Час кроткой воды

Правила Воробей знает, это уже ясно. Но на одних правилах далеко не уедешь. К любому делу талант нужен.

– Думаю, это покушение на убийство, – твердо ответил Тье.

– Чутье подсказывает? – недобро сощурился Шан.

Если он что терпеть не мог, так это самоуверенные заявления лончаков насчет чутья. Да откуда у тебя чутью взяться, умник! Ты сперва поработай годик-другой, тогда оно и появится. Не бывать чутью прежде опыта.

И как же будет жаль, если сметливый Воробей тоже начнет ссылаться на чутье.

Тье помотал головой.

– Не чутье, – возразил он. – Положение тела в воде. И рана.

– Ну-ну, – неопределенно хмыкнул Шан. – Излагай.

– Он ведь лицом кверху плыл, так? – начал Тье. – Редкое дело, чтобы утопленник так плыл. Хоть сам топился, хоть случайно в воду упал. Больше всего похоже, что причина в одежде. Плотный шелк образовал что-то вроде воздушного пузыря, который не дал телу повернуться.

– Похоже на правду, – признал Шан. – Продолжай.

– Если сам топился, такого бы не случилось. И если в воду упал случайно, но в сознании, тоже. Даже если он плавать не умел – стал бы звать на помощь, биться, вот и сбил бы пузырь…

– Слабовато, – поморщился Шан. – Но допустим. К чему ты ведешь?

Он отлично понимал, к чему клонит Воробей. Но нужно, чтобы лончак сказал это сам.

– В воду он упал уже без сознания. Тогда и сформировался пузырь. Так он дальше и плыл лицом кверху. Не приходя в себя. Волны заплескивали в лицо, вода попала в дыхательные пути.

В общем, похоже на правду. Утонувший не может повернуться сам лицом вверх. А вот остаться в этом положении – может. И тогда единственный способ, которым вода способна попасть в легкие – тот, который и назвал Тье. Конечно, допущений тут многовато, но все они, в общем, вероятны.

– Чтобы положение тела в воде не изменилось, он должен был оставаться без сознания. Просто плыть по течению. Но если он при таком положении тела наткнулся головой на какой-то предмет в воде, рана должна быть на темени.

– Если она и вообще должна там быть, – поправил Воробья Шан. – Прическу не забудь.

– Точно, – подхватил Тье. – И нашли бы мы сейчас у него на голове следы удара на темени, а не рану на затылке. Да и направление раны… сверху вниз и справа налево. Так бывает, если сзади по голове садануть чем-нибудь. Не дубинкой, конечно, вид был бы другой. А если, скажем, камнем…

– А если без «если»? – фыркнул Шан.

Конечно, все эти милые выводы покуда висят в воздухе. Но парень умеет их делать, и неплохо.

– А без «если», – тряхнул челкой Тье, – ударили его не дубинкой, не палкой, а твердым предметом, зажатым в руке. Ударил правша, ростом несколько ниже потерпевшего, физически не очень сильный.

– Почему? – тут же перебил его Шан.

– Сухожильный шлем рассечен, но череп не пробит, – немедленно ответил Тье. – Будь убийца выше ростом и сильнее, он бы просто раскроил ему череп.

– Ну что ж, – раздумчиво произнес Шан, – если это и правда попытка убийства, то твои выкладки имеют смысл. Впрочем, там видно будет. Ну, а насчет личности пострадавшего соображения есть?

– Есть, – ответил Тье с суровой юношеской решимостью.

– Выкладывай, если есть.

– Думаю, он какой-нибудь ли. Скорее всего.

– Обоснуй, – потребовал Шан.

– Ну, вариант, что он ремесленник или слуга, сразу отпадает, – улыбнулся Тье. – Одет не бедно, руки ухоженные.

– Хорошо, – кивнул Шан. – А почему бы не торговец?

