Неправильный Египет

Ахмедушке было несложно преодолевать языковой барьер. Он не умел писать, но отлично болтал по-английски, хорошо по-русски и довольно сносно по-итальянски. Ахмед продавал экскурсии. Подойдя к семье Булкиных на пляже и увидев Тому, он решил: «Очередная недолюбленная, но без денег.» Она ему понравилась: роскошное тело, наивный взгляд. Легкая добыча. Муж ничего не замечал, спокойно относился к ее «ночным походам за сувенирами», ведь Хургада не спит до самого утра.

Когда Томин отпуск подходил к концу, Ахмед забросал её обещаниями, и со дня её отъезда они регулярно списывались по вайберу. Возвращение Тамары когда-нибудь в будущем в Хургаду никак не входило в планы Ахмеда. Его телефон согревало множество женских имен и фотографий. Вот итальянка Симона с отличным телом, но помятым от загара лицом, вот та самая грудастая русская Тамара, вот ревнивая хохотушка украинка Катя, а вот вечно подвыпившая британка Луиза с прыщеватой кожей на плечах и пошлыми татуировками на копчике… Ахмед пересылал свою регулярно пополняющуюся коллекцию брату Мухамеду, а тот показывал своих. Женщины без опаски высылали свои откровенные фото, иногда переводили деньги, а он писал им о любви.

Июль 2017. Деревня. Дед Николай Андреевич

Очередным июльским выходным днём Людмила Ивановна взяла Петрушу в деревню к деду.

Дед Николай, брат отца Людмилы, уж лет десять как овдовел и, несмотря на частые наскоки одиноких соседок, мёртвую подругу предавать не хотел. Дед Коля до одури упахивался в огороде. Утром, в обед и вечером включал выпуск «Новостей» и, хотя повторяли в течение дня одно и то же, очень внимательно слушал и остро реагировал. Трагедия в душе его разыгрывалась нешуточная, потому как еще каких-то тридцать лет назад он точно знал, зачем живёт, чего хочет, за что воевал, а последний десяток лет мир вообще катился в какую-то пропасть. Что и как теперь – ничего не ясно. Где женщины? Где мужчины? Где страна? Где безбедная старость? Где гармонь? Эту музыку же нельзя называть музыкой?! Маркс был не прав? Хорошо, что Маруся не дожила и не видит всей этой срамоты. Беседы с телеведущим были одним из главных развлечений деда.

Своих детей бог им не дал, но по воскресеньям он видел племянницу Людочку и правнука Петю, а иногда и всю семью, хотя Альберт с Томой бывали редко. «Парафинить» одиночество Людмилы и её неспособность вылечить внука было задачей его выходного дня.

– О, привезли, не чаял вас больше видеть.

– Ну, прекратите! Мы у вас каждые выходные, – ответила Люда на стандартное приветствие.

– Ага, я тута бьюся с американцем на картохе, а вы токма поспать да пожрать приезжаете. Вчерась крота споймал. Такой партизан хитрый, но я его на табуретке тихо ждал, дождался и на лопаточку подсадил. На соседский огород через забор выкинул, пущай там овощ портит, – и дед Коля закряхтел смехом.

– Так он же под землей опять к тебе в огород вернется, – засмеялась Люда.

– Так вот, – проигнорировал Николай, – где малый ваш?

Петя вошел в дом и скромно поздоровался.

– О! Чадо малахольное? Чем тебя давеча бабы кормили? Кынзой? Чё зеленый такой?! Вы дитёнку мясо даёте вообще? Пожил бы у меня, стал бы розовый, как квочкина жопка, а то вон бледный какой, как поганки на пеньке! Ты, Петруша, мясо то любишь?

– Люблю.

– С кровушкой, небось? – дед иронично прищурился, и Люда побледнела.

– Вывезла их на майские моря, ты гляди. И чего? И ничего! Вона оставила бы мне мальца на всё лето, я б из него казака сделал, – и, обращаясь к Пете, добавил, – соседки-то мои нервы поедом едять! Вот бы ты…

Он не договорил: Люда намеренно с грохотом опустила железную кружку на деревянный стол.

