Церион, или Холодный, но прекрасный мир

Меня разбудил Блейз, двоюродный брат. Не знаю, как он отыскал меня, да я тогда и не задумывалась над этим. Он принёс меня домой и укрыл пуховыми одеялами. На тот момент ему было четырнадцать. Он был немногим старше меня, но в то время казался мне совсем взрослым.

Я была при смерти. Утешало то, что я больше не чувствовала на себе тёткиного гнёта и что Блейз был со мной. Поступившись своими убеждениями, я решила, что он будет заботиться обо мне не хуже меня самой. Он утешал меня в моих страданиях и, чтобы вселить огонь в моё угасающее обмороженное тело, отпаивал краденым глинтвейном. Алкоголь подогревал мою кровь, а Блейз рассказывал мне простые истории из своей полуголодной жизни. Чудом, а, возможно, и благодаря глинтвейну, я осталась жива. После моего выздоровления мы с Блейзом были почти неразлучны.

Ветта промышляла воровством, а значит, этим промышляли и все мы, дети. Нас часто вывозили в город на промысел. В деревне сильно не разживёшься. Ветта натаскивала нас, дрессировала, как собак. Она указывала нам на тех, кто, по её мнению, являлся состоятельным, и мы, воришьки, должны были просунуть руку в карман прохожего и достать кошель так, чтобы тот ничего не почувствовал. Бывало, кого-то ловили. Иногда получалось удрать. А вот, если скорость и прыть подводили, ребёнка швыряли в тюрьму. Потом, конечно, выпускали, но всё равно это было ужасно. Воровское ремесло мне претило, но, с детства свыкшаяся с ним, я жила им и в сознательные годы. А как иначе? Сознание мне было уже не изменить. Я сошлась с Блейзом. Не знаю к счастью или нет, но я не скоро поняла, что он уже не тот мальчик, который спас мне жизнь и согревал меня в юности – мальчик из него был лучше, чем мужчина. Садистские наклонности он перенял от матери. – Лёд в глазах Илин начал неожиданно таять и превратился в жидкость. Она надеялась, что Алика этого не заметит. – Всю свою любовь к нему, к людям, к миру… да всё, что осталось тёплого, мне пришлось похоронить. Ты спросишь, почему я жила с Блейзом? – неожиданно для самой себя обратилась она к Алике.

– Мне кажется, я понимаю, – ответила девушка.

Илин пощёлкала ногтями и немного откинулась в водительском кресле.

– Я была отнюдь не высоконравственной, но до Блейза мне было далеко. Я говорю это не для того, чтобы оправдать свои дальнейшие поступки, а просто для того, чтобы ты знала. И, пойми меня правильно, я ничуть не желаю казаться порядочнее на чьём-либо фоне. Что ж, кидать друг друга мы пока не собирались. Вместе было легче и… приятнее. Я была ловка и смекалиста, да и к тому же обладала природным даром – интуицией. Блейз же был расчетлив и чуял выгоду, как свинья чует запах трюфеля. Когда у нас начались проблемы с полицией в одном городе, мы переехали в другой, а после стали колесить по всей стране и не только. Так много мест и городов, где нас совсем не знали. Но один город мне запомнился навсегда.

В городе Z я сильно засветилась, а мой любовник оказался, как всегда, ни при чём. По его указке я, одевшись состоятельной дамой, пришла в ювелирный салон. Моей задачей было украсть дорогостоящее колье, которое являлось работой самого мастера Абеларда Ланге. Топаз так и манил своим блеском. Воспользовавшись моментом, я схватила колье и была уверена, что сделала это незаметно. Но ловкость на этот раз подвела меня. А жаль. Крепкий, как назло, ювелир схватил меня за руку и едва не поднял шум, но я пырнула его ножом в живот. Удар не сильный, но достаточный для того, чтобы крепыш стих на время. Как я узнала после, оклемавшись, ювелир с радостью описал мою внешность стражам правопорядка.

Как-то раз ночью мы с Блейзом угоняли повозку, гружённую дорогостоящими шёлковыми тканями, привезенными с Востока. Лошадью правила я, Блейз оценивал награбленное. А городская стража тем временем не дремала. Как я позже поняла, наша ошибка была в том, что мы задержались в одном городе слишком надолго. Поэтому за нами смогли установить слежку. Конные стражники, вооружённые длинными копьями с засаженными топориками, перегородили дорогу. Мой напарник выбрался незамеченным из крытой повозки, утёк щукой, оставив меня пропадать. Какая подлость! Проклятая память…

Приговор мне был один: смерть. Сидя в темнице, я уже было смирилась со своей участью, но мои соседи по камере не хотели мириться со своей. Я не могу знать, как давно их посадили. Должно быть, достаточно давно, чтобы они успели сделать ход в стене.

