Ходоки во времени. Время во все времена. Книга 4

– Люди! – страстный выкрик Хиркуса хорошо поставленным голосом на мгновение перекрыл гвалт, и в наступившей тишине Хиркус, встав в позу трибуна, заговорил, то, вздымая к небу руки, то, потрясая ими, сжав пальцы в кулаки. – Братья! Мы пришли к вам по вашему зову! Мы пришли, чтобы ещё раз напомнить и вам, и себе о том, что наша сила в общности. Ведь только сообща мы можем одолеть время и…

Возмущённые голоса примолкнувших было колонистов, заставили Хиркуса прервать, набирающую силу, речь. Он только-только стал входить в раж, но неблагодарные слушатели, которые должны были ожидать от него откровений, отчего-то не следуют тому, что привык видеть артист при своём выступлении.

Он презрительно окинул взглядом преобразившиеся лица только что озабоченных лишь одним: не упустить момент перед другими при дележе добычи – женщин.

От толпы отделился высокий статный старик, что выделялся из поселенцев не только внешним видом, но и одеждой. Кроме набедренной повязки у него на плечах красовалась короткая, до сосков груди, меховая накидка. Поредевшие волосы стянуты на затылке в тугой узел. Борода и усы не топорщились по-разбойничьи, как у вех его сотоварищей, а свидетельствовали об аккуратности и заботливости о них хозяина. Голос у него по силе и убедительности не уступал Хиркусу.

– Что ты, червь и гниль, знаешь о времени, походя, говоря о нём!? – спросил он грубо и так же, как только что Хиркус, презрительно оглядел его самого с ног до головы. И не ожидая ответа, потому что, по-видимому, и не предвидел его, продолжал: – Как ты смеешь нам говорить об одолении времени, если даже я… – Он на миг прикрыл стального цвета глаза. – Даже я не знаю, как это сделать! Даже я не знаю, как одолеть время! Как ты смеешь говорить о времени?!.

– Даже он не знает, – подтвердил его слова один из тех поселенцев, что выглядел моложе других.

Ходоки, пожалуй, несколько были обескуражены заявлением старика. Высказанное им не укладывалось в их представления о затерянных во времени перлей. Что-то здесь не стыковалось. Ведь по их уже устоявшейся версии, колонисты могли быть теми самыми людьми, что волей случая попали в «брызги» канала Пекты, и осели здесь, за многими миллионами лет до дня своего появления на свет, как некая капля в океане времени.

– Хо-хо! – раздался могучий выдох дона Севильяка. – Надо же! Даже он не знает. А?.. – Дон Севильяк огляделся, призывая всем обозреть себя и оценить его высказывание. – Откуда тебе знать, поистине ползущему туда, куда укажет время. А? Вот и ползи, раз не знаешь, как это делается.

– А вы, значит, не ползущие? – левая щека старика дёрнулась в тике, глаз смешно и не к месту подмигнул собеседникам. – Что же вы тогда тут делаете? Тогда бы и шли впереди, обгоняя время, а то…

Ему не дали договорить.

Кто-то из ретивых колонистов под шумок умудрился ущипнуть Шилему за её жёсткую ягодицу. И получил, естественно, от неё сполна. Стеснённые со всех сторон женщины тоже пустили в действие свои кулаки. Не такие действенные, как приёмы временницы, но болезненные и, самое главное, обидные для пожилых и старых, но мужчин.

И неожиданно возникший диспут о времени также неожиданно перерос в элементарную драку.

Женщины подбадривали себя криком, ходоки легко отбивали наскоки, поскольку равных им здесь не было. А Шилема неудержимо пошла в атаку, наводя у поселенцев бреши в их тесном ряду.

Но минутой позже оказалось, что те не столько нападают на пришельцев, сколько бутузят друг друга. Наметились, по крайней мере, две противоборствующие стороны. Старшие поселенцы были против тех, кто моложе, хотя силы были равны. Они словно с удовольствием колошматили друг друга почём зря.

