Сказка с (не)счастливым концом(?)

– Хотя тут осталось еще пара уродов, с которыми надо разобраться, – он перевел тему в иную плоскость, чтобы ненароком не расплакаться у отца на глазах. Последний раз это было уже очень давно. – Но они могут и подождать…

– И ты готов бросить всех остальных? – в голосе отца слышалась глубокая печаль.

– О чем ты, пап?

– Пашка, – отец протянул сыну вторую руку, и теперь они стали походить на танцоров, принявших позу перед началом своего номера. – Жизнь дала тебе уникальный шанс. Конечно, я могу ошибаться, но вряд ли во всей Вселенной сыщется второй случай такого удивительного симбиоза!

– Ну, да, согласен… – неуверенно ответил Паша, не понимая, куда клонит отец.

– Твой дед, да и я тоже, хотя, по сравнению с масштабом дедушки, я так, мотылек-однодневка, – мы положили карьеры на алтарь своих убеждений и свободы. Вспомни, почему дед был объявлен врагом народа и с позором изгнан из Академии наук! С позором для других, но только не для нас, Занозиных! И мы, и многие другие люди, разделяющие нашу точку зрения на происходящее, никогда не испытывали ничего, кроме гордости за его мужественный поступок.

– Конечно, твоя мама была не очень рада тем бытовым неурядицам, что упали на ее плечи в связи со всеми этими событиями. Ее возмущение и желание жить лучше можно было понять. Но, в душе, она, не сомневаюсь, так же гордилась за нас!

Паша вспомнил, как однажды вечером отец пришел домой необычайно взволнованный и, не переодеваясь в домашнее, бросился к старенькому магнитофону, призывая его и маму скорее послушать запись, которую он принес.

– Он смог! Он все-таки смог! – восклицал папа дрожащими руками вставляя пленку в приемник. – Слушайте! Это – запись трансляции с радио «Свобода». Выступление деда на венской астрономической конференции!

– Как бы не было беды, – проворчала мама себе под нос, обтирая руки мокрым полотенцем. Ее халат был присыпан мукой, а от волос пахло цветочными духами.

Отец неодобрительно покосился на маму, но ничего не сказал. Он нажал на кнопку, и комнату заполнил громкий шум аплодисментов. Потом раздался уверенный голос деда: – Правоприемница Советского союза, Российская Федерация, к сожалению, сохранила практически все худшие черты коммунистического строя, замаскировав его под вывеской демократии и гласности! На самом же деле мы, граждане некогда великой страны, живем за картонными декорациями…

Мама протянула к магнитофону руку и нажала на «Стоп». – Я не хочу больше это слышать! – резко сказала она. – Андрей, ты понимаешь, что натворил этот старый дурак?!

– Этот «старый дурак», Рая, вписал свое имя в историю будущей, свободной, России! – папа с обидой поджал губы. Глаза его сощурились и остекленели.

– До вашей «будущей России», – мама с издевкой передразнила тон отца, – мы вряд ли доживем! А уж горя теперь хапнем с лихвой! И все из-за безрассудства твоего папаши! – она в сердцах шлепнула полотенцем об пол и выбежала из комнаты.

Отец открыл было рот, чтобы крикнуть ей вслед, но затем покосился на Пашу и промолчал. В тот раз. Он лишь еще больше сдвинул брови и, подхватив магнитофон, с каменным лицом ушел в ванную.

– Знаешь, пап, – Паша заглянул в глаза призрака, – мама мне ведь сказала, что ты был прав насчет всего этого… Просто у нее не хватало сил бороться вместе с тобой… Да еще вся эта бытовуха…

– Да, сын, я понимаю, – отец глубоко вздохнул и покачал головой. – Кому-то из нас все-таки надо было стоять обеими ногами на грешной земле. И эту роль взяла на себя твоя мать… Не стоит ее за это винить. Но мы сейчас не о ней! – Паша почувствовал, что отец сжал его руки чуть сильнее.

– Ты, Пашенька, наделен силой, которая позволяет тебе сделать то, о чем мы с твоим дедом, да и многие другие наши единомышленники могли лишь мечтать! Ты можешь повернуть вспять саму историю! – глаза отца засияли, словно в них зажглось по маленькому фонарику. – Подумай! Дать свободу своему народу! Это ли не смысл жизни!? Благороднейшая из целей!?

