Предисловие к Полярному дневнику. Роман

Они спустились на первый этаж, на кухню. Эта часть дома также не поражала изысканностью или утонченностью интерьера. Светлые крашенные стены, белый холодильник в сувенирных магнитах, гарнитур «уголок», небольшой квадратный стол на четыре человека. Единственный элемент украшательства – небольшие формата А4 репродукции в рамочках, что-то вроде эскизов машин Леонардо Да Винчи. Между ними висели небольшие квадратные рамки, в них под стеклом разнообразные морские узлы.

Дядя Коля поставил чайник на газ. Витя сел за стол.

– Если не секрет, о чем эти чертежи? – Витя решился спросить прямо, настрой был не тот, чтобы пускать ум окольными путями.

– Может, просто декорация? Для красоты? – дядя Коля все еще стоял у плиты, и отвечал не поворачиваясь.

Витя еще раз окинул взглядом кухню.

– Вы уж меня извините, но не похоже, что у вас есть тяга к какому-то особенному декору.

– А как ты сам думаешь, что там изображено? – дядя Коля повернулся к нему лицом.

– Очевидно, ряд исторических сюжетов. Просто они какие-то… Слишком иносказательные что ли…

Дядя Коля смотрел на Витю, как на младенца, пытающегося объяснить логарифмическое уравнение, мол, сама попытка достойна всяких похвал и наивность очаровательна, но результат нулевой.

– Я могу ответить на твой вопрос, – сказал он. – Просто потому что однажды решил никогда не врать. Но сначала я должен понять две вещи, первая – зачем тебе это знать? Удовлетворять простое любопытство, ни твое, ни чье бы то ни было еще, я не собираюсь. Я уже говорил, что дорожу своим временем. Второе – готов ли ты услышать и понять мой ответ?

– Думаете, не выдержу правды? – прямота дяди Колиных слов, подталкивала к дерзости.

– Не уверен, что ты готов поверить в правду. Ведь, лож куда привлекательнее и привычнее. Для правды всегда нужно быть готовым, в том числе интеллектуально.

– Ну, я конечно не академик…, – Вите этот разговор становился все интереснее, его нисколько не задевали сомнения дяди Коли в его умственных способностях. Он-то в себе не сомневался, значит и обижаться не на что. Да и давным-давно почерпнутая у дворовой шпаны истина – «на обиженных срать ездят», крепко засела в его сознании.

– Причем тут это? – махнул рукой дядя Коля. – Как раз академику-то зачастую элементарную истину вдолбить не получается. Он ведь – академик! А при этом не понимает, что образование – способ формовки людей. Как кондитер тесто в формочки помещает и в духовку ставит. На выходе румяные печеньки. А он со своими докторскими уже в такую ковригу спекся, что хоть гвозди заколачивай.

– Хотите сказать, образование не помогает понимать истину?

– Если речь о формальном образовании, то нет. Ни образование, ни воспитание. Сам смотри, вот этот твой рабочий, – дядя Коля кивнул в сторону второго этажа, где работал Толя. – Он что говорит? Я, говорит, руками работаю. А почему?

Витя пожал плечами. На самом деле в уме его сверкнула совсем другая мысль – как дядя Коля услышал Толины слова из кабинета? Может, где-то в комнате скрытая камера с микрофоном? Что ж, возможно… Во всяком случае понятно, почему хозяин запросто позволяет расхаживать посторонним людям по дому. Однако толком это обдумать не получилось, дядя Коля продолжал:

– Потому что его так научили – есть люди, которые руками работают, а есть – которые умом. Но это же чушь, притом откровенная! Сколько всего ему нужно знать, чтобы просто распланировать мой заказ? А когда вырезать начнет, что головой работать не будет? Причем очевидно, что котелок у него варит. И все равно – я руками работаю, думают пускай другие. И то же самое – люди интеллектуального труда. Возьми любого интеллектуала, самого отвлеченного, физика теоретика там, все равно, создавая свою теорию струн, он создает абсолютно реальный продукт, физически выраженный в виде книги или статьи в интернете или фильма. И все эти объекты создаются руками, а не одним только умом.

– То есть, по-вашему, нет разницы между книгой и табуреткой?

