bannerbanner
Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи
Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

Полная версия

Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи

Язык: Русский
Год издания: 2019
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
11 из 25

– Яблоко ты тоже на сигареты выменял? – сменила тему Женя.

Эркин хмыкнул сдерживаемым смехом.

– Две сигареты и ящики переложил на ночь под брезент.

– И сколько у тебя осталось? – вдруг спросила Алиса.

Он недоумённо посмотрел на неё, а Женя рассмеялась.

– Сама сосчитай. В пачке двадцать сигарет. Эркин отдал половину, потом ещё пять, а потом ещё две. Считай. Налить тебе ещё?

Эркин кивнул. Высыхающие волосы опускались, и весь он был уже не такой взъерошенный, лицо смягчилось, на смуглой коже просвечивал румянец.

– Плечо как? – Женя подвинула ему чашку.

– Денька два поберегу, – уклончиво ответил Эркин.

Алиса наклонилась над столом и, утопив лицо в чашке, пила через край. Женя шлепнула её по спине.

– Сядь прямо.

– Да-а? – обиделась Алиса. – А ему так можно?!

От неожиданности Эркин поперхнулся и закашлялся. И тут же получил от Жени легкий шлёпок между лопатками. Убедившись, что справедливость восстановлена, Алиса радостно заявила.

– А я сосчитала. Три сигареты.

– Проверим, – рассмеялась Женя. И так как он явно не понял, что требуется от него, подсказала. – Покажи ей оставшиеся.

Эркин вытащил из нагрудного кармана смятую пачку и вытряхнул на стол сигареты.

– Правильно, три, – кивнула Женя. – Молодец, Алиса, вот тебе ещё яблока и допивай.

Эркин убрал сигареты и поднял чашку к губам.

– Эркин, бери яблоко.

Он покачал головой.

– Я уже ел.

– Это когда? – недоверчиво улыбнулась Женя.

– А там побитые были, мы подобрали и поделили.

– А это ты выменял? – поймала она его.

– А оно же не битое, – упрямо отпарировал он.

– Вот и поешь небитого.

Он с подчёркнутой покорностью взял ломтик.

– То-то, – улыбнулась Женя и встала, собирая посуду. – Ну вот, а теперь ложитесь. Алиска, я кому говорю. Быстро в уборную и спать. Чтоб, когда я из кухни приду, ты уже спала.

Эркин быстро опустил глаза. Этот вариант его устраивал. Он допил, и Женя, подхватив его чашку, убежала на кухню. Теперь ему надо успеть, пока она моет посуду.

Женя налила в миску горячей воды и отмывала тарелки, когда хлопнувшая дверь уборной и другие шумы убедили её в Алискином послушании. Потом за её спиной дважды быстро и очень тихо прошёл Эркин – по этой тишине она его и узнала – и совсем успокоилась. Надо же, яблоко! Как он догадался? Она ополоснула посуду и прислушалась. В комнате было тихо. Легли. Не будет она посуду перетирать, пусть сама сохнет. Только ложки надо, чтоб не заржавели. Куртку его поближе к печке перевесить, чтоб просохла к утру. А шапка его где? Она вытащила из кармана куртки скомканную шапку, расправила и пристроила рядом с курткой. Вот и всё, пожалуй. И все-таки он был, её вечер с Алисой и Эркином. Как она и мечтала по дороге домой.

Женя сладко и устало потянулась, сцепив пальцы на затылке. Как хорошо. Завтра рано не вставать, отосплюсь за неделю. Если Алиска даст, конечно. Почему-то в будни её не поднимешь, а в выходной вскакивает ни свет ни заря. Женя потянулась ещё раз, сводя и разводя лопатки, и тихонько засмеялась чему-то, чего и сама не понимала.

Но её ждал ещё один сюрприз. Войдя в комнату, Женя так и замерла у порога. Алиска безмятежно спала в своем углу, но кровать… кровать была пуста, а на полу между столом и печью была расстелена её перина, и на ней спал Эркин. Так вот что означали эти шорохи и шумы. Её одеяло и подушка лежали на кровати. Простыню он тоже забрал. Рубашку и штаны сложил на полу у своего изголовья.