– Да ладно тебе, пап! – Паша смутился и отпустил отцовские руки, немного отстраняясь от него. – Я? Дам свободу? Да многим из них она вовсе и не нужна! Не зря же они так быстро переметнулись в стан любителей этого, как его там… Аалекта!

– Люди слабы, сынок! – призрак отца наклонился вслед за Пашей. – Не суди их строго. Поверь, не многие из них на самом деле разделяют это новое верование, а меньше всех – сами его основатели! Ты же знаешь, какие у них истинные цели. А простые люди всегда боятся встать против ветра. Им легче плыть по течению, так уж они устроены!

– Так, значит, им и надо! Если их все устраивает, кто я такой, чтобы решать за них, как им жить? Да и реши я по-другому, что я могу сделать? Даже Некто эти сволочи убили! Вот уж кто мог поднять хотя бы малую часть людей с еще не атрофировавшимся самосознанием… – Паша помрачнел, вновь переживая горечь утраты личности такого масштаба, и спрятал лицо в ладонях.

– Ты, конечно, не Некто, – мягко сказал отец, легонько касаясь пашиного плеча. – Но у тебя есть много других плюсов. Тебе лишь нужно поверить. Поверить в то, что ты сможешь. И тогда решение придет само собой. Ведь ты уже ступил на этот путь. Поверь, Павлуша. Просто поверь…

– Поверь… Легко тебе говорить! – Паша вскинул голову, собираясь поспорить с отцом, и обнаружил, что вновь остался один. Он повертел головой и даже сдуру заглянул под кровать, но, разумеется, никого там не нашел. – Блин, папа! – с обидой выкрикнул Паша в пустоту. – Ну, зачем ты так!? – Он снова лег на кровать и попытался унять хоровод мыслей, которые взметнулись после разговора с отцом, точно павшие листья, подхваченные сильным порывом ветра.

Перед глазами Паши маячили, сменяя друг друга, лица Некто, Узурпатора, Сереги, местечкового саранского живодера Витюши и душегуба Брудова, а также убитых им Медка и полковника Разина Среди этой вереницы лиц почему-то периодически возникал и, до сих пор обольстительный, образ той девицы в красном, с которой у него вышел такой сумбур в гостиничном номере.

Затем все они померкли, и перед Пашей появилась хрупкая фигурка той кемеровской официантки, Ксении. Она долго стояла молча, пристально вглядываясь в пашино лицо, а потом что-то коротко сказала, но Паша не расслышал ни звука. Он попросил ее говорить громче, но как ни пытался уловить хотя бы обрывок фразы девушки, у него ничего не получалось. Последнее, что ему далось запомнить, – ее отчаянный и безмолвный крик, от которого зашевелились волосы на его затылке. Потом наступила кромешная тьма.

Паша рывком поднялся на кровати, пытаясь освободить себя из плена липкого сна, обрывки которого еще цеплялись за его сознание не хуже репейника. В окно светило довольно яркое для этого времени года солнце.

– Е-мое, уже день что ли? – вслух сказал Паша и помотал головой, отгоняя остатки сновидения. Казалось, что буквально секунду назад он мог дословно пересказать все то, что ему довелось увидеть этой ночью, но теперь содержание сна улетучилось как дым сквозь худой дуршлаг. Осталась лишь головная боль и стойкое чувство, будто он упустил что-то важное. Такое уже бывало на его памяти. Ты весь день, а, иной раз, и больше, пытаешься вспомнить какую-то деталь, которая вертится где-то совсем рядом, за краем видимости. Кажется, стоит сделать еще одно небольшое усилие, напрячь память, и эта забытая хрень тут же проявится. Ты не можешь сосредоточиться ни на чем другом, изо всех сил пытаешься выковырять надоедливую пакость из глубин своего подсознания… Но, не тут-то было! Она раз за разом ускользает и ускользает, приводя тебя в натуральное бешенство! Лучший способ решить проблему – не зацикливаться на ней. Пусть все идет так, как идет. Если мысль действительно ценная, она обязательно всплывет. А если нет, то и шут с ней! По крайней мере, Паша рассуждал именно так.

