Полная версия
Повстанец
– Что случилось, Элмет? – спросил Каэ. – Тебе сказали?
– Очень коротко, – ответил Элмет. – В общем, мне нелегко тебе это говорить…
«Потому ты и тянул» мысленно отметил Каэ.
– …Похоже, задание тебе предстоит сложное. На базовом корабле для тебя подготовили звездолёт. Особый тип, для дальних экспедиций…
– Полёт на Рубеж? – прямо спросил Каэ.
Элмет кивнул в ответ.
– Только ты не думай, я возражал… Нам самим нужен опытный пилот, я так и сказал. Но решение руководства исследовательского центра… В общем, ты единственный из пилотов экспедиции, кто имеет опыт пилотирования в рубежных областях. Там особые условия. Звездолёт полностью автоматизирован, бортовые системы очень высокого уровня, но требуется пилот для…
– Понял, Элмет, – с мягкой улыбкой прервал его оправдания Каэ. – Потребуется пилотирование в ручном режиме. Не впервой, Элмет. Справимся.
– В общем, детали на базе сообщат, – со вздохом закончил Элмет. – Насколько я понял, прервалась связь с одним из космолётов… Ты это, комнату не закрывай…
И Элмет заговорщицки подмигнул.
– Верная примета, точно говорю. Не закрывай. Тогда быстрей вернёшься. Туда – и обратно. Дня три уйдёт, не больше. А жене сообщим, что ты вездеход вывел в Скалистый край, там со связью проблемы. Она и волноваться не будет. А потом…
– Ладно, сказочник, – сказал Каэ. – Пойдём, передашь мне полётную карту.
– А то ты не знаешь, где у нас база, – ответил Элмет.
И тяжело вздохнул.
– Формалист… Я вот в халате, после душа…
«Совесть» подумал Каэ. «Сердце у тебя не на месте от таких заданий. Не любишь ты… отправлять пилотов…»
И похлопал Элмета по плечу.
– Вот только не вздумай тут переживать! А то я подумаю, что ты совсем моё мастерство не ценишь.
Раскрыв рот, замерев от удивления, смотрел Тейкон на бледно-серы поток подземных слизней, выползающих из чёрного зёва шахты. Поток этот медленно стекал с крутого склона холма, заполнял расщелины в скальной породе и уходил серой полосой в сторону лесной долины.
Тейкон видел, что напор в мощном этом потоке нарастает: ряды подземных слизней напирали друг на друга, иногда будто накрывали друг друга волнами. Слизней, что ползли по бокам потока, прижимало к деревьям общим напором колоссальной этой биомассы, поднимало к самым ветвям деревьев.
Поток обтекал стволы росших на склоне деревьев, чёрные, с красными пятнами мха, валуны.
Шелест и шорох, треск веток, грохот протаскиваемых потоком мелких камней – все эти звуки росли, сливаясь в пугающую и нервную какофонию исхода.
Беженцы отходили всё дальше от того края лагеря, что был ближе к шахте. Некоторые, бросив мешки, рюкзаки и палатки, бросив весь свой нехитрый походный скарб – бежали прочь, подальше от пугающего этого (хотя и никому пока не повредившего) потока.
Тейкон, хоть и был не робкого десятка, тоже невольно попятился назад. И почувствовал, что спиной упёрся к кого-то, кто стоял сзади (незаметно подобравшись… вот она, главная опасность шума: и не услышишь, как со спины подкрадутся!) и смотрел, должно быть, с тем же любопытством, на движение подземных жителей.
Тейкон стремительно обернулся.
– Нурис! – радостно закричал снайпер. – Вот уж, честно говоря, не ожидал!..
– Чего не ожидал? – с притворным недовольством спросил командир. – Думал, нас с Креди проклятые лигмы утащили?
– Кто? – переспросил Тейкон.
Житель лесов, он сроду не бывал в шахтах и подземных городах Нейри, потому практически ничего не знал о странных существах, населявших подземелья планеты.