– Вообще-то он после моря приехал очень бодрый! И Томочка расцвела! Ты лучше, Николай Андреевич, скажи, когда безобразничать с соседями перестанешь? – сменила тему Люда.

– С какими такими соседями? – дед насторожился, как нахулиганивший пацан, глаза его забегали, он присел.

– С такими! Нечего «ваньку валять»! Ты зачем на той неделе Ульяне Михайловне в ведро плюнул?! Стыдоба-то какая! Я слушала её, чуть сквозь землю не провалилась.

– О! Накляузничала, значит! Нечисть твоя Улянка Михайловна! И Дашка нечисть! И Мотька! Скверные бабки! Тройня антихриста! Идёт она, значит, с колодца, в руках, значит, вёдра с водой. Я, значит, мимо идусь. Глянь в ведро, а там, в ведре значит, девка молодая! С метлой и ржёт! Девка молодая в ведре, значит, отражается, плечи голые, волосы телепаются, тьфу! Ясное дело, плюнул я и перекрестился!

– Ты, Николай, вроде, умный мужик, бывалый, войну прошёл. Уважаю я тебя и люблю, хозяйство держишь крепко, но, по-моему, не обижайся, у тебя уже старческий маразм! – Люда не знала плакать ей или смеяться, настолько глупой была ситуация.

– Кто маразма?! – дед серьёзно разозлился, – это по соседству у меня маразма! Целых три маразмы! Сидят, костлявые, по ночам над свечками вязанье у них! И по всей хате тени летают. Я всё видел!

– Боже, Николай Андреевич, вы еще и в окна к ним по ночам заглядываете?! Ну знаете!

– Вот именно, что «Боже»! Бога на них нету. Ты Ваську на прошлой неделе привозила, а он как подошёл к ихнему огороду, да как выгнется, как зашипит, как сиганёт оттудова. Потом сидел у меня в кладовке, не ходил никуды. Вот тебе и нате. Даже кошак твой сразу всё сообразил. А люди к ним ходють! Прямо очередь, как в мавзолей к вождю. Ведьмы! А люди – дуры!

– Знаете что, Николай Андреевич, шли бы вы… телевизор смотреть! Ты зачем им проволокой калитку в прошлом месяце замотал? Думал, я не знаю?

– О! И это донесли? Не в прошлом. В маю это было… Ты мне кады Ваську подкинула, я думал, он в огороде будет или по помойкам. А он знаешь чего? Сел и на дом их глядит. Долго глядел и рычал, прям чисто тигра, потом уши вжал и в хату. И всю неделю тихо сидел, не шуршал. И это дворовой-то кот! А ты говоришь….

– Ну при чем здесь кот!…. – Люда, не знала, что еще сказать.

– А чавой-та у них огород такой прибранный? А? – не унимался Николай.

– Ты их видала? Они ж все трое на ладан дышат!

– Завидуют молча.

– Ну прям там. Они девку, молодуху, пригрели, она, значит, ведьма, вот те крест самолично видел Ведьму, по ночам кошкой чёрной делается и всю работу им….

– Николай Андреевич, я пойду травку порву, – и Люда побежала в огород, так как боялась сильно нахамить и обидеть старика.

1991 год. Где-то в Подмосковье. Николай Бессонов

Жил да был где-то в Подмосковье мало кому известный художник Николай Бессонов.

Помимо материалов о цыганах, художник Бессонов изучал ведьм, бредил ими. Почему? По родству бродяжьей души? Он был не единственным, кому тема была интересна, но единственным так чувственно изобразившим её, нарисовавшим её такой, какой она позволила себя увидеть.