Придя к мысленному согласию с самим собой, Паша от души потянулся и решил прогуляться до кухни. Он подошел к двери, взялся за ее округлую ручку и тут вспомнил. Сегодня был тот самый день! Грядущее обращение Узурпатора, разговор с отцом, убийство Некто, вереница лиц перед глазами, Ксения… Что же, все-таки, она ему говорила? Это, почему-то, казалось Паше очень важным, но вспомнить ее слова он не мог.

– Сколько у нас времени? – задал мысленный вопрос Паша.

– Три часа и тридцать семь минут, – без паузы ответил Морган, словно все это время их беседа не прекращалась. Ему не надо было даже уточнять, что имел ввиду Паша, – преимущества прямого подключения к мозгу хозяина тела никуда не делись. – Следует ли мне вызвать Тамаша? – осведомился сверхразум покладистым голосом породистого дворецкого.

– Ты сам знаешь, – буркнул Паша. – Похоже, что до кухни я доберусь как-нибудь в другой раз, – пробормотал он с нескрываемым сожалением.

– Похоже, – эхом ответил Морган. – Тебе должен пригодиться один из тех костюмов, что остались в шкафу, в хозяйской комнате.

– Да, да… Уже иду, – с момента «прозрения» головная боль, терзавшая Пашу, только усилилась, но он не стал просить Моргана убрать ее, считая это платой за принятое им решение.

Роскошный темно-синий костюм марки Бриони сидел на нем как вторая кожа. Сейчас Пашу легко было принять за какого-нибудь финансового воротилу из числа тех, что еще собирали последние сливки с загибающегося фондового рынка, но его меньше всего волновал собственный внешний вид. Если бы не замечание Моргана, Паша был готов отправиться на место в джинсах и линялой рубахе, за что наверняка бы поплатился.

Тамаш даже уважительно присвистнул, по традиции встречая своего пассажира в подземном гараже их штаб-квартиры, но Паша не обратил на это проявление чувств шофера никакого внимания.

Цыган и сам был одет на удивление официально, но с таким же успехом мог обрядиться хоть в набедренную повязку – сегодня это никого не волновало.

Паша воспринял как должное тот факт, что Тамаш даже не поинтересовался маршрутом их движения. Он был слишком погружен в мысли о предстоящих ему действиях. Морган наверняка уже и так сказал водителю все, что тому необходимо было знать, в этом Паша не сомневался.

– Я не брошу их, пап! – в который уже раз восклицал он про себя, в надежде услышать ответ отца, но тот, даже если и слышал сына, не подавал виду.

Может, это был и в правду лишь глупый сон, в котором нет ни капли смысла? Возможно, так оно и было. А может быть, это его подсознание, воплотившись в фигуру пашиного отца, давало ему понять, что его первый порыв – сбежать за границу к сытой жизни и бросить родину предоставленной власти этих конченных мразей – был в корне неверным?

Как бы то и было, теперь Паша и сам сознавал, что не может просто так оставить за спиной все, что происходило, происходит и еще будет происходить с его страной. У него и в самом деле теперь другие возможности. А, значит, и спрос с него совсем другой. Осталось только понять, каким образом использовать свои шансы, чтобы хоть как-то изменить траекторию движения, которую задавал Узурпатор.

Этим вопросом-то и терзался Паша всю дорогу от коттеджа так и оставшихся неизвестными ему богатеев и до центральной студии Правого канала, из которой планировалось объявить о новом статусе Первого.

Черный внедорожник с необычайной легкостью преодолел несколько колец охраны и подъехал прямо к служебному входу в телецентр, у которого дежурили два амбала в камуфляже.

– Я внес необходимые поправки в списки участников мероприятия, – деловито зашептал ему в ухо Морган. Паша рассеяно покивал. В его голове стало складываться некое подобие плана, который должен был позволить ему повлиять на грядущие процессы.

– У нас будет доступ голубого уровня, позволяющий перемещаться внутри телецентра, – продолжал зудеть сверхразум. – Однако, для прохода непосредственно к…

– Знаю, знаю! – раздраженно перебил его Паша. – Нужно будет раздобыть пропуск черного уровня, чтобы оказаться рядом с ним. Пропуск сей дается только ограниченному кругу лиц, которых лично знает начальник охраны этой верховной падлы…

– Как ты… Я ведь еще не успел тебе это рассказать! – голос Моргана звучал слегка растеряно, если к всеведущему созданию можно было применить такой эпитет.