– Лигмы, – пояснил подошедший ближе проводник.
Видно были, что и командир и Креди лишь недавно пришли в себя после короткого, но очень быстрого бега. И, если привычный к нагрузкам Нурис успел восстановить дыхание, то недавно выброшенный войной из тихой, мирной жизни проводник с непривычки приходил в себя долго, и дыхание его продолжало оставаться сбивчивым и неровным.
– Слизни подземные, такие, – пояснил Нурис.
– Да, – подтвердил проводник. – Лигмы. Уходят…
Нурис огляделся, выискивая среди собравшихся бойцов Касси. Конечно, он лы уверен, что его заместитель где-то рядом…
Но какая же сутолока началась! Храбрые, но не слишком привычные к дисциплине повстанцы (а к чему им быть привычными? люди гражданские, что взять… в их отряде и бывших полицейских по пальцам можно пересчитать, а остальные и оружие до войны в руках не держали) столпились вокруг поляны, едва ли не у края потока лигм. Привлечённые шумом, сначал встревоженные (едва ли не все они были недавно уверены, что нарастающий шум – от движения приближающихся карателей), а теперь явно удивлённые, они смотрели широко открытыми глазами на лигм, перешёптываясь, а некоторые – так и показывая пальцами.
Всё больше повстанцев подходило ближе к поляне, а навстречу им, подальше от всех этих подземных странностей, двигался поток беженцев. В конце концов, в лагере началась паника и неразбериха.
«Всё, пора это прекращать!» решил Нурис.
И крикнул:
– Жители, граждане Нейри! Я обращаюсь к гражданским!
Шум стал стихать, стихли разговоры и крики. Кажется, умолк даже шёпот (хотя этого наверняка и не скажешь – лигмы растущим гулом глушили тихие звуки).
– Граждане Нейри! – повторил, повыси голос, Нурис. – Говорит командир отряда. Отряда, который вас защищает. Не надо шуметь и волноваться! Здесь нет никакой опасности. Существа, населявшие шахту, уходят, покидают её. Они не представляют для нас никакой опасности. Это всего лишь слизни, подземные слизни. Они уходят прочь. Их уход нам на руку, они освобождают проход для нас. У нас есть путь к спасению. Граждане Нейри, прошу вас успокоитья и собраться в центре лагеря, у штабной палатки. Это палатка с синим флажком на флагштоке! Прошу спокойно собраться там. Я объясню вам, как именномы спасёмся от «серых» и выберемся в безопасное место.
Беженцы, постепенно, медленно, но всё же стали расходиться.
Нурис ещё раз оглядел оставшихся и только теперь заметил стоявшего среди бойцов Касси.
– Касси! – перейдя на жёсткий тон, скомандовал Нурис. – Собери командиров групп и нескольких бойцов, кто поопытней, у меня в палатке. Мне вам кое-что рассказать надо будет…
«Решились?» самым тихим шёпотом спросил его Креди.
И заговорщицки подмигнул.
Нурис его услышал. И вопрос проводника показался ему странным, неуместным и даже…
«К чему это он?» подумал Нурис. «Вроде, и так решили всё».
На сердце у него было неспокойно. План, ещё недавно казавшийся ему вполне продуманным, дерзким, но вполне осуществимым, и даже по-своему остроумным, выглядел теперь самонадеянным, нелепым, едва ли не безумным.
«Авантюра…»
Возможно, это вид беженцев, растерянных и беспомощных, породил в душе его эту внезапно пришедшую неуверенность.
Но тут же другая мысль, особенно привлекательная своей простотой и доходчивостью, пришла на помощь:
«А что остаётся?»
И в самом деле, каратели сжимают кольцо. Разведчики докладывают о появившихся над разгромленными городами гравилётах. Один удар такой штуки… Никто не спасётся, никто!
Значит, пора. Другого решения нет.
Вот только, тот ли путь выбран?
