Неправильный Египет

Светлана застыла. Вот он, душок старости, на который наслоилось множество чужих, приходящих запахов людей, которые затоптали этот половичок и залоснили эти кресла, и расшатали эти табуретки. В дальнем углу на стене висели одна над другой две иконки разных стилей, времен и размеров в обрамлении маленьких гардин, под нижней иконой висела зажженная золоченая лампадка и немного коптила. В этом же углу под иконами стоял грубый деревянный комод, укрытый древним, чуть пожелтевшим от времени кружевом, на котором, в милом старческом беспорядке, лежала тонкая стопочка исписанных листочков, замасленные вырезки из старых газет, календарей и журналов, спички, оранжевые церковные тонкие свечки, стояла мелкая вазочка с квадратными печеньками и леденцами.

Старушка села в жесткое низенькое креслице, укрытое синеватым пледом с симметричными узорами, недалеко от комода.

– Дарья Михална уходит скоро, который день уж пошёл, – бабка то ли кашлянула, то ли крякнула – после определённого возраста всё больше странных звуков мы начинаем издавать. Света сначала не поняла.

– Да вы говорите. Я вижу, малому нездоровится. Рассказывайте. Я Ульяна Михална, сестра ёйная, можно звать баба Уля.

Света немного подумала, бегло осмотрела портреты под потолком и занавешенное зеркало.

– Извините, пожалуйста, мы не знали, что у вас горе, простите сто раз, даже не…

– Да что уж. Пожила Дарья полезно, ушла мирно. Вы про себя-то говорите. Надобно заботиться о живых. Дарья себя в обиду не даст.

Света посмотрела на Тому. Тома, тихо выдохнув, решительно сказала скороговоркой: «С прошлого ноября у сына что-то со здоровьем, быстро утомляется, никаких болезней врачи не нашли, в школу ходить не можем, пару часов посидит и начинает сознание терять, или вдруг, ноги ватными становятся, всё это бессистемно, то болеет, то вдруг выздоравливает ненадолго…»

К горлу подступал комок, и Тома не могла продолжать. Как-то неправильно было всё это говорить при Пете. Она замолчала, опустила глаза и обняла сына. Петрушу будоражили непривычные запахи. Маленькие запылённые окна с парочкой дохлых мух на неумело перекрашенных подоконниках, полутемное помещение и это сморщенное существо напротив, с потемневшими ладонями и потрескавшимися пальцами, говорящее странные вещи… Казалось, сердце кололось в голове, ему хотелось убежать, и он со всей силы прижался к матери. Лампадка погасла. Ульяна Михайловна взяла из-под кресла корзинку, вытащила спутанный моток шерсти и спицы. Глубоко посаженные глаза не по-старчески озорно посмотрели на Петрушу.

– Ну-ка, Володя, подсоби, распутай, в клубочек скатай. Умеешь? Али мал ишшо?

Тома, выпустила Петю из своих объятий и немного подтолкнула в спину.

– Давай, сына, скатаем клубочек. Только он не Володя, он Петр, – уточнила она, обращаясь к бабульке. Тоже мне, прорицательница, хотела угадать, да промазала.

Петя совсем не соображал, что от него хотят, но, перебирая вспотевшими ручонками, волнуясь, стал скатывать клубок. Баба Уля держала у себя в руках другой конец нити. Тома молча смотрела на его неуклюжие движения. А Светлана, продолжая сидеть, стала рассматривать дом и его обитательницу.

Классическая старуха, таких нынче не делают. Седые, с редкой чернью густые волосы, лоснились, очень гладко зачесанные назад в аккуратную гульку под красивый костяной серебристо-белый гребень. Лукавые, проникающие глаза, не смотрящие в упор, а только поглядывающие. Худое, в глубоких морщинах лицо, уже давно не понять, была ли в молодости красива. Хатка состояла из предбанника, переходящего в основное помещение и, очевидно, одной спальни. Проём в спальню был плотно зашторен. Скрипучий деревянный пол и выбеленные стены, по углам под низким потолком можно было разглядеть трещинки и редкие паутинки. Бесконечно уставший выдох был в этом доме, будто он утомлён жизнью, будто ему уже хотелось принять этих паучков, и эту пыль, а низкие окна просились в землю.