И лишь Мать с детьми и старик-спорщик в общей свалке не принимали участия. Они равнодушно смотрели на расквашенные носы, сбитых с ног посельчан, отползающих прочь, чтобы ненароком не попасть под пятки вошедших в раж противников и своих.

Старик, прямой и тощий как жердь, стоял и с как будто приклеенной презрительной улыбкой, его глаза то вспыхивали, то туманились.

Братья-близнецы принимали потасовку за весёлое представление. Они отмечали каждый удачный удар, подбадривали то одну, то другую сторону, хотя дерущиеся перемешались, постепенно вытесняя пришлых из своего поля выяснения отношений.

Девочка испуганно прижималась к объёмистому чреву Матери, порой отворачивая лицо, чтобы не видеть размазанной по щекам крови, когда кто-то из дерущихся оказывался слишком близко от неё.

И Мать… Скала!.. Неодолимый утёс!

Казалось, всё разбивалось ещё на подходе к ней и успокаивалось. Оттого пострадавшие стали концентрироваться вокруг неё, так как здесь их тронуть никто уже не смел, да и они сами, по всему, у короткого подола Матери забыли, что только-только выступали противниками. Теперь они мирно обменивались мнением и помогали унять кровь у тех, кто сам не справлялся, осмотреть ушибы, а то и показать, как кому-то из них удалось удачно зацепить кого-то или поддать хорошую, на его взгляд, оплеуху.

Драка как началась, так и неожиданно закончилась. Мать голосом, не уступающим по мощности звукам, издаваемых глоткой дона Севильяка, рявкнула:

– Всё!.. Хватит!

И тут же опустились, находящиеся в замахе, кулаки, и наступили тишина и мир…

Колонисты возвращались к действительности, а она обладала неординарностью. Они уже позабыли те времена, когда к ним приходили новые люди. А тут в таком количестве, к тому же с женщинами. Пришла пора, после снятия стресса таким оригинальным путём – дракой, спокойно принимать решение о приёме таковых в своё поселение.

Размазывая кровавые сопли, и негромко поругиваясь, они постепенно стянулись в отдельное от пришлых группу и столпились вокруг Матери. Лишь старик-спорщик остался там, где стоял, да братья-близнецы оказались на периферии.

– Кто такие? – грозно громыхнула Мать, вновь ощущая поддержку со стороны привыкших к её руководству мужчин поселения.

– Люди! – как отзвук пророкотал дон Севильяк. – Хо-хо!.. Мы странники во времени…

– Вы… – фальцетом выкрикнул старик.

– А ты помолчи! – грубо оборвал его дон Севильяк, даже не взглянув на него. – Мы такие же, как вы, жертвы проклятого Пекты. Того, кто придумал этот проклятый канал и забросил нас…

Хиркус подтолкнул Арно под локоть, смотри мол, как разговорился дон Севильяк.

В наступившей паузе, пока дон Севильяк набирал воздух, чтобы сказать ещё что-то, раздалось возмущённое бормотание старика:

– Какой ещё Пекта? Этот паршивец всё только испортил своей торопливостью. Пекта был только исполнителем, а канал придумал я!

– Что?

Старик выпрямился, хотя и так был подобен столбу.

– Да, временной канал придумал я! Я – Девис

Когда Шилема вспомнила о щипке какого-то колониста, Джордан расплылся в ухмылке, предположил:

– Он, наверное, пальцы сломал?

– Это я ему! – огрызнулась Шилема.

– Отстань от неё! Не перебивай! – Иван постарался прекратить намечаемое бесцельное препирательство. – А ты рассказывай.

Но при упоминании имени Девиса, он не менее эмоционально, как ходоки полутора годами раньше, воскликнул:

– Что?.. Девис?.. Неужели тот самый Девис?..

– Девис?! – воскликнул дон Севильяк, слышавший это имя в рассказах Ивана, побывавшего за поясом Закрытых Веков. – Отец Напель?