– Я говорю о том, что работа ученого и столяра не имеет сущностных различий. И то и другое – производительный труд. Разделять человеческую деятельность на умственную и физическую – не имеет смысла. Тем не менее, это делается. Для чего? Подумай сам.

Витя действительно задумался:

– Так не может быть, – сказал он.

Дядя Коля удивленно поднял брови. Чайник на плите засвистел.

– Почему же? – спросил он, наливая кипяток в чашки.

– Всегда существуют полюса. Не знаю, как это объяснить, но ведь очевидно, что общество – не единый муравейник, где все что-то производят. То есть, достаточно посмотреть в окно… Да и производительный труд, он не однородный и не равнозначный, – Витя говорил сбивчиво, просто он не привык рассуждать на подобные темы.

– Ты знаешь, что в Древней Греции не существовало разделения на ремесло, искусство и науку? Все это называлось одним словом – техно. Это и было залогом общественного равенства. Все как заводные болванчики кричат – демократия! А какая может быть демократия, если общество принципиально разделено. Ты профессор – получай малиновые штаны. А ты пэтэушник – тебе оранжевый жилет. Не может быть никакого равенства, если одна часть общества ощущает себя чумазыми чмошниками, а другая – раздувается от сознания принадлежности к интеллектуальной элите. А им в уши льют – вы одинаковые, у вас равные права. Они смотрят друг на друга, и как ты говоришь – в окно, и понимают… Вернее, ничего не понимают. Кто посообразительнее, до того доходит, что равны они только в одном – в одинаковом бесправии. Вот тебе и расклад.

– Почему же у греков получилось, а больше ни у кого не получается?

– Ну, тут разные факторы…

– Типа другая ментальность?

Дядя Коля засмеялся:

– Ты хоть сам понимаешь, что кроется за этой фразой? Ее часто произносят, с экранов политики там, социологи и прочие знатоки. А обозначает она очень простую вещь: людям говорят – построить гармоничное, справедливое общество не получается, потому что вы стадо дебилов, и годитесь только на заготовку рогов и копыт. И это на самом деле так.

– И все-таки почему? Не могут все быть дебилами.

– Во-первых, нужно не чтобы все были дебилами, а всего лишь большинство. Потом, может тебе это покажется странным, но дебилами не рождаются, а становятся. Клинических дураков не так уж много. Поэтому дебелизм приходится воспитывать. Если тебе интересно, как это делается посмотри на программы Министерства образования… Ну, а если возвращаться к грекам, у них все получалось благодаря одному существенному факту, который упускают все современные ударники демократического строительства: в греческих полисах строго регулировалась численность населения. Они там рассчитали – стабильное общество на данной территории может быть построено при таком-то количестве участников. То есть нашли меру. Но поскольку жизнь в полисах складывалась благополучно, то численность населения росла. Вот, и когда она достигала определенного предела, часть граждан откалывалась и шла в чисто поле, строить свой новый полис.

– Получается модель-то рабочая.

– Да. Только не всем она нравилась. И параллельно существовала другая – египетское рабовладельческое общество. Мощнейшая система, к тому же стремящаяся к расширению. А в самом Египте куда расширятся? Плодородная долина Нила, а вокруг пустыня. Значит, нужно приобретать другие страны. Вот, к египтянам и приехал умница Платон, поучился и написал свое «Государство», в котором общество построено в виде пирамидки. Платона, кстати, за эти идеи чуть не убили.

– Но ведь не убили же…

– Не убили, потому что с греками тоже не так просто всё, – вздохнул дядя Коля. – Их демократия, она ведь не для всех была. В смысле демос – это не все население полисов. Это определенная группа граждан, наделенная правами иметь собственность, рабов, носить оружие, голосовать… А все остальные назывались охлос – толпа. Опять-таки управляемая масса. Фактически, демос – не народ, а административная единица, созданная для контроля над охлосом. Так что идеи Платона об общественной пирамиде не были в принципе противны грекам. Просто, время тогда еще не подошло. Да, и требовалось многое перетряхнуть, зачистить старую элиту, допустить чужих. Так просто это не делается. Но в итоге все получилось. Именно со времен Платона Греция и покатилась…

– А Египет?

