этого разлил по бокалам вино. Маргарита предпочла желтое, себе Рагнер налил черного.

– А вы, что не кушаете? – спросила девушка, удивляясь тому, что он, откинувшись на спинку стула, медленно пил из бокала и наблюдал за ней.

– Успею. Нравится смотреть, как ты и Айада едите. Есть за что выпить? А то я как-то не придумаю.

– Ну… У меня сегодня день рождения, – улыбнулась Маргарита. – Мне пятнадцать.

Рагнер посмотрел исподлобья, проверяя, шутит ли она.

– Могла бы и сказать, – серьезно проговорил он.

– Зачем?

– Зачем? – округлил он глаза. – Я мог бы над тобой весь вечер измываться. Но раз так… Буду сегодня добрым. Я и подарок мог бы сделать… Ну что, за тебя, значит, целый вечер будем пить, – занес он бокал.

Маргарита подняла за ножку свой позолоченный бокал и подумала, что, благодаря жизни с Ортлибом, она знает, как вести себя за столом: знатные господа никогда не чокались, когда выпивали, хотя именно аристократы из-за частых отравлений завели эту привычку, и она продержалась у них в моде до середины тридцать девятого цикла лет. Теперь они опускали в кубок с вином жабий камень на цепочке, и тот превращал яд в воду или менял цвет.

Какое-то время Рагнер и Маргарита кушали молча. Наслаждаясь таявшим во рту мясом и заедая его каштанами с белым хлебом, девушка на пару минут забылась – она едва не облизала пальцы, но вовремя спохватилась и отняла руку ото рта. Герцог всё равно увидел, что она обсосала кончик указательного пальца, но лишь по-доброму ей ухмыльнулся. Маргарита поняла, что успела привыкнуть к обществу этого человека и из-за его далекого от церемоний поведения она сама расслаблялась.

«Если бы я чокнулась с ним бокалами, он бы не подумал, что я хуже него, потому что не знаю Культуры, – думала девушка. – И слова бы не сказал, не поправил бы меня: так бы и ударялись бокалами весь вечер, а ему было бы неважно, что это неподобающе. Я так и об Ортлибе когда-то думала. Но герцог Раннор немного другой: он сам может что-то подобное выкинуть за столом, не считая, что уронит себя, – на то он и герцог».

В подтверждении ее слов Рагнер взял в руки большой кусок мяса и кровожадно порвал его зубами, что Культура категорически запрещала делать. Прожевав мясо, он вытер пальцы салфеткой и подвинул к себе большое блюдо.

– Рассказывай, в какой месяц родилась, – проговорил Рагнер, зачерпывая ложкой острую подливу и добавляя ее сначала на тарелку девушке, а затем себе.