Старик дрогнул.

– Напель! – от его презрительной усмешки не осталось и следа, но появилась подозрительность. Он коротко огляделся, словно проверяя пространство, в которое можно без помех отступить, либо – нет ли там кого лишнего при разговоре. – Напель… Не знаю, откуда вам известно это имя, но… – Он прикрыл глаза, гримаса исказила его лицо аскета. – Нет! Я только воспитал её, но она дочь Пекты. Ему всегда не было дела до неё… Бедная девочка… Я говорил ей… Объяснял, убеждал…

Казалось, Девис погрузился в мучительный поиск нужного слова, а потому перебирал подобные, но – всё не те.

Его потеснила Мать, за ней безликой стаей, словно образуя крылья, надвинулись колонисты.

– И что? – спросила она. – Если даже вы странники во времени? Так мы тут все странники.

– А ничего! – с вызовом сказал Арно. – Такое впечатление, что рядом есть ещё одно поселение людей. Так?.. Конечно, нет! Так к чему вопросы? Мы встретились. И этого достаточно, чтобы признать её за совершившийся факт. Или у тебя другие соображения?

– Но это вы пришли к нам… – слегка растерялась Мать.

– Мы пришли, потому что вы нас позвали, – играя обертонами так, чтобы его слова вызывали доверие, возразил Хиркус. – Давайте лучше познакомимся. Итак, я – Хиркус. Это – Арно… Дон Севильяк… Шилема…

– У-у, ведьма! – донеслось из мужской свиты Матери.

– А ты не лезь, если не хватает мозгов и сил! – повысил голос Хиркус, вызывая оживление среди недавних драчунов.

Дальнейшее перечисление имён женщин едва не вызвало новой драки, так как для каждой из них находился отклик сразу у нескольких мужчин, уже наметивших для себя приглянувшуюся незнакомку.

Мать живо переводила взгляд из-под припухлых век с одной названной соперницы на другую, но хранила полное молчание. Недавняя вспышка повиновения ей поселенцев лишь подтверждало её понимание: закончилась эпоха её исключительности, как это повернётся для неё в будущем, – был вопрос?

Но жила ещё надежда…

Однако она видела, три четверти тех, кто считал ещё вчера её взгляд за милость, уже отвергли её: старую, толстую, безобразную – она знала о себе именно это. И только оставались, оттиснутые было, сыновья и дочь, потрясённая происходящим и безропотная. Для них Мать оставалась единственной опорой в этом мире. Иного они не знали. А услышанное от взрослых о прежней жизни для них больше было похоже на сказку: громадные здания, многолюдство, автомобили и самолёты, магазины, телефон и телевидение…

И вдруг появились новые люди.

А с ними женщины…

Много…

Столько женщин сразу вместе не могло быть!

Если только в сказках…

– Мы представились. А теперь – вы! – продолжал знакомство Хиркус. – Девиса мы уже знаем. Этих молодых людей – тоже. А ты кто? – он указал пальцем на первого попавшегося на глаза колониста, заросшего, казалось, с ног до головы волосами и диковатого на вид.

– Меня зовут… Клеманом, – неуверенно отозвался тот.

Но его перебил злорадный смех.

– Пердуном его зовут! – выкрикнул кто-то.

– Это прозвище, – невозмутимо произнёс Хиркус, не давая сбить себя. – Мы говорим об именах. Значит, Клеман?

– Да.

Клеман из-под густых бровей с благодарностью посмотрел на Хиркуса и приосанился.

Перечень имён занял долгое время. Здесь у каждого имелось прозвище, чаще обидное, а истинные имена порой для многих звучали внове.

Колонисты давно так не веселились.

Все знаемые весёлые и житейские истории потеряли для них интерес, превратясь за десятки лет в банальности. А бытие заброшенных в прошлое не располагало к веселью. В прозябании не засмеёшься, не возрадуешься.