– Торговец бы за те же деньги оделся попышнее, – уверенно возразил Тье. – А этот… шелк, да – но коричневый. Оно конечно, вышивка «зимние листья» – красота, как она есть. Но это для того, кто понимает. Торговец другую бы вышивку заказал. Пионы, к примеру, или другое что в этом роде. А вот для ли среднего достатка такая вышивка в самый раз. И красиво, и нарядно, и со вкусом.

– Маловато будет, – покачал головой Шан. – Это все?

– Есть и еще. Торговец человек мирный. Знай себе посиживай в лавке и денежки считай. К нынешним своим годам он бы жирком оброс, телом одряб. И пальцы у него были бы без мозолей. А у нашего пострадавшего на пальцах мозоли – как раз такие, как от меча бывают. Старые – но не изглаженные. Получается, с военной службы ушел, но совсем фехтование не забросил. И шрам у него над коленом – я такие видел, это от стрелы. С зазубренным наконечником. Тащили, как умели, прямо с мясом выдернули, рана все-таки зажила, а выем остался. Наверное, тогда его вчистую и уволили.

– Складно излагашь, – признал Шан. – Дальше.

– Пешком ходит много и часто, но не до изнеможения, а в охотку.

– А это почему?

– Мускулы ног сильные, крепкие, а стопы не сбиты.

– И опять же похоже на правду.

– Думаю, он и на этот раз шел пешком. Бывший вояка, лицом к лицу его не просто бы одолеть. Напали сзади, по затылку саданули и в воду скинули. Крепкое тело, старая рана, еще со времен войны, руки, знакомые с мечом. Одежда богатая, но не роскошная, зато с большим вкусом. Привычка ходить пешком. По всему получается – какой-то ли.

Мальчик рассуждает неглупо. И похоже, он прав. А ведь это очень важно – поточнее определить, к каком кругу принадлежит пострадавший: проще будет разузнать, кто он такой.

– Верно, лончак, – признал Шан.

– Неверно, лончак, – послышалось от двери.

Покуда Шан и Тье занималсь потерпевшим, Най закончил опрос свидетелей – и теперь стоял, опершись о дверной косяк, с таким видом, словно все преступники и потерпевшие этого мира – его личная собственность, и он знает о них все, что только можно знать.

Вот же ведь послали духи напарничка!

Не иначе, как пошутить решили.

До королевской реформы, объединившей Верхний и Нижний сыск в единую следственную управу, Най служил, разумеется, в Верхнем сыске, причем в столице – и что ему там не сиделось? Нет же, явился, не ждан, не зван, будто ему здесь шелками выстелено!

Шан служил в Нижнем сыске, и из Далэ никогда не выезжал. Именно здесь он прошел весь путь от стражника до сыщика, от Караульной управы до Следственной. И никто ему ничего на фарфоровом блюде не подавал – сам всего добился.

Это Вьюну подавали – ведь он был из аристократов, и не ли какой-нибудь мелкий, и даже не ло, а лэ – большой вельможа. К его услугам было все – отменная еда, богатая одежда, теплый уютный дом, проворные слуги и наилучшие учителя.

Храмовая Собака был простолюдином, причем самого низшего ранга – ши. С детства жил он впроголодь, одевался в обноски, дрожал от холода зимой в ветхой хижине и надрывался на любой поденной работе, какую только удавалось найти, а уж какого лютого труда ему стоило выучиться грамоте, чтобы сдать экзамен в Следственную управу, только он один и знал.

А еще Най был красив, как бог. Нет – как три бога сразу. Ясные глаза под умопомрачительным разлетом тонких бровей, линия скул, четкая и выразительная, как взмах крыла, правильный нос, сильный улыбчивый рот и отличной лепки подбородок – да каждая из его черт могла бы преобразить любое заурядное лицо в красивое, и то, что природа так щедро отсыпала все это богатство одному-единственному человеку, было своего рода несправедливостью. Тело его не уступало лицу – стройное, ловкое, одно слово – Вьюн. В общем, не парень, а девичья погибель.