Женя решительно переложила их на стул и присела на корточки. Его лицо оставалось настолько невозмутимым, что ей стало ясно – он не спит.

– Эркин, – она осторожно тронула его за плечо.

С неожиданной ловкостью он перевернулся на живот и обхватил обеими руками даже не подушку, а перину. Это чтобы не подняли силой, что ли? Жене стало смешно.

– Эркин, ты спишь уже?

– Сплю, – ответил он в подушку и очень убедительно всхрапнул.

Но по его напряжённо вздувшимся на плечах мышцам Женя поняла: настаивать бесполезно.

– Дурачок упрямый, – она поцеловала его в висок и подтянула сползшее с его спины одеяло, – укройся получше.

Он не шевельнулся. И лежал так, пока Женя застилала кровать, задувала коптилку и укладывалась спать. Только тогда он высвободил из-под перины руки и завернулся в одеяло.

– Спокойной ночи, – сказала, уже засыпая, Женя.

– Спокойной ночи, – откликнулся он.

Эркин медленно выпрямился, распуская мышцы. Ну вот, это он сделал. От печи тянуло слабеющим теплом. Завтра надо пораньше встать, парни говорили, завтра выходной у беляков, будут дрыхнуть допоздна. Вот пока все спят, он за водой и дровами сходит. Нет, с дровами не получится, придётся Женю будить, просить ключи. Ну, с выгребной ямой он управится тоже пораньше, пожалуй, до воды. Ныло плечо, и он под одеялом помассировал его, разминая болезненную шишку. Сон накатывался чёрным валом. Не проспать бы…

В полусне Женя слышала, как он поворочался и, вздохнув, затих. После этих ночей на полу было так приятно лежать в кровати. И мечтать. О Весеннем Бале. Придумывать себе платье и украшения – как будто у неё есть на это деньги. И всё равно приятно. Она и заснула в мечтах о Бале. Несбыточные мечты. Потому что она хочет пойти на Бал с Эркином. Но даже в мечтательных снах это невозможно.

Эркин боялся проспать и несколько раз просыпался, вскидывал голову, вглядываясь в окна, и, видя темноту, снова ронял голову на подушку. Но в этот раз в щель между занавесками просвечивала синева, и он решил вставать. Выполз из-под одеяла и, поеживаясь – за ночь печь совсем остыла, скатал и засунул туда же, где была, под кровать, свою постель. Довольный, что справился тихо – они не проснулись – зашлёпал в уборную. Потом вернулся в комнату за одеждой. Куртка ещё сырая – пощупал, проходя по кухне, но он и в рубашке не замёрзнет. Путь не далёк.

Рассвет начинался медленно, но, когда Эркин спустился вниз, свет из синего стал уже серым. Путешествие к выгребной яме сошло благополучно: все окна закрыты ставнями, или видно, как занавески наглухо задёрнуты. Но выгребная яма на отшибе, а колонка с водой посреди двора. Надо было с воды начинать. Это он лопухнулся, конечно. Надо спешить. Запихнув опорожненное ведро в уборную, он схватил вёдра для воды и побежал вниз.

Двор был по-прежнему пуст. Эркин подставил под кран ведро и пустил воду. Тугая струя гулко ударила по жестяному днищу. Эркин быстро обвёл глазами окна. Показалось ему, что в одном из окон дрогнула занавеска, или… нет, вроде, показалось. Он подставил второе ведро. Холод забирался под рубашку, пощипывая рёбра. Но это было даже приятно. Он отключил воду и, уже не спеша, понёс полные вёдра. Привычное ощущение колышущейся тяжести на мгновение отбросило его в прошлое, даже лицо приняло прежнее угрюмое выражение. И по лестнице он поднимался медленно, стараясь не расплескать ни капли. Не заглядывая в комнату, он вошёл в кухню, вылил воду в большой бак на плите и повернулся к выходу. И столкнулся с Женей.

