Глубокий поиск. Книга 1. Посвящение

К странной двойственности чувств подвела война – и не меня одну: ты можешь быть полна сострадания – и одновременно радоваться от души, что сейчас исполнится твоё желание…

Не больше десяти минут мы ехали до площади Свердлова, но за это время утро уже полностью вступило в права. Большой театр, разрисованный под два неказистых особнячка, не производил цельного впечатления, как и при первом знакомстве – даже если приглядываться. Посреди площади, как и неделю назад, толпились люди, стояли военные оцеплением, а за их спинами высились крыло и пропеллеры самолёта.

– Мы опоздали: люди уже собираются! – заметил Николай Иванович. – Ну ничего. Идём.

Он подвёл меня вплотную к оцеплению и нашёл командира. Тот встал по стойке смирно перед товарищем Бродовым, взял под козырёк. Николай Иванович протянул ему свою «корочку», и нас пропустили за ограждение.

Первое впечатление: самолёт ещё огромнее, чем казался мне издали!

– Ты можешь его потрогать, – подсказал Николай Иванович.

Я прижала ладонь к крылу. Мы оказались с той стороны, с которой самолёт остался целым. С другой стороны фонарь кабины был разбит, а фюзеляж частично разворочен снарядом. Видимо, лётчик был ранен и успел посадить машину, иначе от неё бы мало что осталось. Теперь я догадалась, зачем руководитель добился для меня разрешения подойти вплотную к самолёту и потрогать его: «Почувствуй его, фашиста, прощупай!» – будто приказал товарищ Бродов. Мне и самой было интересно сделать это, хоть и противно, особенно сначала.

Холодный, бесстрастный металл, разрушительная мощь. Даже теперь, поверженный, он хранил цель, под которую был заточен, словно меч: убивать… Ярость погибающего пилота. Точно! Лётчик сумел посадить машину, уже погибая от смертельной раны… Сомнений не было: эта машина за свой недолгий век успешно поразила немало целей. Мёртвые обступили её со всех сторон. Они держали незримыми нитями немецкого лётчика, и он не имел возможности подняться в небо, к чему очень стремился.

Погибшие тихонько заговорили со мной, рассказывая свои истории.

Я неуверенно взглянула на Николая Ивановича, не зная, стоит ли тратить время на то, что мне сейчас чудится. Совсем недавно я считала такие вещи плодами своей собственной фантазии. Имею ли я право задержаться тут дольше? Мой провожатый ободряюще кивнул: мол, смотри, действуй, учись – для того мы здесь.

Я прислушалась к рассказам погибших. Они обрадовались, что появился человек, способный их слышать, и говорили все одновременно. Кто-то не родился. Кто-то переживал об оставшемся в живых, но совсем беспомощном близком человеке. Кто-то пришёл в эту жизнь с определённой задачей, и вот, она осталась невыполненной. То один обрывок судьбы касался сознания, то другой. Кто-то был поглощён ужасом. Умиравшие в мучениях ещё продолжали проживать свою боль. Был несчастный – потерянный, сбитый с толку, который до сих пор не понял, что уже мёртв…

Лётчик не испытывал раскаяния – только холодная ярость владела им. Я чувствовала, как мёртвым тяжело держать его, как им тоже хочется уйти вверх. Я знала, что в моих силах сделать это, и осторожно предложила им отдать нити мне.

Большинство сделали это с радостью, другие отпускали своего убийцу тяжело, но я твёрдо пообещала, что он не останется безнаказанным…

Просто мы не однажды проделывали нечто подобное у Аглаи Марковны, и у меня получалось. Но тогда я считала все эти спиритические сеансы лишь игрой, развлечением…

Довольно скоро все нити оказались в моих руках. Погибшие ушли, поблагодарив меня. Я осталась наедине с пилотом. Я уже приготовилась проделать тот простой фокус, который освоила у Аглаи Марковны, но тут фашист вдруг истово воззвал к чьей-то помощи. Он искренно верил, что взлетит, если победит меня.