«И чего он мне подмигивает?» с неожиданным раздражением подумал Нурис. «Прямо заговорщик какой-то!»
Он и сам не мог понять, отчего его стал раздражать спасающих их проводник.
Разве только тем, что предложил план, до которого Нурис едва ли мог сам додуматься, но осуществить который и понести за это всю ответственность мог только он, командир отряда повстанцев, с толпою беженцев за спиной.
«Пора!»
Десантник снял с плеча автомат, передёрнул затвор. В глубине брошенного дома явно было какое-то движение.
Тень мелькнула в глубине комнаты.
Длинная очередь веером ушла в темноту, пули прошили стену. Отлетели куски штукатурки и белая пыль, смешанная с синеватой пороховой дымкой, повисла в воздухе.
Десантник посветил фонариком, медленно проводя лучом по полу и стенам.
Пусто. Только посредине комнаты, подрагивая коченеющими лапами, лежала сражённая очередью большая лиловая ящерица.
«Вот зараза!» мысленно выругался десантник. «Ещё патроны на тебя тратить…»
Он щёлкнул закреплённым на груди переключателем портативной рации, и доложил:
– Говорит Канхубер! Господин лейтенант, здесь чисто.
Рация что-то невнятно прошипела в ответ.
Канхубер ещё раз выругался, на этот раз вспомнив и о демонах.
Где-то рядом работали гравилёты, уничтожая крупную базу повстанцев в укреплённом горном районе.
Их плазменные установки били непрерывно, выжигая горный массив, и помехи от этих ударов выводили из строя всю электронику, в лучшем случае – напрочь перекрывали шумом и треском все каналы связи.
«Демоны эти рации придумали!» с раздражением подумал Канхубер. «То в бою из строя выйдут, то теперь…»
– Господин лейтенант, группа возвращается, – доложил Канхубер в надежде, что хоть односторонняя связь, пусть и с помехами, но сохранилась.
«Впрочем, ничего другого нам и не остаётся».
Канхубер вышле на середину улицы. Ждавшие его появление трое огнемётчиков приблизились к командиру. Один их них, крепыш Хейцер, глянул вопросительно на сержанта.
– Никого, – отрезал Канхубер. – Не изводите заряды на эти развалины, ребята.
– Так-таки и никого? – недовервчиво переспросил Хейцер.
Стоявший рядом ним капрал Огген хлопнул Хейцера по плечу.
– Невоспитанный ты человек, Хейци. И с дисциплиной не знаком. Сказал сержант: «никого»…
Этот остряк Огген мастерски научился передразнивать сержанта, имитируя резкие интонации его голоса! Канхубер давно уже мечтал как-нибудь наказать его за излишнее остроумие, да всё как-то повода не находилось.
– …значит, никого. А по кому стреляли, сержант? Жёлтая змея?
– Ящерица! – выкрикнул Канхубер. – Капрал, ты у меня когда-нибудь дошутишься! Клянусь!
Хейцер сплюнул в пыль и тронул сержанта за локоть.
– Не заводись, командир. Огген пари выиграл, вот от радости с утра всех передразнивает.
Огген нежно прижал к груди тускло блеснувшую на закатном солнце стальную трубу огнемёта и самодовольно улыбнулся. И прикоснулся перчаткой к жёлтым капральским нашивками на рукаве.
– Я полоску такого вот жёлтого металла Хейци обещал отдать.
– Если? – хмуро спросил Канхубер.
Ему уже порядком поднадоели эти постоянные пари и ставки подчинённых. Но поделать с этим сержант ничего не мог: ребята уже которую неделю не выходили из боёв с повстанцами, а в промежутках между боями их постоянно бросали то на проверки таких вот развалин, то на патрулирование, то на преследование мелких разрозненных групп повстанцев.
Нервы у всех от такой беспокойной и неустроенной жизни были до предела расшатаны, а эти постоянно заключаемые между десантниками пари, нечто вроде игры, хоть как-то снимали напряжение.
