Из списков части исключён

Я точно также сидел, прислонившись к борту самолета. Вьетнамская жара выдавливала из меня липкий пот. Перед глазами стояла картина, виденная несколько часов назад. Внизу, по правому борту в иллюминатор был виден восточный берег какого-то огромного острова весь покрытый бескрайними ухоженными садами. Кто бы знал, как мне хотелось туда. Тогда бы я все променял, чтобы поменять душный зной Вьетнамского воздуха на те сады. Но… как говорят: кто на что учился. Послышался звук подъезжающей машины.

– Эй, донг ти лен со! Советска товарищ! Хоанч хо!

– Черт, откуда здесь вьетнамцы – это же закрытая зона? – Подумал я, выскакивая и высовываясь из-за полога, заменившего на время дверь в самолет.

– Ха-ха-ха. Испугался? – Заржал технарь самолета, сидевший за рулем “козлика“– ГАЗ-69. – Садись. Тебе подфартило. Поедешь отдельным грузом. Морем до Хайфона, а потом по “железке“. Так “молчи-молчи” между собой говорили. Счастливчик. Город посмотришь. Может, еще куда зайдешь. Нас-то ведь не пускают. Сверху все видим, а дотянуться, как до локтя не получается.

Так болтая, а, если точнее, слушая жалобы на отсутствие экскурсионных поездок, мы добрались до причала. Невдалеке от берега стояли два сторожевых катера. Пересев на небольшой катер, добрались до одного из них. Экипаж был вьетнамский, а кроме меня еще двое славян в “гражданке“. Не успел я подняться, как тот, что помоложе, начальствующим тоном заявил:

– Старший лейтенант, спустишься в кубрик, найдешь на кровати шорты, рубашку и плетенки. Форму засунешь в ту же сумку. Не “светись“ в этой робе. Понял?

– Конечно. Вроде бы не особо бестолковый. – Спустился вниз – несколько дверей. Одна из них оказалась открытой. Постучал и открыл. Никого. Но на кровати были аккуратно разложены светло-зеленые шорты и рубашка с короткими рукавами. Переоделся. Под кроватью нашел наши российские туфли – плетенки. Е-мое. Даже они моего размера! Точно – особисты мои попутчики. Особо не поболтаешь – мигом загребут. Это же заграница. Уложил форму в сумку. Запихал свои вещи в настенный шкафчик, и в нем же увидел висящую на шнурке соломенную шляпу. Обычный вьетнамский наряд. Вышел наверх.

– Шляпа, вообще-то, моя. – Проговорил более старший по возрасту. Потом улыбнулся и сказал,– Дарю. Оставь на память. Потерплю последние три дня без нее.

– О, извините, я не знал. Спасибо. – А потом подумал, – Какую память? Первый раз вижу тебя и, скорее всего, последний. Но, все равно, спасибо.

– Знакомиться не будем. Мы тебя знаем, а тебе без разницы. В Хайфоне простимся. На корме стоит шезлонг. Садись, читай, отдыхай. На столике – журналы и книги. Когда приготовят поесть, позовут.

– Хорошо. Спасибо. – Я прошел в конец катера. Там действительно стоял шезлонг и журнальный столик, на котором стояла металлическая глубокая миска с яблоками и апельсинами, а вокруг нее стопки с журналами и книгами. Я уселся поудобнее, так как плыть, вернее говоря, а, если еще точнее говоря языком моряков, идти не один час до порта назначения. Сверху лежала местная газета на вьетнамском языке. Я по опыту политзанятий догадался, что это “Нян Зан“. Для меня это равносильно китайской грамоте. А вот выбор книг понравился: Джеймс Хедли Чейс в двенадцати томах, “Записки о Шерлоке Холмсе“ Конан Дойла и еще что-то. Поколебавшись, я остановился на одной из своих любимых книг – “Затерянный мир“ Артура Конан Дойла. Я с удовольствием погрузился в мир приключений, лишь изредка бросая взгляд на береговую черту, которая находилась всего в одной мили. Через какое-то время появилась пара вьетнамцев, несущих складной стол и три стульчика. Почти сразу за ними пришли и славяне. Ну, не хотят знакомиться, так и леший с ними. Хотя немного обидно и даже чем-то унизительно. Но, с другой стороны, я в армии. Весело переговариваясь, мы расселись за столиком в ожидании, когда официант принесет еду. А вот и он. На подносе стоят тарелки, из которых вьется дымок. Аромат каких-то приправ уже долетел и до нас. С капитанского мостика что-то крикнули. Лица моих спутников сразу же стали напряженными.

