Урочище смерти

Дерево оказалось старой березой, тоже мертвой, как и все здесь. Ветви ее клонились к земле, увешанные рукотворными «плодами». Бутылки из темного стекла, судя по форме, из-под игристых и шампанских вин, и были их сотни, если не тысячи. Ни единой этикетки Колюня не разглядел, однако пробки все были на месте, – не закреплены проволокой, не замотаны фольгой, как полагается, просто вколочены в горлышки.

Такое зрелище и наяву не удивило бы Колюню: ну развесил кто-то и зачем-то бутылки, ничего интересного. А во сне вообще глупо чему-то удивляться.

Он стоял в десятке шагов от березы, без любопытства на нее пялился и размышлял, как бы половчее проснуться. Сон Колюне не нравился. Скучный. Ничего не происходит и заняться нечем.

И тут он почувствовал, что кто-то его разглядывает. Пялится в спину. Обернулся – никого, но ощущение чужого взгляда не исчезло, кто-то глазел из ниоткуда, из пустоты.

За спиной раздался резкий хлопок. Колюня прыжком развернулся и увидел, что пробка из одной из ближних бутылок исчезла, над горлышком вьется легкий белесый дымок, – словно и впрямь сейчас хлынет пенная струя вина.

Вино не хлынуло. Вместо того хлопнула еще одна бутылка, затем еще, затем хлопки слились с сплошную канонаду, вылетевшие пробки сыпались вокруг Колюни.

«Пальба» длилась недолго и вскоре начала стихать. В салюте поучаствовали далеко не все бутылки, меньшая часть, несколько десятков, наверное.

Колюня даже слегка обрадовался, что в его скучном сне начало хоть что-то происходить, и решил подойти к дереву, проверить, что налито в стеклотару, не могут же пробки вылетать сами по себе…

Не успел, почувствовал под ногами какое-то шевеление. Он стоял на крохотном холмике, и по тому словно бы пробегали легкие судороги, для глаза едва заметные, но хорошо ощутимые ногами. Колюня присмотрелся – повсюду вокруг происходило такое же чуть заметное шевеление.

Затем, как по сигналу, непонятный процесс резко ускорился. Холмик содрогнулся (Колюня еле устоял на ногах), его расколола черная трещина, в глубине что-то белело. Он не успел присмотреться и понять, что там. Белое буквально выстрелило наружу, и оказалось лишенной плоти рукой, и костяшки пальцев вцепились в лодыжку, – сильно и больно.

«Нахер, просыпаюсь…» – подумал Колюня, а рука уже вытягивала из-под земли весь скелет, показался оскаленный череп.

Даже во сне не стоит дожидаться, когда в тебя запустят зубы. Колюня рванулся изо всех сил, – освободился и побежал. Костяные пальцы продолжали стискивать запястье, следом волочилась, скребла по лишайнику лучевая кость, но избавляться от сюрного украшения было некогда: отовсюду тянулись из-под земли мертвые руки, и бело-костяные, и покрытые кусками разлагающейся плоти, – тянулись, старались схватить. Этим мертвецам было не за что ухватиться, и у них не получалось так споро выбраться, как у первого. Но они упрямо выцарапывались, выскребались из земли.

«Проснуться, проснуться, проснуться…» – твердил себе на бегу Колюня, но вернуться в явь никак не получалось.

Он постоянно менял направление, уворачиваясь от цепких грабок, – но отчего-то каждый раз впереди оказывалась увешанная бутылками береза. При таких раскладах Колюня должен был давно до нее добежать, – но, странное дело, береза словно бы отступала, и при этом становилась все больше и больше. Крона нависала где-то высоко-высоко над головой, выше любого небоскреба, ствол необычайно раздался в толщину, стал как у натурального баобаба.

Мертвецы не теряли времени – один выпростался из земли, второй, третий – и все ковыляли к Колюне, не быстро, но целенаправленно. Он наддал, и добежал-таки до дерева, и буквально уткнулся лицом в бересту, и подумал – неизвестно отчего и почему – что мертвецы за ним сюда не придут.

Береза уже раздалась сверх любых отпущенных для деревьев пределов, натуральная башня, не вдруг и обойдешь. Мертвецы и впрямь сюда не шли, столпились в отдалении, словно будучи не в силах перешагнуть невидимую границу.

Колюня облегченно перевел дух, но тут же снова почувствовал на себе чужой внимательный взгляд.

