Полная версия
Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4
Этого, о деградации, тоже не следовало бы поминать, так как колонисты со своим положением уже давно смирились, а некоторые просто не заметили, как они низко опустились как люди и вели, по сути, травоядный образ жизни: есть и спать.
Неожиданная поддержка Ивану появилась в лице Девиса. Он поднялся: сухой, когда-то, наверное, статный, а сейчас старчески неровный. Попытался выпрямиться, но без успеха.
– Этот парень прав, – сказал он напористо, – напомнив вам, если вы его, конечно, знали, – с лёгкой иронией заметил Девис, – закон объединения разнородного живого вещества в островных сгущениях. Этот закон суров. Любая система, находящаяся в среде с уровнем организации более низким, чем уровень самой системы, обречена. Как мы с вами в среде скамулов. Так как система теряет свою структуру и через некоторое время растворяется в окружающей среде. Так и мы… Оглянитесь! Что нас окружает? Природа, не достигшая ещё стадии колыбели человечества! Скамулы, чья общественная организация находится на уровне стада! Мы сами, позабывшие: кто мы и что мы! Стареем и в самом деле деградируем. А что ждёт здесь этих детей? – Девис махнул рукой на невдалеке сидящих от него женщин с детьми. – Да они сами станут скамулами! Они будут лишены человеческого общения, потеряют дар речи, не научаться мыслить, не будут знать, что их недавние предки знали работы великих философов, проникли в тайну атома, создали технологии на уровне фантастики… Это будущее стадо баранов! Если, конечно, они догадаются создать стадо, а не вымрут по-одиночке. Мораль такова: молодым надо уходить в будущее!
Девис помолчал, оценил впечатление от своей речи, произведённой на внимавших ему колонистов. А выслушали его с заинтересованностью. Никто не перебил его, никто не возмутился.
Иван с благодарностью смотрел на Девиса. Сам бы он никогда не смог так сказать, как это сделал Девис. Похоже, он всех их уговорил, и можно считать, что дело сделано. Значит, вот-вот начнётся эвакуация. Иван внутренне подготовился к ней, ожидая, как сейчас все встанут и пойдут за ним к Вушбусу, благоразумно оставленного с Шилемой.
Но тут Девис снова заговорил:
– А тем, кто желает дожить до могилы здесь, у кого нет желания свою старость прожить в нищете и голоде – лучше остаться. Так мы решили с Сесикой.
И всё рухнуло…
Словно зачарованные слушатели проснулись, и у каждого нашлось, что сказать. Оттого поднялся такой гам, в котором выкрикнутое пожелание, предположение или рассуждение нельзя было выделить для осмысления. Небольшое, казалось бы, собрание по количеству заинтересованных лиц, но шум возник как от возмущённых манифестантов.
У всех наболело. Возвращение к потерянному, будто бы, навсегда, вдруг, стало возможным.
Но появился выбор!..
Насиженное место бросать, когда над тобой не каплет, когда всегда в наличии еда, когда ничто тебе не угрожает – поступок, требующий обсуждения, к нему надо тоже привыкнуть, чтобы решиться на то или иное. Здесь они как в углу, может быть, не столь уютном, как хотелось бы, но обжитом, терпимом и безопасном. А там, среди людей…
Кто-то сомневался: да правда ли можно передвинуться в будущее? Других волновал вопрос: как они появятся перед людьми в своих одеждах дикарей? Третьих тревожило, кто их там будет кормить? И общее: да и кому они такие нужны?
Лишь немногих заботил выбор времени и места. Но и у них появлялись сомнения и разнообразие желаний: можно ли очутиться ближе к временам святого Патрика; можно ли появиться до войн Александра Македонского, до нашествия гуннов или римлян, то есть в спокойные годы истории? Даже возникли желания побывать в лесу у Робина Гуда или окунуться в атмосферу вольницы пиратов.