В 1991-м художнику Бессонову приснился сон. В это неясное время, когда радио плевалось песнями «Агаты Кристи», а страну финансово бросало из стороны в сторону, ему часто снились яркие, живые сны. Ведь реальность была печальна, бесперспективна и тревожна. И он изобразил. Назвал «Ночной полёт». До этого он тоже много писал. Но эта картина стала особенной, проникновенной. У Бессонова энергия била, выплескивалась как искры из цыганского костра. Девушка на картине вышла удачно. Кисти легко укладывали масло на холст, тело отливало перламутром, будто вместо крови по венам её нёсся лунный свет. Тонкий профиль, свежее, одухотворённое дыханием ночи лицо с намёком на улыбку. Гибкая ведьма на метле. Казалось, можно услышать шорох её простого старинного платья, длинные волны светлых волос нежно треплет ветер. Глубокий, художественно бездонный фон и ничего лишнего…

Название картины он переписывал несколько раз. В голову назойливо лезло «Бетельгейзе». Потом «Анна». Потом «К Звезде». Потом «Другая». Потом «Коварный Исполнитель». Всё отмёл в сторону и оставил простое и понятное себе «Ночной полёт».

Репродукция картины в одном из послесоветских журналов многим увидевшим запала в память, впечатлила невозвратно… Альберта Булкина, например.

Четырнадцатое октября 2017. Москва.

На протяжении всей своей жизни тихий омут Альберта неутомимо плодил чертей. Выплеснуть себя ни словом, ни делом, в силу воспитания, он позволить себе не мог. Собственно, как у любой особи, у него было всего три варианта: взорваться бунтом, сломаться или приспособиться.

Эта ночь ничем не отличалась от сотни других: квартира с тихим мужем, чахнущим по непонятным причинам ребенком, изможденной депрессией женой.

Чуяло ли сердце Бертика, что скоро перестанет биться, и ляжет он в сырую землю через три дня? Нет, ничего не чуяло. Альберту снился сон. Он брёл в полумраке, пробираясь сквозь невнятные, как это бывает во сне, растения, и наконец-то вышел к темному озеру, окутанному тяжелым пепельным туманом. Посмотрев на глубокое небо, Альберт увидел её и сразу узнал. Лёгкая, в простом платье, юная ведьма висела на метле и лукаво ему улыбалась, а потом растворилась во тьме. Альберт продолжил путь к озеру. У самого берега недалеко друг от друга росли невысокие гладкие деревья, местами их змеевидные корни выныривали из-под земли, причудливо переплетаясь. Альберт подошёл ближе к одному из них и поднял голову вверх. Над его головой на толстых ветвях расположилась обнаженная женщина, она сидела в продольном шпагате, ноги опирались на ветви дерева, и перед взором Альберта крупным планом сияли влагой ее прелести. Она вызывающе посмотрела на Альберта сверху вниз, медленно взяла свои груди в руки и стала со стоном их облизывать. Он, жадно и не моргая, потянулся к ней, чувствуя головокружительное возбуждение. В потоках подсознания мелькнула размытая мысль: «Это нереально, это сон, здесь можно всё, никто не узнает». Он повернул голову вправо, на другом дереве сидела такая же голая дева, она стала спускаться задом, максимально прогибаясь и раздвигая ноги, предоставляя ему возможность визуально насладиться собой. Боковым зрением он заметил, что с третьего дерева спускается ещё одна. Он снова поднял голову и стал прерывисто вдыхать чужой аромат, мягко искать руками, пока две другие искусительницы оседлали большие пальцы его ног, плющом оплели его вставший ствол… И он проснулся.

Сердце билось часто, тело было в максимальной готовности. Он повернулся к жене, приспустил одеяло, увидел затылок Томы, выглядывавший из старой байковой ночной сорочки с торчавшими ниточками. Жена, чуть поворочалась. Он решительно положил руку ей на талию и придвинулся ближе.

Тамара еще не спала. Она уже привыкла, что супруг рано ложится, потому что нужно рано вставать в университет. Она же очень долго не могла уснуть, прислушивалась к шорохам в квартире, думала, переваривала и переживала заново всё, что произошло в течение дня. Она много ела вечером, заедала свой стресс и Петрушино горе, живот надулся и болел, мешал отключиться. Тома почувствовала руку мужа и удивилась. Повернулась к нему.