Хотя иногда заканчивалось всё это…
«Чуть на мине однажды не подорвались» вспомнил один особенно нелепый случай Канхубер.
И нахмурился.
«Ночью на спор бегали… Вокруг озера. И прямиком на минное поле забежали. Нет, иногда они как дети малые! Право слово…»
– Если стрелять сегодня ни в кого не придётся, – пояснил Огген. – И задницы кому-нибудь подпаливать…
– Я, принаться, думал, что здесь кто-то остался, – добавил Хейцер.
И показал рукой на пустые дома с чёрными, слепыми провалами окон.
Дома стояли рядами вдоль улицы: молчащие, притихшие, немые, будто смертники, выстроившиеся перед расстрелом и стремящиеся хотя бы покорным своим молчанием хоть немного продлить свою обречённую жизнь.
Казалось, они даже сжались от страха и краски их фасадов, ещё недавно яркие, мнгоцветные – стремительно блекли, будто в предсмертной бледности.
«Да нет, чепуха!» Хейцер помотал головой, словно отгоняя морок. «Это просто закат, темнеет…»
– А что, надоело стрелять? – спросил Канхубер.
– Без толку, – пояснил Хейци. – Время теряем… Мне вон моя дура написала, что ей на курсы надо идти. Дизайнер, она видите, художник в душе. Кресла свои проектирует с системой левитации, а дома сесть не на что. Я ей в прошлом сезоне перевод посылал на кресла и ванну с массажем. Ничего не купила! Куда деньги подевались – до сих пор не знаю. Тоже мне, хозяйка… Теперь, видите ли, учиться ей захотелось! А ребёнок с кем останется? Мою мамашу разве уговоришь с пацаном посидеть?
– Он у тебя ходить начал? – Канхубер двумя пальцами изобразил неровную походку малыша.
– Бегает уже, – ответил Хейцер. – В отпуск пора, сержант. Совсем одичаем тут.
– И к местным бабам подходить нельзя, – вставил Огген.
Третий огнемётчик, Грейзе, горестным кивком головы подтвердил правду этих слов.
– Это всё жандармерия, – добавил Огген. – Сами импотенты паршивые, так и всем остальным кое-что подрезать норовят. Я давно заметил: как среди аборигенов какая баба покрасивей найдётся, так жандармы ей первой верёвку норовят на шею набросить. Точно говорю! Я всё потому…
– Хватит! – оборвал его Канхубер. – Вы сейчас не до отпуска, а до каторги доболтаетесь!
Огген замолк и с подчёрнутым страранием стал отряхивать пыль с серо-зелёного камуфляжа.
– Свободу не цените! – начал было сержант.
Но неожиданно замолк и выразительно постучал кулаком по каске.
«Болтуны!»
– Ладно, – подвёл итог Канхубер. – Почесали языками – и ладно. Сейчас проходим по улице. Хейцер – по левому ряду, Огген – по правому. Грейзе замыкает. Я – впереди, на удалении в пять шагов. И смотрите, засранцы, в спину мне не шарахните! Каждый работает по своей стороне, Грейзе – только направление назад.
– Не в первый раз, командир, – успокоил его Грейзе.
– У нас на всё и про всё – пол-хорра, – определил Канхубер. – Палите всё к демонам, ребята! Как приказано!
– Само собой, – вздохнул Огген. – Вовремя местные отсюда убрались…
– Всё, идём! – прервал его сержант. – К началу улицы, выстраиваемся – и вперёд!
Они прошли назад шагов на сорок, развернулись – и медленно двинулись вдоль домов, в сторону центральной площади.
– Огонь! – скомандовал Канхубер.
Огнемёты с хищным, драконьим свистом выбросили длинные красно-оранжевые огненные струи, и первые здания вспыхнули, охваченные прыгающим, голодным, быстрым, взлетающим к самому небу огнём.