И только Хиркус и несколько человек из его сторонников призывали не поддаваться провокации и обвиняли Ивана во всех грехах, вплоть до того, что это он якобы устроил все несчастья, выпавшие на долю колонистов. Но их выкрики тонули среди других, да и не все, как было видно, из группы мятежного ходока поддерживали агрессивную её часть.
Иван только после краткого разговора с Арно, пока они шли сюда, и вопросов, посыпавшихся, словно прорвался до того прочный мешок с ними, так как до того никого они не волновали, стал в полной мере понимать трудности, стоящие перед ним по переселению колонистов.
Ещё часом раньше всё казалось ему куда как проще. Сомнение роилось в одном: войдут ли они в облако все сразу или придётся возвращаться сюда многократно?
Сейчас каждый колонист превратился в запутанный клубок противоречий. Их можно было понять. Перспектива вернуться в человеческое общество, возможность воплощения чаяния, загнанного за годы прозябания в самый тёмный угол сознания, чтобы не напоминало, не тревожило, не снедало, вдруг в одночасье предстала передними и – оглушила. Они не были готовы к этому даже в помыслах, так как не могли предполагать не только о самом возвращении, но и к выбору любого времени, и любого уголка Земли.
Перед их растерянным сознанием не оказалось альтернативы, перед ними возник хаос возможностей…
Стихая, то, вновь разгораясь, спор продолжался, практически идя по кругу, но становился уже более-менее осознанным. Кто-то из кучки, толпящейся вокруг Хиркуса, отступил назад и за спинами перешёл на сторону спорящих колонистов, включился в общее обсуждение. Тем не менее, актёра держалось ещё с десяток человек. Не докричавшись до своих недавних, по сути, соплеменников, они стали совещаться.
А страсти и пристрастия остальных колонистов к тому времени привели к новому размежеванию, не смотря, на общую тему обсуждения и, в принципе, согласия на перемещение. Во всяком случае, так показалось Ивану.
Чуть в стороне остались Девис с Сесикой. Девис высказал всё, а Сесика явно во всём была с ним согласна. Их не занимало, что говорят вокруг, они безучастно ожидали окончания спора.
От группы Хиркуса откололся ещё один недавний его почитатель. Он, воровато оглядываясь и втянув голову в плечи, словно ожидая удара сзади, шмыгнул в середину основной части колонистов и присел, теряясь между ними.
Вскоре вокруг Ивана стали рыхло группироваться желающие поверить ему и уйти в будущее. Вначале робко приблизились женщины с детьми: Харусса, Джесика, Илона. К ним жались те, кто их ещё только ожидал: Рада и Храза. А за ними потянулись колонисты. Возможно, среди них были отцы этих детей. Хелены нигде не было видно. С Хиркусом женщин не оказалось.
Из-под руки Ивана выскользнул Джордан.
– КЕРГИШЕТ, ты их отсюда выдерни, а уж потом они решат, где им будет лучше остановиться. А здесь они как гвоздями прибиты. Так и будут спорить до бесконечности… Да и Хиркус мешать не будет.
– Да уж, – отделался Иван.
Джордан подождал, не скажет ли что КЕРГИШЕТ ещё, но ходоки его предложение встретили неоднозначно. Дон Севильяк повёл на него рачьими глазами и буркнул:
– Это сорняки выдёргивают, а это – люди.
Арно высказался определённее:
– Никого не надо выдёргивать. Пусть сами решают. Выдернешь, а потом что с ними делать будешь? Если не определиться сам, то придётся таскать его с места на место. Давай, КЕРГИШЕТ, уйдём к твоему… к этой… колымаге, – Арно покосился на Джордана, – и подождём. Кто подойдет, того и возьмёшь.