– Все спят, – заторопился он, – меня никто не видел.

Она молча смотрела на него, и он вдруг заговорил быстро и многословно.

– Я ещё сейчас принесу, ведь надо много воды, сегодня суббота, да? В субботу всегда много воды нужно, я по имению помню, всех дворовых гоняли за водой…

– Да, – наконец, кивнула Женя, – мне надо много воды.

Он подобрал вёдра и кинулся к выходу.

Чтобы наполнить бак на плите и ещё один для холодной воды, пришлось сходить ещё четыре раза, и ещё пятый, чтобы была расхожая вода. Он заходил в кухню, выливал воду в баки и тут же уходил. Закончив с водой, подошёл к Жене, растапливавшей плиту, и затоптался рядом.

Женя подняла голову, посмотрела на него снизу вверх.

– Я… – он вдруг запнулся, – я за дровами схожу. Где ключ?

– Вон, на косяке висит, – она взмахом головы указала на дверь.

Эркин ещё раньше заметил висящий высоко на гвозде большой тяжёлый ключ. Жаль, не знал, что от сарая. Ещё бы вчера с дровами управился бы. Он уже взялся за ключ, но тут же отдёрнул руку и обернулся. Женя стояла спиной к нему, переставляя на плите кастрюли и чайник.

– Женя, – тихо почти беззвучно позвал он.

Но она услышала и обернулась.

Было уже совсем светло, и Женя хорошо видела его лицо, уже знакомое ей нерешительное выражение. Но сейчас он, видимо, решится.

– Женя, – повторил он. И вдруг как прыжком с обрыва. – Женя, будет так, как ты хочешь. Как ты скажешь. Ты мне жизнь подарила, как ты скажешь жить, так и буду, – она слушала молча, только бледнело лицо и расширялись, темнели глаза. И голос его становился всё тише и напряжённее. И последние слова он не сказал, а выдохнул. – Скажешь уйти – уйду, под забором твоим спать буду. Совсем уйти – совсем уйду. Скажи, Женя.

И замер, опустив голову, бессильно свесив руки.

– Но, – Женя подошла к нему, попыталась заглянуть ему в лицо. – Я не хочу, чтобы ты уходил. Останься, Эркин. Я так… ждала, что ты вернёшься, что мы встретимся. Ты хочешь уйти?

Он молча мотнул головой. Женя положила руки ему на плечи.

– Не уходи, Эркин.

Он медленно поднял голову, лицо его стало строгим, даже торжественным. Так же медленно он поднял левую руку и мягко сжал её запястье, потянул. Женя не сопротивлялась. И он ударил себя по левой щеке её ладонью, а затем поднёс к губам и поцеловал в ладонь. И отпустил, отступил на шаг, и резко повернувшись, схватил ключ и метнулся к выходу.

Женя догадывалась, что это был какой-то обряд, но не знала какой. Но ведь это неважно. Главное в другом.

Эркин втащил на кухню вязанку дров и мягко без стука опустил у плиты. Женя только ахнула.

– Это ж на весь день!

– На весь день и принёс, – он тяжело дышал и отдувался. – Сейчас уже вставать будут, я на рынок пойду, пока пусто.

– Поешь.

Он молча мотнул головой.

– Некогда. Надо идти.

Женя быстро отрезала ему два толстых ломтя хлеба, помазала жиром и сложила намазанными сторонами.

– Держи. Возьмёшь с собой.

– Оу! Как много! – он радостно улыбнулся, взвешивая сэндвич на ладони, будто не знал, куда его засовывать, то ли в карман куртки, то ли в рот.

– Ешь сейчас, – засмеялась Женя. – Я ещё сделаю. И вот, выпей, – пока он разглядывал сэндвич, она уже налила ему дымящегося чая. – И не задерживайся сегодня, хорошо?

– Как стемнеет, сразу буду, – кивнул он, торопливо жуя и обжигаясь чаем.

– Да, держи, – Женя дала ему портянки. – Вчера без них ушёл.

