Хуторяне XXV века. Эпизоды 1-21

– Кому ж такая судьба завидной покажется. Конечно, улетят, – поддакнула Василиса.

– Плохо, – сказал Батя, надкусывая кусок пирога.

– Что плохо? Пирог не удался? – испугалась Марья Моревна.

– Десяток – мало, – Батя откусил снова.

– Ну, вроде, ест, – успокоилась Марья Моревна, – не оплошала, значит, с пирогами.

– Правильно, Трофим Трофимыч, уж если стрелять, так чтоб на всех соседей хватило. У каждого, у кого садик, у кого огородик есть. Хоть и при космодроме живем, на всем готовом, а скучно иногда бывает, к природе руки тянутся, погладить ее, в земельке покопаться, – Джон заметил, что в чашке закончилось кофе, и прервался, чтобы налить вторую.

– Хорошо, – сказал Батя.

– А ружья-то – только у вас подходящие, Трофим Трофимыч.

– Правильно, – ответил Батя, – только у меня.

Иван встал, потянулся, похрустел косточками. Василиса нежно посмотрела на него, одернула сбившуюся на пояснице рубаху.

– А что, – сказал Иван, может, сейчас и пойдем? Пальнем пару раз. Как раз до выборщиков успеем.

– Хорошо, – сказал Батя, достал из штанов связку ключей, протянул старичку Прохору.

– С ними ступай, Прохор, арсенал отопрешь. Возьмите те, что в дальнем углу стоят, дедовские. Они номер лицензии не спрашивают. Некогда нам лицензию выправлять.

Иван и Джон вышли в почтительно распахнувшуюся перед ними и даже как бы попытавшуюся присесть, дверь. За ними похромал старичок Прохор, пряча в карман надкусанную ватрушку. Рукой с ключами от арсенала он вытирал рот.

– Авось, в этот раз лучше выйдет, – сказала Марья Моревна.

Под полом звякнули железные ворота, затем раздались веселые голоса во дворе. Василиса подошла к окну:

– Выборщики еще над лесом. А парни к старым ветлам на краю поля пошли.

– Время есть, успеют, – ответила Марья Моревна, подливая Бате в стакан, а себе в чашку.

Василиса села на лавку у окна, оперлась на подоконник, положила щеку на ладонь, стала наблюдать:

– Ваня первым стрелять наладился.

Бах! – донеслось через приоткрытую форточку.

– Вот так стая поднялась! Как туча! – воскликнула Василиса.

Бах! Бах!

– Галки как горох посыпались!

Бах! Бах!

Теперь к дубам пошли.

Бах! Бах!

– Ух, и там тоже – туча тучная!

Бах! Бах!

– Все, патроны закончились. Обратно идут, – сказала Василиса и вернулась от окна за стол.

В прихожей затопали, дверь с победным звоном распахнулась, вошли все трое, но старичок Прохор на этот раз первый.

– Тьму настреляли! – радостно сказал он, забираясь на свой стул.

Марья Моревна тут же налила ему в чашку кофе и пододвинула поближе блюдо с ватрушками.

Иван с Джоном поставили ружья в угол, тоже сели.

– Огородников послали птицу собирать, – сказал Иван. Вечером шестов в сарае возьмем, по полям натыкаем. Главное – вниз головами подвешивать, чтобы крылья расправились.

– Не застынут до вечера? – спросил Батя.

– Не успеют, – ответил Джон. – Да и все равно времени не будет. Выборщики скоро уж появятся.

Старичок Прохор вдруг повернулся к стене и поднял брови. Стена была вся залита ярким светом, лившимся из окна. Ничто его не загораживало.

– Так они уже здесь, наверное! – воскликнул старичок Прохор.

Он привычно положил надкусанную ватрушку в карман, и в меру сил быстро доковылял до окна.

– Вот-те и выборщики, – протяжно и удивленно сказал он. – Садятся. Прямо на лес садятся.