– Воздух! – Крикнул тот, что постарше.

И точно. От берега неслись две сигары “Фантомов“. Бомбы почему-то не сбросили, а только обстреляли. Официант, бросив наш поднос, бросился к зенитке, что располагалась тут же. Новый заход мы встретили уже по грохот зениток. Сделав еще два захода, они улетели.

– Странно, почему они не бомбили? У них же предусмотрена бомбовая подвеска?– спросил я.

– А черт их знает. Может, уже отбомбились и шли с задания, а тут мы.

– Если это так, то сюда скоро подлетит еще парочка и нам мало не покажется.– Сказал старший и что-то начал говорить с капитаном. – У них двоих убило и один раненый. Они собираются спрятаться на берегу и переждать прилет самолетов. – На берегу оказалась небольшая бухточка, поверх которой была натянута массеть. Будем надеяться, что через эти квадратики на большой скорости реактивные F-105 нас не заметят. На палубу установили дополнительный крупнокалиберный пулемет ХМГ и сорока миллиметровый гранатомет М-79, прозванный “слоновым ружьем“.

– А, что они надеются с гранатомета попасть по реактивному самолету? – спросил я у попутчиков.

– В джунглях он себя хорошо зарекомендовал. В радиусе двадцать пять ярдов скашивает все живое. А здесь все, что стреляет сгодится. Тем более американцы часто низко летают, и вьетнамцы этим пользуются. Особенно против вертолетов. А вот, кстати, и гости. Посмотри, Т-28. Истребитель-бомбардировщик, как и F-105. Несет ракеты, напалмовые бомбы, пятидесятимиллиметровые пулеметы. Посчитали, что для сторожевика звена хватит. Они обычно шестерками летают. Кстати, у наших Виктор-Чарли точно такие же, только у них бортовая маркировка желтого цвета ВВС Республики Южный Вьетнам.

– А что такое Виктор-Чарли?– Не понял я.

– V. C. , синоним Вьетконг. Это армейский жаргон. Причем их. Смотри сам не ляпни этого в их присутствии.

– Понял.

Южновьетнамские самолеты зигзагом бороздили море и сушу, ища потерявшийся сторожевик. Береговое зенитное прикрытие и мы все затаились в готовности открыть огонь на поражение. Даже капитан катера, рослый вьетнамец, передвинул прицельную планку на М-79 на максимальную дистанцию и держал его наготове. Вообще, со стороны гранатомет М-79 похож на одностволку крупнейшего калибра. Серьезное оружие. Покружившись над морем, еще несколько минут, самолеты улетели.

– Как вы думаете: они вернутся? – почему-то спросил я.

– Не знаю. Будем надеяться на капитана. Он не первый год воюет.

Не прошло и десяти минут, как раздались команды, и мы отчалили. До самых сумерек шли без происшествий.

– Хорошо идем. Так и приплывем скоро.– Радостно сказал молодой.– Красиво. Катер в этот раз шел ближе к берегу, чтобы в случае чего укрыться в тени деревьев. Солнце заходило, поэтому смотреть на берег можно было, только прикрыв глаза ладонью, как козырьком, от солнца.

