Урочище смерти

Лишь Колюня беззаботно наладился подремать. Такой уж был человек, жил незатейливо, никогда не грузился лишними проблемами.

Елки расступились и Головач понял: вот оно, самое подходящее место.

Местность впереди резко понижалась, а лесная дорожка круто сворачивала влево, тянулась дальше по краю низины.

Может там, внизу, протекал ручей, или просто им попалась котловина, впадина в ровном рельефе, – Головач не знал. Свет фар вниз не опустить и освещал он лишь лес на далеком противоположном склоне. Да и не к чему затевать исследования. Главное и так понятно: развернуться здесь можно, а чуть правее склон становится совсем крутым, натуральный обрыв, деревьям на нем не удержаться, весь порос низким кустарником, малинником или ежевичником… Идеальное место, чтобы пристроить труп.

Так и поступили.

Втроем не без труда выдернули тело из багажника, досконально ошмонали. Ничего интересного не нашли, обычная дребедень, что носят в карманах мужчины среднего возраста и достатка повыше среднего.

Мертвец лежал на спине, глаза отрыты, зубы оскалены, мерзкое зрелище. Головач отвел луч фонаря в сторону, не на что тут любоваться.

Затем состоялись похороны – раскачали тело над обрывом и выпустили на счет «три!». Обошлись без надгробных слов, ненужная формальность. Головач посветил фонарем вниз, но смутно разглядел лишь кроны каких-то деревьев или кустов. Долетел до них мертвец или же застрял на склоне, в ежевичнике, не понять. Да и без разницы. Никто на эту крутизну не полезет ноги ломать… Дело сделано.

Разворачивая «бэху», Головач думал, что дальше никаких неприятностей ждать не приходится, лимит их выбран с запасом, с лихвой… Доберутся до Гдова, сдадут тачку родственнику Пупса, получат деньги, – и машина покатит в сторону прозрачной белорусской границы уже без них, а что с ней будет дальше, не колышет… Удачный рейс получился, хоть и не без проблем.

Эти благостные мысли стали ошибкой. Судьба не любит, когда кто-то радуется удачному делу до его завершения.

* * *

Для начала погасли фары. Головач дергал ручку, переключая с дальнего света на ближний, – все впустую. Вот вам и хваленое немецкое качество…

Судя по всему, сгорел предохранитель, и можно было бы поставить «жучок», но тыкаться вслепую, не зная схемы, – как раз до рассвета провозятся и острая нужда в фарах пропадет. В авторемонте все трое были «чайниками».

Вроде бы вполне логичная и понятная причина поломки, но Головачу вновь пришла дурацкая мысль: в «бэхе» обитает мелкая сущность, типа домового, только машинный… Если к нему с уважением – оставлять блюдечко молока (или машинного масла, учитывая специфику), то все будет тип-топ, никаких поломок в пути, проводи плановое ТО и катайся на здоровье. Ну а если разозлишь автомобильного жителя – беда, из автосервисов вылезать не будешь.

«Бред собачий», – вынес Головач приговор собственным мыслям.

Поехали с включенными «противотуманками». В их желтом рассеянном свете, стелящемся низенько, над самой дорогой, все казалось другим. Словно и не этими местами катили только что. Головач понимал умом, что дело в причудах освещения, но подсознание упрямо твердило: здесь они не проезжали.

У Пупса затрезвонил телефон. Резко, неожиданно, словно ножом по натянутым нервам. Головач аж дернулся, машина вильнула и едва-едва разминулась с росшей на обочине осинкой.

– Твою ж мать! – ругнулся он. – Почему не отключил?!

Отключать телефоны при таких вот поездках было железным правилом в их компании, – никто не должен отследить по локализации, куда они катаются. И опять раздолбай Пупс это правило нарушил, уже во второй раз.

– Да забыл я… Это Анька со вчера трезвонит, задолбала уже, – ответил Пупс так, словно Анькина настырность как-то его оправдывала, сбросил вызов и выключил трубку. – Пожар там у нее, что ли?

– Месячные пропали, – равнодушно предположил Головач.

– Ну и что я, Шерлок Холмс, чтобы их искать?

Колюня, выведенный звонком из дремотного состояния, заинтересованно повернулся к Пупсу.

– Ну так… это… к доктору ей тогда…

Чувство юмора у Колюни отсутствовало принципиально.

– А я ей что, доктор Ватсон? – тем же тоном ответил Пупс и придурочно хихикнул.