Старичок Прохор взял с лавки лупоглаз, протер донышко рукавом, нацелился на дальний лес:

– Авария у них.

– Не может быть! – все, кроме Бати, сгрудились у окна.

Серый аэростат выборщиков, потерявший вдруг упругость, как-то весь сморщился и уже почти висел на вершинах столетних мачтовых сосен. Солнца, понятно, в таком состоянии он загораживать не мог.

– Поехать что ли, узнать, что случилось? – проговорил Джон.

– А галок развешивать – забыл? – толкнул его Иван.

– Галки, оно нужнее, – согласился Джон, – с космодрома механиков отправлю, пойду – позвоню.

– Что случилось? Что случилось? – пробурчал Батя. – Понятно, что случилось. Не первый раз под горячую руку. Ружья-то дедовские, далеко палят. А кто там на линии выстрела из-за галок оказался – попробуй угляди!

Потом хлебнул из стакана, посмотрел в угол на ружья.

– Иван!

– Что, Трофим Трофимыч?

– Ружьишки-то в арсенал спусти, да почисти. Ключи вон – у Прохора возьми.

– Само собой, – ответил Иван, достал ключи из кармана старичка Прохора и унес ружья.

Снова звякнули железные ворота под полом.

– Ну, пока Джон распоряжается, Иван тоже пристроен, я насчет обеда распоряжусь! – сказала Марья Моревна и удалилась на кухню.

Василиса взялась ей помогать, а старичок Прохор так и застыл возле окна с лупоглазом перед прищуренным глазом.

– Нет, сегодня не долетят. Не починятся, – подвел он окончательный итог, снова сел за стол и потянулся за новой ватрушкой.

После обеда развешивали галок на шестах. А вечером, как обычно, сидели в саду и смотрели на звезды. Старичок Прохор дежурил у телевизора, а после полуночи тоже дохромал до скамейки.

– Ну, какие новости? – спросил его Иван.

Все благодушно посмотрели на Прохора.

Старичок Прохор отдышался и сообщил:

– Никто не победил. Будет второй тур. Только ваш этот – марсианин – свое отыграл. Не прошел во второй тур. Двух голосов аккурат не хватило.

– Бывает, – философски заметил Джон.

– Ну и пусть, – шепнула Василиса, прижимаясь к Ивану.

– Хорошо, – сказал Батя.

Старичок Прохор переместился поближе к Марье Моревне и стал что-то шепотом горячо просить ее.

– Да ты ополоумел, старый, такими пустяками щуку беспокоить! Не пойду спрашивать, и не думай. Подождешь до второго тура, не рассыплешься. Я лучше вон утром карасика выловлю и в реку отправлю на вечную жизнь. Чтоб соблазна не устраивал.

– Каково ему там будет, он, наверное, живой водой уже весь пропитался, – задумчиво произнесла Василиса.

– А тяжело поначалу будет. Сожрать его никто не сожрет, а шарахаться от каждой тени будет. Молодой еще, пока подрастет, – ответила Марья Моревна.

А галок, как стало видно утром, действительно поубавилось. Не подвели дедовские ни книжки, ни ружьишки.

НЕЗВАННЫЕ ГОСТИ

Василиса сидела на скамейке под яблоней и смотрела на котел перед собой. Котел стоял на трех камнях, и трава под ним пожухла. Трава пожухла оттого, что котел был горячий.

Котел был горячим, и в нем кипело. Розовая пенка стояла над котлом рыхлой шапкой, и ее куски иногда отваливались, как от айсберга, и падали на траву. А также на плоскую спинку, как у краба, ВУМника3. ВУМник поднимал над собой деревянную ложку и скидывал пенку с себя куда попало.

Попало на подол Василисе.

– Тоже мне, мешальщик нашелся! Мешаешься только! – воскликнула Василиса и отняла ложку у вумника:

– Дай сюда!

Горячий яблочный дух растекался по саду.