– Том… Не спишь?

Её обдало горячим несвежим дыханием Альберта, в темноте его рот показался ей какой-то зловонной черной дырой, живот еще больше скрутило. Из-под одеяла она почувствовала запах его вспотевшего тела, и стало совсем неприятно.

– Спи… – проворчала она глухо и зло, также резко отвернулась и натянула одеяло до ушей.

Альберт несколько секунд пялился в тёмный потолок, покрытый пятнами отсветов от уличных фонарей. Он встал и пошёл в ванную. Пройдя через мрак прихожей, Альберт щелкнул выключателем в ванной. Лампа зажглась, сверкнула, издала секундный скрежет и погасла, перегорев. Он вошел в темноту и закрыл за собой дверь. Ослеплённый вспышкой, он ничего не видел, поэтому просто закрыл глаза и спустил штаны…

Кот осторожно вышел в коридор, потянул носом, подошел к двери ванной комнаты и поскреб передними лапами плинтус. Тамара слушала. Слышала все передвижения мужа по ночной квартире. Когда дверь за Бертиком закрылась, Тома взяла себя обеими руками за грудь и тихо заплакала. Ей хотелось нежных поцелуев, она вспоминала смуглые смелые руки Ахмеда, заново прокручивала в голове все те жизненно необходимые для женщины слова, которые он шептал. Как с первого же дня знакомства, не стесняясь, называл женой и любил, любил каждую ночь, по несколько раз за ночь, ненасытный, горячий. Ахмед говорил, что у них будет яхта, и каждый день они будут любоваться восходом и закатом. Нет, она так больше жить не может. И не будет.

Прошло полгода с момента ее поездки в Египет, целых шесть месяцев никаких встреч, только переписка в телефоне на изломанном интернетным переводчиком английском и голосовые сообщения по-русски. Мучительные, бесконечные полгода. Тома, глотая сопли, плакала в подушку.

Утром Тамара проснулась разбитой, но она уже почти привыкла ощущать себя так. Который теперь час? Потрогала руками лицо. Опять из-за вчерашних ночных рыданий будет ходить весь день опухшая. «Тома Булкина». Фамилия была еще одним поводом ненавидеть Альберта. Женщина прошла в ванную и открыла дверь.

Альберт со снятыми пижамными штанами, странно вывернувшись, полулежал на кафельном полу, весь иссиня-серый. На лицо смотреть было жутко. Парализовано, как будто в агонии и страсти одновременно.

Женщина сделала шаг назад и захлопнула дверь. Нутро рвалось наружу, и ее вытошнило. Пошатываясь, она рванула в комнату сына и с вытаращенными немигающими глазами стала вглядываться в его лицо. Петр, слабо посапывая, спокойно спал, в его ногах, тепло свернувшись, также мирно урчал Василий.

Двадцать пятое октября 2017. Москва

Прошло девять дней с похорон Альберта.

Тихо, мрачновато-степенно и обыденно.

Тамара зашла на кухню. За столом сидел бледно-серый Альберт в погребальной одежде. Сильно ссутулившись, пряча левую руку под столом, правой он жадно наворачивал борщ. Каждый раз, когда он открывал рот, из него сыпалась земля, и, смешивая с борщом, он запихивал её обратно.

– Тамара! Царица ты моя роскошная, —говорил Бертик, продолжая давиться. – Если бы ты знала, хорошая моя, как я соскучился по твоему борщу!

Тома, стоя в дверном проёме, чуть пошатнулась, сделала шаг вперед и сильно вжалась в стену. Она не понимала, как реагировать. Это не была галлюцинация. Может, у мужа был летаргический сон? Ей подумалось, что нужно вызвать врача.

– Не надо врача, душа моя! Какой уж тут врач? Тут вот, надо мной поработали.