Иван кивнул, соглашаясь с Арно. Однако не двинулся с места. Его привлекла Мать. Она стояла на отшибе в окружении своих детей. Сыновья с неразлучными копьями расположились так, как будто ожидали нападения на них со всех сторон, а дочь, миловидная и рано созревшая девочка, прижалась к Матери и смотрела на происходящее испуганными глазами. И то. Если сама Мать могла понимать, о чём спорят и что решают колонисты, то её дети, выросшие здесь в статусе аборигенов и не знающие иной жизни и общества, были сбиты с толку.
– Этих, – сказал Иван и показал на Мать, – надо брать в первую очередь.
– Да, Ваня, – поддержал дон Севильяк. – Жаль их.
– Да, КЕРГИШЕТ, – сказал и Арно, но в его голосе чудилось сомнение. На немой вопрос Ивана, пояснил: – Что они там будут делать? Представь… И Мать…
Арно вздохнул, что для него было не привычно.
– Как её зовут?
– Мать… Другого не знаю.
– А детей?.. Девочку?
– Им имена придумывал Девис. Поэтому не удивляйся. Девочка – Артемида. Старший, тот, что справа от Матери, Еврипид. Средний… Он выше всех…Да, этот. Так он – Атилла. Ну, а младший – Чизгинхан. Отзывается на Чисхана.
– М-да… – Иван помял нижнюю губу. – Будешь меня знакомить. Пошли!
– Я не очень-то с ними… в контакте, – хотел отговориться Арно.
– А я совсем незнаком, – парировал Иван и шагнул в сторону семьи Матери.
Братья повели в его сторону копья.
– Отставить! – скомандовал Иван и обратился к Матери. – К сожалению, я не знаю Вашего имени. Но…
– Меня зовут Мартой! – вскинулась Мать и посмотрела Ивану в глаза.
Она была стара. И, наверное, даже не годами. Её состарила жизнь. Мешки под глазами. Складки у губ; глубокие морщины покрыли всё её неправильное лицо. Опущенная грудь искажала пропорции фигуры.
Старая, жалкая женщина.
Но во взгляде – блеск стали…
– Хорошо, Марта… Ваши дети…
Девочка отшатнулась и спряталась за спину родительницы. Кто её испугал, Иван не понял и сбился.
– Не бойся, Арта! – властно сказала Марта. И Ивану: – Что тебе до моих детей?
Иван вдруг стал сердиться. Ну, в конце концов, что происходит? Он к ним со всей душой, предлагает вариант возвращения из дикости и вымирания в цивилизованный мир, а они? Одни оглушили спорами, другие, того и гляди, драку затеют, а сам он, по сути, благодетель везде встречается в штыки, как если бы был виновником всех их бед. И эта Марта вот. Мать. Слышала же и должна понимать, что его предложение во благо её детей. Так нет же! Как на вурдалака какого-то смотрит на него. Как на жаждущего крови её отпрысков…
– Мне до твоих детей дела нет! – резко сказал он. – Я лишь могу обеспечить их переход в будущее, к людям. Чтобы они и себя могли ощутить людьми. И тебя тоже с ними…
– Люди? Насмотрелась я на людей. Вот где дикость! И ты хочешь, чтобы и они, мои дети, очерствели душой, жили бы в злобе и зависти? Чтобы каждый, походя, мог обидеть их? Им лучше здесь умереть на руках заботливых скамулов, но не знать подлости и бесстыдства людей… Ты хочешь…
– Я ничего не хочу! – почти с угрозой оборвал обличительный поток её слов Иван. – Если ты запугана людьми, это не значит, что твои дети должны быть лишены их общества. Как бы не сложилась их судьба, но ты не вправе лишить их счастья быть тоже людьми, а не уподобляться соплеменникам скамулов. Твои дети должны… Твои дети имеют право видеть мир, получить знания, стать…А-а!.. – в сердцах воскликнул Иван, видя, что весь его пыл разбивается о решительность женщины, ставшей на защиту своих детей от посягательства на них кого бы то ни было. Он шумно продышался и проговорил спокойнее: – Что сулит твоей дочери прозябание здесь? Ты о том подумала? Все люди смертны. И ты, и я… Что они тут будут делать без тебя? Я думаю, будут проклинать тебя!.. Решайся!