Яблоко было и в руке Василисы. Наведя порядок в отношениях с прислугой, она поудобнее уселась на скамейке и надкусила яблоко.

– Хрум!

– Хрум! Хрум!

– Дзинь, – звякнул колокольчик у калитки.

– Хрум!

– Дзинь, – снова звякнул колокольчик, и за рослыми кустами смородины показались черные плечи, через одно из которых была перекинута скатанная рубашка, и улыбающаяся черная голова.

Джон вышел из-за последнего куста и церемонно поклонился:

– Здравствуйте, хозяйка!

– Что это ты голый по гостям расхаживаешь? – спросила Василиса, пододвигаясь на скамейке.

– Купаться ходил. А полотенце забыл. Пока шел, сох. Теперь уже можно и надеть.

– То-то я вижу, у тебя штаны мокрые, – заметила Василиса.

– Штаны пришлось надеть. Там по дорожке у старой мельницы крапива совсем сбесилась – так и норовит стегануть. Дорожка узкая, не уберечься.

– Так ты на озеро ходил, к русалкам?

– К русалкам, – вздохнув, признался Джон.

– Не боятся они тебя, такого черного?

– Да нет, я уже не первый раз.

– А крапива, значит, не пускает?

– Не пускает, у нее инструкция не пускать.

– А отворотный камень как же? Мимо него никто не может пройти.

– Я могу, – Джон наклонился к уху Василисы и что-то прошептал ей.

– Хитрый ты! Сразу видно, что дикарь, – сказала Василиса, – да уж ладно, никому не скажу. Ваньке разве только. С какого края ты его перепрыгиваешь.

– Женатым да замужним там нельзя купаться, – с убеждением сказал Джон. – Там не только камень, и вода отворотная.

Василиса задумалась и перестала жевать яблоко.

– А что это у тебя пенка розовая? – спросил Джон, забирая из руки Василисы ложку и пробуя варево.

– Бруснику добавила, – ответила Василиса, продолжая о чем-то думать.

Потом тряхнула головой:

– Перестань по котлам лазить! И что это ты в гости с пустыми руками пришел!

– Да нет, не с пустыми, – Джон полез в карман, – смотри, какой гребешок, – русалки подарили. В старину царевна утонула, от нее остался.

– Тоже, наверное, отворотный? – усмехнулась Василиса.

– Точно, русалки так и сказали. Заболит что-нибудь, или горькие мысли найдут, поскоблишь больное место, или причешешься, все и пройдет. Только злоупотреблять нельзя. Особенно с расчесыванием.

– Так уж и быть, заслужил. Снимай пробу! – сказала Василиса, пряча гребешок в карман.

Джон полез ложкой в котел и на минуту пропал в облаке душистого пара.

– Василиса снова задумалась, потом оглянулась на дом. Дернула Джона за штаны.

Джон плюхнулся обратно на скамейку.

– Ух. Объеденье!

– Если еще хочешь, то… – Василиса нагнула его голову и в свою очередь что-то зашептала в черное ухо.

– Три литра, – сказал Джон, освобождаясь от цепкой руки Василисы.

– Литра хватит!

– Два литра варенья и яблоко! – Джон сорвал с ветки над Василисой яблоко и вскочил:

– Я мигом!

– Рубашку-то оставь, – сказала Василиса, – что туда-сюда таскать?

– Верно, – Джон положил рубашку на скамью и быстрым шагом скрылся за кустами смородины.

– Дзинь, – звякнул колокольчик у калитки.

На крыльцо вышел Иван. Василиса оглянулась на него и переложила рубашку Джона на другой конец скамейки.

Иван подошел, сел рядом.

– Раскраснелся-то как, – сказала Василиса, доставая расшитый платок и вытирая лицо Ивана.

– И глаза-то совсем осоловелые. Тяжко?

– Тяжко, – вздохнул Иван, – осоловеешь тут. На Бате лица нет. Даже Прохор молчит. А Марья Моревна ничего, держится.