Явилось высоченное существо, окутанное холодным тусклым светом, будто отражённым от его доспехов. Тёмный провал лица был обрамлён длинными светлыми локонами, которые картинно развевались. Существо не пыталось ни договориться, ни угрожать. Оно сразу подняло надо мной огромный меч тёмного металла, изготавливаясь к нешуточному удару…

Глаз я с самого начала не закрыла: мне, как правило, удобнее работать с открытыми. Я видела стоявших рядом военных, которые уже косились в мою сторону с удивлением: что эта девочка так долго и неподвижно стоит у крыла? Видела прохожих, пришедших в такую рань после бессонной тревожной ночи специально для того, чтобы порадоваться победе над вражеским самолётом. Николая Ивановича, который в сторонке спокойно беседовал с командиром, отвечавшим за охрану объекта.

Если я уклонюсь, мысленно конечно, от удара, меч падёт на кого-то из присутствующих людей. Из глубин памяти пришло решение. Я приподняла руку и мелко, совсем незаметно трижды перекрестила вызванного лётчиком духа. Именно так, мелко и ненавязчиво, бабушка крестила меня в детстве, если я прибегала к ней в слезах после страшного сна, – и ужас сразу проходил. Так бабушка перекрестила меня перед отъездом в Ленинград…

Белокурый меченосец отпрянул и порядком поблёк, а я, не дожидаясь нового нападения, быстро проделала трюк Аглаи Марковны: резко бросила концы всех нитей, что связывали фашиста, на землю. Большинство тел от загубленных им жизней уже преданы земле. Души людей окончательно покинули бренные останки и отпустили пилота, но, нажимая гашетку бомбометания, он всякий раз заявлял права на их тела. Так получай же! Все эти останки ещё долго не истлеют!

Нити тяжело обвисли, будто мокрые верёвки. Фашист стоял растерянный и ещё не понимал, что же мешает ему подняться. Дальнейшее меня не касалось и имело отношение лишь к его судьбе. Велика вероятность, что земля будет держать его так же долго и крепко, как она держит тела убитых им людей. Я щёлкнула большим и безымянным пальцами одновременно обеих рук, чтобы очистить их от чужих энергий, и обернулась к своему провожатому. Мы быстро вышли из круга любопытствующих.

– Какие впечатления? – поинтересовался товарищ Бродов.

– У них совсем другая энергетика, у фашистов. Такая холодная и цельная, – ответила я и вернулась к самому поразительному для меня открытию: – Я не представляла, что самолёты такие огромные!

Руководитель вскользь улыбнулся моему последнему замечанию и деловито осведомился:

– Сможешь с ними работать, с немцами, с этой их другой энергетикой, будь она проклята?

Да я уже поработала.

– Смогу.

Я пребывала в лёгкой эйфории от своей первой крошечной победы над врагом – хоть и мёртвым уже, но, как я теперь понимала, вполне реальным. Новые впечатления от самостоятельно проведённого сеанса переполняли сознание. Очень хотелось поделиться, но Николай Иванович велел:

– Сохрани в памяти всё, что произошло. Когда вернёшься, расскажешь специалистам. Ты уже знакома с Ольгой Семёновной? Хорошо. А со Степаном?.. Что ж, пора познакомиться; я дам указание.

На обратном пути, в метро, обходя вестибюли и станции, глазея по сторонам и даже рискнув совершить пересадку с одной линии на другую, я вошла в состояние, похожее на транс, и потеряла счёт времени. Метро казалось мне самым красивым и просторным, самым уютным и надёжным, самым спокойным местом в городе. Всё же предохранительные механизмы вовремя сработали, я очнулась, поглядела на часы и успела, не запыхавшись, вернуться к назначенному руководителем сроку. Вернулась со зрелым решением: я хочу стать полноценным членом коллектива Лаборатории. Сегодня вечером я назову девчонкам своё новое имя.

Впоследствии, когда я рассказала в подробностях нашим специалистам всё, что произошло со мной у самолёта, меня похвалили. Потом было совещание с участием начальства – и мне категорически запретили в дальнейшем упокаивать мёртвых! Сказали: их лавина, ты утонешь, надо делать то, что спасёт жизни, и делать – в полную силу.

Постепенно я, как и хотела, ближе сошлась с девушками, которые также работали и учились в Школе-лаборатории. Женю и Лиду обучали на операторов по особой программе, как и меня. Ещё учился Игорь – крупный, полноватый парень на год старше меня. Но тот много о себе воображал и ни с кем особо не сходился.