В нарастающем свете вечернего пожара тени запрыгали по серой земле, подхваченные ветром искры полетели в тень подступающих сумерек.
Пожар огненными волнами расходился по городу.
Быбросив бело-синие снопы пламени, включились маневровые двигатели.
Космолёт, разворачиваясь, стал полукругом заходить на посадочный курс.
Впереди, ослепительно-белой громадой контрастно выделяясь на космическом бархатно-чёрном фоне, занимая едва ли не три четверти широкого панорамного иллюминатора, висел, покачиваясь, словно древний фрегат на набегающей океанской волне, базовый звездолёт, частица далёкого, и особенно дорого теперь Каэ Зелёного Мира.
Каэ знал, что покачивание звездолёта – иллюзия. Раскачивается с борта на борт, меняя курс, его космолёт – крохотная лодчонка у борта огромного судна.
Каэ провёл ладонью над считывающим экраном, мысленно передавая команду двигателям на торможение.
Космолёт, плавно замедляя ход, выравнивая движение с ходом базового корабля, подошёл к посадочному модулю.
Каэ глянул мельком на пульт управления: по контрольным экранам пробежали жёлтые полоски сигналов. Бортовой компьютер космолёта обменялся сообщениями с компьютером базы.
Телескопические фермы-манипуляторы посадочного модуля выдвинулись вперёд, выпустив гибкие механические пальцы захватов.
Захваты вошли в раскрывшиеся пазы на бортах космолёта.
Каэ ощутил лёгкое подрагивание: базовый корабль аккуратно притягивал его космолёт, прижимая стыковочным узлом к переходному шлюзу.
– Есть захват, есть стыковка! – доложил Каэ. – Готов к переходу.
– С прибытием, Каэ, – отозвался модуль связи голосом Эвии.
Вот это для Каэ было удивительно! Он и не ожидал, что его будет встречать сама Эвия Лои, руководитель экспедиционных партий в планетарных системах созвездия Спрута Тоэс, командир базового звездолёта.
– Рад тебя слышать, Эвия! – бодро отозвался пришедший в себя от удивления Каэ.
– И мы рады, странник, – отозвалась древним привествием Эвия. – Когда пройдёшь шлюз и избавишься от скафандра, поднимись, пожалуйста, на верхнюю палубу. Лифт на площадке перед шлюзом будет тебя ждать. Я буду ждать тебя в центре управления. Сожалею, странник Каэ, но времени на отдых у тебя не будет.
«Что-то серьёзное» подумал Каэ, возвращаясь к прежним мыслям.
Старт с базы, полёт на космолёте, выход из атмосферы планеты, приближение к кораблю – его работа, привычная, но в тоже время каждый раз, каждый полёт заново переживаемая как приключение, отвлекла его на время от тревожных дум, развеяла было то неприятное, гнетущее настроение, охватившее его после разговора с Элметом.
Но теперь, после такого приёма и подчёркнутой спешки…
«Не только серьёзно, но и плохо» решил Каэ. «По настоящему плохо».
– Мразь! – выкрикнул Курци и наотмашь ударил арестанта.
Голова избиваемого резко качнулась назад, брызги крови разлетелись в стороны.
Курци поднёс к глазам кулак, плотно обтянутый чёрной перчаткой, посмотрел брезгливо на стекавшие по шероховатой перчаточной коже тёмные капли, и вытер о заляпанную бурыми пятнами рубаху арестованного.
– Имя! – снова зорал Курци.
– Я… уже… отвечал, – распухшими губами по слогам произнёс арестант. – А-д-е-н.
Курци шлёпнул ладонью по щеке арестанта.
– Что?! Повтори!
– Повторяю, – с механической (но отчасти как будто и ироничной) интонацией повторил арестант. – Меня… зовут Аден.
– Род занятий! – снова взорвался криком Курци.
Арестант тяжело вздохнул и попытался выпрямить заломленные за спину и плотно стянутые наручниками руки. И тут же застонал от боли.