Только тут Паша с немалым удивлением заметил, что в его мозг, помимо собственных мыслей, эдакой тоненькой струйкой начинает просачиваться информация извне. Кроме сведений о нужном пропуске, он мог, к примеру, прямо здесь и сейчас получить доступ к любой камере в мире, любому компьютеру, подключенному к глобальной паутине.

И для этого ему теперь не требовалось посредничество Моргана. Он чувствовал это. От осознания данных возможностей к головной боли добавились еще и легкое головокружение, и тошнота. Паша с трудом сглотнул, пытаясь отсечь лишний поток информации, чтобы сосредоточиться на наиболее важном в данную минуту.

– Похоже, что наша, так сказать, интеграция стала еще более тесной, – сообщил Морган спустя несколько секунд. – Я тут произвел кое-какие вычисления…

– Я в курсе. Мое сознание проникает в твое, и этот процесс, судя по всему, будет продолжаться и дальше! Видишь? Я уже вполне в состоянии читать и твои мысли тоже! – чуть более раздраженно, чем планировал, ответил Паша.

– Невероятно! – слегка озабоченно, как показалось Паше, воскликнул Морган. – Не хочу делать громких заявлений, но это очень похоже на новую ступень эволюции…

– Послушай, Морган. Давай отложим эти разговоры на потом? – Паша несколько раз тряхнул головой и открыл дверь машины, вылезая на площадку перед входом в здание телецентра. Охранники настороженно наблюдали за ним, держа руки на оружии. – Как я понимаю, у нас сейчас есть более насущные проблемы!

– Господа, добрый вечер! – обратился он тут же к солдатам, пытаясь сделать свой голос как можно более повелительным и одновременно расслабленным. – Моя фамилия – Крутиков. Семен Евгеньевич Крутиков. Проверьте свои списки. Только оперативно, я уже опаздываю.

Один из охранников приложил палец к наушнику, откуда раздалось приглушенное чириканье.

При желании, Паша мог услышать все дословно, но он и так знал, о чем сейчас говорит суровому бойцу его невидимый суфлер.

По прошествии нескольких секунд тот приложил руку к козырьку своей форменной кепки и достал из нагрудного кармана небольшую пластиковую карточку, по диагонали которой была проведена ярко-голубая полоса.

– Проходите, – отчеканил он, протягивая карточку Паше и делая шаг в сторону. Его напарник тоже отступил от двери и, в свою очередь, приложил руку к виску.

– Благодарю, – Паша неторопливым, тягучим движением взял карту и, коротко кивнув воякам, прошествовал к двери.

Тот замысел, что придумал Паша, не доставлял ему ни малейшего удовольствия. Вернее, некая доля приятных эмоций в нем все же была, но она, если все пройдет так, как он задумал, с лихвой перекрывалась тем, что ему предстояло сделать впоследствии.

А пока что необходимо было добыть черный пропуск.

Зайдя в длинный коридор телецентра, Паша с помощью Моргана быстро пробежался по находящимся в здании камерам видеонаблюдения. Эта операция, с непривычки, вызвала у него нешуточное головокружение, так что Паше пришлось даже опереться на стену, чтобы не свалиться с ног. К счастью, поблизости никого не было, и его необычное поведение осталось незамеченным.

Нужный ему объект находился двумя этажами выше, надзирая за работой персонала в одной из технических комнат. До начала прямого эфира оставалось не так много времени, а сделать нужно было немало, поэтому Паше следовало торопиться.

Петров осуществлял контроль за сотрудниками Правой телерадиокомпании, когда на его канал связи пришел приказ о инспекционном обходе девятнадцатой студии. Конечно, определение «контроль» было чересчур оптимистичным в плане того, что Петров ни черта не понимал в работе операторов техобеспечения качества сигнала, который будет передан во все уголки необъятной России. Но он, по крайней мере, с важным видом прохаживался за спинами этих очкастых ботанов, разодетых в какие-то цветастые балахоны, и сурово хмурил брови всякий раз, когда один из них с опаской косился на вооруженного человека в камуфляже.

До эфира оставалось не более получаса, и Петров с удивлением принял приказ о срочной проверке другого помещения. И почему нужно было отправлять именно его? Однако, годы муштры свели его возмущение поручением лишь к одному легкому вздоху – начальству виднее, пусть даже он самолично, не далее, как двадцать минут назад, видал прохлаждавшихся коллег, пытающихся занять себя нехитрой игрой в пальцы.