Шану внимание девушек не грозило. Он был некрасив, и прозвание свое – Храмовая Собака – получил недаром. Статуи таких собак восседали у дверей храма Зари – лобастые, большеголовые, разлапистые. Шан походил на них до смешного. Крупная голова его крепко сидела на коренастом теле без малейших признаков изящества. Чурбан неотесанный, да и только. Лицо было под стать телу – казалось, природа наспех вытесала массивные черты, приладила под густыми бровями небольшие глазки и предоставила их обладателю жить с такой внешностью, как доведется.

И все же Шан не завидовал Наю.

Он был бы рад ему позавидовать хоть раз – это было бы в порядке вещей. Но нет – Храмовая Собака Вьюну не завидовал.

Он его ненавидел.

А теперь несносный Вьюн нападал на лончака. На первого толкового лончака за все годы службы Шана. На его лончака – ведь Шан принял парнишку, как своего. Да, Шан почти никогда не разговаривал с напарником напрямую, разве что по делу и в очень крайнем случае. Но это и был тот самый крайний случай.

– С какой это стати? – огрызнулся он.

– Нет, сам ход рассуждения вполне верный, – сказал Най лончаку, напрочь игнорируя Шана. – А вот вывод неправильный. Но тут любой бы ошибся, не только новичок. Не расстраивайся. Просто ты не знаешь этого человека.

– А ты, само собой, знаешь, – буркнул Шан, адресуясь не столько к Наю, сколько просто так, в воздух.

– Знаю, – кивнул Най, обращаясь по-прежнему к Тье. – Еще по столице.

Ну, кто бы сомневался!

– Третьего дня я посылал ему поздравление с днем рождения. Мне с моей нынешней службой по знатным домам шастать не с руки, но ведь и не поздравить нельзя.

Тонкости этикета в исполнении Ная Храмовую Собаку интересовали мало. Другая деталь его зацепила. И умница Воробей ее тоже не упустил.

– Знатным? – прищурился Тье.

– Именно. Наш пострадавший – не ли. Он лэ.

– Из большой знати, получается… – раздумчиво произнес Тье.

Плохо дело. Большой вельможа – большие проблемы.

– Очень, – кивнул Вьюн. – Стороннему человеку с ходу не понять, потому что в привычках он прост, но выше знати в Далэ не найти. Это Государев Наставник Тайэ. И то, что он сейчас в отставке, ничего не меняет.

Как сказать – для троицы сыщиков отставка этого человека меняла все. Не будь ее, сидел бы он себе в столице и горя не знал. Так ведь нет же, прикатил в родные края, чтобы оказаться в реке с разбитой головой, а потом – на столе у квартального лекаря. Заварилась каша – а кому расхлебывать?

Влипли, сыщики. По самое темечко влипли.

От жилища лекаря до городской усадьбы Тайэ – не ближний свет, да к тому же двигаться приходилось в обход, минуя людные улицы. Вдобавок Най на всякий случай для сопровождения послал за стражниками в Караульную управу – и не обходящими по разверстке, а именно стражниками. Причем чтобы не из Закатной стражи – мигом ясно станет, что случилось что-то совсем уж скверное, раз людей нагнали, сняв их с обычного обхода – а из Полуденной, уже сменившейся. Прямо из дому сдернул. Но тут уж дело такое, что возмущаться не приходится. Тем более, что за срочность и важность службы сыщики посулили стражникам сверхурочные – так отчего бы и не сопроводить?

Сопровождающие стражники шли не рядом с носилками, а впереди и позади, группами по двое-трое, и вполне удачно делали вид, что они тут вовсе по своей частной надобности. На них даже одежда была обычная, не форменная – Шан настоял для пущей тайности. Одним словом, наставники Тье попались толковые, грех похаять. Сами же сыщики несли Наставника Тайэ на носилках со всем бережением, то и дело сменяясь. Шан, недавно подменивший Тье, мрачно помалкивал – в отличие от Ная.