Он быстро переобулся, натянул куртку и, на ходу нахлобучивая шапку, бросился к выходу. Женя еле успела крикнуть ему вслед.

– До вечера.

– До вечера, – ответил он уже с лестницы.

И снова Женя удивилась его ловкости, с которой он убежал, ничего не задев, ничем не стукнув. И когда она выглянула в кухонное окно, он уже завернул за угол.

– А Эрик где? – встретила Женю в комнате проснувшаяся Алиса.

– На работу ушёл, – спокойно ответила Женя.

– А про него уже можно рассказывать?

– Нет, – отрезала Женя. – Никому ни слова.

– Ладно, – вздохнула Алиса. – Всё равно со мной никто не играет.


По мере приближения к рынку прохожих становилось всё больше. Эркин шёл быстро, обгоняя продавцов и покупателей.

Седой старик, натужно кряхтя, тащил нагруженную набитыми мешками двухколёсную тележку. Поравнявшись с ним, Эркин замедлил шаг, безмолвно предлагая помощь, но старик только рыкнул на него длинным ругательством.

Вчерашних знакомцев Эркин увидел сразу. Они толпились у боковой ограды возле развалин, как ему ещё вчера объяснили, рабского торга. Болтали, по рукам ходили сигареты и самокрутки. Эркина приветствовали как своего. Он встал в общий круг, но от курева отказался. Никто не настаивал. Как никто и не спросил его, где он ночевал, заработал ли что с утра. Он прописан и его дела – это его дела. Захочет сказать – скажет, захочет с кем в паре или в ватаге работать – сам разберётся, а хочет один вкалывать – пусть и вкалывает.

Эркин постоял, послушал новости и пошёл между рядами прилавков, отыскивая работу. В третьем ряду его окликнул коренастый однорукий мужчина в старом армейском мундире. Однорукий купил сразу полгрузовика картошки. Эркин и негритёнок в одном ярко-красном рваном свитере до колен перекидали картошку в маленькую тележку. Негритёнок получил три сигареты и убежал, приплясывая, а Эркин потащил тележку с рынка. Однорукий шёл рядом, показывая дорогу и даже слегка помогая на поворотах и подъёмах. Во дворе крохотного домика Эркин ссыпал картошку в подвал, и с ним расплатились.

Выйдя на улицу, Эркин пересчитал плату. Как все спальники он неплохо разбирался в деньгах, но деньги были новыми, непривычными, и он долго возился с ними. Но семь сигарет – это уже, если добавить к оставшимся от вчерашнего, не так и плохо, и с ними всё понятно. Он разложил деньги и сигареты по карманам на рубашке. Хорошо, что тогда, уходя из имения, взял себе господскую рубашку, а Женя пришила пуговицы – нагрудные карманы надёжнее.

Эркин неспешно шёл по улице, поглядывая по сторонам – не окликнут ли. Здесь, в белом квартале маленьких домов с садиками и огородами, могла быть работа, но улица уже кончалась, а надежды остались надеждами. Надо возвращаться на рынок.

Немного не дойдя до рынка, он смог присоединиться к троим цветным, кидавшим уголь во дворе какого-то явно нежилого дома. Угля было много, и они согласились на четвёртого. Толстая белая старуха, вышедшая из дверей на их голоса, молча сунула Эркину лопату и ушла.

– А чего ей? – сплюнул сквозь зубы рослый тёмный мулат, – она со старшим рассчитывается, – он кивком показал на пожилого негра, орудовавшего лопатой с механической монотонностью, – а уж он делит.

Эркин кивнул и встал в цепочку. С лопаты на лопату потёк ручеёк угля. Поднявшееся солнце ощутимо припекало, но снимать куртку некогда. Старший рычит при малейшей попытке замедлить темп. Он что, из цепняков? Или за скорость надбавку обещали? А угля и в самом деле много. Ныло плечо, отчаянно зудели и чесались под одеждой синяки и подживающие ссадины. А уголь всё тёк с лопаты на лопату. Вышла опять старуха, посмотрела на их работу и молча скрылась в доме. Даже болтавший без умолку мулат заткнулся. С лопаты на лопату… с лопаты на лопату… с лопаты на лопату…

…На рынок Эркин вернулся, когда уже смеркалось. Пустые прилавки, редкие припозднившиеся торговцы уже упаковались на ночь. Он повернул к выходу, но его окликнули.