«Что я здесь делаю? В салоне полно работы. Даня ждёт в машине. Могли бы сейчас сидеть в кафе, держаться мизинчиками, вдыхая ароматы кофе и ванили. Вожусь с чужими больными детьми…»

Бабка протянула Свете другие нитки. Света взяла. Ульяна с интересом на неё посмотрела.

– Мош и ты клубочек смотаешь, подсобишь мне?

Светлана немного иронично улыбнулась и стала мотать, через пару секунд нить порвалась.

– Синтетика, – печально вздохнула Ульяна, забирая нитки обратно, – а раньше я котов вычесывала, такие с них жалетки тёпленькие, – и бабулька опустила глаза вниз, о чем-то задумавшись.

Свете уже очень не терпелось уйти. Ульяна кашлянула.

– Ну хватить. Давай-ка мне, чего намотал, а я тебе носочки свяжу. Или шапочку. Чего хочешь?

Молчание. Петя смотрел исподлобья и общаться не желал. Тома жестко посмотрела на старушку.

– Вы нам можете помочь, вы… видите, что с ним? Ну хоть что-то мне можно узнать? – она уже чувствовала, что приехали они зря, ей было стыдно за отнятое у подруги и ее парня время, ей было жаль Петю.

Ульяна Михайловна, наклонив голову набок, положила клубочек в корзинку и, глядя на потухшую лампадку, обратилась в никуда.

– Матрёна Михайловна, сестра наша, спит, но проснётся, станет вязать. Через две недели заезжайте, – она посмотрела в глаза Свете, – погань гнать надобно.

– Какую погань? Его сглазили? Прокляли? – вскрикнула Тома, а Света испуганно взглянула на бабку.

– Гнать! – категорически заявила Ульяна и замолчала, разглядывая спицы, давая понять, что больше объяснять она не намерена.

– Вот, хорошие мои, Дарью Михалну помяните, царствие ей небесное, сильна была… – Ульяна Михайловна протянула горсть конфет и печенье, провожая гостей. Петя оживился: хоть что-то было не так плохо.

– Через две недели заезжайте, заберёте вязание… Нет, денег не надо, – открывая хлипкую дверь посетителям, объясняла баба Уля.

Ульяна стояла на пороге и смотрела вслед уходящим гостям. Из спальни, держась за бока, приковыляла Матрёна и стала рядом.

– Бедная, жаль её. Чую, что Анна приберёт в ноябре, вот что странно мне: почему – не вижу.

– А вторую не жаль?

– Нет. Вторую – нет.

Жители деревни знали, что Дарья, Ульяна и Матрёна Егоровы были сёстры погодки. Отца они не помнили, а мать умерла в тысяча девятьсот тридцать третьем году от туберкулёза. Держались они всегда вместе, в деревне поселились в конце войны в заброшенной хатке. Замуж ни одна из них не вышла – не за кого было. А вот в кругах Основных, на далёкой умирающей Бетельгейзе их знали как Наблюдателей.

***

– Кого гнать? Как гнать? – в машине Тома дала волю эмоциям – просто время потратили! Инфернальные бабки, воображают себе неведомо что! А этот тяжелый дух! Петруша чуть сознание не потерял! Они вообще дом проветривают? Людям только подавай колдунов да ведьм. И мы туда же, а ведь образованные! – слёзы стояли у Томы в глазах.

– Образованные, но отчаявшиеся, – сказала Света – послушай, она сказала, что-то свяжет для него, возможно, она имела в виду какой-то предмет от сглаза?