Он хотел уже отступить назад и оставить Мать наедине со своими мыслями, но её лицо дрогнуло. Слёзы сверкнули в глазах: в них ещё тлел огонь несогласия, но слёзы гасили его.
– Но кто защитит их там? Они доверчивы и добры… Они не поймут… Их не поймут и обидят…
Она старалась говорить связно, но слова застревали у неё где-то внутри, а потом вырывались. Но не все, оттого её сетования теряли смысл.
Наверное, дети впервые видели свою мать в таком состоянии; они затревожились, стали посматривать на Ивана исподлобья, так как это он довёл её слёз.
Но Иван вдруг стал понимать её. У него не было опыта быть хотя бы отцом, так что ему знать и говорить о материнских проблемах? И всё-таки… Её неподдельные переживания за судьбу своих детей тронули его, но, к сожалению, он затруднялся дать ей вразумительный, успокаивающий ответ на её естественные вопросы.
Да и что он мог? Стать нянькой для них? Воспитателем и поводырём в мире, где они и вправду могли потеряться и не стать его полноправными составляющими?
Ни того, ни другого!
Он мог только предложить выход из создавшегося положения, давящего на колонистов и их несчастных потомков, не имеющих будущего – будущего людей и всего того, что связано с ними.
Он предлагал выход, но отнюдь не обретение блаженного бытия без суровых превратностей жизни.
Всё это промелькнуло в голове у Ивана и отлетело: времени на такие отвлечённые раздумья не оставалось. Основная масса колонистов уже пришла к окончательному мнению – идти с ним в будущее. Да и поредевшая группа Хиркуса что-то решила и на что-то решилась.
– Веди их за мной, – сказал он Матери, – а уж там будем разбираться… Что?
Арно толкнул его в плечо.
– Послушай Ридера, – он указал на невысокого человека, совершенно лысого, но с окладистой тщательно ухоженной сизо грязной бородой.
– Да… Ридер? Что у тебя?
– Через… э-э… полчаса, – Ридер оглянулся на притихших колонистов, ища поддержки своим словам. По видимому, нашёл её, так как, словно подвёл черту подо всем, что здесь было обсуждено и пережито, сказал: – Мы будем готовы!
– Жду… Марта?
– Забирай детей! А я… Кому я там нужна?
– Детям нужна! – повысил голос Иван. – Арно, подтолкни её! Дон Севильяк, помоги и ты… Я жду всех там… У Шилемы.
Иван тряхнул головой, в ней как будто что-то плеснулось. Он почувствовал усталость и жажду.
Но дорогу ему преградил Девис. Иван попытал его обойти, но тот пристроился к нему и пошёл рядом, за ним, как привязанная к нему, – Сесика.
– Это ты, как говорят некоторые, побывал как будто за Поясом Закрытых Веков? – словно нанизал слова Девис. – И даже видел Пекту и Напель?
– Побывал. Напель считала, что Пекта выбросил тебя в Прибой, а ты, оказывается, попал сюда. Впрочем, она уверенна, что ты её отец.
– Отец её Пекта. Но мы с её детства много общались. Может быть, поэтому у неё появилась такая мысль. Тем более… – На сухом лице Девиса появилась гримаса неудовлетворённости собой, он помолчал. Заговорил совершенно о другом: – Я тогда не успел создать настоящий канал, а Пекта поторопился. Ещё день-два…
– Опоздай Пекта ещё на пару часов, и ни ты, ни он ничего бы не создали, – перебил его Иван.
– Наверное, – печально согласился Девис. – Если бы мы с ним работали вдвоём, то могли бы создать полноценный канал раньше…
– Что помешало?
– Амбиции. Его и мои, конечно. Были молодыми… Дурными… Да и Мэри… Мать Напель. Она стояла между нами.