– Попал ты, лончак, знатно – прямо из конюшни на большие скачки, – спокойным, даже скучным голосом говорил Най идущему возле носилок Воробью. – Хоть ты и годовичок, а бежать будешь, как настоящий скакун. И спрос с тебя будет настоящий, без поблажек. Со всех нас будет. Потому что дело это скверное. Очень. А размотать нам его надо быстро. Пока на наш хребет проверяющие из столицы не обвалились. Упустим хоть мелочь – тут не пух и перья, тут головы полетят. И наши головы – первыми. А кроме нас, никто за него не возьмется. Дураков нет.

– А разве дело могут кому-то передать? – спросил Тье.

– И да, и нет, – ответил Най. – Обычно по уставу кто первый на происшествие прибыл, тому его и работать. Если повода для отстранения нет.

– А разве сейчас повод есть? – удивился Тье.

– Формально – есть. Я ведь с Наставником Тайэ знаком, и с женой его, и из столичной прислуги он наверняка с собой кого-то взял. Я их опрашивать права не имею. Выпади другой случай, у нас бы это дело забрали. А за такое расследование никто доброй волей не возьмется – кому охота голыми руками каленое железо хватать!

– Но ведь начальник управы может приказать…

– Может, – кивнул Най. – Но не будет. Он у нас и сам сыскарь настоящий и к тому же человек умный…

Тье хмыкнул.

– А ты не хмыкай, лончак, бывает и с начальством, что боги ум отвесили не на фальшивых весах. Будь спокоен, он понимает, что нельзя отдавать приказ, если точно знаешь: выполнен он не будет. Любой сыщик, которому он попытается передать это дело, найдет, как получить отвод. И предлог для отвода найдет повесомее моего – не подкопаешься. И винить за это нельзя. Тяжелым ответом за промах отвечать придется. Слишком тяжелым. И не только тому, кто ошибся, а всей управе. Ведь не кого попало в реку скинули, а государева наставника, и король к нему сердечно привязан, отставка там или не отставка. Кто поручится, что это не заговор? Ошибется один сыщик – а отвечать всем.

– Ну… такое дело обычно поручают самым лучшим…

– А мы и есть лучшие, – невесело усмехнулся Най. – Кроме самого начальника. Но у него сейчас на руках другое следствие, и тоже мутное. Сам взял, ни на кого переваливать не стал. А после него первые – мы. Так что привыкай ходить в первых, лончак. Только смотри, не оступись, стараючись.

– Придется не оступиться, – кивнул Тье.

– Правильно понимаешь. Всем нам… придется. Даже если это был несчастный случай, хотя вот уж во что я не верю. Не такой Наставник Тайэ человек, чтобы ни с того, ни с сего рассадить голову и в реку свалиться. Зная его, в это нельзя поверить. А если это покушение – ну, у человека на такой должности и завистников хватает, и недоброжелателей, и просто врагов. Но все они в столице. И для большей их части вся вражда и зависть с его отставкой утратила значение.

– А если месть за прошлое? – предположил Тье.

– Тогда нити опять же тянутся из столицы. Далэ – город хоть и большой, но отследить в нем приезжего можно. Трудно – но можно. Даже если исполнитель здешний, нанимал его кто-то из столицы. Не сам, конечно – посылал доверенного человека. Неприметного кого-нибудь. Вряд ли ты представляешь себе, сколько народу перешерстить придется. Но это совсем не безнадежно. А вот если покушение со служебными делами никак не связано, значит, корни покушения – здесь. И искать надо начинать с ближнего круга. В первую очередь – с домочадцев. А у меня знакомством руки связаны, так что выбирать не приходится. Даму Тайэ и всех, кто приехал из столицы, опрашивать будет Шан. С сыном Наставника я незнаком – значит, его и здешних слуг и челядинцев опрашивать выпадает мне. А ты при нас на подхвате. Может, свежим взглядом что и углядишь.

Шан упрямо мотнул головой. Возразить на такое распределение обязаностей было нечего, Най был кругом прав, и Шан это наверняка понимал. Но и признать за Наем право распоряжаться он столь же явно не мог.

– Вот интересно, – процедил он, ни к кому особенно не обращаясь, – напарники же по уставу равны. Так с каких это пор и по какому праву один напарник командует другим – что ему делать и кого опрашивать?