Дальше ехали тихо. Каждый думал о своём. Присутствие Светы и Дани вдруг стало для Томы неприятным, хоть она и понимала, что они помогают. «Почему бабка так пристально смотрела на Свету? Света позавидовала её сыну? Он ведь и красивенький, и умный, и был крепыш. Да нет, не может быть! А, собственно, почему нет? Ей тридцать, своих нет…»

Петя размышлял вслух.

– Почему старые люди такие некрасивые? Мне там было страшно, зачем такие портреты в рамках? И никто не улыбается. Печенье воняет.

– Это ладан, Петруша.

– Мне не нравится, у Люды пахнет апельсином. Вот было бы хорошо, если бы все старые люди носили цветные весёлые маски, как на карнавале!

– Мы все носим маски, и только к старости их срываем, – медленно произнесла Света, со вздохом глядя на проносящиеся мимо осенние лесопосадки и поля.

Начало ноября 2017. Москва. Гадалка Анфиса

Через несколько дней Тома и Света шли в дом, напротив Томиного, к гадалке Анфисе.

– С бабкой не задалось, пусть получится с гадалкой.

– Я не знаю, Свет, мне хватило. Не знаю, зачем туда иду. Петю я обидела и напугала, старухи эти… Неизвестно, что гадалка наплетёт… И дорого.

– Тома, прекрати. Будем надеяться на лучшее.

Анфиса Сергеевна потеряла подростка-сына, осталась брошенной мужем, регулярно оплачивала рекламу в газете о том, что она «потомственная ведунья и маг». Окна в главной, как она её называла, приёмной комнате были гламурно и таинственно фиолетово зашторены, на искусственном камине стояло качественное чучело совы, канделябр под старину, вазы с высушенными цветами и много симпатичных, загадочных статуэток и мелочей, создающих необходимый антураж. Колдунья принимала клиентов шесть дней в неделю, прерываясь на один законный выходной. Её пухлые руки украшало множество разномастных золотых браслетов, а на белой шее красовалась чёрная бархатка с золотым крестиком. С широкими острыми скулами, длинным прямым носом и узкими губами, на первый взгляд её лицо было отталкивающим. Но Анфиса обладала проницательным взглядом ярко-голубых, почти прозрачных глаз и кошачьим голосом, она умела заставить себя слушать, и клиент очень скоро начинал ей доверяться.

Принимала она под запись. В субботу днем была записана Тамара Булкина, вот её телефон и адрес. Когда в дверь позвонили, Анфиса открыла первую дверь, посмотрела в глазок второй двери, опустила цепь и щелкнула двумя замками. Сейчас не средневековье, но зложелателей у гадалок всегда хватало.

– Анька, давай в свою комнату, сядь за уроки и не высовывайся, – нагрубила Анфиса дочери и настроилась на работу.

– Проходите, одежду вешайте здесь, садитесь за стол, ничего не говорите, – проинструктировала она женщин.

За большим круглым столом она села напротив и произнесла, глядя на Тамару:

– Я вижу твоё горе. Он может поправиться. Ты должна оставить мне его фотографию. И мои услуги дорого стоят.

Огорошив Тому этой тирадой, Анфиса смотрела на её реакцию. Увидев, что женщина созрела, она продолжала, периодически прикрывая глаза, совершая манипуляции звенящими от золота запястьями.

– Тебе позавидовали. Человек из твоего окружения. Мне пока трудно сказать, кто. Его нужно очистить, иначе он может умереть.

Оставив нокаутированных посетительниц, Анфиса Сергеевна вышла из комнаты и вернулась с двумя бумажными свитками. Один она протянула Томе.

– Эту молитву ты прочтешь сегодня на ночь, потом сожжешь, часть пепла растворишь в воде и используешь эту воду для приготовления чая. Дашь выпить чай всем, кто вхож в твой дом. Тот, кто навредил твоему сыну, почувствует себя очень плохо, тем самым себя обнаружив. Всё. Потом запишешься ко мне на следующий приём.

– А ты, хотела бы ты узнать свою судьбу? – обратилась она к Светлане.