Девятнадцатая студия находилась этажом ниже в тупичке извилистого коридора, в котором явно отсутствовало несколько ламп и слегка пованивало сгоревшей проводкой.

– Чертовы ублюдки, – ворчал себе под нос Петров, любивший армейский порядок во всем. Состояние главного телецентра страны явно выдавало некоторые просчеты в его управлении. По мнению Петрова, здание срочно нуждалось в смене собственника. И лучше бы это был человек с военной выправкой.

Петров провел картой доступа по электронному замку и вошел в небольшую комнатку с номером девятнадцать на серой обшарпанной двери. Одна из стен комнаты была полностью занята широкоэкранными мониторами, на которые выводились картинки с различных видеокамер как изнутри, так и снаружи центра. Пара экранов была занята какими-то цифровыми данными.

На небольшом стульчике, модели восемьдесят какого-то года, спиной к Петрову, сидел человек. Он сгорбился над широченным режиссерским пультом, на котором мигали сотни клавиш-лампочек, и постоянно встряхивал головой, словно отгоняя от себя назойливую мошкару.

Петров еще раз окинул взглядом помещение и, немного запоздало, решил уточнить свою задачу, поскольку осматривать здесь было особо нечего. Он уже потянулся к кнопке передатчика, закрепленной на правой стороне камуфляжной куртки, как вдруг сидящий перед ним мужчина что-то негромко и отрывисто сказал. Он даже не оборачивался к вошедшему, но Петров был уверен, что обращаются к нему.

– Что ты сказал, дядя? – боец сделал широкий шаг и навис над мужиком, заглядывая ему через плечо. Мужчина, в свою очередь, повернул голову и уставился на Петрова снизу вверх.

Увиденное настолько поразило бывалого вояку, что он, на какие-то доли секунды, буквально остолбенел: на Петрова смотрело его собственное лицо.

Паше хватило нескольких неразличимых мгновений, чтобы, воспользовавшись ступором бедолаги, отправить его на тот свет резким ударом кулака, раздробившего гортань и трахею Петрова.

– Еще одна бессмысленная жертва, – прошептал Паша под аккомпанемент падающего тела и закрыл глаза. К головной боли присоединилось довольно чувствительное жжение лица от вынужденно быстрой трансформации. Как пояснил Морган, Паша будет какое-то время вынужден терпеть некритичные для него боль и дискомфорт, чтобы сэкономить ограниченные ресурсы организма на более важные вещи.

– Вовсе не бессмысленная, – начал было возражать Морган, но Паша одернул его. Теперь он и без их уже привычной мыслеречи, при желании, мог понять, что хочет сказать его собеседник. А на разглагольствования времени уж точно не оставалось.

Паша постарался запихнуть подальше свою брезгливость и торопливо стал снимать с покойника его одежду. Ему нужен был не только пропуск, но и личина Петрова, чтобы пройти в нужную зону и осуществить задуманное. Помимо смены лица Паше следовало обратить внимание и на антропометрические данные жертвы, и здесь Петров, к своему несчастью, подошел лучше остальных кандидатов.

Паша облачился в камуфляж, затащил труп в промежуток между режиссерским пультом и стеной и, окинув прощальным взглядом интересующие его изображения на мониторах, вышел из комнаты. Он потратил секунду на то, чтобы перепрограммировать электронный замок на двери, а затем быстрым шагом пошел в нужном направлении.

Первый и Главный Иерарх в ожидании начала трансляции сидели в просторном зале совещаний, рядом с кабинетом генерального директора телецентра, которого, по такому случаю, отселили подальше.

– Не могу поверить, что сегодня все, наконец, закончится! – Сефербий приложил к губам пузатый бокал и сделал из него протяжный глоток, наполнив свой рот обжигающей янтарной жидкостью.

– Неправда твоя, отче, – благодушно заметил Первый, поглаживая свои холеные руки. – Сегодня все только начинается!

В отличие от своего собеседника, приканчивающего уже вторую порцию шотландского односолодового, властитель, казалось, совсем не нервничал. После ликвидации этого мелкого мерзавца Некто, который, все-таки, успел перед своей позорной кончиной неведомым пока еще для отечественных сыскарей образом испортить жизнь многих доверенных людей Первого, государь не видел особых причин для беспокойства.