Самолеты выскочили неожиданно, и только потом донесся рев реактивных двигателей. Пара F-105 черными птицами пронеслась над нами. Мы все трое сидели на палубе, наслаждаясь свежим морским воздухом. Я увидел вспышки под крыльями самолетов и инстинктивно начал падать с шезлонга на палубу, успев все же крикнуть: “Воздух!“. Падая, боковым зрением успел увидеть, как рубашка “старшего“ вспоролась в двух местах и как будто исчезла. Прогрохотали пули по палубе и все стихло. На катере не успели даже поднять тревогу. Я приподнялся и огляделся. Рядом со мной на четвереньках стоял молодой. У дальнего фальшборта, всего изрешеченного крупнокалиберными пулями, валялся шезлонг старшего. Но его самого не было.

– Человек за бортом! – заорал я, стартуя к бортику. Что-то стал кричать молодой на вьетнамском языке и, почти сразу катер затормозил для разворота. Я жадно вглядывался в море, но тщетно. С капитанского мостика капитан пытался найти тело с помощью бинокля, но также безрезультатно. Поискав с полчаса, мы продолжили путь.

– Пойдем в каюту. Надо написать объяснительные. Такого человека потеряли, такого офицера.

Написав все, как было, я, так и не осознав, что и сам был на волосок от смерти, лег спать. Я подумал, что после всего этого не засну, но я провалился в сон, как в яму.

Меня разбудил молодой. Я явно переспал, и голова была чумная. Вышел на палубу – высоко в небе светило солнце.

– Ох, сколько же я проспал!

– Много. Что хочешь – нервная система не железная.

– Это точно.

– Есть хочешь?

– Нет. Абсолютно никакого аппетита.

– Хорошо. На берегу поедим. Иди, приведи себя в порядок. Минут через двадцать-тридцать подплываем. Видишь, уже пригород.

Действительно, за редкими известковыми скалами фантастических очертаний виднелся пригород. Совсем недалеко от борта в прозрачной воде виднелись бледно-розовые коралловые коридоры.

– Смотри, смотри, а то в самом порту вода грязнущая. Там такой красоты не увидишь, но и о времени не забывай.

Я спустился в кубрик, налил в рукомойник горячей воды, достал новенькую бритву “Спутник“ и начал сдирать с себя щетину. В космос человек полетел, а сделать нормальные лезвия, чтобы бриться можно было, не можем. Парадокс. Помазюкав себя напоследок духами “Красная Москва“, я выбрался наверх. Ба-тюшки! Океанские сухогрузы, танкер, огромные портовые краны. Красотища! Очевидно, наш капитан не раз бывал здесь, так как без всякого лоцмана лично за штурвалом вел наш корабль. Вскоре пришвартовались. Осела пена в кильватерной струе. Все. Приехали. Но не все. Да и те, кто приехал, не все живы и здоровы. Это в песне: “отряд не заметил потери бойца“, а мы заметили, да еще как. Нас уже ждал крытый ГАЗ-66. В него залезли я с молодым, потом вьетнамцы загрузили своих погибших, и затем взобрались еще двое вооруженных местных гражданских с повязками на рукаве.

– Послушай, – обратился я к молодому, – вот это американская М-1, а у другого что?

– Тоже американский. Ар-15. Автоматический карабин. Стреляет, как одиночными, так и очередями. Барахло.

– А что ж нашего оружия, что ли не хватает?

– Да завались. Война. Всякого дерьма полно. Кому, что нравится. Ты здесь даже французские винтовки увидишь. Но наше оружие однозначно лучше. Наши автоматы даже “зеленые береты“ берут. В болотах с М-1 не повоюешь, заест. А наш хоть куда бросай.

– Понятное дело – советский.

– Во-во.

Мы ехали по улицам города, мимо многочисленных портовых кафэшек или не знаю, как их здесь называют, так как я впервые во вьетнамском городе. Объехали забор вокруг газгольдера с часовыми на вышке, и вскорости остановились у какого-то здания с красным транспарантом. Все вьетнамцы, включая покойников, сгрузились, а мы поехали дальше.