– Мы, бабы, такие – стойкие, – сказала Василиса, – хочешь попробовать?

Иван с минуту молчал, потом встал:

– После попробую. Пойду, разомнусь.

Иван пошевелил плечами и ушел в сторону сарая.

Василиса сунула ложку в котел, попробовала варенье, и пару раз стукнула ложкой по краю, убавляя температуру. На каждый удар котел отвечал: "Понял, не дурак".

Со стороны сарая раздались удары и треск раскалываемых поленьев. Оттуда, как большие мыши, прыснули по дорожкам огородники и ВУмники. Один из них бежал вприпрыжку, почесывая на ходу то место корпуса, которое было обращено в этот момент назад.

Василиса вздохнула и с тоской в серых глазах снова оглянулась на окна дома.

Так прошел час.

Но когда от сарая перестал доноситься треск, и вместо него размеренные "вжик", "вжик" дали понять, что Иван обретает постепенно душевное равновесие, колокольчик у калитки снова звонко сообщил о том, что миг, про который сказал Джон, уходя, наконец-то закончился.

В этот раз в курчавых волосах Джона застряли куски водорослей, а с уха свисала желтая кубышка.

Джон запыхался. К тому же на его локте красовалась свежая ссадина.

– Где ободрался-то? – спросила Василиса.

– По дороге на дуб лазил, котенка снимал. Забрался, глупый, от собак, а слезть боится. А тут цепь еще без присмотра – качается, вызванивает, то ли "Свадебный марш", то ли "Марсельезу". Он сидит, мяучит, совсем разжалобил.

– Про цепь надо в ПрофСказ сообщить. Недогляд у них. Что за "Марсельеза"! Где это видано, чтобы русские цепи на иностранный манер звенели? Недогляд! – сказала Василиса.

– Сообщи, сообщи, только давай сначала уговор исполни. Только у меня банок нет, на твои рассчитываю.

– С холостой жизнью пора заканчивать, – ответила Василиса, – банок у него нет. Известное дело, откуда у русалок банки. Цветочки все, забавы.

– Да ладно, уж. Марья Моревна прохода не дает, так и ты еще туда же!

– Ну, ладно, так ладно. Принес?

– Принес, – ответил Джон и вытащил из кармана небольшой плоский пузырек.

Василиса вытащила пробку, понюхала:

– Тиной воняет!

– А как же, с самой глубины взяли. Там, где царевна утопшая.

– Не пугай, – ответила Василиса, – и без того тошно.

Она спрятала пузырек в карман, где уже лежал гребень, и участливо посмотрела на локоть Джона.

– Сходи к щуке, омой из бадьи живой водицей.

– Сейчас схожу. Спасибо. А Иван где? Хочу его на рыбалку позвать. Сомы русалкам житья не дают. И водяного задирают.

– С ума сошел! И не вздумай Ивана на отворотное озеро водить! Попробуй только заикнуться, узнаешь у меня, что такое гость незваный! – Василиса замахнулась на Джона ложкой.

– Не буду, не буду, – успокоил ее Джон, потом добавил, прислушиваясь, – вроде как Иван косу правит? Что это он, сам взялся? ВУмники испортились?

– Отдыхает он, умаялся.

– Чем умаялся-то? У него же выходной сегодня.

– Гости у нас, – грустно произнесла Василиса, и снова со вздохом посмотрела на дом.

– Тогда потом к нему зайду. Сначала локоть залечу. Щуку не побеспокою, не рассердится она?

– Ей не до тебя. Иди, только на пол не плещи.

Джон поднялся и направился к крыльцу. На полдороге обернулся:

– А ты не знаешь, почему цепь на дубе без присмотра? Куда кот подевался?

– Да там он сидит, – Василиса кивнула на окна горницы, – в гости к щуке пришел – с другом, с утра сказки сказывает. И ни одной новой!

– Джон почесал затылок:

– Ладно, я тихонько проскочу. И сразу назад.