Головач промолчал и больше к теме не возвращался, но решил, что забывчивость Пупса обернется для того штрафом. Позже, при дележе выручки. Чтобы другой раз неповадно было.

А потом они уперлись в развилку. Дорога раздваивалась на манер буквы Y, и машина сейчас стояла на ножке этой латинской литеры. Очевидно, на пути к низине проскочили ее, не заметив, приняли за легкий поворот дороги.

Вылезли, покурили, посовещались. Подсвечивая фонарем, дотошно осмотрели обе дороги. Выглядели они одинаково, а протекторы «бэхи» на твердом грунте не отпечатались.

– Поедем наугад, – постановил Головач, раздраженно смял опустевшую сигаретную пачку, отбросил в сторону. – Если через два километра не выйдем на трассу, вернемся.

Свернул он направо. И ошибся. Стало это понятно задолго до того, как спидометр накрутил два километра. Похожая дорога, тоже ровная и укатанная, ни разу брюхом не цепанули, – но не та. На правильной не было таких крутых поворотов в таком количестве.

Осознали ошибку быстро, да исправить не получалось. Не развернуться. В паре мест, наверное, можно было попытаться и втиснуться машиной между елей, растущих не столь плотно, но Головач не стал экспериментировать. Жесткие ветви живо обдерут полировку, а Пупсову родственнику интересны тачки лишь в идеальном состоянии.

Отмотали без малого семь километров, когда наконец появилась возможность, – да вот нужда в развороте отпала: дорога описала петлю и они оказались у того самого склона с обрывом, только подъехали к нему с другой стороны.

Или не у того? У похожего? Чертовы «противотуманки» светили слишком низко, окрестные деревья не видны, а мох с брусничником везде одинаковы.

Снова вылезли, исследовали местность. Все в порядке, то самое место, – кусты ежевики у обрыва, где раскачивали мертвеца, примяты и поломаны…

Тем временем безлунная ночь окончательно превратилась в лунную. Ночное светило во время «похорон» выглядывало из-за туч изредка, урывками, словно любопытствуя исподтишка: кого это здесь в овраг налаживают? Сейчас небо окончательно расчистилось и чуть ущербный лунный диск светил без перебоев.

Вскоре «бэха» вновь стояла все у той же Y-образной развилки, даже свою смятую пачку Головач разглядел неподалеку от колеи. Вроде бы осталось самое простое: свернуть налево и покинуть наконец проклятый лес, где не пойми кто накатал идиотские петляющие дороги. На трассу – и газануть, отыгрывая потерянное время. Но отчего-то он медлил. Казалось, что самое простое и правильное решение окажется ошибочным. Что верным будет другое, инстинктивное, глупое, ничем не мотивированное: плюнуть на заказ, бросить машину прямо здесь, пешком выбраться на трассу, – и домой автостопом.

Головач мысленно обматерил расшалившиеся инстинкты и тронул «бэху» с места.

Глава 3. Кто, кто в теремочке живет?

Спидометр показал, что от развилки они отъехали два километра, и начал отматывать третий. Трасса не появилась.

Над приборным щитком «бэхи» торчал экранчик картплоттера, но признаков жизни не подавал. Либо прибор оказался неисправен, либо Головач попросту не смог его включить – за годы, проведенные на зоне, он сильно отстал в области технических новинок. В планшете Пупса навигационное приложение не было установлено. Головач не расстраивался по этому поводу: ну увидят они, что находятся в лесу в нескольких километрах от трассы… А толку-то? Это и без того известно. На карты, закачанные в навигаторы, здешние лесные стежки-дорожки никто не наносил.

Головач вообще отнесся к тому факту, что они вновь заплутали, с ледяным спокойствием. Ну, заблудились. Ну, леший кружит. Сговорился с автобарабашкой и кружит. Случается… Появилось даже вялое любопытство: куда они сейчас вырулят? К той же развилке? Или к тому же обрыву? Почему-то казалось, что они всю ночь обречены тут кружиться, и лишь с рассветом увидят правильную дорогу, которую раз за разом проскакивают в темноте, не замечают в неверном свете «противотуманок».

Можно бы остановиться и поспать, но Головач не думал, что это хорошая идея. После истории с фарами стало ясно: машина с причудами, заглушишь двигатель, – не факт, что снова заведется. А уж спать в «бэхе», где только что умирал ее владелец… спасибо, не в этой жизни. Поездят, покружат, бензина хватит.