– Меченый!

Так его назвали вчера, после прописки. Эркин усмехнулся новой кличке и пошёл на голос.

– Чего вам? – спросил он, подходя к смутным силуэтам сидящих прямо на земле людей.

– Садись, как дела?

– Нормально, – он присел на корточки, вглядываясь в лица.

Мулат Нолл, задира Стемп, а это вроде Айк – смесь, полунегр-полуиндеец, двух других он не знал.

– Удачный день, – Нолл глотнул из бутылки и передал её Стемпу.

– Завтра воскресенье, – Айк улыбнулся, блеснув зубами, – толкучка будет тесная, поработаем.

– Сегодня тоже навалом, – отозвался Стемп. – А ты, Меченый, в городе работал?

– Да, – Эркин отклонил бутылку и под смешок Айка, довольного, что ему на глоток больше достанется, добавил. – Уголь грузил.

– Оно и видно, – захохотали остальные.

– Ещё одна лопата и стал бы негром, – засмеялся и Эркин.

– Заплатили-то как?

– Нормально, – повторил Эркин.

– Не поделишься? – небрежно спросил Стемп.

– А зачем? – так же спокойно ответил Эркин.

– Это ты верно сказал, – вмешался один из незнакомых Эркину. Низко надвинутая рабская шапка скрывала его лицо, но по мелькнувшему, когда он прикуривал, очерку лица в нём можно было узнать индейца. – Ты не остался с той ватагой?

– А зачем? – повторил Эркин.

– Живешь, как хочешь, – засмеялся Айк. – Твоё дело, Меченый.

– Моё, – согласился Эркин.

И наступил момент, когда он почувствовал, что может встать и уйти.

– Еды вам, – попрощался он рабским пожеланием.

– И тебе… И тебе от пуза, – вразнобой ответило несколько голосов.

Пока говорили, совсем стемнело, и Эркин шёл безбоязненно, не оглядываясь на светящиеся окна. Редкие прохожие шарахались от него так быстро, что он даже не успевал разглядеть, белые ли они. Но за две улицы до дома его настигла песня. Опять эта проклятая «Белая гордость». Ему удалось разминуться с поющими, но к своей калитке он уже подходил осторожно, напряжённо ожидая любого подвоха. Сволочи беломордые, надо будет у парней на рынке узнать о них, не трястись же вот так каждый раз. Может, и зря он сегодня отказался от ватаги? На ватагу эти сволочи не полезут, побоятся, ватагой всегда отобьёшься. Но тогда и ночевать, и жрать со всеми. Нет, что сделано, то сделано.

Эркин бесшумно скользнул в незапертую калитку, задвинул засов. Хорошо, что дом так нелепо стоит, почти упираясь дверью в сарай, не надо идти через двор.

Незапертой была и нижняя дверь. Его ждали. Он поднялся по лестнице и потоптался возле двери, пока не услышал голос Алисы.

– Мам, там у двери кто-то.

И тогда он вошёл.

В лицо ему пахнуло горячим паром. Женя, с влажными от пота волосами, выглянула из кухни.

– Наконец-то. Вот удачно. Сейчас мыться будешь. Только Алиску домою. Давай раздевайся.

Он только кивал на её скороговорку, медленно стягивая куртку. Разулся, смотал и засунул в сапоги портянки и, с наслаждением ступая босыми ногами по гладкому приятно прохладному полу, прошёл в комнату. Да, его ждали. Стол накрыт на троих, и есть ещё не садились. Он положил на стол свой сегодняшний заработок, подумал и достал сигареты, пусть Женя выменяет чего-нибудь. Занавески задёрнуты, горит коптилка, печка топится… Эркин подошёл к ней. Он не замёрз, но прислонился к выложенному гладкими плитками боку. Как тогда, в первую ночь. Всего неделя прошла? Да, неделя.