– Никаких назад, – прикрикнула Василиса. – Спроси у него, не хочет ли свежего молочка? И мне блюдце принеси. Я ему налью парного.

При этих словах Василиса бережно погладила карман.

Джон покивал, мол, понял и принял к исполнению, и продолжил путь к крыльцу. Но на крыльце он столкнулся с Марьей Моревной.

– Милости просим, милости просим, – заулыбалась она Джону, отходя к перилам, чтобы тому было проще войти.

А потом вонзила руки в бока и закричала Василисе:

– Хватит на дворе прохлаждаться! Иди к гостям! Негоже одних родителей оставлять. Отец еле отдувается.

Василиса скорчила губки жалостливо, еще пару раз стукнула по котлу, отдала ложку ВУмнику и нога за ногу поплелась в дом. Марья Моревна строго смотрела на дочь, но с каждым шагом Василисы взгляд ее все смягчался и смягчался:

– Выручай, доченька, мы языкам не обучены.

Когда Марья Моревна сказала про Батю, что он один отдувается, она нисколько не покривила душой. Батя сидел в горнице, как обычно на своем стуле с высокой резной спинкой, и, отдуваясь, пил чай из стакана в резном серебряном подстаканнике.

Рядом с ним только что присел Джон с мокрым локтем, но уже без ссадины. Джон с любопытством оглядывал общество, про которое древние писатели сказали бы, что оно было разношерстным.

Древние писатели даже представить себе не могли, насколько точен был их язык. И насколько разношерстным может быть общество.

Итак, Джон, покачивая головой, узрел следующее:

Посередине горницы на табурете стояла большая стеклянная гусятница, в которой неторопливо пошевеливала плавниками, щука. На лавке на подушке лежал черный с рыжими пятнами кот с золотой цепочкой на шее. Кот жмурился, иногда открывал пасть, но звука при этом никакого не издавал. Под лавкой сидел другой кот – серый в темную полоску. Этот был в одном сапоге. Второй сапог он тряс перед собой и время от времени из сапога выпадали монетки и старинные ассигнации. Серый кот иногда отрывался от своего дела и вопросительно поглядывал то на щуку, то на черного кота. Перед каждым котом стояли плошки с молоком и сметаной.

Старичок Прохор сидел на пуфике возле гусятницы со щукой. Он что-то напряженно высматривал в воде, шевелил губами и загибал пальцы.

Вошла Марья Моревна и налила Джону чаю. Джон взял большую баранку с блюда и, спрятав лицо за баранкой, наклонился к Бате:

– Трофим Трофимыч, давно сидят?

Батя промолчал и только прикрыл веками глаза. Зато Марья Моревна горестно воздела очи к потолку.

– Антологию пересказал? – шепотом спросил Джон.

Батя, как сидел с закрытыми глазами, так и остался сидеть, только кивнул.

– А мифы Древней Греции?

Батя кивнул.

– И "Записки Иона Тихого"?

Батя и тут кивнул

– А "Понедельник начинается в субботу"?

Батя кивнул дважды.

– Себя-то он любит, – вполголоса проговорила Марья Моревна, – свои подвиги в литературе по два раза рассказывает.

Джон откусил от баранки и хлебнул чая. На его лице явственно было написано слово, которое он из вежливости оставил при себе.

– Бедолаги, – хотел сказать Джон, но удержался.

Дверь раскрылась и в горницу вошла улыбающаяся Василиса с кувшином, прикрытым белым полотенцем, в руках.

– Парного принесла! Только что ж вы, гости дорогие, все молчите.

– Они уже час как молчат, – сообщил старичок Прохор, и продолжил:

– Они телепатически между собой общаются, неизведанными возможностями разума пользуются. Я вот пузыри считаю. Думаю, что с азбукой Морзе что-то общее есть.

– Есть такая азбука? – спросил Джон.

– Древняя! – ответил старичок Прохор, – тебе не обязательно знать.