– И разве стража ничего не заметила?

– Когда нам должны были принести еду, ход загораживали кроватью. Наша камера находилась на первом этаже и выходила на задний двор, никем не охраняемый. Как по мне, большое упущение со стороны начальства тюрьмы. Итак, мы выбрались на свободу. А дальше каждый был сам за себя. Тюрьма находилась на небольшом острове. С одной стороны через реку виднелся тот злополучный город, где меня схватили, а с другой не было видно ничего, кроме лесополос и полей. Пловчихой я была хорошей, однако ширина реки была четыре, а то и все пять километров. Лихо для изголодавшегося в тюрьме организма, не правда ли? Когда меня одолевала усталость, я переворачивалась на спину и лежала так, только едва шевеля ногами. Когда же силы чуть возвращались, я переворачивалась обратно и гребла, пока хватало воли. Добралась до берега я уже полуживая и сильно голодная. Еле перебирая конечностями, я поползла по холмистому, заросшему травой, берегу. Шутка ли плыть так долго без подготовки! До сих пор удивляюсь, как в воде у меня не свело ноги. Сама не знаю, как я смогла осилить такой километраж. Правда, нужда и не на такое подталкнёт. Я заползла в лесополосу, опасаясь быть замеченной с другого берега, и, свалившись от усталости, крепко заснула.

С пробуждением ко мне вернулся голод. Была уже глухая ночь. Я огляделась – через стволы деревьев виднелся одинокий дом. Он манил меня, как свет в ночи завлекает мотылька. Переставляя ноги так быстро, как только было возможно, я доковыляла до спасительного прибежища. Попробовала дверь – было не заперто. Да и зачем запираться, когда поблизости ни одной живой души? Я беспрепятственно проникла внутрь. Изнемогая от голода, я хотела честно попросить хлеба и крова, умолить не сдавать меня тюремщикам, но хозяина не было, и я быстро вспомнила своё ремесло. Ничего съестного я не нашла, кухни не было и в помине. Зато я нашла другое: несмотря на усталость, быстро нашарила металлическую шкатулку. Там были в основном пряжки и перстни. Я попробовала один на язык – действительно, качественная работа. Но меня терзал голод, я сильно сглупила и не взяла ничего из шкатулки, и, как оказалось, очень хорошо сделала. Справляясь с голодными судорогами, я обшарила весь дом в поисках еды. Вот невидаль – не нашла ни крошки! Не теряя надежды найти съестное, я отыскала погреб. В доме не было даже свечек, пришлось искать на ощупь. В потьмах я опракинула какую-то склянку с жидкостью, та разлилась мне прямо на ноги. Я стёрла её пальцем со ступни и поднесла к носу – кровь, самая настоящая. Представь себе мой ужас! Я лихо трусанула и решила отправиться прочь, подальше от этого дома. Из-за сильной спешки я громко хлопнула дверью погреба. Звук гулко прокатился, быть может, в радиусе ста шагов. Со всей возможной быстротой я отдалялась от дома. Рядом послышался шорох. Кто-то шёл за мной. Меня охватил суеверный, обывательский страх. Все зачатки храбрости попрятались по дальним углам моего сознания. Сердце колотилось, как набат. О, такой слабой я себя чувствовала только в детстве! Это чувство было сродни ступору. Не смея оглянуться, терзаемая бредовыми домыслами, я бросилась бежать не сразу. Очухавшись, я сдвинулась с места и разогналась. Представь мой ужас, когда, споткнувшись о корень дерева, я упала и взбороздила лицом землю. Тот самый ужас и придавал мне силы, чтобы двигаться дальше, я сразу вскочила на ноги и бросилась дальше. «Стой, остановись, там обрыв!» – раздался голос за спиной. Но моё тело больше не повиновалось мне. Всё было будто сквозь сон. В какой – то момент я поняла, что больше ничего не ощущаю под ногами. Моё тело сделало кувырок в воздухе, затем все органы сотряслись, а кости загудели от боли. Я ждала смерти как избавления, но у меня всего лишь был сломан позвоночник и перебиты рёбра. Я лежала, распластавшись на земле, не в силах пошевелить даже пальцем.