Да, на Дальнем Востоке в последние дни зашевелились какие-то недобитки, недовольные нашествием узкоглазых, но ими уже занялся Семенов, а значит, дело было под контролем. Слава уже почти реабилитировался за фиаско с поисками молодого дуралея, и Первый даже начал подумывать о дальнейшем продвижении своего секретаря.

Как бы то ни было, Занозина необходимо найти! Если его ученые правы, то парень мог бы стать отличным средством для решения одной из важнейших проблем, стоящих перед Первым. Сегодня он устранит последнее препятствие для всеобъемлющей власти, но бороться со смертью пока не под силу даже ему.

– … будут перечислены? – Первый вынырнул из собственных дум и потому уловил только конец фразы Сефербия. Этот надутый лопух совсем захмелел и уставился на него своими блестящими маленькими глазками, словно жирный боров на морковку.

– Что ты сказал, отец? – Первый постарался, чтобы его голос не выдавал внезапно охватившее его отвращение к этому усатому мужеложцу. Сефербий был крайне полезным инструментом для контроля за массами, с которым, по крайней мере в данный момент, следовало обращаться аккуратно.

– Я про те средства, что ммм, так сказать… пропали с… эмм… – священник внезапно засмущался, хотя наличие зарубежных счетов Сефербия давно уже не было секретом для Первого, и святой отец знал об этом.

– Все будет возвращено до цента, не переживай, старина, – Первый радушно улыбнулся иерарху и легонько похлопал того по руке. – Завтра же я распоряжусь, чтобы транш был осуществлен. Кстати, как поживает Таврибий? – Первый намеренно перевел тему на любовника святоши, чтобы тот не сильно расслаблялся. – Я слышал, что у вас случилась небольшая размолвка? – с фальшивой участливостью в голосе продолжил он.

– Э, да нет! Ничего такого! – вскинулся Сефербий и воровато оглянулся по сторонам. – У нас все хорошо! – последнюю фразу он произнес громким шепотом, косясь на стоящего у двери Брудова.

– Не беспокойся, отец, моему человеку не интересны подробности твоей личной жизни, – усмехнулся уголком рта Первый. Брудов стоял на страже как истукан и, похоже, даже не моргал. Первый был очень доволен этим приобретением.

Сефербий раздраженно хмыкнул и снова уткнулся было своими седыми усами в бокал.

– Я бы на твоем месте подождал окончания сегодняшнего эфира, – Первый подпустил в голос металлические нотки, указывая на стоящую на столе бутылку. – После него тебя и твоего давнего… друга ждет небольшой и, надеюсь, приятный сюрприз.

Главный иерарх недоверчиво посмотрел на Первого и, спустя мгновение, с сожалением отставил виски в сторону. – Что за сюрприз? – уточнил он настороженно и громко икнул.

Первый хотел уже отмахнуться от нетрезвого собеседника, но тут раздался торопливый стук в дверь, а затем она приоткрылась, и внутрь просунулась голова одного из распорядителей трансляции.

– Господина Главного Иерарха просят пройти в гримерную для подготовки к съемке, – пропищал он тоненьким голоском под пристальным наблюдением Брудова.

– Давай, отец, пора немного поработать! – Первый лукаво подмигнул Сефербию.

Тот вяло кивнул, с преувеличенным кряхтением поднялся со своего кресла и, бросив прощальный взгляд на виски, посеменил к выходу.

Брудов, пропустив святошу, вновь принял вид статуи и даже, казалось, не дышал.

Первый остался один на один со своими мыслями.

Возможно, скоро ему потребуется новый человек во главе Церкви Аалекта. Страсть Сефербия к мужеложству не находила понимания у будущего царя России. Он мог простить корысть, смириться с жадностью и вероломностью, но эта противоестественная пакость… К тому же, слухи о предпочтениях нынешнего Главного Иерарха давно покинули ближний круг и широко распространились в массах. Об этом ему докладывал тот же Семенов…

Первый не хотел, чтобы одна из главных духовных скреп его народа ассоциировалась с гнусной педерастией. Если потребуется, он выполет хоть половину церкви, но добьется ее чистоты. Это послужит хорошим примером и для остальных. Но сначала нужно сделать решающий шаг к абсолютной власти…