И Альберт, расстегнув рубаху, показал грубый шов от патологоанатома, из которого местами просачивался борщ.

– Я тебе вот что скажу. Ты присядь. Я ведь прав был. Он же мне всё рассказал. Ну, не всё, конечно, но, Тамара! Я был так близок! Ох не прост! Как он не прост! Что? Что ты говоришь?

– Изыди… – шепотом выдавила из себя Тома, – Отче наш, Иже еси на небеси, да святится имя Твое…. – ничего лучше она придумать не могла. Женщина поняла, что происходящее – это не галлюцинация, но это паранормальное, не человеческое, и тут не врач нужен, а батюшка.

– Фу, Тома! Зачем? – Бертик скривился и встал. Левая рука у него отсутствовала от кисти, отсвечивала огрызком кости и мяса, – я ведь предупредить тебя хотел, ну, как знаешь…

На мгновенье у Томы почернело в глазах, несмотря на день за окном, а когда свет в её глазах зажегся вновь, кухня была пуста, и на столе было чисто.

Тому трясло. Пугал любой шорох, в каждом углу квартиры мерещились тени. Звонить матери не хотелось. Света не брала трубку, скорее всего была не одна.

Тома вызвала участкового врача, просто чтобы хоть какое-то время побыть со взрослым, посторонним и адекватным человеком. Сын всё ещё спал. Алла Сергеевна, уже очень хорошо знавшая этот номер телефона и этот адрес, на вызов не торопилась, и пришла к двенадцати, после того как побывала у других больных. Петя проснулся бодрый, умылся и выбрал книгу. Снова лёг в кровать. Его обычный день постельного больного начинался. После стандартных приветствий и вопросов врач померяла температуру, осмотрела зрачки и горло, измеряла давление. Всё было в норме.

– Тамара Викторовна, с ним всё в порядке. Я ничего не обнаружила. Немного уставший, впрочем, как и все предыдущие наши встречи. А как дела у вас? – доктор поняла, что ее вызвали скорее для беседы, чем для консультации.

– У меня не очень. Мне кажется, у меня начались видения. Мания преследования, паранойя, бессонница…

– Подождите, подождите. Это слишком много. И всё вот так сразу. Тамара Викторовна, давайте пройдем на кухню.

И Алла Сергеевна глазами указала на Петрушу, намекая, что ребёнок уже не так мал и всё прекрасно понимает.

– На кухню, – Тома странно ухмыльнулась, – а действительно. Давайте на кухню.

Женщины вышли из комнаты и перешли за кухонный стол.

– Алла Сергеевна, вы с утра по вызовам мотаетесь, позволите вас угостить? Вы очень меня обяжете, правда. Я вчера сварила великолепный борщ, а есть некому.

– Тамара Викторовна, я очень сочувствую вашему горю, и мне…

– Можно я вас угощу? – нервно настояла Тома.

– Да, конечно, почему бы и нет, только немного. Спасибо большое. – сконфузилась Алла Сергеевна.

Тамара открыла холодильник, достала белую кастрюлю в цветах и поставила ее на плиту. Зажгла газовую горелку, взяла половник и открыла крышку, чтобы перемешать.

– Доктор, вы это тоже видите? – она повернулась к Алле, как бы приглашая ее посмотреть содержимое посуды.

Алла Сергеевна встала, подошла к плите и заглянула в кастрюлю. На поверхности борща плавала изувеченная кисть мужской руки.

***

После того, как доктор, посоветовав ничего не трогать и вызвать полицию, очень быстро ушла, сославшись на большое количество вызовов, Тома позвонила матери.

– Мама, я не знаю как, но кусок руки Альберта у меня в кастрюле.

– Тома, ты спишь?

– Я не сплю, – и Тамара громко нецензурно выругалась.

– Это как? Почему ты решила, что это его рука?

– Это ЕГО рука! Что мне делать? Что нам делать?

– Ты позвонила в полицию? Это могли быть вандалы. Выкопали труп, обокрали. Такое бывает.