А тут Хиркус сыпал новыми шутками, необычно комментировал каждое прозвище, выворачивая так, чтобы из обидного или оскорбительного их значения представить в некоем другом, даже возвышенном виде. Он смеялся или выдавливал из себя слезу, обретая в своём лице нового кумира колонистов, отодвинув прежних, к которым, по-видимому, относился Девис.

Сейчас он, так же как и Мать с детьми, стоял всеми позабытый, словно в стороне. Впрочем, выделялась ещё одна небольшая группа, как вытолкнутая из подвижной массы толпящихся вокруг Хиркуса колонистов. Она состояла из самых дряхлых стариков, ко всему равнодушных и, возможно, мало понимающих, что вокруг них происходит. Но в драке они тоже побывали, хотя, может быть, как статисты.

Размежевание не ускользнуло от внимания ходоков. Арно даже буркнул в ухо дону Севильяку:

– Эти не в счёт.

– Зато этих больше, чем нужно, – также негромко проговорил дон Севильяк, имея в виду тех, кто вновь готовился атаковать женщин.

– Да уж, – согласился Арно.

– Вот бы сейчас сюда Ваню…– мечтательно произнёс дон Севильяк.

– Если бы, да кабы, – сказал Арно и неприязненно добавил: – Нет, и не будет! Не надейся на его возвращение!

– Он будет! – упрямо заявила Шилема. – А с ними мы справимся. Не со всеми сразу, так по-одиночке. Пусть только…

– Уймись! За тебя мы спокойны, а за остальных…

– Вот и пусть забирают их, а нас оставят в покое! Иначе каждый день драться придётся.

– Э, нет, – дон Севильяк прижал к себе Лейбу и ухватил за руку Харуссу. – Я своих не отдам.

– Да они сами убегут, – предрекла Шилема.

Распоряжалась Мать. Она покрикивала на скамулов, а нерадивым из них поддавала ниже спины или подзатыльники.

Казалось, в колонии всё было как прежде. Мать командовала, а скамулы за день заготовили еды на всех, развели костёр, поставили горшки, устроили общий стол. Мать снимала пробы с варева, дочь, следуя её наставлениям, также подгоняла и распекала непонятливых аборигенов.

Колонии людей в этом глубоком прошлом повезло, они нашли здесь и помощников, и работников, бескорыстно служившие им с самого первого дня знакомства с скамулами. Тогда, растерянным и подавленным перлям, в первые дни скамулы принесли еду, которую если сами. Земли вокруг простирались плодородные, где можно круглогодично собирать злаки, зелень, овощи и фрукты. В реках и озёра водилась рыба. Скамулы потребляли в пищу и мясо, благо стада жвачных, грызуны и птицы могли давать его в изобилии.

Люди, со своей стороны, научили скамулов секрету запасать продукты впрок, а также огородничеству и выращиванию злаков на хлеб. Правда, хлеб потребляли только колонисты; с ним было не густо, но почти каждый день приходилось по лепёшке на едока.

С сегодняшнего дня стол стал в два раза больше, и скамулы больше обычного ошибались. Да и как не ошибиться, если пришлось вытаскивать на свет глиняные плошки и деревянные ложки уже, казалось бы, отслужившие свой век: щербатые, изгрызенные, неудобные.

Дон Севильяк, предусмотрительно не отпуская от себя Лейбу и её двух подруг, одобрительно посматривал на покрикивания Матери и суету скамулов, предвкушая, как он сегодня поест на славу. Впрочем, его беспокоило, что какой-то зверёк (иначе он его не оценивал), пристроенный на вертеле у костра, казался ему слишком маленьким для такого многолюдства, толпившегося невдалеке от накрываемого стола: ряда очищенных от коры тонкоствольных деревьев и толстых – для сидения.