– Ты не на том фокусируешься. Как страна Египет тоже давно канул, но модель осталась. А значит и ее создатели. И им – создателям, в принципе без разницы, в каких границах лежит подконтрольная территория, как она называется, на каком языке там говорят. Это похоже на подсечно-огневое сельское хозяйство. Одну рощицу подрубили, сожгли, создали плодородный слой, собрали урожай, на следующий год переместились. А как именно называлось предыдущее поле – Греция, Египет, Вавилон, и как будет называться следующее по большому счету – без разницы. Только счет тут идет не на годы, а на десятилетия и даже века. Меняются только имена и названия, а система прежняя.

– Хотите сказать, что мы до сих пор в рабовладельческом обществе живем?

– А что есть сомнения?

Витя задумался.

– Подождите, но ведь есть разница в производительном труде и рабском.

– И ты можешь сказать какая? Изменились лишь методы порабощения, а принцип остался. И один из главных – нельзя создавать сплоченное общество. Отсюда разделение – умственный, физический труд. Это тоже лишь один из примеров. Реально существует только производительный труд, а противопоставлен ему управленческий труд. Тот самый полюс, как ты выразился. Ведь, производство требует контроля. Сам понимаешь.

Витя снова замолчал, осмысляя услышанное.

– А вот вы мне все это говорите и…

– Что? Открыта страшная тайна? – иронично спросил дядя Коля. – Вот, как ты можешь этим распорядиться? В интернет выложишь?

– Хотя бы.

– И правильно. Эта мысль приходит в голову каждому, кто услышал что-то новое. Немедленно запостить, твитнуть, расшарить и ждать лайков. Именно поэтому сейчас сложилось вполне определенное мнение: любая информация попавшая в интернет считается чушью. И не надо думать, что это случайность. На рубеже нулевых, действительно, была опасная ситуация. Сеть фактически не контролировалась. Конечно, те кому следует потихоньку выпиливали экстремистские сайты, но делалось это лениво. Поэтому к сетевой информации относились с доверием. А теперь… Ну вот представь, кто-то взял и выложил видео, на котором в небе взрывается самолет, или еще лучше – кто-то снимал с той самой зенитки, откуда пустили ракету, ну и видео на ютьюб. Что будет? Тут же набежит куча специалистов, которые тут же в комментариях тебе докажут, что и самолет не тот, и съемка не того года, и след ракета должна оставлять другой, и солнце не с той стороны. Потом, естественно, появятся другие блоги. Они расскажут, что автор видео – агент спецслужб, давно прикормлен и вообще пишет и выкладывает только то, что скажут. Ну и так далее.

– И что, все эти комментаторы у кого-то на зарплате?

– Зачем? – искренне удивился дядя Коля. – Я же говорю, создана такая среда, где каждый суслик – агроном. Великий стратег и геополитик, временно работающий охранником в «Пятерочке». Каждый может спокойно высказаться, каким бы идиотом он ни был. А то, что твой оппонент в чате – идиот, как правило выясняется достаточно поздно, и это главный и самый показательный момент. Знаешь, как Черчилль говорил: если ты долго споришь с идиотом, скорее всего он делает то же самое.

– Есть ведь и не идиоты, – хоть Витя во многом и соглашался с услышанным, но все-таки он с оптимизмом смотрел на человечество.

Дядя Коля вздохнул, как будто устал объяснять ребенку некую азбучную истину:

– Есть. И что толку? Представь, что ты подошел к коллекторным резервуарам мосводоканала и плеснул туда стаканчик родниковой воды. Стали они чище? Вот! И также с неидиотами. Подливают понемногу, а жижа по-прежнему вязкая и смердящая. Плюс к этому существуют люди, которые постоянно вслух сомневаются в том, что вода в стакане родниковая.

– Не понял. Если человек излагает внятно и с доказательствами, в чем тут сомневаться?

– Так ведь все излагают внятно и доказательно, – развел руками дядя Коля. – Тут другое дело. Попробую на примере. Читал недавно у одного автора о приемах видения диспута в среде заключенных. Прием на самом деле один, но очень действенный: нужно поймать оппонента на малейшем несоответствии, и не важно касается оно предмета спора или нет, затем хохотать во все горло и тыкать в противника пальцем, выкрикивая – Слыхали?! Во дает?! Хочет так повернет, хочет эдак! Ну и в таком духе. Естественно человек начинает теряться, выходить из себя, путаться еще больше. То же самое случится и с тобой, если, допустим, ты решишь записать то, что я говорю и выложить у себя в ЖЖ или там на сайте, в блоге, не важно. Первое что ты услышишь – во, появился еще один срыватель покровов, конспиролог! Ирония – мощнейшее оружие. Совсем необязательно развенчивать какую-либо теорию, ее достаточно грамотно осмеять. Тем более, то о чем я говорю – далеко не новость.