– Я за компанию пришла.

– Всего пятьдесят долларов.

– Ну и что там с моей судьбой? –Свете стало любопытно и, услышав, как ведунья всё четко объяснила насчет Петруши, она прониклась уважением.

– Я, если честно, в это всё не верю, но я думаю, вы хороший психолог, – она заулыбалась и стала вытаскивать деньги из сумочки.

– Ухажер у тебя есть. Надёжный. У тебя будет двое детей – девочка и мальчик. Но, помни, что жизнь – это не только работа, своё счастье нужно хватать быстрее, иначе перехватят другие. Вижу, что всё у тебя сложится… Могу ускорить. Записать тебя на приём через четыре дня?

Тома и Света вышли, не то, чтобы радостные, но полные надежд. Светлана услышала то, что ей было так важно, она боялась заводить детей, не признаваясь в этом даже Томе. И уже по-другому смотрела на Даню, с надеждой и страхом одновременно.

Тома тоже шла окрылённая. Её поразило и напугало, что женщина раскрыла её горе и всё объяснила, а главное, сказала, что делать.

Ноябрь 2017. Москва

Прошло сорок дней со смерти Альберта.

Однажды поэт решил, что «у природы нет плохой погоды». Чушь. Есть. Ноябрь выдался мерзкий. Скукожившись, прикрывая лицо сломанным зонтом, Тома спешила домой. Оставив Петрушу у матери, она хотела спокойно собрать вещи. Тамара неловко пыталась обходить лужи, чувствовала, что ноги и плащ сзади все покрыты грязными кляксами и разводами, не видела ничего, кроме серого асфальта. Небо, земля, дома – всё слилось в единую черно-серо-бурую массу, разрезаемую поперек светом фар нервных машин. Руки её уже окоченели, со всей силы пытаясь удержать многострадальный зонт: резкие порывы ветра то и дело выворачивали его наизнанку.

Наконец-то попав домой, она бросила плащ и зонт на пол в сумрачной прихожей. Замерзшая, мокрая, обессилевшая, она прислонилась спиной к стене и села на пол. В квартире было тихо, временами глухо всплывали какие-то шумы соседних квартир и подъездных площадок, было слышно размеренное тиканье настенных часов. Обняв озябшие коленки в испачканном капроне, она заплакала.

Сидела и плакала долго. Устав, она устремила бессмысленный взгляд на большое зеркало. Присмотрелась. Из верхнего угла зеркала тонкой струйкой сыпался песок. Плохо соображая, Тома поднялась и включила свет. Стало ярко, из зеркала на нее смотрел голый Альберт.

Очнулась Тома в ванной. Пена уже сошла, вода была слегка теплой. Как раздевалась и набирала ванную, Тома не помнила. Она повернула голову и посмотрела на себя в зеркало: припухшее зареванное лицо, глазные белки усыпаны красными лопнувшими сосудиками, тушь сильно потекла и размазалась по всему лицу. Какое печальное зрелище. И она стала жестко умывать лицо. Рядом с ванной на полу зазвонил мобильный. Это была мама.

– Тома, Альберту сорок дней сегодня. Ты забыла? Я приготовила выпечку и конфеты, завезу в университет, если ты не можешь, – предложила Людмила.

– Да, мам, спасибо, я не в состоянии. Послушай, там Света принесёт лекарства для Пети. Я хочу отдохнуть. На пару дней, а может больше, отключу телефон, мне что-то совсем тошно.

– Это всё погода, милая, пройдись по магазинам, присмотри новую одежду. Я поищу чем тебе заняться, дочь, пора начинать новую жизнь.

– Да, мам, пора. Обо мне не беспокойся. Мне нужна новая жизнь. Пожалуйста, позаботься о Петруше. Пожалуйста, вечером Анюта, Петина подруга, придет к тебе, Ваську заберёт, я хочу его к себе. Я Свету просила, но у неё, по-моему, сегодня рандеву и вообще сказала, что много дел, ей теперь не до меня.