Казалось, наступила долгожданная идиллия соединения двух групп людей. Старожилы колонии, не оставив, конечно, мыслей быстрее разобраться с женщинами, вели себя вполне прилично. Стараясь понравиться будущим подругам, вели разговор с потугой на учтивость. Растрёпанные волосы приглажены, руки вымыты в неширокой речушке, протекавшей рядом с поселением. Животы, и так тощие, подтянуты.

Скупо, но уже улыбаются женщины и чувствуют себя свободнее. Утробно похохатывает дон Севильяк, лишь через слово понимающий, о чём ему толкуют любопытствующие колонисты, с уважением притрагиваясь к его колоритным телесам.

Можно было подумать, глядя на них, что вот сельчане сошлись на общий праздник. Своеобразно, правда, одетые. Однако у всех заметно приподнятое настроение, словно перед свершением некоего таинства, что сплотит, поддержит всех и каждого в этом чужом мире…

Мать стукнула грубой поварёшкой по пустому горшку, призывая на трапезу. Глухой звук совпал с возмущённым вскриком Шилемы.

Её некоторая отчуждённость ото всего и невзрачность повергла какого-то незадачливого колониста сделать ставку на неё, пока остальные жадно пожирали взглядами более привлекательных женщин. Недавно полученный урок первому, кто покусился на неё, не был принят во внимание. И торопыга решил действовать наверняка…

И хотя этот эпизод сам по себе был вполне заурядным, но Шилема превратила его в некую харизму с далеко идущими последствиями.

– Он вдруг напал на меня, – говорила Шилема; её взгляд стекленел, оттого пламя костра чётко отражалось в них. – Начал хватать меня… – Она даже по прошествии стольких месяцев не могла говорить без одышки. – Тогда я ему…

– Ты, как всегда, поторопилась, – предположил Джордан. – Ты бы его простила…

– Я? Его? Этого?.. Это ваши всем простили!

– Наши? – машинально спросил Иван.

Рассказ Шилемы стал его утомлять. Не потому, что его не интересовало, что произошло с его командой, а от постоянных экивок временницы на личности, каждая из которых в её описаниях проступала безобразной маской. И на свой вопрос получил аналогичный ответ.

– Конечно, ваши! Твоя вот Хелена первая бросилась на всех. Теперь вот мучается с младенцем…

– Почему моя? С каким младенцем? – опешил Иван.

– С мальчиком… Да они все такие. Кто уже родил, кто только ждёт ребёнка.

Это известие потрясло ходоков, пожалуй, сильнее, чем факт непредвиденной отлучки почти на полтора года. Даже иронично улыбающийся рассказу временницы Джордан, онемел от неожиданности. В конце концов, слушать о перипетиях налаживающихся отношений – одно, а знать результат – другое. И вот это, другое, они как-то не предвидели.

– Но-о… – в долгом выдохе отреагировал Иван, ощутив укол ревности.

Между ним и Хеленой ничего не произошло, он даже тяготился её выбором, но всё же подспудно зрело предположение развития отношения более близкого. И вот – бац! – мальчик…

Настоящее положение вещей

(Status praesens)

Костёр догорел.

Нелепой серой кочкой замер Джордан, сморённый сном: голова набок, опущенные плечи, безвольно брошенные руки на ноги, сложенные калачиком. Иван уткнул подбородок в колени и бездумно выискивал последние вспышки живого огня, порой проглядывающие в кострище. Шилема сжалась в комок, глаза её поблескивали в сумрачном свете наступающего дня.

Воздух посвежел, шевельнулась листва от дуновения ветра.

– Скоро сюда прибегут скамулы, – нарушила затянувшееся молчание Шилема.

– Скамулы? – поднял голову Иван. – А-а… Зачем?

– Проверить, что я делаю… На месте ли… Доложить… – монотонно перечислила Шилема и вздохнула.

– Кому доложить? – тряхнул головой Иван: не ослышался ли?

– Совету… Хиркус тогда предложил создать совет колонии. И возглавил его. Арно поддержал, а потом первый из него вылетел из-за несогласия с остальными членами… В основном, с Хиркусом.