– По-вашему конспирологи и альтернатившики более достоверны?

– Не обязательно. Идиоты есть везде. Когда появляется по-настоящему стоящая теория. До кого-то наконец доходит, что картина мира несколько иная, чем в новостной ленте, к нему сразу прилипает толпа чудаков, злобных, смешных, безумных. А короля, как известно делает свита. Блогер и вся его деятельность в окружении тупых хомячков и начинает выглядеть тупостью и чушью. А большего и не надо.

– Получается, что понять где правда, а где ложь невозможно.

– Нет. Если ты о постах в интернете, – улыбнулся дядя Коля.

– А вообще? – вопрос прозвучал настолько наивно, что Вите стало стыдно.

– А вообще можно. Если, конечно, в голове у тебя погуще и почище, чем в тех самых коллекторах. Тут важно понять, что подсказывать тебе путь к истине никто не собирается.

Чай за время разговора успел остыть, Витя осушил чашку в два глотка. Встал и понес к раковине. Краем глаза он заметил, что на стене за холодильником висят такие же морские узлы в рамках, как и на других стенах, но одна рамка несколько больше. Витя остановился и посмотрел на нее. В рамку и за стекло был заключен свернутый петлей шелковый шнурок. Тут сомнений быть не могло. Шнурок из ночного кошмара. Также Витя не сомневался в том, что раньше он не мог видеть этот предмет. В свой первый приезд он не заходил на кухню. Разве что хозяин только сегодня его перевесил, а раньше он висел на другой стене, на втором этаже или в кабинете, вот подсознание и зацепило. Но остальные стены дома были пусты, ни картин, ни фотографий, ни репродукций… Витя стоял с чашкой в руке и смотрел на рамку.

– Что такое, Виктор? – дядя Коля смотрел на него с не меньшим интересом, чем Витя на шнурок.

– Так… Показалось кое-что… Интересная вещь.

– Да. Это чтобы помнить, – туманно сказал дядя Коля. – Не думал, что она так бросается в глаза. Что показалось-то?

Витя не собирался вот так с ходу открывать свои видения, поэтому нужно было менять тему. Он поставил чашку в раковину.

– Вы все-таки не ответили, что же изображается на этих панелях?

Дядя Коля тяжело вздохнул:

– Как бы тебе это объяснить… Это и есть своеобразная библиотека.

– Вы же говорили, что у вас на компьютере библиотека?

– Дело тут не в носителе, а в содержании. Компьютер просто заменяет бумажные книги. Суть при этом абсолютно та же. Деревянные панели будут рассказывать другую историю.

– Историю в смысле, как науку?

Дядя Коля поморщился при слове наука:

– В смысле как истину.

– Как-то замысловато. Чем вас не устраивают толстые бумажные тома. Есть ведь какие-то академические издания…

– История – самая ангажированная из всех наук. Бумажные тома всегда пишутся в определенной политической обстановке. Ты знаешь, что при СССР школьным учителем истории мог быть только член партии? Само по себе достаточно красноречиво, нет?

– Теперь-то не СССР.

– Да-да, информации полно. Открытые источники, рассекреченные архивы, – в голосе дяди Коли звучала даже не ирония, а какие-то прямо издевательские нотки. – Про альтернативщиков мы уже говорили. Повторяться нечего. Меня интересует только подлинная история. Её сохранение.

– А откуда она известна вам? – неосторожно спросил Витя.

– Я не говорил, что она мне известна, я не говорил, что она известна мне одному, я не говорил, что собираюсь делиться этими знаниями, – дядя Коля говорил подчеркнуто внятно и холодно, последние слова воспринимались как предупреждение.

Витя не хотел терять того доверительного тона, который только начал устанавливаться между ними.

– Все равно, картины на чертежах такие, что сам черт ногу сломит, – улыбнулся Витя. – Подлинная там история или чистая фантазия все равно не разберешь.