Когда я открыла глаза, надо мной плыли верхушки деревьев, окутанные всё тем же мраком ночи. К телу не сразу вернулась способность чувствовать, но я ощущала чьё-то присутствие. Мою органы полыхали огнём, а сломанные рёбра резали кожу.

«Про-ошуу, убейте-е ме-ня», – простонала я слабым, еле слышным голосом.

Но, к счастью, а скорее – к сожалению, моей мольбе не вняли. Этот новый, доселе неведомый привкус во рту я не с чем не могу сравнить. Наверное, это вкус вечных страданий. Меня бросило в дрожь. Паралич частично спал, но я была не в силах поднять голову, и перед глазами всё расплывалось. Верхушки деревьев слились в одной массе. Наверное, я бормотала какую-то околесицу, обращаясь к матери и другим… ну, впрочем, не важно. Ребро было близко к тому, чтобы проткнуть кожу, а ног я всё ещё не чувствовала. Перебитые, они безвольно болтались в воздухе. Мыслить связно я не могла, как и не могла понять, что со мной делают и где я нахожусь. Ребро прорвало кожу. А-а-а! До сих пор всё так отчётливо помню. Все мои судорожные догадки сводились к тому, что меня куда-то несут, а куда именно, мне было всё равно, лишь бы скорее всё это кончилось. Я никому не рассказывала, но теперь не в силах молчать. Мне что-то говорили, но слова казались мне несвязным бурчанием. Вновь попытавшись молить о смерти, я поняла, что не слышу своих собственных слов. Я потеряла слух, зрение, разум, впала в беспамятство.

Окончательное пробуждение было в стенах дома. В полутьме мои глаза, как ни странно, видели хорошо. Я смогла даже ощупать своё тело – ребро больше не выпирало. Ноги могли ходить. В дверном проёме я увидела силуэт. Меня передёрнуло. Он стоял, как статуя. Я уверена, он отлично меня видел и изучал каждую черту моего лица. Не в силах сказать ни слова, я покорно ждала, смиряясь перед лицом неизбежного.

– Зачем?

– В смысле – зачем? – Илин растерялась.

– Зачем смиряться?

– Бунтуй не бунтуй – всё без толку. – Илин поглядела на самоуверенную девчонку и только махнула рукой. – Его звали Трейстен, – продолжила она. – Убивать меня он не хотел, как и не хотел обращать в вампира. Но ему пришлось это сделать, иначе бы я не выжила. Он вообще был очень добр ко мне. Своё прошлое я скрыла. Пришлось притворяться, что мне отшибло память и я ничего не помню. Низко, неблагодарно, но иначе я не могла. Он переодел меня в платье, которое приличествует леди, каковой я, увы, не была. Образованный и начитанный, он был моим учителем, а я была его способной ученицей. Его манеры, его любовь к музыке перешли ко мне и стали мною.

Трейстн путешествовал по миру и останавливался там, где ему нравилось. В одиноко стоящем доме, в лесу, он прожил около двух лет до моего появления. Теперь он хотел прервать свои странствия и вернуться в родной замок Церион. Лесная местность начала ему уже надоедать, однако он дал мне полгода жизни вдали от людей, чтобы я успела привыкнуть к другой себе. Когда я немного забыла своё смертное прошлое, он объявил мне, что планирует добраться до того самого города, где меня арестовали, и прокладывать дальнейший путь уже оттуда. Опасаясь новых неприятностей, я рассказала ему всю правду о себе. Он выслушал молча и изменил свой маршрут.

Когда мы прибыли в замок, Трейстен, конечно, умолчал о моём преступном прошлом. Благодаря природной смекалке и своей покровительнице фортуне я дожила до того, что меня стали даже уважать, а позже восприняли как свою.

– Тогда зачем ты ушла оттуда?

Илин пожала плечами.

– А что случилось с Трейстеном?

– Я его с тех пор не видела. Знаешь, я всё тебе рассказала. Дальше я перебралась жить в твой город… ну, а дальше ты знаешь.

Глава 20

Диалог

Многочасовая езда утомила. Энергия искала выхода, а разум – свободы. Илин остановила машину в посёлке городского типа, рядом с большим прудом, у которого столпилась кучка детей разного возраста. Дети с нетерпением ждали, когда к ним подплывут утки. Некоторые пернатые, устав после дневного полёта, только приземлялись на давно знакомую поверхность пруда. Смешно оттопыривая красные перепончатые лапки, они с брызгами планировали на воду. Оставляя за собой длинные полосы, они смело подплывали к детям, вернее – к хлебу. Чёрные и белые крошки пригоршней сыпались с щедрой руки. Ребята пытались приманить забавных птиц как можно ближе.