– Не говори так. Видишь, она заботится, организовала Пете лекарства. Зачем тебе кот? Зачем Ане таскаться с ним по такой погоде? – Люда помолчала, – Я очень люблю тебя.

Тома не отреагировала на признание.

– Мне так хочется. Ой мам, ладно, всё, нет сил. Я отключаюсь.

Светлана была в спортклубе. В такие моменты мобильный телефон для неё не существовал. Света расположилась в подвешенном гамаке. Хорошо! Светлана обожала аэро-йогу, она мысленно благодарила современный мир, со всеми его излишествами и новшествами. Повторяя упражнения за тренером, она одновременно и расслаблялась, и напрягалась. И самое заветное…. Окончание. Мастер ударила в гонг, ещё… и ещё… Низкочастотные волны медленно и тяжело наполняли зал, уши, череп, тело, сознание, оттолкнулись от стен и вошли в неё. Ощущая сильные вибрации пространства, Светлана открыла глаза и увидела себя со стороны: вот она, стройная и гибкая, в гамаке с закрытыми глазами.

Из душа Света не вышла, нет, она выпорхнула! В голове кружили новые идеи по смене оборудования в процедурной для лица, нужно было зайти в рекламное агентство, продлить контракт на каталог, посидеть с дизайнером, чтобы обновить билборд и вывеску, забрать пальто из прачечной, попасть на выставку косметики в Экспоцентре, заехать в кадровое агентство и оставить заявку на специалистов, вернуться к вечеру в спа и провести несколько интервью с потенциальными кандидатами….. Она готова была горы свернуть. Но сначала нужно было забежать к Людмиле Ивановне, занести привезенные из всемогущей заграницы лекарства и добавки для укрепления иммунной системы Петруши.

По-настоящему отлично Светлана себя чувствовала тогда, когда на ночь было съедено варёное яйцо или брокколи в йогурте, а утром, проснувшись, съедала немного овсянки с черникой и выдавливала пару апельсинов. Прекратив комплексные обеды, Света заменила их на постоянные перекусы всякой полезной мелочью: яблоко, или орешки, или кефир, или (какая роскошь!) куриная котлетка без ничего. Вместо плотного обеда почти каждый день в час дня она летела к тренеру, после чего она выглядела и чувствовала себя свежо и молодо, энергия зашкаливала. Не нужно было убивать время на готовку борщей-пельменей-пирогов.

Даня встретил её на выходе из клуба.

– Да ты сияешь! Надеюсь, это из-за меня? – поприветствовал её Даня, улыбаясь.

– Ну, конечно. Ты на машине, а на улице ливень. Какая удача!

– Понял. Съел, – Даня сделал вид, что обиделся, – Мы куда?

– Тут недалеко, я покажу дорогу.

– Надолго? Ждать не смогу, у меня до вечера еще пара деловых встреч, – Дане тоже надо было «держать марку» и показывать, что не будет бегать за ней, как мальчишка.

– Нет, конечно, я сама. Наш ужин в силе?

– Если только ресторан к полуночи не затопит, как бы град ни пошёл…

– Значит, Даня, у нас будет романтический ужин на воде. Поехали?

Света забежала в подъезд, вспорхнула по лестнице, что-то напевая, и нажала кнопку дверного звонка. Людмила Ивановна открыла.

– Здравствуйте, Людмилочка Ивановна! Я на секундочку. Вот пакет, там всё, о чем Тома просила.

– Светочка, сколько я тебе должна?

– Не выдумывайте, – Света лучезарно улыбнулась и замялась, вспомнив, насколько неуместна радость в этом доме.

– Ну хоть зайди, дорогая, печеньем тебя угощу. Пирожки вкусные, и конфет с собой возьми.

– Людмилочка, не могу засиживаться, мне бежать надо…. Васяяяня, – Света присела на корточки и погладила кота, который вышел посмотреть на гостью, – ладно, на минуточку, чай попью, – согласилась Света и вошла.