– А сейчас куда?

– Ну, поесть-то нам надо по-цивильному.

– Надо.

– Значит, поедим. А то тебе долго такого попробовать не придется. А, может, и никогда больше.

– А это, скорее всего. И что же это такое?– Спросил я, оглядывая вход здания.

– Это хайфонский интерклуб. Здесь тусуются наши.

– Кто? Офицеры?

– Не смеши. Моряки, медики и все остальное. Пошли. Поедим в баре, выпьем, отдохнем и, заодно, подождешь свою машину.

– Ага, дальше на авто.

– Нет. На авто до “железки“, а потом по ней. Понял?

– А что тут не понять.

Бар, конечно, был для меня необычен. На стенах маленькие покрытые черным лаком картинки, искусно подсвеченные мягкими светильниками. На этих картинках в очень своеобразной для меня манере были изображены вьетнамские поля с буйволами и крестьянами в конусовидных шляпах, танцоры с длинными бамбуковыми шестами, перепончатые паруса сампанов. А на одной из стен висело кумачевое полотнище с приветствием на пяти языках: “Добро пожаловать в Хайфон!“. По залу ходили две симпатичные официантки в длинных темных юбках и блузках с ручной вышивкой. Громко играла музыка. Сильно пахло табаком, кофе и потом. Двухлопастной вентилятор – фен пытался струями прохладного воздуха разогнать духоту переполненного зала, и подсушивал кожу, покрытую пленкой липкого пота. Молодой поздоровался с барменом, как со старым знакомым. Бармен, выйдя из-за стойки, провел нас к угловому столику с табличкой “Администрация“. Собственно, надпись я не увидел, но в наших ресторанах так тоже делают. Вскоре принесли еду и пачку сигарет. Молодой увидел мой удивленный взгляд и пояснил: “местные. “Ха-Лонг “. Мои кончились, а здесь других нет“. Тем временем тот же бармен снимал с подноса и ставил перед нами две миски с рассыпчатым вареным рисом, четыре тарелочки с соусами, мясо со спаржей, побегами бамбука и грибами, какие-то еще закуски, приготовленные, по словам молодого, из каракатиц, морского ежа, воробья, запеченные в тесте лягушачьи ножки. Я тоже взял в руки палочки, но есть ими, как это ловко делал молодой, я не смог. Поэтому я по-простецки начал орудовать ножом и вилкой. Надо отдать должное – пища была великолепной на вкус. Жаль, что это в первый и последний раз. К концу еды подошла официантка и молча, поставила вазу с фруктами. За время еды мы не обмолвились ни словом. Очевидно, он также после того неудачного ужина ничего не ел. Действительно, нервы не железные. Закинув в кузов ГАЗ-66 подаренную мне целую упаковку баночного пива – ноу-хау американской армии, забрался сам туда же. Огляделся. Кузов был наполнен грязными простынями, наволочками и нижним бельем. Но все это было аккуратно увязано в узлы из простыней. Наша работа. Вьетнамцы так не умеют. Выбрал тюк с простынями, чтобы, не дай Бог, по дороге вшей из белья не подцепить. Уселся поудобнее. В путь так в путь.

– Закинешь его сначала на вокзал, передашь нашим, а уж только потом в прачку. Понял?

Заревел запущенный двигатель, и ответа я не услышал. А мне это надо? Как хорошо, когда есть время, и когда ты ни за что и ни за кого не отвечаешь. Можно хоть и чуть-чуть по времени, но полностью расслабиться. Какое же это наслаждение. На службе постоянно за что-то и за кого-то отвечаешь, а часто и получаешь. Вот только получаешь нагоняй, так как в армии за грехи подчиненных ругают, а награждают только…. и замполитов за компанию. Даже, если он в это время в отпуске был. Да, некоторые умудряются присваивать и чужие заслуги. Селяви. Город толком увидеть не удалось, но я уже составил свое мнение о нем. На вокзале подкатили прямо к патрулю: четыре вьетнамца в черных робах с карабинами и двое наших. Говорили на вьетнамском, так что я ничего не понял. Потом патруль подхватил мои вещи, и мы пошли к поезду. На деле поезд оказался допотопным дизелем, к которому были подсоединены два товарных вагона и в конце – пассажирский вагон с полностью зашторенными окнами. Патруль поставил мои вещи у ступенек пассажирского вагона. Уже приятно.