Одному мальчику очень хотелось поймать селезня, но у него не было денег на хлеб для приманки. Стоять и смотереть как забавляются друзья, которые уже совсем забыли о нём, ему не хотелось. К тому же мальчик был по-своему находчив. Как жаль, что это качество не всегда служит во благо! «Нет хлеба – буду швырять камни», – подумал он. И ввиду отсутствия другого развлечения он принялся целиться и бросать камушки в птиц. Утки, недовольно крякая и хлопая крыльями, угрожали скорым отлётом.

– Им же больно! Идиот, что ты делаешь?! – взбунтовались ярые фанаты водоплавающих птиц.

– Ну и что? – огрызнулся озлобленный ребёнок. – А мне, а мне… – Он не договорил, ему не дали. В ушах звучали безостановочные упрёки: «Они же живые, им больно! Как так можно?!» – Мне тоже больно, – буркнул себе под нос пристыженный ребёнок. Какая-то старуха отпустила в его адрес ругательство. Закрывая руками опухшее лицо, он убежал, спрятался от мира в кустах. Там его всхлипований никто не слышал.

– Отвратная погода. – Илин громко захлопнула раскалённую дверь авто. – Солнце глаза слепит. И к тому же я очень, очень голодна. Боюсь, что количество тех детей, – она качнула головой в сторону пруда, – к вечеру убавится.

– Да брось, ты же не пьёшь человеческую кровь, тем более детскую. – Алика посмотрела на ребят: они так мило кормили уток, однако она видела, как бежит кровь по их жилам, а пухлые щёчки наливаются соком на солнце, как спелые яблоки. Она не сразу отвела взгляд.

Илин усмехнулась, она обо всём догадалась.

– Ну вот, теперь ты понимаешь, о чём я.

Алика не стала отрицать, что тоже чертовски голодна.

– Проблема в том, – продолжила старшая вампирша, – что поблизости нет леса с дичью, где бы мы могли свободно поохотиться и насытиться. Видишь ли, это одна из основных проблем вампира – найти, чем поживиться во время путешествия. Может, ты скажешь, где взять пищу для наших изголодавшихся тел? – Она артистично прищурила глаза.

– Да просто нам нужно сесть обратно в машину и доехать до леса. В этой полосе много диких лесов. Какой-то час – и мы у цели, – предложила девушка.

Илин снисходительно улыбнулась.

– Во-первых, ты точно не знаешь, сколько нам придётся ехать, во-вторых, наша жажда не даст нам покоя в течение этого времени. Я уже начинаю не на шутку звереть.

Алика вместо ответа впилась ногтями себе в кожу: сущность вампира боролась с её убеждениями. Илин испытующе смотрела на девушку, ей нравилось наблюдать эту внутреннюю борьбу.

– Ладно, – наконец, сказала женщина, – расслабься. У меня здесь есть знакомые вампиры, которые будут рады нашему обществу. Они нас голодными не оставят.

Братья Влад и Таис жили в блочном доме, окна которого выходили в подворотню. Внешне они были поразительно похожи: оба альбиносы, и у обоих верхняя губа была бантиком. Отличие состояло в том, что у младшего брата, Таиса, на левом глазу было бельмо, а правый часто и нервически дёргался. Что касается их поведения, Влад был достаточно общительным и даже навязчивым. Таис находился как бы в его тени, много молчал, а потому до сих пор остаётся для писателя личностью крайне загадочной.

Двух горожанок братья встретили хорошо и даже очень обрадовались им. Вкус крови, которая была предоставлена тут же, был знаком Алике. Однако девушка никак не могла вспомнить, где она могла пить нечто похожее. На её вопрос «Чья кровь?» все только рассмеялись, а она от неожиданности стушевалась и не смгла найтись что ответить.

– Голубиная, – наконец, с хитрой улыбкой на лице ответил Влад.

– Голубиная?! Этих летучих крыс? Илин, я вообще не понимаю, как ты это пьёшь! – Алика пыталась придать своей речи шутливый тон, но у неё это получилось по-детски неумело и только вызвало смех.

– Одно дело, когда летучая тварь врезается тебе в лобовое стекло, – сказала Илин, краем глаза поглядывая на Влада, – и совсем другое, когда ты пьёшь её кровь. – Сказав это, она картинно подняла бокал.