Мы четверо готовились стать операторами поиска. Девчонки не могли толком разъяснить мне, что это значило. Девушки с первого этажа – операторы слежения. Было понятно, что всё их внимание сосредоточено на проникновении чужой, враждебной энергетики в контролируемое пространство. От нас, видимо, потребуется нечто иное, поскольку нам определена задача установить как можно более тесную мысленную связь друг с другом.

Мы ежедневно упражнялись в передаче друг другу мыслеобразов и мыслеформул, мы должны были довести до совершенства точность считывания. Сверх того, поощрялось улавливание спонтанных перемен в настроении и состоянии друг друга. На совместных занятиях нас ненавязчиво подводили к тому, чтобы мы делились впечатлениями от прочитанных книг и когда-либо виденных кинофильмов, узнавали мнение друг друга о событиях и житейских ситуациях. Мы делали всё это не из-под палки: оказалось, что нам действительно интересно общаться, и мы по-настоящему сдружились. Однако к чему нас готовили таким образом, было пока загадкой.

Я предположила, что нас потом забросят в тыл врага, и там телепатия потребуется для связи. Оказалось, девчонкам это уж давно приходило в голову, но они думали, что так было бы слишком просто. Кто ж станет городить огород ради простой разведгруппы? «Всё будет гораздо более сложно», – уверяла Лида. «И необычно», – вторила Женя. Но даже её провидческий дар не рисовал нашего будущего: себе предсказывать всегда в тысячу раз труднее, чем другим.

Игорь оставался в стороне от наших упражнений по мысленному диалогу. Мне кажется, в его подготовке этому тоже уделяли внимание, но его тренировали отдельно.

* * *

Хотя в совершенно секретном названии Школы-лаборатории и присутствовало слово «разведка», в штате ни одного специалиста по внешней разведке, тем более нелегальной, не предусматривалось, пока Школа не перейдёт от экспериментов к масштабной плановой подготовке. Бродову были предоставлены исключительные полномочия привлекать для консультаций и для занятий специалистов из соответствующих управлений. Многочасовые консультации до предела изматывали всех участников, поскольку приходилось искать общий язык и объяснять на пальцах то, что одной из сторон переговоров представлялось очевидным, а другой – неоправданным, абсурдным и ни в какие ворота не лезущим.

Если бы Николаю Ивановичу пришлось обсуждать детали операций с дуболомами из управлений внутренней разведки, на него понаписали бы таких доносов, что и Главный Куратор, лично вникающий во все нюансы деятельности Лаборатории Бродова, бросил бы его на произвол незавидной судьбы. Но с удивительными умницами из внешней разведки удавалось решить множество щекотливых вопросов без лишней идеологической нервотрёпки. Однако же и те иной раз считали вольности экспериментального подхода неприемлемыми.

– Так. Они у вас комсомольцы?

– Нет.

– Неужели ещё в пионерах ходят?! Это не дело. Надо досрочно принять в комсомол, раз уж в партию совсем рано.

– Они и пионерами никогда не были. Только старшая девушка, Лида.

– Вы собираетесь таких людей… Это невозможно! А дисциплина, а ответственность? Человек должен состоять в организации, подчиняться решениям организации, выполнять поручения, приказы. А ответственность перед товарищами, гордость, наконец? Чувство причастности. Это ключевой момент! У нас нет ни одного беспартийного разведчика. За исключением членов комсомола – и то редкость. Надо срочно решать вопрос, пока ещё есть хоть сколько-то времени…

– Им нельзя вступать в комсомол.

– То есть?

– Эгрегор.

– ???

– Принадлежность к эгрегору легко считывается.

– Что такое эгрегор?!

– Общее поле… общая энергетика, присущая членам одной организации. Чем мощнее организация, чем чётче её структура, чем больше человек дорожит причастностью к ней, тем более заметный энергетический отпечаток лежит на его личном информационном поле. Человек с хорошо простроенной организационной дисциплиной сразу вызывает вопросы: откуда? как?

– Допустим. Но в «Аненербе» не первого человека внедряем. Вы сами участвовали. Человек успешно работает, а он – член партии, как вы отлично знаете.

– Да. Со стажем. С опытом нелегальной работы, ещё коминтерновским. Его специально готовили, чтобы он успешно скрывал принадлежность к ряду эгрегоров. Кроме того, он внедрён как технический специалист, а не оккультист. Оккультисты не обращают на него внимания.