– По праву универсальной отмычки для ворот с навесом, – отрезал Най.

Для ворот с навесом – то есть для знатных домов. Ну да, все верно – непохож Храмовая Собака на человека, перед которым они охотно распахнутся. А Вьюн как раз похож. Вот ведь послали духи наставников – хоть сваи ими заколачивай, и никоторый не уступит другому!

– Все, лончак, хватит прохлаждаться, – бросил Най. – Смени меня. Моя очередь передохнуть.

… Сколько существует на свете город Далэ, столько в нем обитает род Тайэ – с первого дня, с первого заложенного в фундамент камня. И никто из Тайэ никогда не бездельничал – служили всегда, только не по гражданской части, а по военной. Именно такой судьбы с детства желал себе будущий Государев Наставник, носивший в те времена прозвание Младший. Он и был младшим из восьми сыновей. Не балованным – не было в роду Тайэ обыкновения детей без пути баловать – но, безусловно, любимым. Братья учили его сражаться, отец – думать и властвовать. Он мог оставить родовые владения на младшего сына, отправляясь со всем остальным семейством в паломничество. Знал, что тот справится. Сын и справился – вот только сказать об этом было некому. Святыня, которую собралось посетить семейство Тайэ, находилась в приграничье. Никто не вернулся живым – родителей, братьев, да с женами и детьми – всех как есть война сожрала. Первый же удар пришелся на храм с паломниками.

Узнав об этом, Младший оставил все на управителя, удрал в приграничье, набавил себе два с лишним года, назвался первой попавшейся храмовой фамилией и вступил в ополчение. Был он для своих лет крепким и рослым – никто и не думал сомневаться, что юному ополченцу семнадцать миновало. Потом-то, ясное дело, обман вскрылся – однако уволить Младшего по малолетству не получилось. Попробуй уволь парня, если он из рядовых до офицера дошел, и не только за доблесть, а еще и за ясный быстрый ум!

Именно ум и оставил его в военной службе, когда любого другого списали бы по ранению вчистую.

Крови Младший тогда потерял много. Еще чуть выше и правее, и зубчатая стрела угодила бы точно в бедренную артерию. Но она и так натворила много бед. Наконечник насилу выдрали – с изрядным куском мышцы. Сухожилия искромсаны. Сама рана нехорошая – еле-еле удалось избыть нагноение. Будь при госпитале хороший врач, и то исход гадателен – а врачей было всего трое, они работали, не покладая рук, и пользовали тех, кто иначе отправился бы на тот свет. На долю Тайэ Младшего пришелся всего-навсего лекарь, хотя и умелый, так что ногу отнимать не довелось. Но и о том, чтобы встать в строй, не могло быть и речи. Даже о том, чтобы для начала просто встать.

Однако и для раненого офицера служба нашлась.

Армия откатывалась на северо-восток – вслед за отступающим противником, и Младший не мог за ней последовать. Однако недавно освобожденному городу и окрестностям нужен был комендант. А кто годится на эту должность лучше, чем офицер, известный своей храбростью и здравым суждением? А что молод еще до безобразия, так ведь все едино больше назначить некого. После долгих сражений каждый человек на счету.

Разумеется, командующего не мог не смутить возраст Младшего. Пятнадцать с половиной лет, в такие годы не комендантом сидеть, а в классной комнате зубрежкой заниматься. Но на войне возраст не по годам считается. К тому же командующему уже была известна настоящая фамилия Младшего. По всему выходило, что рискнуть стоит, тем более в безвыходном положении.

– Справишься? – для очистки совести спросил он Младшего.

– Должен, – так же коротко ответил тот.

С чем командующий и отбыл, оставив город на Младшего. И посулив в самом скором времени прислать помощь. В скором не получилось – армию связали затяжные бои, на дорогах пошаливали банды. Некого было присылать в помощь и неоткуда. Она появилась года два спустя, незадолго до конца войны, и пришла из столицы. До прибытия в город столичные чиновники, и военные, и гражданские, весьма изобретательно крыли всякими нехорошими словами командующего, который спихнул город на мальчишку. А на второй же день после прибытия повторили все эти слова, прибавив к ним много новых, но уже по совершенно иной причине.