Головач был спокоен (хотя некая малая его часть сама удивлялась такому безразличию), зато Пупс слегка поскандалил. Спидометр со своего места он не видел, но вскоре сообразил: слишком долго едут, вновь свернули не туда.

– Опять в хреноту какую-то завез!? Зазимовать тут решил?!

– Не истери, – равнодушно ответил Головач. – Хочешь за руль? Садись.

Пупс за руль не хотел. У него имелось другое желание: чтобы его, Пупса, немедленно вывезли из этого мерзкого мрачного леса в более цивильные места, для начала на Гдовскую трассу.

– Опаньки… – сказал Головач. – Приехали.

Они и в самом деле приехали, но не на Гдовскую трассу, разумеется. Дорога закончилась небольшой и хорошо накатанной площадкой, лишенной какой-либо растительности. Дальше, насколько смог разглядеть Головач в свете «противотуманок», вела тропа, тянувшаяся в том же направлении. А там, куда она тянулась, виднелся сквозь сплетение ветвей слабый свет…

Кто-то здесь жил. Или коротал ночь у костра. Охотники? Надо сходить, разобраться, спросить дорогу…

«Не надо никуда ходить, – произнес в мозгу Головача незнакомый уверенный голос. – Разворачивайся и бей по газам».

Он, опять же мысленно, послал подальше незваного советчика и растолкал Колюню. Тот поначалу не понял, где они и что от него хотят, но быстро въехал в тему. Вооружился тридцатидюймовой бейсбольной битой, найденной под водительским сиденьем. Хотя он и без биты стоил в драке троих, но с увесистой дубинкой в руке мог разобраться и с полудюжиной противников.

– Здесь останешься, за тачкой приглядишь, – негромко скомандовал Головач Пупсу.

Тому очень не хотелось оставаться в одиночестве. Хотя и тащиться с подельниками по ночному лесу в гости к непонятным людям не хотелось тоже. Пупс мялся и колебался.

– Запрись изнутри, – так же тихо сказал Головач. – Если что, дави клаксон. Мы рядом.

Он прикинул, что до источника света метров двести. Максимум триста, если там горит большой костер.

Пупс неохотно кивнул, уселся на водительское место. Замки «бэхи» щелкнули – вроде и слабый звук, но прозвучал в ночной тишине на всю округу.

* * *

С определением расстояния Головач дал маху. К источнику света они вышли буквально через сотню шагов, просто оказался он маленьким и слабым.

На подходе, издалека и в свете фонаря, конструкция напомнила скворечник с двускатной крышей, укрепленный на жерди высотой с человеческий рост. Но вблизи стало видно, что пропорции чуть иные, а передняя стенка, где полагается быть летку, заменена стеклом.

Внутри трепетал огонек свечного огарка. Наверное, в давние времена такие сооружения делали для икон, которые отчего-то надо было разместить не в церкви или часовне, а вот так, под открытым небом… Но здесь и сейчас под стекло вставили не икону.

Оцепенев, Головач глядел на портрет с черным уголком траурной ленты и двумя датами внизу (правая – сегодняшняя). Имени и фамилии под портретом не было, но Головач их знал, правда, успел позабыть. Короче говоря, на них уставился мертвый владелец «бэхи», валявшийся сейчас под обрывом.

Головач застыл, но мысли в голове мелькали стремительно.

Как?! Как кто-то мог успеть?! Допустим, у импровизированных похорон оказался случайный свидетель. Более чем маловероятно, но допустим. Откуда тот свидетель мог узнать, кого хоронят? Где раздобыл портрет? Когда успел оформить дебильную инсталляцию?

Можно допустить и другое: покойника очень быстро хватились те, кто хорошо его знают и портрет могут раздобыть без труда. Но каким чудом их занесло сюда, в лесную глушь, где и троица-то похитителей оказалась достаточно случайно?

Или все дело в машине? Какой-нибудь маячок, новый и хитрый, не обнаруженный сканером? Но знать местоположение угнанной «бэхи» – это одно, а успеть сюда раньше и все подготовить… нет, не срастается. И все же в мысли о маячке зерно истины было. Но додумать ее до конца Головач не успел.

Колюня, портретом ни в малейшей мере не впечатленный, ткнул локтем в бок и спросил:

– Ну… дык… эта… идем, что ли? – и показал битой куда-то в сторону.