– Слово-то какое – «эгрегор»… Будто с подвохом. Будто что-то гадкое хотели сказать.

– Хорошо! Вот!! Руки за спину, вяжите, ведите меня куда следует!!!

– Ладно, Николай Иванович, не злись: пошутили и забыли.

– Да ну сил уже нет!.. Слово иностранного происхождения. У нас аналогов нет. Что есть – тем пользуемся… К делу. Верно сказал: ребята будут гордиться, переживать эту свою причастность. Девочка определённо не скроет.

– Вы не научили ребят работать лицом?

– Гораздо больше: учим работать эмоциями. Не скрывать их, а использовать, понимаем? Но принадлежность к эгрегору – совсем другое. Это энергетическая печать. Штамп. «Аненербе» набита долбо… делами, но есть и специалисты высочайшего уровня. Внедрить юного комсомольца – это всё равно что отправить его прямо с комсомольским билетом в кармане.

– Убедили, Николай Иванович. Но как тогда с дисциплиной, с ответственностью?

– Детдом, знаете ли, тоже школа жизни в организации, ещё какая! Что ж вы думаете, мы не проверяем их? Уж в этом мы тоже специалисты. И наблюдаем, и проверяем, и тестируем, и сканируем.

– Сканируете?

– Пощадите, товарищи! Я же раньше объяснял!

– Верно, объясняли. Помним. Простите. Теперь о другом. С Игорем – отдельная история. Про Евгению. Вы успели обучить девочку вербовать агентов? Справились без нас?

– Ей не нужно. Она должна добывать информацию сама.

– Типичное ошибочное суждение непрофессионала, уж простите, Николай Иванович! Притча: однажды чертёжника внедрили в закрытое КБ, и тот сумел скопировать каждый из сделанных им чертежей. Вопрос: много ли секретов добыл чертёжник?

– «Аненербе» – не КБ, и Женя не чертёжник. Всё, чему её будут обучать – ценная информация, – буквально всё. Всё, в чём она будет участвовать, – информация. Работа творческая, специалисты штучные. Посоветоваться с коллегами, расспросить о секретах мастерства – не грех, не преступление. Наоборот: рвение, молодец! Обзаведётся друзьями-приятелями, ухажёрами – будет ещё больше данных. Не забывайте: мы не ставим узких задач. У нас же всё-таки стратегическая разведка.

Тут Николай Иванович лукавил: конкретные задачи стояли. Какие успехи у фашистов в поисках древних артефактов и кладов? И какие у них новейшие методики нейроэнергетической работы, помимо старых добрых оккультных приёмов? Бродов подлинные цели не раскрывал, а умные нелегальщики делали вид, что верят: излишняя осведомлённость им ни к чему! Ещё более размывая информацию, Николай Иванович добавил:

– Появится выход на оперативный материал – решим, как действовать…

Кроткий вздох в ответ.

Все участники разговора понимали: до войны, пока в Германии работали мощные резидентуры под прикрытием, ни у кого не возникало проблем с определением задач и добыванием секретов, работа осуществлялась через многочисленных агентов. Уж в «Аненербе» любителей похвалиться успехами научных и псевдонаучных изысканий хватало! Теперь в стране остались одни нелегалы. Им страшно трудно, их работа – ежедневный адский риск. Понятно, все брошены на добывание информации, которая наверняка поможет в ведении войны. Им не до стратегических перспективных разработок и не до сомнительных прожектов учёных из «Аненербе». А тем не менее чем чёрт не шутит: может быть, именно тут родится или будет найдена у древних прорывная технология, способная изменить весь ход великой битвы? Решение: внедрить своего человека в организацию, в самую гущу исследований, и создать для него удобный канал связи, не имеющий отношения к существующим нелегальным резидентурам.

– Говорите, Николай Иванович, друзья-приятели расскажут чего. Ухажёры. Значит, всё-таки будет привлекать агентов. Втёмную.

– Значит, будет. Тут вам виднее.

– Хорошо. Тогда вот что надо будет включить в план обучения… Потом вернёмся к этому вопросу. Я пометил для себя… Не знаю, времени надо несколько лет, чтобы как следует подготовить. Она бы как раз ещё повзрослела за это время.