«Гляди, хер с тобой, за погляд денег не…», – подумал он и не успел закончить мысль: неведомая сила стиснула, подхватила, поволокла вверх.

Мимо мелькали ветви, вымахавшие потолще иных деревьев. И бутылки, тоже выросшие пропорционально березе. Над открытым горлышком одной из них оказался Колюня, и двинулся туда головой вниз, и сообразил, что вполне протиснется, окажется в стеклянной тюрьме. Он широко раскинул руки, уперся в края, – но получил лишь коротенькую отсрочку.

Вновь прозвучал тот же всасывающий, чмокающий звук, но теперь он оглушал, как близкий удар грома, рвал барабанные перепонки. Руки подогнулись, Колюня с воплем скользнул по гладкому холодному стеклу, потом был краткий миг полета, потом хрусткое приземление на донышко. Он вопил, не смолкая, и эхо отражалось от стеклянных стен.

Глава 5. Рассвет всегда приходит

Когда во второй раз прозвучал тот же звук, неподвижные ноги Колюни задергались, словно пытаясь побежать куда-то. К чавканью «вантуза» добавилось сдавленное хрипение. Ноги прекратили суетливые попытки убежать и безвольно повисли. Именно повисли – Головач хорошо видел, что землю и подошвы кроссовок разделяет сантиметров десять, не меньше.

– Э-э-у-э-э… – негромко тянул на одной ноте Пупс, не отрывая взор от сруба.

Головач дернулся было туда, замер, снова дернулся, не в силах принять решение и чувствуя, что любое станет неправильным. Решать не пришлось – Колюня в буквальном смысле выпал из сруба и шлепнулся на задницу.

Пару секунд посидел, затем на четвереньках вылез наружу, поднялся на ноги, пошагал к избушке и подельникам, – неуверенной, как у пьяного, походкой. При этом неотрывно глядел через плечо на сруб, словно опасаясь погони тамошних обитателей.

– Т-ты живой?

Вопрос Пупса показался Головачу чрезвычайно глупым, но через пару секунд он изменил мнение. Как-то странно Колюня оглядывался: шея изгибалась влево под таким углом, что живому не больно-то изобразить, а справа на ней что-то выпирало, что-то натягивало кожу, словно там вырос второй кадык, всей науке анатомии вопреки.

Колюня изменил направление, шагнув к Пупсу, тот стоял ближе. Лишь тогда Головач смог рассмотреть его лицо. Со знакомой физиономией тоже было не все ладно. Казалось, кто-то разобрал лицо Колюни на части, словно игрушку из конструктора «лего». А потом собрал заново, но торопливо и небрежно, отчего некоторые детали оказались не совсем на своих местах.

– Ты чего? – спросил Пупс. И это стало последними словами, что услышал от него Головач.

Неторопливая спотыкающаяся походка Колюни сменилась стремительным рывком. Сбитый с ног Пупс заорал, затем захрипел. Колюня навалился сверху, но что он делает с недавним сотоварищем, Головач не видел, – он уже несся прочь, огибая избушку.

* * *

Что «бэха» теперь не заводится, он в панике позабыл. И о разрядившемся аккумуляторе, и о том, что ключи остались у Пупса, вспомнил, лишь когда подергал по очереди все двери и ни одна не отворилась.

На рукояти его складного ножа имелось приспособление, до сей поры казавшееся ненужным. Так называемый стеклобой – небольшой конический выступ из закаленной стали. Сейчас факт наличия стеклобоя чудом всплыл в памяти, может оттого, что Головач так и держал нож в руке, в отличие от фонаря, тот умудрился обронить и разбить при торопливом бегстве.

Он сжал нож покрепче и изо всех сил врезал стеклобоем по лобовому стеклу. И еще раз, и еще…

Никаких изменений со стеклом не произошло. Даже трещины не появились.

Она не пустит меня внутрь, понял Головач. Она сделала свое дело, привезла нас сюда, – а теперь ее и взрывчаткой не вскроешь.

Воюя со стеклом, он боковым зрением увидел движение совсем рядом. Обернулся прыжком и в лунном свете разглядел странный, неправильный силуэт. Узнал подходившего Пупса, причем узнал лишь по одежде.

Лица у Пупса не было, вместо лица вперед глядел затылок, шея собралась диагональными глубокими складками.

Странное положение самой важной детали организма не мешало Пупсу целеустремленно шагать не пойми куда. Пересек накатанную полянку, миновал «бэху» и застывшего возле нее Головача, исчез между деревьями. Двигался по прямой, словно у его путешествия действительно имелась какая-то цель.