Головач понял, что соратник не опознал покойника. Да и не мог опознать – бил сзади, по затылку, трофейные документы не рассматривал, а во время похорон оскаленная рожа трупа мало напоминала благообразное лицо на портрете.

Он ничего не сказал Колюне, все равно толкового не присоветует. Посветил фонарем по направлению указующего жеста и увидел приземистое бревенчатое здание: невысокое крылечко-приступочка, два небольших застекленных оконца, изнутри не освещенные.

Избушка оказалась буквально-таки втиснута между толстыми елями, чуть ли не вплотную, – нижние их сучья были обрублены, а те, что повыше, смыкались над крышей. Вокруг подковой изогнулась ограда из толстых заостренных кольев, вертикально вкопанных в землю, – была она явно декоративной, для красоты, поскольку на разомкнутой части никаких ворот не имелось.

Наклонно стоящая палка подпирала дверь снаружи, и на дверном полотне белело пятно правильной прямоугольной формы.

– Пошли, – скомандовал Головач, оценив диспозицию. – Если что, бей сразу.

Люди, поставившие портрет и запалившие свечу, вполне могли быть там, в избушке – прислонить к двери снаружи палку и вернуться через окно дело недолгое. Головач имел к ним пару вопросов, но сомневался, что беседа получится мирной. И пожалел, что зарекся носить шпалер. «Макарыч», с которым он ходил в девяностые, – переделанный на заводе из боевого в газовый, а затем, народными умельцами, обратно в боевой, – очень бы сейчас пригодился.

Колюня хмыкнул, кивнул и бестрепетно пошагал к избушке. Он издавна привык, что при любых разборках напарник выпускает его вперед.

* * *

Лист был распечатан на принтере очень крупным шрифтом, вставлен в прозрачный файл и прикреплен к двери скотчем. Текст гласил:

«Тем, кто сумел сюда добраться!

Дверь не заперта, ломать не надо. Если есть нужда, заходите, располагайтесь, пользуйтесь всем, что найдете. Но не злоупотребляйте гостеприимством. Здесь стоит пара камер, набезобразничаете – найдем и накажем».

Подписи под текстом не было, но и без того всё понятно.

Ленинградская область очень сильно отличается от Московской, хоть и та, и другая окружают мегаполисы. В Ленобласти плотность населения в семь раз ниже, к тому же сосредоточено то население в основном в районах центральных, примыкающих к Питеру, да еще в деревнях, расположенных вдоль главных магистралей. А чуть в сторону – натуральная Сибирь, сплошные леса да болота с редкими-редкими поселениями. Как здесь примерно.

И встречаются в глухих углах области строения, возведенные без разрешений, согласований и другой бюрократической волокиты. Строят их браконьеры, «черные копатели» и прочий люд, чьи дела не терпят чужого внимания. По слухам, в последнее время такие незаконные постройки стали выслеживать с помощью дронов, барражирующих над лесами, – а потом ловят владельцев и припаивают им неслабые штрафы: за незаконную порубку леса, за незаконное строительство, за то, за сё…

Этих пока не поймали. Недаром их хибара так втиснута под деревья, ни один дрон не засечет.

История с найденной избушкой прояснилась… Да вот только портрет со свечкой никак в ту историю не вписывался.

– Ну дык… эта… да? – кивнул на дверь Колюня, тоже прочитавший текст на листке.

Он убрал наклонно стоявшую палку. Дверь, чуть скрипнув, подалась на них. Немного, на пяток сантиметров. Наверное, была подвешена на петлях несколько кривовато. Или ее тихонечко подтолкнули изнутри, приглашая.

Интуиция Головача вопила уже во весь голос: не смей входить! Добром не закончится!

На этот раз он прислушался к внутреннему голосу. Случайности, что привели их сюда – затейливо сцеплявшиеся, накладывавшиеся одна на другую – казались случайностями все меньше. Хватит соваться в открывающиеся двери тупо, словно бараны. Не то окажутся в разделочном цеху…

Колюня смотрел вопросительно то на дверь, то на напарника. Головач поднес палец к губам, покачал головой, затем изобразил двумя пальцами, будто перебирает ногами в сторону оставленной машины.

Далеко не ушли. Едва спустились с крылечка, услышали: кто-то шумно несется по лесу в их сторону. Колюня перехватил биту поудобнее и встал в позе бейсболиста, ожидающего подачу. В руке Головача щелкнул нож-выкидуха.