Женя пронесла мимо него закутанную в мохнатую простыню Алису, усадила в кроватку.

– Вот сиди здесь пока, не сходи, – и, идя обратно, кивнула ему. – Идём.

На кухне просто жарко, плита раскалена, на плите булькает бак с кипящей водой. На полу большое жестяное корыто, в таких в имении стирали.

– Раздевайся, мыться будешь.

Он стягивал с себя сразу отсыревшую отяжелевшую одежду. Женя отобрала у него рубашку и трусы, засунула в ведро с радужной от мыла водой.

– Давай, – торопила его Женя, – остынет. Или горяча?

Он помотал головой, уже стоя в корыте.

– Тогда садись, меньше брызгаться будешь. Портянки твои где, в сапогах оставил? Сейчас принесу и мыло достану. Да, держи.

Ему в ладонь лёг продолговатый розовый округлый брусок. Он повертел его в мокрых ладонях, и от вспухшей пены пахнуло далёким, почти забытым. Он зажмурился и окунул лицо в эту пену, ласковую и мягкую, несравнимую с жёсткой едкой пеной рабского мыла, которое раз в месяц давали в имении.

Руки Жени тёрли, отскрёбывали ему голову и спину, а он только кряхтел и отфыркивался.

– Ты что, в угле валялся?

– Нет, я его грузил.

Женя засмеялась, и Эркин довольно усмехнулся получившейся шутке. На плите что-то зашипело, и Женя метнулась туда, потом убежала в комнату. Он сидел в горячей воде, растирал себя, руки, грудь, живот, ноги и вылезать совсем не хотелось. Пена текла с волос по лицу и уже пощипывала глаза, и тут на него обрушилась вода – Женя облила его из ковша, аж дыхание от неожиданности перехватило.

– Так, – Женя критически его осмотрела. – Вылезай, буду воду менять.

– Может, хватит? – неуверенно спросил Эркин.

– Ты на воду посмотри. Она же чёрная. И к плите встань, а то продует.

Её приказной тон не обижал, подчиняться ему было даже приятно. Это же она.

– Давай, садись.

Эркин повернулся к ней. Разрумянившаяся, в туго подпоясанном халатике, с собранными в узел волосами, Женя ждала его, держа в руке ковш. Он вдруг подумал, какой он костлявый, в пятнах синяков и ссадин, с шрамами, а о лице и говорить нечего… Он ссутулился, прикрываясь руками, и шагнул в корыто.

И снова эти руки, их прикосновения словно смывали проснувшийся стыд за свое изуродованное тело, ставшее некрасивым, обычным рабским телом. Он сидел, согнувшись, в слишком коротком для него корыте, упираясь лбом в согнутые колени.

– Ну вот, совсем другое дело.

Руки Жени перебирают его волосы, мягко поднимают его голову, и их глаза встречаются. Женя улыбается. Он не помнит у неё такой улыбки, мягкой и сильной сразу, нет, тогда у неё такой улыбки не было. И не ему, а ей впору спрашивать: «Ну, как, теперь не страшно?». И в красном свете огня плиты её кожа кажется тёмной, чуть светлее, чем у него самого. И глаза у неё, те же, тёмные, на пол-лица, но… но смотрят они по-другому, как и эта улыбка другая… А её руки проходят по его ключицам, груди… смывают всё, будто и не было ничего.

– Ну вот, – Женя выпрямляется и берет ковш, – вставай, оболью ещё раз и всё.

Он послушно встаёт, и Женя обливает его так, чтобы вода мягко струилась по телу, не разбрызгиваясь.

Женя дала ему полотенце.

– Вытирайся и выходи. Иди в комнату, там тепло. Да, чистое там на стуле, оденься.

Эркин только кивнул в ответ.

– И ждите меня, я быстренько.

Он не выдержал и остановился в дверях.

– Помочь?

– Иди-иди, – фыркнула Женя.