Головач развернулся и тоже бросился в лес, но в противоположном направлении.

* * *

Бегать по лесу в неверном лунном свете – лучший способ подвернуть, а то и сломать ногу на валежине или рытвине. Но как-то обходилось…

Головач мчался и думал, что ему всего сорок три, еще жить и жить, и если унесет отсюда ноги и выберется к людям, то завяжет к чертям с криминальным автопромыслом, и с любым другим криминалом тоже, и выучится какой-нибудь легальной профессии, пусть даже придется поначалу жить впроголодь… И поставит в церкви свечки за упокой души каждого, кто лежит на дне болота, и за того, что лежит под обрывом, тоже поставит. И побывает, обязательно побывает на могиле матери, куда так и не удосужился заглянуть после отсидки. Ему казалось: если дать эти клятвы от чистого сердца, не лукавить перед собой, – только тогда удастся выбраться и спастись.

Но время шло, погони не было. Ночная тишина и прохлада успокаивали. Пережитый кошмар чем дольше, тем быстрее превращался из реальности в воспоминание. Мысли Головача двинулись более привычной колеей: он перестал каяться и давать зароки, начал прикидывать по положению луны, в какой стороне трасса… И выскочил на полянку с «бэхой».

Все он сделал неправильно и не сумел вырваться из замкнутого круга… И нет смысла вновь бросаться в лес, все пути приведут сюда. А ночь, которой давно пора бы закончиться, будет длиться и длиться.

К портрету он приблизился медленно, словно протискивался не сквозь воздух, а сквозь куда более плотную субстанцию. Маленький огарок свечи горел по-прежнему, не став короче. И будет так гореть всю бесконечную ночь, понял Головач.

Он бухнулся на колени. Заговорил хрипло, сорванным голосом, а сердце билось так, словно решило проломить ребра и выпасть наружу.

– Ты меня прости. Если сможешь. Не со зла ведь, деньги были нужны, а больше ничего не умею, но теперь всё, завяжу, памятью матери клянусь… Прости, а? Прости и отпусти…

Шаги за спиной он слышал, но предпочел считать, что это грохочет в ушах взбесившийся пульс. Подозревал, что обманывает себя, и оттого говорил все быстрее и горячее, пытаясь заглушить звуки, ничего хорошего не сулящие.

Лишь когда его шею сдавили ледяные пальцы и самообман потерял всякий смысл, Головач дернулся, попытался вскочить и убежать.

* * *

Ночь, опасениям вопреки, все же закончилась.

Солнце поднялось над вершинами елей, лучи его с трудом протискивались сквозь густые ветви, яркие пятна скользили по крыше приземистой лесной избушки, по ограде, увенчанной черепами – чистыми, белыми, чуть ли не сверкающими.

Заглянуло солнце и на укатанную поляну, осветила BMW. Капли росы, покрывавшие черную полировку, высыхали, испарялись. Когда испарились окончательно, двигатель тихонько заурчал под капотом. Машина мигнула подфарниками, мяукнула сигнализацией и покатила в сторону трассы.

Часть вторая

Трупы жилых мест

Глава 1. Дороги живые и дороги мертвые

Придется лезть на дерево, понял Олег.

Идея ни малейшего энтузиазма не вызвала. Давно прошли те времена, когда он любил это занятие и даже оборудовал с приятелями «штаб» на сучьях раскидистого дуба. Высоты Олег и теперь не боялся, но сильно подрос с тех пор: рост под два метра, вес под центнер. С такими весогабаритными характеристиками карьера древолаза не затянется – продлится аккурат до первого подгнившего сука. А затем начнется увлекательный квест по медицинским учреждениям. В лучшем случае.

Но других вариантов не просматривалось.

Олег поднял руку с телефоном насколько смог высоко над головой. Пригляделся: нет, бесполезно, значок антенны и в таком положении остался перечеркнутым.

Он немало странствовал по здешним лесам – в междуречье Луги и Плюссы – и привык к тому, что зона приема цепляет их самым краешком: в низинах связи нет, на вершинах холмов появляется, хоть и плохонькая.

Но нынче довелось забраться вовсе уж в глушь… Вроде и от трассы далеко не успел отъехать, но место здесь равноудаленное от обеих вышек, и от той, что в Сланцах, и от кингисеппской.