– Да что ж вы так кричите? – слегка отойдя от боли, заметил Аден. – Мы тут одни, в подземелье вашем…
– Бункере! – продолжал бушевать Курци. – Интеллигент бестолковый! Сколько раз тебе объяснять? В бункере для допросов! Ты арестован по предписанию полевого суда Республики и находишься в руках жандармерии! И до окончания следствия я не позволю паршивому!..
– Ну, хорошо, – согласился Аден. – В бункере, по постановлению… Но мы же тут одни, да и сижу я рядом с вами. Вы даже не стоите, а нависаете надо мной, да ещё и очень больно бьёте. А орёте так, как будто во время грозы допрашиваете целую толпу злоумышленников. Ваш крик сбивает меня. Вы постоянно грубите мне, оскорбляете. Неужели вы думаете, что примитивное хамство добавляет вам административного величия? И вообще… Мне трудно сосредоточится…
Губы у Курци задрожали. Он отошёл на полшага от стула, на котором сидел закованный в наручники арестант – и резко пнул Адена в живот. Тяжёлым, с полосками металла и шипами на подошве, прочным, всепробивающим жандармским ботинком.
Если бы арестант сидел на обычном стуле, то от такого мощного удара он непременно отлетел бы назад и рухнул на пол. Но стул был жандармский, стальные сварные ножки его были прочно привинчены к полу.
Потому арестант лишь ударился спиной о решётчатую спинку стула.
Аден вскрикнул, захрипел – и тонкая струйка крови потекла с подбродка на грудь.
Голова Адена поникла. Арестнат потерял сознание от боли.
– Слабак, – припечатал допрашиваемого Курци. – Думаешь, раз тебя в институтах твоих болтать научили, так ты мне голову заморочишь? Да я профессорам яйца на допросах выкручивал! Генералов на дыбе подвешивал! Чтоб ты знал…
Потом подумал и добавил:
– Дерьмо! Тупая скотина!
Курци особенно гордился тем, что ему с неизменным успехом удавалось превращать бывших чистюль и рафинированных умниц в «дерьмо» и «тупых скотов». И никто из встретившихся с Курци в комнате для допросов не избежал этого превращения.
– Ты у меня ещё обгадишься, – пообещал арестанту Курци.
Но произнёс это уже спокойно, без крика.
Курци опустил закатанные рукава кителя. Довольно насвистывая, подошёл к столу и грузно опустился в кресло.
Вот теперь он был доволен собой. Разогретая допросом кровь весело бежала по венам, мышцы (одеревеневшие было от ежеутреннего переписывания бумаг) налились приятным жаром. Щёки, пухлые и обычно бледные от постоянного сидения в полутёмных казематах бункера, слегка порозовели.
Курци даже потрогал их ладонью, чтобы лишний раз ощутить подступающий к коже жар.
– Вот это работа! – воскликнул Курци.
И достал из ящика стола папку с делами арестованных за последние три дня.
– Я вас всех сегодня пропущу через давилку, – пообещал арестантам Курци и, щёлкнув кодовым замком, раскрыл папку.
Да, теперь он был доволен собой! Он поймал настроение, поймал кураж. Вместо изрядно поднадоевшей бумажной работы, заполнения формуляров, бланков допросов и представлений на новые аресты, он дорвался-таки до живого, настоящего, действительно важного для Республики дела.
– Я знаю, кто ты, – заявил Курци, обращаясь к арестанту.
Тот лишь промычал в ответ, не поднимая головы. Похоже было, удар ботинка надолго лишил его сознания.
«Ничего» успокоил себя слегка заволновавшийся было Курци. «Очнётся, никуда не денется. Эти умники живучие, хоть и дохлые на вид. Жизнь любят, за жизнь цепляются… Если и дальше будет мычать и страдальца из себя корчить – водичкой окатим. Холодной, из шланга. Абориген проклятый! Надо же, даже на такой дикой, затерянной в космосе планете – и то, понимаете ли, шпана образованная попадается! Вот ведь подлость-то какая!..»