Когда она, закручивая в узел мокрые волосы, вошла в комнату, Эркин в одних трусах сидел возле кроватки Алисы и играл с ней в «ласточкин хвостик». Алиса своего не упустит. Сегодня они осваивали игру в две руки.

– Так, с вами всё ясно. За стол, игроки, – скомандовала Женя.

Этот ужин Эркину дался легче. Он вообще легко ко всему привыкал и приспосабливался. Иначе рабу не выжить.

– Эркин, мне тут дрова предложили купить. Наши уже на исходе. И недорого.

Он выжидающе поднимает на неё глаза. Он уже знает, что недорогие дрова – это очень серьёзно, а что в сарае осталось всего ничего, сам сегодня утром видел.

– Только почему недорого. Их не только колоть, их пилить ещё надо. Привезут, свалят и уедут. А пилить и колоть…

– Нанять надо, – перебивает он её.

– Это кого же я найму?! – не разобравшись, сразу возмущается Женя. – И это сколько с меня за такую работу слупят?!!

– Меня, – спокойно отвечает он. – Меня и наймёшь. И я днём смогу работать. Я же нанятый. А о плате, – он делает хитрую гримасу, – о плате договоримся.

Женя мгновение смотрит на него, полуоткрыв рот, а потом, сообразив, начинает безудержно хохотать.

– Так покупать? – спрашивает сквозь смех Женя.

– Покупать, – решительно кивает Эркин, встряхивая влажными волосами. – Когда их привезут?

– Этот тип обещал завтра зайти договориться.

– Завтра так завтра, – Эркин неожиданно для себя зевнул.

– Нет, я завтра договорюсь только, – стала объяснять Женя и махнула рукой, – ладно, давай ложиться. Поздно уже.

Он кивнул, с трудом удерживаясь, чтобы не заснуть прямо за столом. Как Алиса.

Тетрадь четвёртая

Джексонвилл

Дрова привезли через неделю, в воскресенье, в тёплый пасмурный день. Эркин с утра уже покрутился на рынке, кое-чего перехватил и к нужному времени, независимо поглядывая по сторонам, подошёл к дому.

Он успел вовремя. Грузовик уже стоял у калитки, и Женя торговалась с шофёром. Эркин остановился в пяти шагах, и Женя, скользнув по нему взглядом, решительно закончила спор:

– Нет, и ещё раз нет. Мы договорились о подвозе и разгрузке. Вот и разгружайте.

– Но, мисс…

– Нет. Вот, – она будто только сейчас увидела Эркина. – Вот он вам и поможет, – и взмахом руки подозвала смиренно стоявшего в нескольких шагах индейца.

Шофёр сплюнул и пошёл открывать борт.

Слова о помощи были только словами. Основная работа, конечно, досталась Эркину. Он и перетаскал на себе тяжёлые, в человеческий рост длиной, брёвна во двор к сараю. Шофёр только скатывал их из кузова к нему на плечи.

Когда с этим было закончено, и грузовик уехал, Женя вышла с ключом и открыла сарай. Она хотела остаться, но Эркин взглядом попросил её уйти – ещё увидит кто, а Женя ведь совсем не умеет смотреть на раба как положено белой госпоже – и не спеша взялся за работу. Распахнул дверь сарая и подпёр её камнем, снял и повесил на угол двери куртку, закатал рукава рубашки, вытащил из сарая козлы, пилу и топор. Так же основательно установил козлы, попробовал их. Держат. И крякнув от натуги, взвалил на них первое бревно.

Работать одному двуручной пилой нелегко. А когда дерево сырое, совсем погано. Пила негодующе взвизгивала, застревая в сырой древесине. Он высвобождал её, заводил заново в распил и продолжал работу. Не Жене он бы за такую работу не взялся.

Неслышно сзади подошла Женя.

– Давай вдвоём, – тихо предложила она.

Он обернул к ней исказившееся бешенством лицо, но голос его был спокоен и почтителен.

– Не беспокойтесь, мэм, всё будет сделано, как следует.

Она поняла и ушла. А он снова продолжил войну с бревном и пилой.

На страницу:
11 из 25