Иван кивнул. Напель тоже об этом упоминала, упрекая Пекту. Сказал:
– Любовь зла… Скажи, Девис, кто такой Мелис? Он похитил у меня Напель.
– Мелис? – Девис задумался. – Может быть, я когда-то и знал, кто он, но забыл. Нет, даже не припомню, хотя знал почти всех, кто окружал Напель. Мелис… Нет!
– И… – Иван замялся. – Скажи ещё. У неё во лбу – третий глаз? – и поторопился добавить: – У Пекты тоже такой же след на лбу, как у Напель.
– У меня тоже, – Девис повёл рукой и коснулся середины своего лба. – Но шрам постепенно зарос. Хотя… – он ощупал лоб над переносицей, – что-то ещё осталось. Но…
– Глаз?
– Ну, почему обязательно глаз? Энергетический луч. Это такая… Не знаю, как тебе объяснить… Небольшой камень ярко-красного цвета. Он накапливает энергию и с его помощью можно дать импульс против кого-нибудь и ослепить, а то и парализовать.
– А-а… Рубиновый лазер, наверное.
– Может быть. Мы с Пектой придумали, как это сделать, чтобы отпугивать тех, кто нам не нравился… Потом мы с ним рассорились. Так что Напель, наверное, обрела этот луч уже без меня… Да-а…
Он неожиданно отстал, а Иван не стал его поджидать. Ему почему-то не хотелось вытягивать из Девиса подробности. Попадись он ему хотя бы месяц назад и не здесь, а там, дома, вот тогда он его расспросил бы как следует, а здесь…
Да, и надо ли?
Игра со временем
С Шилемой, так и не покинувшей причудливой коряжины, на которой сидела в образе Алёнушки, горюющей по братцу Иванушке, Иван оставался недолго. Но передумать успел о многом. То, досадуя на себя, что перед лицом местной общины вёл себя не так, как хотелось бы, то, думая о Напель с унылой безнадёжностью, то, теряя и тут же обретая уверенность, что переход из прошлого в будущее пройдёт нормально,
Нормально, если, конечно, колонисты будут вести себя без безумства, не к месту вспоминая, как они сюда попали по одному из рукавов канала Пекты. Их даже можно понять. А, пробив в будущее, предстояла немалая возня размещения каждого из них среди людей.
Единственное, что грезилось ему в поисках места, куда он их поместит, так это относилось только к Марте с детьми. Он даже похвалил себя за находку. Надо будет подкинуть её в Дигону и подсказать ему, как вести себя с ними…
К Дигону… А там Зинза… И вообще, – у Ивана заныло сердце. – Где-то там Лоретта, Ил-Лайда… И – Напель! А он мотается по векам как неприкаянный, лишённый их ласки…
Он перевёл дыхание.
Пусть Мать и дети поживут в таборе Дигона. Там они постепенно сольются с родом ходока и смогут устроить свою жизнь. Во всяком случае, часть забот Иван, принимая такое решение, считал скинутыми с плеч. А куда поместить остальных, так пусть это будет их головной болью. Пусть решают и ищут сами, а он для них – никто, он только перевозчик…
«Ха!.. Перевозчик!..» – усмехнулся Иван и подумал, что так оно и есть по своей сути. Конечно, перевозчик своеобразный, но – перевозчик! И перевозчик на таком же своеобразном транспорте.
– Они идут! – напомнила о себе Шилема.
Иван вскинул голову.
К ним шли колонисты. Кучно, но явно не все. Возглавлял их Арно, а дон Севильяк взял на себя роль замыкающего. Может быть, кого и подгонял. Почему бы и нет? Чтобы не передумал. Дрогнет один, на него будут равняться сомневающиеся, а там, глядишь, опять всё сначала надо будет проводить: предлагать, объяснять, ждать…
Женщины с детьми и другие жались к середине, за спину Арно, на лице которого лежала печать несвойственной ему обеспокоенности и даже суровости.