– Нескольких лет у нас нет. Весь смысл в том, что девочка ещё не совсем выросла. На это расчёт. Но мои ребята по психическому развитию взрослее иных, кому по паспорту много больше. И то надо спешить: Евгения очень быстро меняется внешне, скоро окончательно превратится из подростка в девушку – и будет поздно! Девчонка талантлива, схватывает на лету.

– А мы, по-вашему, бездарей, что ли, готовим? Три года – это минимум миниморум. Неужели не жалко, если провалится по-глупому?

– Жалко. Мы с вами здесь тем и заняты, чтобы исключить такую возможность.

– Исключить! Если провалится – потянет за собой…

– Кого там потянет? Связник и радист будут задействованы не систематически. Мы создаём другой канал связи в качестве основного. Я обрисовывал в целом. Когда завершим разработку, обязательно с вами вернёмся к этому вопросу, обсудим детально…

– Всё у вас не как у людей. Всё с ног на голову. Прямо голова кругом. А Игорь-то. Если Игоря вашего потянет?

– Во-первых, вероятность скорой встречи с Игорем после внедрения не высока…

– Так нельзя. Мы не имеем права исключать маловероятных событий!

– Согласен. На случай провала у нас предусмотрена формула самоликвидации.

– Любопытно! Поподробнее хотелось бы. Как делается, как действует, какие преимущества? Вдруг и нам пригодится!

– Товарищи, поподробнее – пожалуйста. Разработка наша собственная, самостоятельная, в целом перспективная. Но на данном этапе вам вряд ли пригодится. У вас есть прекрасные ампулы с ядом. А для постановки формулы нужна натура тонкой организации, чувствительная, нужна способность входить в глубокое трансовое состояние.

– Трансовое, говорите?..

Так – изнурительными часами, дни напролёт. Когда в консультациях наступал перерыв, голова, набитая бессчётными вопросами и заботами, разламывалась на части.

Николай Иванович снял трубку внутреннего телефона.

– Нина Анфилофьевна, девчонки ещё не легли?

Проформа. Он отлично знал, что старшие не ложатся в такое время. Младшим – Игорю и Тасе – уже положено быть в кроватях, но и те не спят: читают, разговаривают со старшими. Всё равно потом начнётся воздушная тревога, и нужно будет спускаться в подвал.

Великолепный каменный подвал старого особняка – бомбоубежище не хуже метро! Там удалось оборудовать комфортную спальню для девушек, небольшую комнату отдыха с плиткой, буфетом и спальными местами, где могут прикорнуть мужчины, а ещё – полноценный санузел. Всем хватает места: и ученикам школы, и дежурным операторам, и дежурным медикам, и техперсоналу. В подвале такие своды, под которыми не очень слышно даже зенитки.

Правда, самые чувствительные операторы жаловались, что отрезаны и от информации, и от энергии, и просились в метро: там, мол, энергетические потоки не пресекаются. Ну да ничего, потерпят. Зато высыпаются как следует.

Сам Николай Иванович, который в последнее время, как правило, оставался ночевать на работе, не видя смысла тратить время на дорогу до квартиры и обратно, предпочитал спать на диване в своём кабинете. На первом этаже работают дежурные операторы. Они не должны покидать рабочее место даже во время авианалётов. Особенно во время авианалётов! Пост охраны на входе тоже не снимается. Начальник – всё равно что капитан корабля: не имеет он права умотать в безопасное место, пока его подчинённые остаются в опасности. Кроме того, душновато, на его вкус, в подвале, хотя и прохладно.

«Тонкую» защиту особняк на Гоголевском имеет. Не Кремль, конечно, но операторы слежения и шаманы тоже умеют создавать защитные покровы из «тонких» энергий.

– Попросите Лиду или Евгению зайти ко мне.

Он мысленно подобрался. Сейчас начнётся спектакль! Он делал и будет продолжать делать то, что считает нужным, но приходится постоянно учитывать повышенное внимание Нины Анфилофьевны ко всем его действиям.

– Прихворнули, Николай Иванович? – Из старой перечницы вытряхнулось несколько крупинок яда.

Николай Иванович вздохнул и доверительно ответил чистую правду:

– Голова прямо раскалывается. Таблетку принял – мёртвому припарка. Пусть девчонки на мне потренируются. Одна польза, верно же?