Курци вырос в самом нищем квартале Готтарда, в котором была всего одна начальная муниципальная школа. Впрочем, по бедности и обычному в их районе шалопайству Курци и её не закончил. Так что если бы не курсы полиции Готтарда и не восемь долгих лет службы в службе охраны на далёкой фактории – не видеть бы Курци серебрянных плетёных шнуров, нашивок и жандармских погон.
Гнил бы он сейчас в исправительном доме в одной камере с дружками-уголовниками, коих так много вышло в криминальный свет из их весёлого квартала.
Вышло, да быстро ушло…
Или бы работал на погрузчике в космопорте, как безвременно сгинувший от алкоголизма папаша.
«А я вот человеком стал» подумал Курци и погладил себя по редеющим волосам. «Офицерики, чистоплюи, брезгливо смотрят. Даже в офицерском клубе нас, жандармов, сторонятся. За один стол не садятся, гады! Брезгуют! А кто, позвольте, спросить, ваше дерьмо разгребает, аристократы вы проклятые? Кто подчищает за вами? Кто ваши тылы прикрывает, спины ваши? Кто самую грязную работу берёт на себя? Кто ваши ручки оставляет чистыми? Кто, в конце концов, позволяет вам быть благородными?»
Аден застонал и попытался поднять голову. Но уронил бессильно и снова потерял сознание.
Стон арестанта отвлёк Курци от возвышенных и одновременно отчасти горестных мыслей.
Самодовольство, смешанное с обидой, вдруг неожиданно сменилось брезгливой жалостью к арестанту.
– Дурак ты дурак, – сказа ему Курци и вынул первый листок из папки. – Давно бы во всём сознался, рассказал бы, что знаешь о дружках своих, бандитах, да спокойненько – в блок «А». Там тебя приняли бы как положено, проволоку на шею, ноги на табурет – и вперёд! Сегодня бы к вечеру был в раю… или что там у вас, дикарей, вместо него? В общем, успокоился бы. И мне хорошо – дело закрыто. И тебе хорошо – меньше мучений. Конец всё равно будет, но конец – он разный бывает. Кроме блока «А», для хороших людей, есть ведь и другие блоки, для плохих и упрямых…
И Курци невольно вздрогнул, вспомнив те самые, другие блоки. Честно говоря, он не одобрял все эти нестандартные экзекуции, но…
«Это тоже часть работы» утешил себя Курци.
Курци собрался было рассказать поподробней арестанту об этих… ну, в общем, нехороших, конечно, прямо скажем – страшных вещах… или, точнее… Но в этот самый момент раздался предупреждающий звон зуммера, дверь в комнату открылась и вошёл…
– Господин капитан! – Курци вскочил и вытянул руки по швам.
…Нейбер, господин Нейбер, шеф особой группы полевой жандармерии, начальник, чьё имя в его отсутствие жандармы произносили лишь шёпотом, образцовый служака Нейбер, идеальный Нейбер в отутюженном, подогнанном и подшитом точно по фигуре сером жандармском мундире, Нейбер в начищенных до блеска (и блестящих даже при тусклом свете бункерной лампы) ботинках с чёрной шнуровкой.
Нейбер вошёл в комнату. Стоял некоторое время у стула, рассматривая арестанта (даже пару раз наклонился, чтобы рассмотреть поближе… и что тут, скажите, интересного?). Потом подошёл к раковине. Закрутил кран, из которого постоянно тонкой струйкой текла вода (Курци привык к этому тихому журчанию и давно уже не обращал на него внимания, тем более, что крики арестантов заглушали любой шум… а в промежутке между допросами и такой шум хоть немного, но успокаивает… будто у ручейка лесного сидишь… хотя, понятно, непорядок это, да и ржавчина потом в раковине).