– Да? Ну, конечно! Как я сама не догадалась?! А потом вандалы отпилили ему руку, по линиям руки прочли, где он живет, под покровом ночи, незамеченные, взлетели на четвертый этаж, бросили руку в борщ и, мать твою, растворились. И всё это ради того, чтобы утащить серебряный крестик у него из гроба. Сейчас пойду искать видео в интернете: «Расхитители могил. Смотреть всем!», – Тома психовала.

– Дочь, меня радует твоё чувство юмора, но ты не ёрничай. Может, он обидел кого из студентов, зачет в свое время не поставил, знаешь, какой он у нас принципиальный был. Где вы живете, знает половина университета. Возможно, у кого-то юмор оказался слишком черным. Послушай, ты сейчас где? И где ребенок?

– Я закрылась в зале и говорю с тобой. Петя собирает кота и вещи. Мне очень страшно. Если кто-то вот так просто может незамеченным войти и выйти, как мы можем здесь спать? И какой будет следующая шутка? Но я думаю, что происходит что-то непонятное, и никакие вандалы здесь не при чем.

Следующие несколько минут, держа плечом телефон, Людмила забрасывала дамские необходимости в сумочку и одевалась, продолжая быть с дочерью на связи и утешая ее.

– Всё, Тома, я выезжаю. Сидите в готовности, вызовите участкового. Я вас заберу.

Оставив телефон, Тамара пошла проверить сына. Мальчик и кот смотрели в окно, Петя и не думал собираться. Безвольно опустив руки, она решила позвонить участковому и дождаться маму. Машинально зашла на кухню, подошла к кастрюле и заглянула в неё. Руки там не было. Тома взяла половник и стала искать. Руки не было. Как фурия она бросилась в комнату к сыну.

– Ты! Это ты! Где она? Ты издеваешься надо мной? Кто ты?! Что ты такое?! Почему ты стал выздоравливать после его смерти? Почему сегодня утром ты нормально себя чувствуешь? Отвечай!

Петя испуганно и зло смотрел на мать. Васька выгнул спину и нервно округлил хвост.

– Аааа! И ты туда же! Вы вместе?! Заодно?! Куда ты её дел? Вы ее сожрали вместе?! Что же это такое?! – она схватила себя за волосы и истерично зарыдала.

– Что ты сделал с отцом? Ты знаешь, что случилось с отцом?! – неистово Тома продолжала допрос.

– Знаю, – тихо сказал мальчик.

Следующий день, двадцать восьмое октября 2017. Отчаяние

– Всё. Так больше не может продолжаться, – Людмила Ивановна, сильно выдохнув, тяжело опустилась на стул, – веди его к бабке.

– Куда? – Тома вопросительно посмотрела на мать.

– К бабке. Не знаю! К колдунье, к экстрасенсу, к чёрту лысому! Я уже не знаю, что делать, но дальше так не может продолжаться. Врачи от нас прячутся. Пете только хуже, друзей нет, школу пропускаем, мы вот так просто дадим ему умереть или превратиться в овощ?

После этой тирады Людмила сама испугалась всего сказанного. Но делать вид, будто ничего страшного не происходит, и всё само собой наладится, она уже не могла.

– Послушай, Тома, я понимаю, что это глупо, и ты знаешь, как я далека от этого бреда, но мы должны что-то сделать. Смерть Альберта была странной. Не перебивай меня! – Людмила заметила, что Тома собралась было возражать, – смерть Альберта мне непонятна! – взвизгнула Людмила Ивановна, – он не болел, и был здоров, ты сама говорила, как он на раскопках орудует инструментом, какой он выносливый, жилистый…был… Он так высох за одну ночь и скоропостижно издох от того, что решил сам себя на ночь глядя удовлетворить?! Не смеши меня! И потом, эти твои ненормальные видения…

Тамара покраснела и опустила взгляд в пол. Слезы блеснули в глазах мамы, и дочь села.

– Мама… Я … – и она расплакалась.