Братья рассказывали о своей работе, о жизни в людском обществе и о тоске по старым временам. Для порядка они пожаловались на власть и поругали политиков. Черноволосая вампирша кратко описала им свою жизнь в коттедже у берега моря, не забыв упомянуть о том, что она держат путь в замок Церион. Эх, не всем везёт так, как Илин! Не каждому удаётся обогатиться на подземных сокровищах, построить коттедж и, что самое главное, получить приглашение в замок.

Дождавшись ночи, Влад по-джентельменски подал руку Илин.

– Мне столько нужно тебе рассказать. Илин, не хочешь ли прогуляться со мной? – предложил он, заранее зная, что отказа не будет.

Они вышли. Алика видела как эта странная пара торжественно прошествовала по подворотне. Она держала его под руку. Как романтично!

– Что расскажешь? – обратился к Алике Таис, о котором она даже как-то забыла – настолько он был несловоохотлив, когда они сидели вчетвером.

– Я не знаю, что рассказать, – честно ответила девушка. – Разве что-то может удивить вампира?

– Постой-ка, ты тоже вампир, как и я, – лукаво заметил альбинос.

– Я ещё недавно была человеком, а это значит, видела ещё очень мало. А ты, мне кажется, старше, чем выглядишь на первый взгляд.

– Ты права, – отметил он. – Я старше, чем выгляжу. А что ещё тебе кажется?

– Что ты вампир не по праву рождения.

– А тебе доводилось видеть вампиров по праву рождения?

– Ещё нет, но я их скоро увижу.

– Ах, да, замок Церион. – Таис неодобрительно покачал головой. – Не лучшее место для обращённых. Вампиры древних родов слишком высокого мнения о своей крови. Чужие там ни к чему.

– Если не примут, всегда смогу уйти. – В словах Алики впервые за всё время нашего знакомства с ней прозвучали беспечные нотки.

– Даже одна, без Илин? Без своей подруги? – удивился её собеседник.

Алика с минуту подумала.

– Даже одна. Я иду своим путём, она – своим.

– Ха, это смахивает на какую – то загадку: вы идёте разными путями, но одной дорогой и в одно и то же место.

– Мы можем идти по одной дороге, но каждый из нас останется при своём. А по друзьям лучше не судить о че… о ком бы то ни было.

– А вот здесь, я с тобой даже соглашусь. Друзья – ступени большой лестницы, которая называется жизнь. Они приходят, учат нас чему-то новому и уходят, а ты поднимаешься дальше.

«Или опускаешься», – подумала Алика, но вслух этого говорить не стала.

Луна, светившая через распахнутое окно, отражалась в белом глазе Таиса. Сейчас он действительно выглядел не по-человечески страшно. Он был обращённым, но Алике всё казалось, что он вампир от рождения. Он не родился с бельмом на глазу, почему-то у девушки не было в этом сомнений. За этим увечьем стояла какая-то ужасная, недоступная ей история, и это делало Таиса ещё страшнее и загадочнее в её глазах. Знакомый Илин. С ним что-то было не так. Что-то было не так не только снаружи, но, что самое страшное, внутри. Алика готова была разгадывать и узнавать, но не все карты открываются сразу, а многие не открываются и вовсе.

В нём точно было что-то сломано и вырвано с кровью. Может, ещё в детстве… а может, когда он уже вошёл в сознательный возраст.

С улицы потянуло запахом сигарет. Алика не курила, но почему-то сейчас ей был очень приятен этот запах, этот грубый табачный дым. Его было так много, что он проплыл облаком между ней и Таисом, и она этому только обрадовалась. Пахло и улицей. Пахло именно так, как пахнут грязные улицы: мусорным баком, алкоголем и алкашней. Из окна были видны граффити —любительские и почти профессиональные. Это всё как-то внезапно понравилось Алике. Что-то было не то с кровью. Она не была похожа ни на кровь рыси, ни на кровь кабана, ни на кровь мелких животных. Она нравилась Алике, как нравится хорошее и ранее не знакомое вино. «Ещё», – сказала она и подала бокал. Таис налил. Кровь у них хранилась в бутылках, и это тоже придавало сходство с вином. «Ещё, я хочу ещё», – просила Алика. До этого она никогда не пила больше меры. Дым с улицы был хорошим фоном к их застолью без еды. Таис снова замкнулся и почти ничего не говорил. Да и зачем, когда и так было хорошо?