– Счастливого пути, товарись!– На прощание сказал один из вьетнамцев на довольно чистом русском языке, но наше жесткое “щ“ у него прозвучало очень мягким “сь“. Счастье, счастливый – для таких слов предназначен вьетнамский “мягкий“ язык, а на деле им приходится повторять: налет, война, воздух, покойник, боевые потери. Война – паршивая штука даже по телевизору. А когда коснется тебя лично, так вообще – “дерьмо“, простите за грубое слово.

– И вам удачи, друзья. И победы. А мы вам поможем. – Ответил я. А что я мог еще сказать? Открылась дверь вагона, и на землю соскочил парнишка лет двадцати, одетый только в одни шорты.

– Здравия желаю. Меня уже предупредили. Поедите в третьем купе с товарищем капитаном.

– Да нет проблем. Лишь бы не с генералом.

В купе сидел молодой человек довольно приятной внешности. Новые кроссовки, джинсы “Вранглер“, клетчатая рубаха навыпуск с короткими рукавами. Все это говорило, что у товарища явно есть деньги, и на деле он может оказаться гонористым, самовлюбленным пижоном, что свойственно, чаще всего генеральским сынкам и особистам. И те, и другие чувствуют над собой мощную непробиваемую крышу, что порождает, усиливает, развращает у них кучу всяких нехороших качеств. Но ехать мне с ним совсем ничего – переживу, перетерплю, промолчу. В то время наша военная база находилась недалеко от ж/д ветки Хайфон – Ханой. Чуть ближе к Хайфону. Небольшой полустанок имел “стрелку“, с помощью которой наши эшелоны уходили в сторону под замаскированный пакгауз. Там выгружались и на ГАЗ-66 добирались до точки. Хотя до моста через реку был не один десяток километров, но доехали мы незаметно, так как капитан оказался компанейским. В довершении всего он знал массу анекдотов. Проскочили мост, и вскоре наш поезд начал замедлять ход. Вокруг расстилались поля с сочной зеленой травой. Вообще во Вьетнаме все растет.

– Интересно, а сколько платят местному садовнику?– Спросил я.

– А с чего ты взял про садовника?

– Да это же элементарно, Ватсон. Сколько мы ни ехали, трава была по … Короче, тебе по пояс будет. А тут – по колено. Или, по-другому говоря, не выше колес поезда, чтобы труднее было заметить, как часто сворачивают в этом месте. Незаметный полустанок и все.

– Слушай, а ты часом в ЦРУ не подрабатываешь? Больно приметливый какой.

– Нет. Я отказался. Мало платят.

– Понятно. Интересно, этот вывод только тебе в голову пришел? Надо будет шефу доложить и отработать этот вопрос.

– А ты, что в особом отделе служишь?

– Нет. Военная разведка. Но об этом лучше забыть.

– Да нет проблем. Тем более, все равно скоро разбежимся. У нас ваших-то нет.

– А вот тут ты ошибаешься, сэр Шерлок Холмс. Наша база разместилась рядом с вашей. Лишней профилактика не бывает.

– Само собой. А вот и приехали. Не хотел бы я служить на этом вокзальчике. Как у них от скуки крыша не едет.

– Едет. Иногда, даже круто. Вот тут уже ваши особисты работают. Ладно, пошли, погуляем. Скоро подойдут машины, и поедем домой.

– Кому домой, а кому в командировку.

– Уговорил. Все равно пошли. В России такой природы нет.