Хиркуса среди подходящих колонистов не было. Чуть в стороне ото всех, грузно ступая, широкими шагами шёл Девис, рядом с ним, под руку, семенила Сесика.
– Они согласились, – коротко доложил Арно и махнул рукой за себя. – Но Хиркус…
– Понял.
Иван дал мысленную команду облаку. Оно будто материализовалось, колыхнувшись заметным светло-матовым образованием в виде большого шара. Края его пульсировали, оно, словно, дышало. Облако плавно накатилось к Ивану и остановилось рядом с ним.
– Это… – Иван запнулся, соображая как сказать. – На этом мы пойдём с вами в будущее. Итак… По одному ко мне! – Никто из колонистов не двинулся. – Арно?
– Жесика, – оглянулся Арно, – начнём с тебя с Жюлем. Смелее, дорогая!.. КЕРГИШЕТ, пусть она и мой сын…
Жесика с ребёнком на руках с испугом посмотрела на протянутую к ней руку Ивана. Помедлила и нерешительно, предварительно оглянувшись на Арно и получив от него успокаивающий кивок головой, протянула навстречу свою свободную руку.
– Молодец, – похвалил её Иван. – Входи!
Он потянул её к облаку, но женщина вдруг упёрлась и никак не хотела переступить вставшей перед ней матовой шторой вушбуса. Ивану ничего не оставалось, как войти вместе с ней во временной кокон. Вернее, не входить, а втянуть её туда, приказав облаку погрузить себя внутрь, что оно и исполнило, надвинувшись на него и Жесику с дитём, обволакивая их своей субстанцией.
– Жди и ничего не бойся, – сказал он ей, когда она чуть успокоилась, и вышел наружу.
Колонисты с явным облегчением встретили его появление живым и невредимым.
– Следующий! Не тяните! Ко мне… Так… Руку!.. Входи!..
Облако покорно поглощало людей, направляемых в него Иваном. Ему помогали, подталкивая нерешительных, Арно и дон Севильяк.
– Теперь вы сами, – распорядился Иван. Когда ходоки вошли, он посмотрел на Шилему, спросил, хотя уже знал ответ. – Он здесь?
– Нет.
– Да, Мать всё ещё колеблется. Тогда… Знаешь, пусть она себе там решает, а мы их всех просто выхватим отсюда. Входи!
Иван прощально махнул рукой Девису и Сесике, те в ответ покачали головами.
– Пусть время бережёт вас, – сказал Девис.
– Они! – Шилема смотрела за спину Ивану. – Хиркус…
Иван обернулся.
С пол дюжины мужчин, возглавляемые Хиркусом, спешили к месту погрузки колонистов.
Иван почти втолкнул Шилему в облако, так как временница упиралась и не хотела его оставлять одного. А сам стал поджидать единомышленников Хиркуса. Те явно были обескуражены, застав одного Ивана (на Девиса с Сесикой они даже не посмотрели, словно их здесь и не было) и какое-то вздувшееся мерцающее образование рядом с ним.
На длинном подвижном лице Хиркуса читалась растерянность. Что он собирался здесь увидеть, ему и самому, наверное, невдомёк было, но только не одинокую фигуру КЕРГИШЕТА и мгновением раньше куда-то шмыгнувшую и пропавшую из вида Шилему.
От его недавней решительности не осталось ни следа. Как и у тех, кто остался на его стороне, либо в силу своих каких-то убеждений, либо, что было вероятнее всего, поддавшиеся обаянию Хиркуса. А он знал прекрасно, как завоевать сердца колеблющихся или, что тоже было вероятнее, почитателей его таланта.
Иван ждал.
Хиркус с чуть приотставшей от него команды подходил, постепенно укорачивая шаг.