Васька немедленно забрался Свете на руки, улегся и заурчал. Свете не терпелось уйти, поэтому начали чаепитие молча, но потом она поняла, что придется отбыть повинность, поняла, что Людмиле Ивановне необходимо поговорить. Женщина любила Свету. Именно о такой дочери она всегда мечтала: яркая внешность, совсем не кукла, неправильный нос, выразительные зеленые глаза, непотопляемая оптимистка.

– Ты немного вымокла! Хоть просохнешь! Я зонт твой раскрыла в прихожей, куртку повешу на батарею!

– Да, сегодня мрак! Но, – Света загадочно заискрилась, – меня подвезли. Я совсем немного зонт намочила, пока из машины к домофону…

– Кто на этот раз?

– Да в спортивном клубе как-то… Потом к нам приходил пару раз в салон на стрижку, потом стал чаще … думаю, из-за меня, – Света вспрыснула, – он вообще не в моем вкусе – слишком красивый!

– Света, ты её лучшая подруга, – Люда перешла к делу, – с ней что-то происходит, и дело тут не в Пете, тут что-то ещё. Она попросила присмотреть за ним неделю, денег заняла много. Обычно она стесняется, не просит. Что она задумала? У неё какие-то планы?

– Денег заняла? У вас? Я ей тоже одолжила. Она давно ничего не рассказывает, мне неловко выспрашивать. Простите, но даже и не знаю, что думать.

Петя забрел на кухню и сел с ними за стол.

– Ба, я поем?

– Конечно, родной, – Люда суетливо, с радостным испугом в глазах, стала накрывать на стол.

Светлана посматривала на Петю. Ей стало грустно и стыдно из-за того, что не очень хотелось и, надо признаться, надоело быть частью чужого горя. «Вот так, заведешь ребёнка, а он заболел. Зачем ей такое?»

– Что-то я совсем совесть потеряла, – встрепенулась Света, – мне пора! Я завтра еще забегу, не провожайте!

Она опустила кота на пол, обняла мальчика и нежно взлохматила ему сонный чубчик, приобняла и поцеловала в щеку Людмилу Ивановну, юркнула в прихожую. Скоро Петя и Людмила Ивановна услышали, как захлопнулась дверь. Петя взял стакан с молоком и подошел к окну. Васька, увидев молоко, оживился, и бодро запрыгнул на подоконник. Люда присела на стул, вытирая руки полотенцем, глядя, как мальчик и кот смотрят в серое, плывущее окно. Самые крупные капли ноябрьского ливня били стекло, срывался град.

– Она всегда веселая, – тихо вздохнул Петя, продолжая смотреть в окно на акварельные силуэты людей, – я тоже хотел бы быть веселым…

Света угрюмо вышла из подъезда разбитая, не в духе, и решила, что завтра она точно сюда не придёт. Неуёмный ливень. Всё к чёрту! Никуда сегодня больше не хотелось, только в горячий душ, а потом под теплое одеяло и под телевизор с чашкой чая и журналом. Зачем она отпустила Даню? Надо было попросить подождать её, чего уж стесняться! Перебежками, натягивая капюшон, то открывая, то закрывая бесполезный зонт, она добралась до автобусной остановки.

«Больше этого не будет, завтра попрошу Даню заехать за мной. Никакого общественного транспорта. На работу в машине с красавчиком. – Тома со своими вечными проблемами – это какой-то якорь, или балласт, тяжеленный, мне что ли до пенсии её утешать?..»

Люди толпились у дверей автобуса, она втискивалась последней в переполненный салон. Нога неудачно подвернулась не ступеньке. Света со всего размаху упала ничком на асфальт и умерла. В последнее мгновенье своей жизни она видела бесконечный поток прозрачных капель, падающих из туманной бездонной черноты на немного удивленное мёртвое лицо.