«Бред какой-то», – в который уже раз за ночь подумал Иван, но уточнять не стал.

– Значит, говоришь, скамулы прибегут проверять?

– Прибегут…

– А мы для них сейчас исчезнем, – решил Иван, тяжело поднимаясь.

От долгого сидения затекли ноги, не гнулась спина, болела шея. Иван потянулся, шумно выдохнул, разбудил Джордана.

– Нам пора.

– Э, КЕРГИШЕТ. Куда теперь?

– Вот и решим, куда. Шилема, ты с нами. Покажешь дорогу в посёлок.

– Конечно, с вами. А для чего я здесь торчу? Вас всё это время ждала. Верила… – Шилема кивала головой в такт словам, словно подтверждало каждое из них. – Но ещё темно, а дороги здесь нет. Тропа. По ней я хожу одна… Да и в посёлке просыпаются поздно.

– Вот и хорошо. Пока они спят, мы осмотримся.

– Пока мы будем идти, скамулы там переполох устроят.

– Не устроят. Мы по-тихому. Джордан, вставай!

Иван мысленно позвал облако. Вернее, просто пожелал, чтобы оно явилось. И оно обозначилось бледной громадной каплей в шаге от него.

– Шилема, руку!

– Я… – отступила Шилема.

– Шевелись и ничего не бойся!.. Джордан!

– Да сейчас я… Идите, а я сейчас! – Он неуклюже побежал за ближайший куст. – Ну, вот и я.

– Давай, входи! Сам.

– А пустит? – засомневался Джордан, но смело шагнул в нутро облака.

Облако приняло его, а следом Ивана с Шилемой. Рука временницы подрагивала. Иван отпустил её, Огляделся. Спросил:

– Что видите? Шилема?

– А…– она боязливо смотрела себе под ноги; они висели в полуметре от поверхности травы. – Всё вижу. А что?

– Пока ничего. Ты, Джордан?

– Тоже всё. А когда в первый раз… – буркнул: – тогда не видел. Мог бы и тогда…

– Вот и прекрасно.

Почти под ногами рдели угольки костра, темнел остов покосившегося шалаша, служившего обиталищем Шилемы в её долгом ожидании возвращения КЕРГИШЕТА.

– Показывай дорогу к посёлку.

– Здесь тропа…

– Шилема! – Иван укоризненно посмотрел на временницу; худое лицо её застыло, словно у сомнамбулы. – Показывай, где эта твоя тропа.

Она очнулась.

– Где мы?

– Не важно, – отмахнулся Иван. – Потом расскажу. Итак?

– Вот там… туда, – протянула руку Шилема и тут же испуганно одёрнула назад.

Ей показалось, что рука погрузилась в нечто податливое и осязаемое.

– Поехали.

– Поплыли, – уточнил Джордан.

Приметная тропа юлила между кустов и редких стволов деревьев, так что дополнительных указаний Шилемы не требовалось. К тому же вне тропы росла высокая трава, и топорщился ветками бурелом.

Облако неторопливо повторяло все изгибы тропы без воли Ивана. Впрочем, он отмечал каждый поворот и это, по всей вероятности, передавалось облаку. Сквозь него проходили, будто исчезая в настоящем, встречные низкие ветви деревьев, нацеленные прямо в лица ходоков. Вначале они пригибались или отворачивались, но чуть позже освоились.

Тропа пошла по крутой дуге, и за поворотом навстречу облаку вышли пять человекообразных существ, вооружённых заострёнными палками.

– Скамулы! – дрогнула Шилема.

Скамулы и облако встретились. Но ничего не произошло. Облако пропустило скамулов сквозь себя так же легко, как и ветки. Вот перед ходоками были лица, а через мгновение позади – спины идущих как ни в чём ни бывало скамулов.

– Меня проведать пошли! Шиш им!..– процедила сквозь зубы Шилема. Спохватилась: – А они нас не заметили?