Глава 4. Как кусаются мертвые

И нож, и бита не потребовались – к избушке подбежал Пупс. Взбудоражен, шевелюра растрепана… И с ходу порадовал: никуда они отсюда не уедут. Откатались.

Выяснилось, что в одиночестве Пупс быстро заскучал и решил немного побаловать себя музоном. Повернул ключ зажигания, чтобы включить энергосистему и не в темноте разбираться с настройками музыкального центра. Но та не включилась – датчики на панели не осветились, «противотуманки» и габаритные огни не зажглись. Попытка прокрутить стартер ни к чему не привела. Аккумулятор необъяснимым образом за считанные минуты разрядился под ноль. Но и это не всё… Пока Пупс размышлял, бежать к соратникам с паршивой новостью или дождаться их возвращения, – музыкальный центр включился! Сам! Без питания! Но зазвучали отнюдь не бодрые шлягеры «Радио-Шансон», развлекавшие их на трассе.

– Вроде как Шопен… Или кто еще, кого для жмуров лабают. Не музон, а дерьмо, словно кишки помаленьку через жопу вытягивают…

Бессистемное нажимание на кнопки центра мерзкую музыку не остановило. Пупс не выдержал, – и вот он здесь.

– А у вас тут что? – спросил он, заметно приободрившись в компании.

Вместо ответа Головач осветил фонарем послание на двери, – и, пока Пупс его изучал, размышлял: а что от них сейчас ждут? Что зайдут в избушку? Или что отправятся к машине и станут заводить «с толкача»? Надо, обязательно надо сделать что-то неожиданное, непредсказуемое. Да вот только попробуй придумать неожиданный ход, когда вся игровая доска – три или четыре клетки.

– Ширево варганят, факт, – безапелляционно заявил Пупс, причем нотки волнения окончательно исчезли из его голоса. – Не тут, а то бы в хату не звали… Землянка где-то рядом или сараюшка, с замками, при всех делах.

Свои слова он сопроводил жестом, махнув в сторону заднего фасада избушки, – показал местоположение гипотетической землянки или сараюшки. И тотчас же, словно в ответ, оттуда, с задов огороженной кольями территории, донесся звук.

Природу его Головач не опознал. Не смог бы даже сказать с уверенностью, принадлежит ли звук живому существу или нет. Нечто вроде бульканья пополам с чавканьем – больше всего они походили на звучание вантуза, с силой прижатого к отверстию засорившегося стока. Но лишь походили, сходство было относительное.

– Ч-что это? – В голосе Пупса вновь зазвучала тревога, он вообще легко впадал в панику и столь же легко из нее выходил.

Головач вопрос проигнорировал, а Колюня неожиданно, впервые за эту ночь, проявил инициативу. Занес биту над головой и решительно пошагал вокруг избушки. Подельники поневоле двинулись следом, – что бы там ни звучало, проверять лучше втроем, не разделяясь.

– Хренасе… – произнес Пупс. – Муляжи, небось? Точно… Больно чистые и белые.

Колья ограды здесь украшали черепа. Человеческие. Семь штук, зачем-то сосчитал Головач. И он сильно сомневался, что это муляжи. Черный юмор «черных копателей», – попытался сам себе объяснить увиденное. Забирают в ходе раскопок не только старое оружие и детали амуниции, но и черепа бывших владельцев, – и сюда, на колья.

Объяснение было логичным и здравым, но Головач в него не поверил.

Колюня на черепушки не отвлекался, – не опуская биту, пялился по сторонам, пытаясь высмотреть в лунном свете источник звука. А Пупс уверился в своей версии о пластиковых муляжах и заявил:

– Один домой возьму. Свечку сверху прилеплю, клево будет.

Он привстал на цыпочки, попытался дотянуться до черепа. Роста чуть-чуть не хватило, Пупс легонько подпрыгнул, зацепил-таки пальцами нижнюю челюсть, – и вдруг пронзительно завопил.

* * *

Картина отдавала сюрреализмом – Пупс отчаянно лупил по земле белым шаром, ни в какую не желавшим отлипать от его пальцев. Саунд-трек соответствовал: бессвязные матюки перемежались со стонами, более напоминавшими вой попавшего в капкан зверя.

Головач понимал, что мышц на костях не осталось и кусаться черепа не способны, что Пупс сам каждым ударом о землю заставляет сильнее сжиматься зубы, что всего-то надо успокоиться и потянуть нижнюю челюсть, тогда пальцы легко освободятся из плена. Понимал – но втолковать подельнику не сумел, того заклинило. Пришлось успокаивать оплеухой, легонько, раскрытой ладонью. Подействовало, и Головач наконец смог разжать костяную ловушку.