Действительно, земля одна, но как она разница даже на одном материке: в Москве, Воронеже, Саратове, Краснодаре – один климат, в тундре – вечная мерзлота, здесь – бушуют джунгли, и урожай несколько раз в году снимают. Вокруг просеки росли небольшие пальмы, на которых кричали обезьяны. Буквально метрах в десяти от нас ходил по земле, собирая и суя в рот что-то, большой гиббон, совершенно не обращая на нас внимания. Было здорово, только редкие москиты иногда подло исподтишка наносили свои ядовитые укусы. Машина почему-то задерживалась, и мы удалились от эшелона метров на пятьсот.

– Обрати внимание. Редкая удача. Среди оплетенной лианами бамбуковой рощи мы видим низкорослый кустарник с розовыми цветочками. Это раувольфия серпентина. Каждая ее веточка ценится на вес золота. Из этих скромных листочков добрые человеческие руки добывают алколоиды и делают нужные человеку лекарства. Ими лечатся гипертоники. Может, слышал про лекарство резерпин. Но… недобрые человеческие руки из них же добывают страшный, не оставляющий следов, яд. Им пользуются и у нас, и в ЦРУ. Слабой дозой этого яда у жертвы можно вызвать временный паралич, а сильной дозой можно резко снизить кровяное давление и спровоцировать мгновенный инфаркт.

– Вах, откуда ты все это знаешь? Даже латынь?

– Кто на что учился, мой юный друг. Стоп. Ты слышишь?

– Да. По-моему, это Газ-66.

– Верно. Возвращаемся.

Когда мы вернулись к пакгаузу, там уже стояла “санитарочка“ с красным крестом на капоте и дверце. Из машины вылез солдат-водитель и с улыбкой пошел навстречу нам.

– Здравия желаю, товарищ командир. Ваши вещи и товарища старшего лейтенанта я уже загрузил. В салоне холодненькое пиво в баночках. Специально для вас. Ну, в смысле, вам с товарищем хватит.

– Привет, Сергио. Рад тебя видеть. А я для тебя, паршивец, тоже подарок привез с большой земли. Ну, не очень большой, так – сувенир. Но он в чемодане. Отдам на базе.

– Спасибо, товарищ командир.

Мы удобно устроились в салоне автомобиля. Открыли пакетики с сушено-солеными кальмарами. Дернув за чеку, привели в боевое состояние свои баночки с пивом. Дорога была отлично укатана, хотя и поросшая травой. Не то, что в России. Так что добрались мы великолепно. Все-таки войсковая часть есть войсковая часть. И как сверху ты ее не маскируй, а сбоку вояка все равно углядит свое родное, военное. Машина остановилась. Водитель шустренько вскочил в салон, схватил наши вещи и понес рядом с нами.

– А вы, товарищ старший лейтенант, к нам? Служить?

– Да, но только в командировку. Чтоб вам не скучно было.

– Во-во. Точно. А то у нас уже три месяца ничего. Даже не бомбили не разу.

– Типун тебе на язык, Сергио! Постучи по дереву. Накаркаешь, оболтус.

Солдатик поставил сумку на землю и постучал себя кулаком по голове – имитируя стучание по дереву.

– И то верно. До дембеля недалеко. Мало ли что. Кстати, товарищ командир, по слухам у нас новый резидент поселился.

– Где?

– А кто ж его знает? Может, в Хайфоне, может, в Ханое. Но не в Сайгоне – это точно. А, может, он катается туда-сюда, чтобы не вычислили.

– Как ты сказал? Интересная мысль. В теории между практикой и теорией нет разницы. Но на практике очень большая разница. Надо доложить командиру. Кстати, а вот и он.

Мы подошли к двум офицерам, которые стояли у аляписто разукрашенной палатки УСТ-56.