Василиса проплыла к гостям и в каждое блюдце добавила свежего молока. По пути она каждого ласково пригладила подаренным Джоном гребнем.

Кот с цепью на шее ничего не сказал, только высокомерно глянул со своей подушки на Василису, а Кот в одном сапоге поклонился и с акцентом произнес:

– Премного благодарю!

Потом он сгреб монетки и ассигнации в кучу и обратился к Марье Моревне:

– Мадам, позвольте оставить у вас на сохранение. Русский сундук – надежнее швейцарских банков, как начали говорить у нас во Франции после 14 июля4

– Оставляй, чего там, не впервой, – ответила Марья Моревна.

– Премного благодарю, – ответил кот и поднял двумя лапами блюдце с молоком, – за ваше почтенное семейство!

Кот с цепью тоже сунул нос к блюдцу, поморщился, но отпил добрую половину. Облизнулся, икнул, и недовольно посмотрел на полосатого.

Тот виновато поднял лапки, мол, молчу, молчу.

– Матушка, а для кого же ты звала по-иностранному говорить, – спросила Василиса Марью Моревну.

– А на окошко взгляни, – ответила Марья Моревна.

Василиса взглянула на окно, на румяных щечках появились ямочки. Она поставили кувшин на стол, вытерла руки о подол и ласково произнесла:

– Welcome! Welcome!

На окне, на открытой форточке сидел громадный черный ворон. Он наклонил голову в бок и посмотрел сверкающим мрачным глазом на Василису.

– Would You like a few milk? – продолжила проявлять гостеприимство Василиса.

Ворон наклонил голову в другую сторону, и вдруг гаркнул, раскрыв розовый клюв:

– Nevermore!

Василиса растерянно оглянулась на Марью Моревну, прошептала:

– Что ему предложить?

– Сахарку, сахарку подай, – сказал старичок Прохор, не отрываясь от наблюдения за пузырями. – У Данилы Мастера попугай живет, только сахарком и балуется.

Василиса с помощью Марьи Моревны быстро-быстро – только голые локти мелькали над столом, собрала на отдельную тарелочку кусочки сахара и еще прихватила с блюда баранку. Подошла к форточке и протянула ворону в одной руке блюдце с сахаром, а в другой баранку.

Ворон поморгал на баранку, снова открыл клюв:

– Nevermore!

А сахарок схватил клювом и проглотил. Потом схватил второй.

Василиса, поминутно оглядываясь на ворона, вернулась к столу и села рядом с Батей. Заговорщицки улыбнулась Джону и вполголоса спросила:

– Как думаешь, когда подействует?

Джон пожал плечами.

Василиса посмотрела на форточку, на которой ворон грыз, придерживая лапой, сахар.

– Может, ему сахарок в молоке намочить?

– Nevermore! – каркнул ворон, замотав головой из стороны в сторону

– Nevermore!

– Понимает! – потрясенно произнесла Василиса.

– Полиглот, – сказал старичок Прохор.

– Мудреная птица, – сказала Марья Моревна, и добавила.

– Ты лучше отцу молока в чай добавь.

– Хорошо, – сказал Батя, приоткрыл правый глаз, оглядел общество и снова закрыл.

– Я другого принесу, – сказала Василиса, забрала кувшин и ушла с ним на кухню.

Кот с цепью снова поморщился, но допил из своего блюдца. Зевнул и поднялся, выгнув спину.

– Ну, и нам пора, – сказал он, – да и молоко у вас, не обессудьте, тиной попахивает.

Полосатый натянул второй сапог и обутыми лапами сгреб богатство поближе к сундуку.

– Иду, иду, – и поспешил за черно-рыжим.

Коты степенно, задрав хвосты, прошли к окошку, остановившись на секунду у гусятницы, кивнули щуке и, мягко прыгнув, исчезли в форточке, потеснив недовольного ворона.

– Доброго пути, заходите, когда сможете, – пробурчал Джон, продолжая жевать. Марья Моревна сердито взглянула на него.