Впрочем, Кудрин предупредил сразу: связи там не будет, не надейся. Олег не расстроился, даже порадовался, что проведет эти десять дней без общения с внешним миром. Ему тогда казалось, что прекрасно обойдется и без звонков, и без мобильного интернета.

Ошибался.

Выяснилось это спустя три километра после того, как он свернул с Гдовской трассы, в точности следуя кудринским указаниям. Лесная грунтовка привела к крошечной речушке, мост через нее выглядел далеко не новым, но оказался вполне исправным, мог выдержать машину куда большего веса, – его и построили для лесовозов, скорее всего.

А за речушкой поджидала проблема: дорога раздваивалась, и об этой развилке Кудрин ничего не говорил. К тому же и до речки Олег добрался как-то слишком быстро, ему представлялось, что ехать надо дольше (объясняя дорогу, приятель оперировал не километрами, а минутами езды, да и те наверняка не засекал по часам, а прикинул задним числом «на глазок»).

Неужели все-таки ошибся, свернул с трассы не на том повороте?

«Поворот не туда» – вспомнилось название фильма-ужастика. Если верить голливудским фильмоделам, то сворачивать не там и не туда, – занятие весьма чреватое. И, согласно канонам, где-то здесь непременно обитает семейка вырожденцев-каннибалов или им подобных асоциальных личностей…

Проще бы всего позвонить Кудрину и попросить дополнительно растолковать дорогу. Явно ведь: тот что-то упустил, или же Олег прохлопал ушами этот момент рассказа. Но связи не было, по крайней мере с земли.

Он тоскливым взглядом обвел ближайшие деревья. Случаются же иногда удачные совпадения, ему всего-то и нужно удобное для влезания дерево с прочными сучьями, торчащими невысоко над землей.

Его величество случай прийти на помощь не соизволил. Лес здесь стоял смешанный, березы и сосны тянулись к небу словно наперегонки: успеть к свету, не дать соседке опередить и затенить, отрезав от живительных солнечных лучей. Разветвлялись березовые стволы на высоте в несколько метров, кроны сосен начинались и того выше. Тут и в детские свои годы Олег, пожалуй, спасовал бы.

Достать из багажника топорик и сделать на стволах зарубки-ступени? Или вообще попробовать сладить импровизированную лестницу? Пила и запасец гвоздей есть…

Нет, не годится. Провозится несколько часов – а вдруг и с дерева приема не будет?

Он вернулся к мосту и машине, решив действовать без консультаций, наугад. Поедет по одной из дорог – если не увидит мест, походящих на описанные Кудриным, то вернется.

Решено – сделано. Олег выбрал левую грунтовку, отсюда она показалось более ровной и накатанной, – и ошибся с выбором.

Легковушки здесь не ездили давненько, а может и вообще никогда. Соответственно и Кудрин не проезжал здесь прошлой осенью. Колеи глубокие, оставлены явно техникой лесорубов, причем не в прошлом сезоне и не в позапрошлом: на горбике между колеями успели нарасти кустики и даже молодые деревца, толщиной с палец и высотой примерно по пояс.

Машина сминала и ломала всю эту растительность, та скребла по днищу с мерзкими звуками. Олег давно бы развернулся, но хорошо понимал: едва попробует это сделать, – обломки стволиков порвут ему тормозные трубки. И без того какое-нибудь выросшее наклонно деревце могло оставить без тормозов.

Оставалось лишь таранить поросль до победного конца и надеяться на лучшее. На то, что подходящее для разворота место окажется не слишком далеко.

Свою таратайку Олег ничуть не жалел. Специально куплена для такой варварской эксплуатации. ВАЗ-«девятка» недавно разменяла восемнадцатый годик, а это пора юности и цветения для девушек, а для тольяттинских лошадок – глубокая старость. Он приобрел развалюху год назад за смешные деньги, когда испустила дух предыдущая авторухлядь, и рассчитывал проездить хотя бы пару-тройку лет.

В город на такой не сунешься, но для его дел – идеальный вариант. Проходимость хуже, чем у внедорожника, зато не страшно оставлять без пригляда в нескольких километрах от места раскопок. А сломается, мертво встанет где-нибудь в глухомани, можно спокойно там и бросить, не возиться с эвакуатором и ремонтом.

В общем, машину Олег не жалел, но и не хотел ее лишиться в самом начале экспедиции.