***

Потомственная ведунья Анфиса Сергеевна, обладательница карт Таро и волнующего чёрного с перламутром маникюра, набрала номер своего хорошего знакомого.

– Привет Маратик, да-да, всё нормально. Как обычно, твои тридцать процентов. Спасибо, дорогой.

Марат работал в нужных структурах обычным служащим и снабжал Анфису Сергеевну данными, необходимыми провидению. Она отправляла ему фамилию, имя, адрес и телефон клиента, а он ей – кто прописан, распечатку звонков за последние несколько дней. Ну, а от школьницы дочери она получала уйму информации о детях, кто болеет, кто здоров, кто с кем подрался, у кого новый телефон и какие проблемы в семье. Анфиса с юности знала, что правда – это мираж. Это что-то, в первую очередь, никому не нужное и ни к чему хорошему не приводящее. Людям нужно говорить то, что они хотят слышать, потому что они всё равно услышат только то, что захотят.

Двадцать пятое ноября 2017. Подмосковье. Художник Бессонов

Ночью двадцать пятого ноября где-то в Подмосковьи художник Бессонов резко повернулся к окну.

Ставни шумно распахнулись в ночи, и холодный воздух ворвался в теплую темноту.

– Снова ты? – он узнал её. Ведьма. За годы она ни капли не изменилась, конечно, нет.

– Нам пора, – так же легко одета, но ей совсем не холодно.

– Уже? Но я не готов! У меня столько задумок, планов, так много несделанного. Мой проект. Моя семья…

– Не нам решать, дорогой, – и она улыбнулась своей свежей неуловимой улыбкой.

– Секрет твоей улыбки вовсе не в губах, а в глазах, а я написал тебя с закрытыми глазами. Но, послушай, я не готов.

– Табор уходит в небо, – на этот раз ее глаза светились иронией, – я видела твои проекты, Коленька, ты им не поможешь.

– Кому?

– Как кому? Цыганам своим. Чего ты добиваешься? Чтобы их полюбили? Поняли? Признали? Под силу ли тебе это? Бродяги, независимые, бесстыжие. Такие не могут нравиться порядочным гражданам… Коленька, я подарю тебе долгую беседу о том, к чему тебя так тянет, – и Анна улыбнулась. Она присела на подоконник и, словно Шахерезада, начала, – Это было смутное время… А впрочем, время, оно всегда смутное, но не будем отвлекаться.

– Я не готов! Я хочу остаться, – настаивал художник.

– Не нам решать, Николай, – дёрнула хрупкими плечами, как будто извиняясь, а, может, ей было всё-таки зябко, – не нам решать. И в этот день Бессонова не стало.

Бабки Егоровы, Матрёна и Ульяна, вязали. Мотя отрезала литыми железными ножницами слишком длинную шерстяную нить. Окна задребезжали…

– Кто там, Улянушка?

– Это Анна.

– Опять летает?

– Летает. Месяц у неё урожайный, ноябрь всегда такой.

– И зачем летает? Выделывается! Побаловалась и хватит.

– Понравилось ей, как Николашка Бессонов-то её зафиксировал. Но давеча и его прибрала…

Анна распахнула дверь и не касаясь половиц вошла.

– Зачем? Зачем убеждаешь людей, что ведьмы есть, ведь их нет? В их мире вдоволь обмана.

– Это не обман, Матрёна, это красивая сказка, пусть она живёт. Все они станут прахом, а после – перегноем, а после – новой питательной энергией, но разве хочется кому-то в это верить? Люблю ноябрь, столько смертей! Наш приоритет, бабульки, – обновление планеты Земля и поиск предателей. А вы тут…

– Для нас последний земной год пошёл. Яхсис пытается скрыться. Тебе нужно его перехватить. Он должен всё отдать.

– Да. Работы много у меня, бабоньки. Бунтарей четверо. Яхсис самый слабый из них, поэтому я и нашла его первым.

Тридцатое ноября 2017. Египет. Тома и её любовь