– Ты же разобрал, – вдруг сказал дядя Коля. – Думаешь, я не заметил как ты прямо впился глазами в чертежи?

– Я… да, нет… Ведь ничего не понятно…

– Так и задумано. Не владея матрицей, информацию с этих панелей не считаешь. Расслабься.

Несмотря на успокоительные слова, Витя заметил, что дядя Коля смотрит мимо него, в сторону шелкового шнурка. Ситуация каким-то чудным образом совпадала с настроением сновидения. Витя чувствовал, что на спине проступила ледяная роса.

– Ты не напрягайся, я с тобой эти разговоры веду только по одной причине, чувствую, что ты уловил нечто. Сам пока не понимаешь – что. Но может в уме у тебя просветлеет. А за тайну я не боюсь. История, даже самая обычная, из школьного учебника штука такая путанная и темная, что разобраться в ней вообще мало кому под силу. Да и нет у нас исторической памяти в принципе.

– В смысле?

– Ну ты знаешь, кем был твой дедушка?

– Так, примерно…, – ответил Витя.

– Вот именно! А про прадедушку и речь не идет. Истории собственной семьи никто не знает, за то каждый второй – геополитик. А самое главное – и узнать не старается. Им и не зачем.

Витя не понял кому «им», но и уточнять не стал.

– Реально достоверная история, как объективный процесс, доступна в лучшем случае в пределах сотни лет. А в большинстве случаев, ограничена отрезком в жизнь поколения. Да и там, мутно. История всегда должна оставаться немного в тени. Для масс, само собой.

– А не для масс? – Витя чувствовал, что подобные вопросы снова могут привести к памятному сувениру, висящему за холодильником, но удержаться не мог.

– И не для масс тоже. Но кое для кого, прошлое должно оставаться предельно ясным. Иначе – хаос.

– А так? Тотальный контроль?

– Модель не рабочая. Уже доказано. Хитрость в том, что контролировать народные массы очень сложно. Особенно сейчас. Как ни крути, но с чисто информативной точки зрения интернет навсегда изменил общество. Я бы сказал, что сегодня массы контролировать вообще не возможно. Хотя многие со мной не соглашаются. Потому что дураки, – дядя Коля уже говорил как будто бы и не Вите, а просто озвучивал давно продуманные мысли. – Да и задача – контролировать, не стоит. То есть это вторичная задача. Реально населением планеты можно только управлять. При контроле, по чистой логике, происходит сегрегация. Контролеры становятся элитой, остальные… ну понятно кем. Недовольство растет, и очередная Варфоломеевская ночь становится вопросом времени. Её можно предотвратить. Вернее отстрочить. Запалить небольшую войну, например. Переключить внимание. Но правильнее, рассчитать этот процесс и направить в нужное русло. А потом представить в самом героическом свете. Для этого официальная история и нужна.

– Какое русло может быть у Варфоломеевской ночи? Элиту ведь все равно перебьют?

– Если сил хватит. Да, ее и не жалко, – махнул рукой дядя Коля. – Новая нарастет. С теми же задачами.

– Значит, любая революция бессмысленна?

– Почему? – дядя Коля удивленно посмотрел на Витю. – Любая революция преисполнена смыслом. Только не для тех, чьими руками она делается. Для народа Афганистана был смысл в восстании талибов?

– Думаю, нет…

– А для США или России?

– Наверняка.

– Вот то-то и оно. Революции управляемы, это, кажется, уже ни для кого не секрет.

– Кем управляемы?

Дядя Коля усмехнулся.

– Оно тебе надо? Знать такое?

Витя немного растерялся. Несмотря на чрезвычайный личный интерес к теме, все-таки он воспринимал этот разговор, как обычный светский, кухонный. По крайней мере в самом начале. А теперь ему на самом деле предстояло ответить самому себе на вопрос: а надо ли? В любом случае, Витя понял, что дядя Коля дальше говорить не намерен. Может не в этот раз, а может и никогда вообще.

Витя посмотрел на часы:

– Что-то заболтались мы. Толя, небось, уже закончил.

– Не смею больше задерживать.