Судьба сжалилась над ВАЗом-ветераном: полтора километра издевательств над днищем и подвеской, – злокозненная дорога поднялась на холм, спустилась в низинку, снова перевалила холм, – и закончилась. Дальше пути не было. Вернее, тянулись дальше веером короткие дорожки, судя по следам – накатанные гусеничной техникой, скорее всего трелевочными тракторами, и даже лесовоз там забуксовал бы.

Впереди была вырубка – давняя, успевшая порасти низенькими молодыми деревцами. А на краю ее обширная поляна, бывшая отгрузочная площадка, здесь лесовозы разворачивались и принимали груз хлыстов, – земля утрамбована их колесами настолько, что никакая растительность за минувшие годы не поднялась. А вон те проплешины остались от бытовок, где жили рабочие, и еще каких-то строений.

Привычная картина, и единственное, что удивляло в сравнении с другими вырубками, – относительно небольшой размер очищенной от леса делянки. Накатали подъездные пути, все тут обустроили, а спилили и вывезли не так уж много… Ломать голову над непонятной логикой лесорубов Олег не стал, свои бы проблемы расхлебать.

Места для разворота хватало с большим избытком, и Олег немедленно совершил этот маневр. Повезло, что сунулся на путь, недолго тянувшийся. Теперь так же аккуратно, не выезжая из колеи, – обратно к мосту и развилке.

Вот только стоит ли исследовать другой путь? Если Олег все-таки свернул не туда, может влететь на точно такую же дорогу, ведущую к другой вырубке, только к дальней. И если придется еще с десяток километров этак скрести днищем, – тогда старушка-«девятка» точно прикажет жить долго и счастливо.

Беды не ходят в одиночку, известный факт. Но и удача, если уж повернется лицом, не спешит сразу расстаться со своим избранником, – Олегу повезло еще раз: переваливая ближний к речке холм, он сквозь ветви заметил слева кое-что любопытное… Остановился, вышел из машины, пригляделся: так есть, очень похоже на опоры триангуляционной вышки.

Странно… Сколько раз проезжал мимо по Гдовскому, и ни разу не замечал это сооружение. А должна быть видна.

Продравшись сквозь кусты, он понял, отчего так получилось. От вышки уцелели лишь два нижних яруса, металлические, сваренные из толстенных труб и двутавровых балок. Верхние ярусы, деревянные, тоже имелись в наличии, но не тянулись к небу, как полагается, а лежали рядом, полуразрушенные – словно рухнувший памятник былым методам науки геодезии, безбожно устаревшим в век компьютеров и космических спутников.

Рухнула вышка людскими стараниями, или же потрудились июньские смерчи, нередкие в этих местах, Олег не стал выяснять. Какая разница, если то, что уцелело, повыше многих здешних деревьев, – и не надо косплеить мартышку, карабкающуюся за кокосом.

Лестницы здесь были обычные пожарные, металлические, побуревшие от ржавчины. Олег вскарабкался на первый ярус, затем на второй, стараясь поменьше пачкаться о рыжие хлопья, отслаивающиеся от металла, но получалось плохо.

Должно хватить, в каждом ярусе метров шесть, итого двенадцать, да плюс высота холма… Он уговаривал сам себя, но успокоился, только когда взглянул на телефон и увидел: антенна не перечеркнута, а рядом с ней рядом красуются три палочки. Уфф…

Фарт к фарту – Кудрин оказался в зоне приема, а при его непоседливой жизни могло повернуться всяко. И очень скоро все непонятности прояснились.

Оказывается, Олег принял за нужную ему речку безымянный лесной ручей, о котором Кудрин, ввиду незначительности этого водоема, не стал упоминать. И о накатанной лесовозами дороге ничего не сказал – видно же, что непроезжая, что вконец убитая, какой же дурак туда попрется?

Олег не стал конкретизировать, кто именно здесь оказался дураком, еще раз подробно расспросил о дальнейшем пути и распрощался. Спускаясь, в очередной раз постановил приобрести навигатор, и не автомобильный, а туристический, на батарейках. Подсознательно понимал, что и теперь не купит, найдутся более насущные траты… Жил он в последние годы, прямо скажем, небогато.

Главное, что свернул он все-таки туда, куда надо. Так что извините, господа каннибалы-вырожденцы, знакомство на сей раз не состоится.

* * *

Ну вот, приехал. Машину придется оставить, дальше пешком. Кудрин утверждал, что «пару километров», Олег же, изучив спутниковую гуглокарту, решил, что цифра «четыре» лучше отражает действительность.