Людмила Ивановна жалела, что наговорила лишнего. Очевидно было, что дочери стыдно, неприятно и страшно.

– Тома, я читала, бывают такие люди, которым, чтобы хорошо себя чувствовать, нужно… пить кровь. – Люда слушала, как эхо от её слов повисло в воздухе уродливым намёком.

В этот день Тома позвонила Свете и коротко пересказала их беседу с матерью, через пару часов Светлана ей перезвонила.

– Значит так, два варианта. Первый: бабулька, живет за городом, частный дом, их там трое – потомственные целительницы, Дарья, Ульяна и Матрёна Егоровы, вся деревня к ним ходит, но телефона у них нет. Кстати, по-моему, это твоя деревня, та самая, где ваш дед Коля живет. Второй вариант – гадалка Анфиса, промышляет в вашем дворе. У этой под запись. К кому?

– Ммм. А ты как думаешь?

– Я позвонила гадалке, она свободна в субботу. Давай пока смотаемся в деревню? До субботы ещё четыре дня.

– Хорошо. Как поедем?

– Я попрошу Даниила.

– Ооо?! – завистливо-вопросительно воскликнула Тома, – выкладывай!

– Да нечего выкладывать, – с удовольствием застеснялась Света, – Познакомились в спортивном клубе. Сама скоро увидишь, – и Тома ясно услышала и представила Светину сияющую улыбку.

Даниил был парень в самом соку, что называется «на выданье». Пора бы уже, по всем законам жанра, и жену, и детей. Но затянулось мальчишеское одиночество человека, который может без оглядки на чье-то мнение общаться, с кем пожелает, делать, что хочет и когда захочет. В каждом дамском взгляде в свою сторону он улавливал женскую надежду на брак. Это его разочаровывало, а временами даже бесило. Частенько, он придумывал для своих пассий особое тестирование, оценивал внешние данные по воображаемой десятибалльной шкале. Спорт, деловые переговоры, езда на любимом авто и периодические пост-бизнес-сделочные гуляния – это всё была его стихия, которую, он был уверен, мог легко разрушить супружеский тайфун.

Вот уже полгода как Даниил не заводил отношений. Его девушку Жанну обнаружили мертвой в капсуле омоложения в спа-центре «Венера», который обслуживал своих гостей на первом этаже дома, где жила семья Булкиных. Глаза её были открыты в жутком испуге, рот искривлён, и руки были у горла, как будто она задыхалась.

Даню секунду покоробило, когда забирал Светлану, Тому и Петю из этого самого дома. Но он не был суеверен.

Тридцатое октября 2017. Деревня. Бабки

Доехали и нашли дом старух Егоровых без приключений.

– Нам нужна Егорова Дарья Михайловна, – бодро констатировала Света, глядя на пенсионерку.

– Проходите, хорошие, Дарьи Михайловны, правда, здесь больше нет, – бабуля развернулась, приглашая войти.

– Как здесь нет? Она переехала? – две женщины и ребенок продолжали стоять на пороге.

– Переехала… скорее перешла… – тихо прошамкала старушка, медленно углубляясь в помещение.

– Ой. Как жаль. Как же так… Ведь мне сказали, что недавно… Послушайте, а куда переехала? Далеко? – Света закусила нижнюю губу, всё еще не решаясь войти.

– Заходите, дверь прикройте, а то сквозит, чай не лето уже.

Света и Тома переглянулись, и все вошли, прикрыв за собой дверь. Пете сразу не понравился этот запах. Когда ему сказали, что они едут к бабушке, в голове его живенько сформировались ассоциации из благоухания сдобных душистых пирожков с вишнями, дорогих шоколадных конфет в золотых обертках в сказочной хрустальной вазочке, апельсиновых парфюмов в ванной комнате. А в этой хижине, похоже, и вовсе не было ванной комнаты. И потом, Петя не понял, почему обещали ехать к бабушке, а приехали в деревню к дедушке, но спрашивать не стал.