– Так и не пойму, – сказал Иван, – зачем они тебя… как ты говоришь, проверяют?

– Как же! Беспокоятся за меня. Как бы я чего не сделала с собой без них. Они…

– Наши?

– Фи! Нашим не до меня. Да и в совете у них остался один Хиркус… Совет каждый день проверяет всех. Наличие!

– Но зачем? – в который уже раз Иван задал один и тот же вопрос. – Куда вы можете здесь деться?

– Напротив. Проверяют, чтобы кто-нибудь не отделился. Когда эти, – так Шилема пренебрежительно называла женщин, – обрели мужчин, то те не стали подчиняться Матери и захотели уйти, чтобы им никто не мешал. Были драки. А эти меняли мужиков каждый день… Вот и решили, если кто-то уйдёт, того подвергнуть порке.

– Ну и замашки! – сказал Иван.

А Джордан повёл плечами, спросил:

– И что, кого-то пороли?

– Было дело.

– Тебя тоже?

Шилема фыркнула.

– Попробовали раз. До сих пор помнят.

– Вот бы посмотреть, как тебя порют, – мечтательно произнёс Джордан, но предусмотрительно отгородился от временницы Иваном.

– И ты туда же? – с кулаками набросилась на него Шилема, но наткнулась на Ивана.

Облако колыхнулось и, наверное, подчиняясь бессознательному желанию Ивана, окутало Шилему и сдавило её со всех сторон.

– Перестаньте! – сказал Иван, давая свободу временнице.

– Что ты сделал, КЕРГИШЕТ? – Шилема испытала настоящий страх, так редко её посещавший.

– Пока учусь делать, – непонятно для неё отозвался Иван. – Далеко ещё?

– Сейчас будет речка. За ней… Вот и ещё!

Навстречу из-за поворота вышла большая группа скамулов.

В светлеющем полусумраке можно было разглядеть их слегка приседающие при ходьбе фигуры и головы, словно упакованные в чёрное обрамление волос, белела только незначительная часть лица.

– А эти кого проверяют? – спросил Иван.

– Никого. Это охотники. Они обязаны к утру добыть для людей мясо.

– Обязаны?

– Они это делают в знак благодарности людям.

– Значит, обязаны добровольно, – подал реплику Джордан. – Знакомое дело.

Шилема не ответила, насупилась, черты её похудевшего лица застыли в неподвижности. Она о чём-то усиленно думала. Наконец, сказала:

– Ты, КЕРГИШЕТ, там… в посёлке, будь поосторожнее. Они о тебе знают и… Твоя Хелена…

– Оставь!

– …так вот она до сих пор упоминает, как ты нас трусливо бросил, чтобы спасти свою шкуру. Так она говорит. И мивакуков ты подговорил уйти от нас, оставив на произвол судьбы. И этих, как ты говоришь, наших убедила в своей правоте. Я ей как-то… – Шилема запнулась. – Жаль, что она была уже беременной. Но поносила тебя так, даже Арно не выдержал. А он ведь согласен с нею, вспоминая тебя.

– М-да, – только и мог выдавить из себя Иван, разобиженный до глубины души мнением тех, с кем он провёл столько времени. Хелена – пусть себе мелет, что хочет. Но Арно! – А Хиркус? Дон Севильяк что, тоже считает меня трусливым беглецом?

– Ну, этому дону всё ни почём. У него свои сторонники и эти… А Хиркус… Что можно ждать от артиста? Играет себе. Каждую неделю заставляет всех смотреть на то, что ему взбредёт в голову показать зрителям. Почему заставляет?.. Ну, не заставляет, конечно. Хотя у него самые боевые сторонники. Он совет колонистов возглавляет… И потом, куда им всем податься? А так хоть какое-то развлечение. Он даже разыграл стычки с хырхоро, где ты…А-а… – Шилема поджала губы. – Сейчас будет речка. За ней Нью-Брызг. Они так своё поселение называют. Хиркус придумал.