– Так всегда говорят, – виновато произнес Джон:

– В Африке! – резко ответила Марья Моревна, и хлопнула в ладоши

Появились подавальщицы, взялись за гусятницу и понесли щуку обратно в бадью.

Батя открыл глаза. Увидел, что в горнице никого не осталось, встал, потянулся с хрустом крупным телом. Вышел из-за стола, подошел к ворону, протянул ему на толстом пальце кусочек сахара:

– Ну, птица-говорун, сядешь к столу?

Ворон схватил сахар и, шумно взмахнув крыльями, перелетел за стол, сел на высокую спинку батиного стула.

Старичок Прохор, кряхтя, подошел к окошку, закрыл форточку:

– Вечереет. Холодком потянуло.

Марья Моревна всплеснула руками:

– А ведь и ужинать пора, – она хлопнула в ладоши, пошла распоряжаться.

– А после – чай с новым вареньем, – сказала Василиса и последовала за Марьей Моревной.

Старичок Прохор подсел к столу, пододвинул к себе блюдо с баранками:

– Совсем мозги наперекосячились с телепатией ихней. Сиди тут, как цапля, пузыри считай! Проголодался, живот сводит.

– Плохо, – сказал Батя.

– А ты на баранки налегай, – посоветовал Джон.

Старичок Прохор деловито посмотрел на Джона с Батей, кивнул в сторону буфета.

– Перед ужином не вредно бы. За гостей.

Батя открыл было рот, но не успел ничего сказать.

– Nevermore! – каркнул ворон, – nevermore!

Все замолчали, и было слышно, как на кухне Марья Моревна шумит тарелками.

После ужина, как обычно, сидели на скамейке в саду, считали спутники.

Джон вертел в руках увядшую кувшинку, вполголоса расспрашивал Марью Моревну, какие есть заклинания, чтобы русалку превратить обратно в девушку.

– Не ты первый интересуешься, – отвечала Марья Моревна, – ну да уж ладно, за подвиги твои сегодняшние так уж и быть, побеспокою завтра щуку.

Василиса прижималась к Ивану и время от времени подбрасывала на дорожку кусочки сахара.

По дорожке скакал черный ворон, поглядывал на нее лукавым маслянистым глазом и приговаривал:

– More! More!

Заветный пузырек и гребень Василиса отдала Марье Моревне, а та положила их в холщовый мешочек и убрала на дальнюю полку – за жгучий перец и ядрёный хрен со своего огорода.

БУНТ МАШИН (ТОЛЕРАНТНОСТЬ)

– Однако, как тяжко без прессы, – пробормотал старичок Прохор, поднимая глаза от вчерашней газеты, кроссворд в которой был уже разгадан и перечиркан карандашом.

– Хорошо, – сказал Батя, не отводя пристального взгляда, направленного поверх стакана с кофе на согнутую спину Ивана.

Сам Иван в это время сидел на стуле перед телевизором, повернутым к нему задней стенкой. Два ВУмника держали телевизор снизу на пяти лапках. Тремя другими они подавали Ивану инструменты, а на остальных стояли, переминаясь.

– Что хорошо? – спросила Марья Моревна, сидящая рядом с Батей.

– А то хорошо, что почтальона сегодня нет. Калитку никто не сломает.

– Давняя история, а конца не видно, – сказал Иван. – Мы им пишем, чтобы дополнительно запрограммировали почтальона на открывание калитки внутрь, а они нам отвечают, что бы мы сами свою калитку перевесили. Волокитчики. Не хотят систему координат у почтальонов модернизировать.

– Калитку перевешивать не будем, – веско сказал Батя, – как деды повесили, так пусть и висит.

Иван вытянул из внутренностей телевизора три разноцветных проводка и в задумчивости стал их рассматривать.

– Контакт оборвался, – сказал он.

– Плохо, – сказал Батя.

– Что плохо? – спросила Марья Моревна.