Тем временем пара, Илин и Влад, прогуливалась вокруг пруда. Ночь была безоблачная. Красавица луна роняла нежный свет на воду, а пруд, овальный и широкий, принимал эти лучи и давал возможность рассмотреть стайки серебристых рыб-полуночниц, группировавшихся недалеко от берега.

– С тобой всё не так, как обычно. Даже мальчишка попался с такой густой кровью, что у меня чуть губы не слиплись. – Влад аппетитно причмокнул.

– Зря ты сказал это, про голубиную кровь, она может не поверить.

– Да брось! Девчонка? А даже если не поверит, будет сомневаться, то что с того? Каждый вампир когда-нибудь пробует человеческую кровь. И милая девочка не будет исключением, – изменившимся голосом произнёс Влад. – Но хватит о ней. – Он остановился напротив Илин, носки его обуви были направлены в её сторону, а руки тянулись к талии.

Вода была мягкой, улица – безлюдной. Дикорастущие кусты были надёжной ширмой.

Ну что ж, не будем им мешать и снова вернёмся к Алике и Таису.

Зрачок под бельмом едва проглядывался. Алике казалось, что он устремлён именно на неё. Что скрывалось под его пеленой?

Может, ум и рассудительность, а может, безумие. Казалось ли ей, что правый глаз Таиса дёргается уже не так часто, или она просто привыкла? Странно, но ей даже начинало нравиться белое лицо с белыми бровями и белым пушком на щеках. Нравилась эксцентричность, пусть и настораживала некая андрогинность.

– Каков твой путь, Алика? Какова твоя цель? – спросил он вполне серьёзно (и, по мнению Алики, чересчур серьёзно). Его язык отличался от современного. Теперь это чувствовалось.

Если бы наш путь и наши цели можно было обозначить парой предложений, всё было бы слишком просто.

– Моя цель – жить достойно, – дала она ответ, совсем не претендующий но то, чтобы быть исчерпывающим. – Я не хочу, чтобы моя жизнь была похожа на жизнь большинства, я не хочу, чтобы она была, вообще похожа на чью-либо другую. Хочу, чтобы в ней были свои парадоксы и свои загадки, свои собственные, никем ранее не преодолимые тернии и свои собственные, никем до меня невидимые розы. Не хочу подражать, хочу жить! И этим всё сказано! – Алика сказала то, о чём много раз задумывалась, но никогда не облекала в словесную форму. Сказав, она удивилась пафосу и деланной важности своих собстенных слов.

– Совсем не всё, девочка, совсем не всё.

– Я верю. Но тогда скажи ты, что для тебя жизнь и есть ли у тебя цель.

Таис по-старчески улыбнулся. Он умел говорить складно, но не любил, когда ему задавали вопросы.

– А вот интересный вопрос: существует ли справедливость? – изрёк он вместо ответа.

– Существует. – Алика на всё старалась отвечать с уверенностью, без колебаний. – Справедливость существует, но её нужно заслужить.

Таис открыл рот для нового вопроса:

– А как её заслужить?

– Справедливость даётся достойным, тем, кто не кривил душой и был верен своим принципам. Тем, кто валялся в грязи, но к кому грязь не прилипла.

– А ты таковая?

– Я сделаю всё, чтобы быть таковой.

– Я видел достойных, которым на долю выпадали большие несчастья. Может, и на это у тебя найдётся объяснение?

– Если бы жизнь была без бед, она была бы слишком пресной. Счастье заметно лишь тогда, когда на него смотришь через призму лишений. Представь, что мы живём в утопии. Девушки и парни влюбляются друг в друга крепко и на всю жизнь, нет необходимости постоянно заботиться о пропитании, как и нет необходимости напрягать волю. Всё радостно, всё идеально. Но мне ничуть не хотелось бы жить в таком мире, он слишком плоский и скучный.

– Конечно, куда лучше получать ножом по роже и ходить всю жизнь изуродованной. – Таис возмутился и бешено заморгал правым глазом. – Ты считаешь себя достойной?

– Да.

– А жизнь к тебе справедлива?

– Пока нет. Но я только в начале своего пути.

– То есть, по-твоему, ты только проходишь испытания?

– Ну, можно и так сказать. А что касается моего шрама, я сначала считала его пятном позора, но теперь я считаю иначе. Носить его на лице – жизненное испытание, и те, кто оставил его, сами того не зная, закалили меня, сделали сильнее.

Лукавый глаз Таиса искоса глядел на девушку, в то время как другой был пуст, как луна на ночном небе.