– Я сейчас скажу им. Пусть сами решают, кому сегодня идти к вам.

Новая порция яда перемешалась с изрядной долей сомнения, если не сочувствия: вдруг этот товарищ Бродов всё же не врёт, может, он и не извращенец, а у него правда голова болит?

Открытость намерений, полное отсутствие секретности в личной жизни… Откровенность во всём, что не касалось государственной тайны, была надёжным оберегом Бродова от любого дурного взгляда сверху. И давалась-то она ему довольно легко: он искренно полагал, что скрывать ему нечего и незачем. Лично с Ниной Анфилофьевной откровенничать, может, и не тянуло, но она назначена глазами и ушами – что ж, так к ней и следует относиться: как к передающему устройству.

Вторым оберегом Николая Ивановича было его подлинное равнодушие к власти. Ему, безусловно, нравилось иметь большие полномочия, но лишь постольку, поскольку они помогали делать дело и добиваться результата. Да, он умело и без напряжения управлял людьми, но опять-таки всегда – ради интересов дела. Была ли у него своя корысть? Разумеется! Он всегда занимался тем, что действительно увлекало его. И его очень устраивало, что высокую власть – работу скучную и опасную одновременно – взяли на себя другие.

Неподдельное увлечение своей работой и предельная открытость намерений и действий составляли принципиальное отличие Бродова от тех его коллег, которые, зарвавшись, поверили в собственное могущество, погнались за призрачной возможностью всех перехитрить и переиграть… и большинства из которых уже не осталось в живых.

– Спасибо, – сухо бросил Николай Иванович вместе с телефонной трубкой. Быть открытым вовсе не означает заискивать перед каждой наушницей.

Он потёр лоб, поднялся из-за стола и переставил своё рабочее кресло таким образом, чтобы оно оказалось на пустом квадрате ковра посреди кабинета. Так девчонкам удобнее работать: ходить вокруг «пациента», пришёптывая, махать руками по мере необходимости и делать всё остальное, чему научила их целительница…

Целительница была мощная. Она была одной из тех немногих, кого Бродову удалось спасти после разгрома лаборатории Барченко. И к ней впоследствии у Бродова лично претензий не возникло. О том, что взял двоих других, он очень скоро пожалел: они принялись по привычке плести интриги и бороться за влияние, тайно и явно пытались пойти поперёк тех принципов, на которых Николай Иванович создавал новый коллектив. В конце концов он сделал то, чего всеми силами старался избежать: сам отдал приказ на ликвидацию. С целительницей вышла другая история, но тоже трагическая. Она не прошла повторной проверки, которую проводили товарищи из внутренней безопасности: обнаружились какие-то там сомнительные дружеские связи. Тут уж приказ отдавал не Бродов, но от этого было не намного легче…

А ещё середина комнаты отлично просматривается в замочную скважину. Старая перечница должна, как обычно, получить возможность видеть, чем там занимается начальник с юными ученицами Школы-лаборатории. И ведь много раз уже видела, но её это не убеждает. Должно быть, сама в оны дни не чуждалась запретных удовольствий, если маниакально подозревает в стремлении к ним других людей.

В действительности всё было куда невиннее. Николай Иванович придерживался стойкого убеждения, что операторов необходимо готовить и постоянно развивать как универсальных специалистов. Особенно операторов поиска. Чем больше они знают, чем шире спектр их умений, тем успешнее будут выполнять поставленные задачи. Надо тренировать их, в том числе на нейроэнергетические воздействия любого рода, пусть и кажется, будто иные из них, такие как целительство, далеки от боевых задач подразделения.

Девчонки любили полечить начальника. Они бы рады полечить любого, кто попадётся под руку, да кто попадётся, если вся группа Бродова состоит из молодых и здоровых, кроме него самого, да пары профессоров медицины, которые нипочём не доверятся «шарлатанству». А Николай Иванович верил в способности и возможности своих подопечных больше, чем в академическую медицину.

Как только в Москву стали поступать раненые, Лида и Женя попросили начальника разрешить им вечерами помогать в госпитале. «Мы будем лечить нашими методами. Никто не заметит, обещаем!» Идея была вроде бы и неплоха. Николай Иванович не находил причины отказать. От того, чтобы дать добро сразу, его останавливала только привычка перед принятием решения собирать информацию и просчитывать варианты.