За всей этой возней оба не обратили внимания, как Колюня кое-что все-таки высмотрел и решительно пошагал в темноту. Спохватились и заметили его отсутствие лишь когда снова прозвучал «вантуз», теперь гораздо громче, – не иначе как его резиновая присоска была размером с бочонок.

Луч фонаря заполошно метался по сторонам и вскоре зацепил еще одно строение, Пупс не ошибся насчет его наличия. Не землянка и не сарай, – квадратный бревенчатый сруб, поднятый над землей. Небольшой, метра два на два. Ни окон, ни дверей на тех двух сторонах сруба, что были обращены в их сторону, не виднелось. Натуральная избушка на курьих ножках – четыре угла опирались на толстые столбы необычной формы, словно составленные каждый из двух направленных вниз конусов.

На деле ног было шесть, – еще две, в знакомых джинсах и кроссовках, принадлежали Колюне.

Очевидно, единственным входом в сруб оказался люк в полу, на метровой высоте. И Колюня, чувством страха обделенный напрочь, туда сунулся.

* * *

С Колюней происходило странное. Его было трудно чем-то удивить, ему ничто никогда не казалось невероятным или невозможным, – если он, Колюня, что-то видит, слышит, щупает, значит это «что-то» существует. Точка, вопрос закрыт.

Но сейчас малоразвитое воображение Колюни спасовало и отказывалось признавать происходившее за реальность, он заподозрил, что так и дремлет в катящей «бехе», а домик и все остальное ему приснилось.

Он действительно сунулся под сруб и сразу же нащупал квадратный лаз, прикрытый фанеркой, она легко подалась вверх. Широченные плечи Колюни едва протиснулись в люк, но все же протиснулись.

Внутри было темно. И не так, как в ночном лесу, где кое-что все же можно разглядеть, – непроглядная кромешная мгла.

Колюня решил подсветить зажигалкой, но для начала протянул вперед руку – и почти сразу она нащупала что-то мягкое и волокнистое… Шерсть? Колюня пощупал в одном месте, в другом, – и понял, что эта как бы шерсть перемешана с чем-то другим, более жестким и колючим. С трудом развернулся в лазе, пощупал с другой стороны и обнаружил то же самое. Пускать в ход зажигалку расхотелось, непонятные волокна могли легко вспыхнуть.

Найденное Колюню не удивило. Ну набил кто-то сруб овечьей или козьей шерстью, перемешав ее, допустим, с железными стружками, – значит, так этому кому-то было надо. А зачем и для чего – ему, Колюне, глубоко фиолетово.

И едва он так подумал, произошло то самое, странное, заставившее считать, что сон в машине продолжается.

Колюня каким-то неведомым образом раздвоился. Он чувствовал, что по-прежнему стоит, наполовину просунувшись в сруб, ощущал пальцами «шерсть», – и одновременно находился в каком-то другом месте.

Там было светло, примерно как пасмурным днем. Но Колюня откуда-то знал, что нет тут ни дней, ни ночей, ни рассветов, ни закатов, – всегда так серо и уныло. Как пришло это знание, он не понимал и не задумывался о том.

Солнце здесь не светило. Но все предметы тем не менее отбрасывали тени, резкие, черные. Впрочем, предметы в этом непонятном месте не изобиловали. Пейзаж ровный, пустынный, утыканный крохотными холмиками. Под ногами единственный вид растительности – серый лишайник, и казался он мертвым, давно погибшим.

Лишайник густо усыпали сосновые шишки, – старые, иссохшие, потерявшие семена – но ни единой сосны не было в пределах видимости, а она ограничивалась сотней метров, едва ли более, дальше все сливалось в сероватой туманной дымке.

Другие деревья здесь тоже не росли, кроме одного – огромного, раскидистого, стоявшего в отдалении и смутно видимого. Колюня пошел к нему, толком не понимая, зачем идет.

Шагалось как-то не так… Он опустил взгляд и увидел свои голые волосатые ноги. Ни обуви, ни одежды на нем не осталось. Вернее, не на нем, а на этой его половине, при том, что Колюня в буквальном смысле кожей ощущал, что все его шмотки на теле, а кроссовки на ногах. И одновременно шишки чувствительно кололи босые ступни. Точно сон, в жизни так не бывает.