Витя вышел из кухни. Дядя Коля не стал его провожать. Толя сделал все нужные замеры. И довольно давно. Следуя какой-то природной деликатности, он не стал прерывать разговора Вити и дяди Коли. Стоял и курил на крыльце. Витя и Толя выехали за ворота. Только тогда Толя открыл окно и выкинул давно погасший бычок на обочину дороги.

– Да, работка предстоит…, – протянул он.

– Ага, – чуть небрежно ответил Витя. – Если сомневаешься, что справишься, лучше сразу скажи.

– Почему не справлюсь…?

– Ну, время много потребуется. Ты сейчас и так занят.

– Ни чем я не занят, все сделаю, – засуетился Толя.

– Ну, смотри, – сказал Витя и замолчал. Он мог бы еще покошмарить Толю, допечь его до признания в леваках и покаянного возвращения под Витину крышу, но делать этого не стал. Решил, что Толя и без того в правильной кондиции и образе мыслей. К тому же, сейчас ему хотелось думать совсем о другом.

В своем портфеле, вместе с образцами, он увозил копию чертежей и реквизиты, по которым выставит счет, пока за материалы, но все-таки это уже значило достаточно много. Главное же, сегодняшнее видение, новое совпадение со снами натолкнуло его на мысль о том, что сами по себе картины могут иметь для него вторичное значение. Куда важнее знакомство с этим человеком. И радовался Витя по большей части не хорошим барышам, которые получит с заказа, а тому, что благодаря заказу он сможет держать связь с дядей Колей. Главными всегда остаются люди. Витя давно это понял, и сейчас получил очередной шанс в этом убедиться. Собственно, и его назревшее противостояние с Валерой, на самом деле являлось борьбой за людей, образно говоря, за владение ими, их производительным трудом. Витя поймал себя на мысли, что думает терминами, услышанными от дяди Коли. Их разговор снова всплыл в памяти. И, странное дело, его слова уже не казались каким-то откровением. Прошло менее получаса, и теперь уже Вите казалось, что он и сам знал все то, о чем говорил дядя Коля. Может, просто не умел облечь в слова или хотя бы внятно выразить для самого себя. Тем не менее, припоминая разговор, он ощущал приятное чувство погружения в родную стихию. И правда, все, что Витя услышал задело и взволновало его скорее на эмоциональном уровне, чем на интеллектуальном. С точки зрения чистой информации, ему не открылись тайны вселенной. Да, Витя не силен в античной истории и политологии, но был уверен, что все эти сведения о полисах, греческой демократии, Древнем Египте и прочее, легко нагугливаются, никаких печатей для этого взламывать не придется. К тому же, интуитивно Витя понимал разницу между знанием и эрудицией. Знание реально и даже утилитарно. Эрудиция – полезная штука, но скорее внешняя мишура. Что-то вроде умения шевелить ушами, в каких-то социальных группах такой навык ценится куда выше, чем умение цитировать Катулла на латыни. А знание ценится во всех обществах. У Вити и складывалось ощущение, что он краем коснулся какого-то знания. Будет ли оно открываться дальше и полнее, целиком зависело от дяди Коли. В этом тоже сомневаться не приходилось. Чтобы это произошло нужно как-то расположить к себе дядю Колю. Подумать об этом еще предстояло. Пока же Витя решил просто смотреть на мир, через лобовое стекло. Это простое и повседневное действие, порой, приносило огромное удовольствие. Потому что случались дни, когда Витя чувствовал: мир говорит с ним. Мир одушевлен и наполнен невидимыми сущностями, которые одновременно, и прячутся, и желают быть увиденными. Чистое голубое небо, с пухлыми бляшками облаков смотрело на Витю. Он кожей чувствовал на себе этот взгляд и хотел ответить и мог отвечать. Нет ничего страшного в том, чтобы смотреть в бездну, даже если бездна в этот момент смотрит в тебя. Время, когда пространство приоткрывается во всей своей мощи и величии, лучшие мгновения жизни, хотя бы потому что Витя понимал – в этот момент именно он становится мерой этого величия. А значит, он включен в мировой порядок, ход вещей, а не просто существует на фоне. Подобные ощущения, самопроизвольно возникающие, всегда становились для него предвестниками чего-то хорошего, главное не рассеиваться и не впадать в экстатизм. Витя притопил педаль газа. Дела повседневные лучше шли под взглядом неба.