– Здравия желаю, товарищ командир. Прибыл с большой земли без происшествий. Отдохнул нормально. Не женился. Все, что вы просили, сделал. Доложу вечером. А это – старший лейтенант-попутчик. Командировочный к соседям. И, хочу доложить вам, посмотрел он посторонним новым взглядом и сразу указал нам на наш просчет. Только мы подъехали к развилке, как он сразу спросил, сколько мы платим нашему садовнику. Представляете, он сразу угадал слово, которым мы сами его в шутку называем. А почему? Да потому, что между садом и диким лугом огромная разница. А как мне сказал водила, что поселился новый резидент, и, возможно, он ездит по нашей железке, то, опять же возможно, он тоже это заметил. Они же не дураки. Чует мое сердце, что надо на время опять менять дислокацию.

– Старший лейтенант, говоришь? Ешкин кот. Озадачил ты меня. Даже порасспрашивать желание отпало. Тем более, это совпадает и дополняет другую информацию. Если это так, то последствия могут быть очень печальные. Ты же сам знаешь, что выгружают сейчас из вагонов.

– Во-во.

– Вот и я говорю: во-во. Капитан Сергеев! Бегом на площадку, передать приказ: машины не выгружать, а сразу же отправлять на базу 4а. Туда же отправить разгрузочную команду и квартирьеров для подготовки базы к приему основной базы. Понял?

– Так точно, товарищ командир. – Ответил какой-то офицер, проходивший мимо с двумя солдатами, и побежал исполнять приказ.

– Дисциплина. Ничего себе.– С уважением подумал я.

После этого командир повернулся к нам.

– Старший лейтенант, солдат поможет тебе донести вещи и покажет дорогу. А нам, извини, надо работать.

Я кивнул головой, и в сопровождении солдата пошел в расположение нашей части. Сейчас здесь в командировке находилось, как минимум, человек двадцать-двадцать пять из нашей части и многих из них я хорошо знал. И мало того, многим вез письма от жен. На территории части было, если не шумно, то суетно. Люди не бегали, но ходили быстро. А учитывая влажность и температуру, это как-то не вязалось одно с другим. Но, наконец-то, по дороге к штабной палатке, я увидел однополчанина – молоденького прапорщика.

– Эй, прапор! Ты чего своих не узнаешь!

– А-а-а, товарищ старший лейтенант, да каким ветром вас сюда занесло? Надолго? Когда приехали?

– А-а, политработникам не угодил. Отправили на перевоспитание на месяц-другой. А здесь-то что? Что все как заводные? Здесь все время так, что ли?

– Да не-е. Вы же знаете, где мы служим. Для нас, чем чаще переезжаешь, тем дольше живешь. Перебазируемся на новую базу. По нашим понятиям – недалеко. За речкой около ста километров. Может, меньше.

– Давно дали команду?

– Пару минут назад сыграли тревогу. Командир и весь штаб в штабной палатке собрались. Идите как раз туда.

– Ага, спасибо. Ну, еще увидимся.

– Конечно, товарищ старший лейтенант. Куда мы денемся с подводной лодки!

Вместе с солдатом я дошел до штабной палатки, попрощался с ним за руку, бросил свои вещи сбоку от входа.

– Присмотри за вещами. Мне доложить о прибытии надо. – Сказал я часовому, а сам шагнул в тамбур палатки. Командир базы, он же – командир одного из наших отдельных батальонов, в окружении офицеров склонился над столом с картой.

– Товарищ подполковник, – начал я доклад, но он, посмотрев на меня, сказал

– Привет. С приездом. Располагайся. Потом расскажешь, а теперь вникай в обстановку. Теперь, товарищи офицеры, исходя из обстановки, понятно, что работать надо и ночью. Береженого Бог бережет. А то, что мы цель номер один у “зеленых беретов“, вам и напоминать не надо. За работу.

Я вышел из палатки.

– Военный, а где здесь палатки, в которых офицеры живут?– Спросил я у часового.

– А во-о-н там х/б сушится. Так за ним еще шагов пятьдесят будет.