Места в точности соответствовали описанным, с одним лишь отличием: внизу, под склоном, где должна была тянуться ниточка ручья, виднелось зеркало водоема приличных размеров. Олег встревожился было: опять куда-то не туда зарулил? – но разглядел, что древесные стволы изрядной толщины растут прямо из воды, – и успокоился. Озерцо совсем новое и мелкое. Бобры поработали, запрудили ручей. Расплодились мохнатые в последнее время в огромных количествах, заселяют новые территории.

Вещи были упакованы в высокий станковый рюкзак. Все не поместились, он все-таки не турист, беззаботно шагающий с одной лишь целью – добраться до конечного пункта. Предстояла работа, требующая не таких уж компактных инструментов. Не беда, сделает еще одну ходку, попозже, ближе к вечеру.

Что кто-нибудь покусится на оставленную без пригляда машину, бояться не стоило. Разумеется, в грибной, ягодный и охотничий сезон даже в такие глухие углы добираются обладатели внедорожников, но сейчас, в середине мая, им в лесу делать нечего. Даже заготовителям веников рановато выходить на промысел. К тому же люди, находящиеся в лесу по делу, обычно не склонны взламывать машины, оставленные хозяевами.

Но все же самое ценное: ружье, металлоискатель «Гаррет» и ноутбук, – Олег прихватил с собой. «Тозовку» сразу расчехлил, патроны уже лежали в магазине, один дослал в ствол. Дичи здесь хватает, пару раз дорогу перелетали рябчики. Возможно, удастся разжиться свежатинкой за время пешего пути. Запас продуктов в десятидневную экспедицию Олег по привычке взял на шесть дней, рассчитывая восполнить недостачу при помощи удочки и ружья.

Пошагал.

Только-только перевалило за полдень, солнце окончательно разогнало утреннюю прохладу, – тепло, но без удушливой летней жары. Олег считал, что май – лучшее время для работы. Земля везде полностью оттаяла, даже на северных склонах и в глухих оврагах, но зелень еще не поднялась в полный рост, не затянула места раскопок. Тепло, но орды насекомых-кровососов пока не вылетели на охоту. Хотя клещей и сейчас стоило опасаться. Но пока путь лежал по солнечным сухим местам, а кровососущие паразиты предпочитают таиться в тени.

Он шел по бывшей дороге. По мертвой дороге, по убитой, как выразился сегодня Кудрин в несколько ином смысле. Причем убили лесной проселок много десятилетий назад пассивным способом: просто перестали по нему ездить.

Некогда дорога-призрак соединяла Терновку с большим миром: давно исчезли, затянулись и заросли колеи, накатанные телегами, но как-то еще угадывалась выросшая на их месте несколько иная растительность, отличающаяся от окружавшего леса. С вертолета или же на спутниковых картах призраки дорог видны гораздо лучше, а шагая по земле, можно не заметить и не понять, что пересек некогда оживленный путь. Однако у Олега глаз был наметан на такие вещи.

Птица взлетела шумно и неожиданно, буквально из-под ног, в двух шагах. Олег даже не успел понять, рябчик это или вальдшнеп, солнце светило в глаза. Рефлекторно выстрелил вслед – и, разумеется, промахнулся. Главное достоинство ТОЗ-106 – компактность, но для быстрой стрельбы навскидку короткоствольная малышка решительно не годится, любую дичь надо выцеливать. А дроби в патроне двадцатого калибра не так уж много, чтобы надеяться зацепить шальной дробинкой.

В общем, не стоило сгоряча давить на спуск: и дичь не добыл, и оружие теперь придется чистить.

В лесу после выстрела воцарилась кладбищенская тишина. Хотя нет, не слишком точный образ – птицы охотно гнездятся на кладбищах и громко чирикают с утра до ночи, им нет дела до людских ритуалов, связанных с покойниками. Здесь же птичий хор замолк, напуганный выстрелом. Олег его не замечал, сознание отсекало привычный шумовой фон. Но едва пичуги замолчали, появилось подсознательное ощущение: что-то стало неправильным в окружающем мире.

Он передернул затвор, дослал новый патрон. После секундного размышления нагнулся за желтеющей на мху пластиковой гильзой, прибрал в карман. Вокруг ни единой приметы людского присутствия: ни выброшенной бутылки, ни прочего мусора, изобилующего в более посещаемых местах, – гильза казалась чуждой и неуместной. Вот и незачем начинать превращать лес в помойку.