Иван подумал: чего он ждёт? Вот Хиркус сейчас подойдёт и надо будет с ним о чём-то говорить. Вот так бы пусть он со своими единомышленниками шёл бы и шёл там… где сейчас идёт… но чтобы шёл бы долго… но чтобы был на виду…
Подумал и мысленно отгородился от Хиркуса и его приверженцев, давя на тот отрезок пути, что им предстояло ещё пройти до него.
И она, компания… всё так же направлялась в его сторону, но вдруг точно остановилась, так как расстояние между ним и ими перестало сокращаться.
Вначале они не заметили перемены. Лишь Хиркус стал проявлять беспокойство и замедлять шаги. Он не осознавал пока, что происходит: он идёт, земля под ногами уходит назад, а на самом деле продвижения вперёд нет, словно он стоит на одном месте.
Да и Иван, вызвав пока что непонятным образом желаемое, так же был озадачен произведённым эффектом. Вот они идут, спешат, лица их раскраснелись, но как были в шагах двадцати от него, так и сейчас там находятся.
Но ведь идут!..
Наконец, сообразил: между ними пролегло время. Они идут, но когда: вчера, завтра? Часом раньше или позже? А, может быть, их сейчас разделяют годы?..
У сторонников Хиркуса тем временем началось замешательство. Странно, но Иван слышал каждое слово, произнесённое ими. Впрочем, то были не слова, а междометия неприятно удивлённых людей.
Хиркус стал взывать к нему, Иван ответил, и время исчезло между ними.
– Зачем пожаловал? – спокойно спросил Иван.
Хиркус вспылил, повёл в стороны локтями, вытянул шею. Так и застыл на мгновения.
– Ты, – сказал он позже нормальным голосом, – всё-таки сумел обмануть их. Ты…
– Тебе тоже удалось обмануть их, – не дал ему договорить новое обвинение в свой адрес Иван и кивнул в сторону угрюмой компании за спиной Хиркуса. – Только я сделал это во благо, а ты – во зло. Себе – тоже. Кто ты здесь?.. Вот именно – никто! Для тебя, актёра, – это смерть!
Необыкновенный нос Хиркуса причудливо изогнулся. В ответ на слова Ивана, которые тому показались неотразимо убедительными, Хиркус выпалил:
– Ты, КЕРГИШЕТ, ещё пожалеешь, что бросил меня здесь и этих несчастных людей! – повёл он театральным жестом рукой в сторону своих единомышленников. – Ты сам себя съешь, совестливо вспоминая свой отвратительный поступок! Вся твоя жизнь превратится в кошмар! Ты потеряешь сон и аппетит! И твои обтянутые кожей кости будут греметь в поле ходьбы, пугая его обитателей. Именно так, КЕРГИШЕТ, и будет!
Иван на этот неожиданный выпад долго не знал, как отреагировать: возмутиться или рассмеяться? Лучше, конечно, придать словам уморительно смешной оттенок. Действительно: быть самому против, но обвинять в том кого-то другого. Однако это-то и возмущало.
Дать бы ему по огурцу, что у него носом зовётся!..
– Значит, всех я обманул, взяв с собой? А тебя не взял, потому что ты не хочешь, то пожалею? Твоя болтовня не повлияет на моё спокойствие. Нет, уж! Ты сам выбрал для себя место заточения. Так что посиди здесь ещё годика три, подумай, а я, может быть, тебя как-нибудь навещу и посмотрю: в мозгах твоих просветлело или они ещё больше поползли набекрень?
Сказал и без усилий, одним лишь внутренним напряжением, словно в ожидании толчка извне, отбросил Хиркуса с его компанией прочь от себя во времени, поставив перед ними к нему недосягаемый для них промежуток – за годы не добежать.
Манипуляции со временем, создание некого временного буфера Иван произвёл машинально и даже не удивился внезапно обретённой способностью. Он как будто уже давно ощущал в себе такую возможность власти на локальное разряжение или сгущение времени вокруг себя, а может быть, и в другой пространственно-временной точке, что надо было ещё проверить, так ли это на самом деле.