Мальчишка навел в городе и прилегающей области железный порядок. Если где разбойники и мародеры и пошаливали, то не под его рукой. Дороги поражали своей безопасностью. Еще бы – ведь по дорогам доставляется продовольствие! А оно доставлялось. Если в других областях порушенное войной хозяйство еще не вышло из полумертвого состояния, то у юного Тайэ оно вернулось почти к довоенному уровню. Недаром отец его, Тайэ Владетель, учил сына науке управления! Поля не запустошены, ремесленники при деле, гарнизон хоть и набран из калек и юнцов, но тренируется на совесть и при случае может выдержать осаду. Да и запасы продовольствия в городе есть, и распределяются по справедливости. Стены городские зачинены, дома отстроены, никто не голодает, не бедствует. Когда бы не явная нехватка мужчин – молодых и средних лет – нипочем бы стороннему человеку не догадаться, что война покинула эти места всего два года тому назад.

Когда столичные чиновники пришли в себя от изумления, проверили положение дел со всей дотошностью и изумились еще раз, отпущенный им судьбой запас удивления был исчерпан. В любом случае, их не удивило, что город сменил своему коменданту прозвание. В храмовых книгах он отныне значился не Младшим, а Соколом. Кого попало в честь одного из духов-хранителей не назовут – но какое иное прозвище подобало Коменданту Тайэ? Сокол – птица полуденная, ему с высоты его полета видно все, что творится на земле, и потому знание дел людских, защита и справедливость в его ведении.

Само собой, даром подобное не дается. Тайэ Сокол недосыпал и недоедал, чтобы успеть все. Для него в сутках было не восемь часов-трилистников, а все шестнадцать, и вид у него был соответствующий – после госпиталя он и то смотрелся краше. А ведь кроме служебных обязаностей на него навалились еще и семейные.

Кто сказал, что в пятнадцать с небольшим жениться рано? Это он на послевоенном пепелище не побывал, если такое говорит. На горелых развалинах всякий в мужья сгодится – и старик, и мальчишка, и увечный, и слепой. А Тайэ Сокол чем не жених? Вельможа, лэ, единственный уцелевший в роду. Опять же герой – с этим не поспоришь. Хромой – так и невелика беда: не безногий, не безрукий, да и кто сейчас может похвалиться, что цел и невредим? И ведь не бродяга приблудный – полный по выслуге комендант! А что молоденький совсем, так оно и к лучшему: жить будет долго. За старика дочь отдавать – заставить вдовой жизнь вековать.

Тайэ Сокол любил свою хрупкую юную жену, чудом уцелевшую, когда город был захвачен, любил и сына, родившегося в первый же год брака. И ухитрялся каким-то неведомым образом выкраивать время и для них.

Еще пара лет подобной жизни довели бы его до чахотки, несмотря на крепкое сложение, и врачи бы не помогли, пожалуй. Но судьба распорядилась иначе.

Проверяющие приняли единогласное решение: коменданта следует заменить. И не потому, что плох, напротив – потому что редкостно хорош. Потому что совершил чудо – и теперь город и область можно спокойно передать в руки любому толковому чиновнику. От него уже не потребуется творить чудеса – только сохранить и приумножить. А вот нынешнему коменданту самое место в столице. Там сейчас на чудотворцев большой спрос.

И Тайэ Сокол под неутешные причитания горожан отбыл к новому месту службы – отныне и навсегда гражданской.

Поначалу в столице, мягко говоря, не поняли, на кой ляд из провинции прислали хромого мальчишку, будь он хоть тридцать раз лэ, пусть и из древнего славного рода. В семнадцать лет полагается не должность исправлять, а только-только сдавать первые служебные экзамены. Однако недоумение прекратилось быстро – и навсегда. Не прошло и полугода, как Тайэ Сокол занял место Первого Советника. И доказал, что достоин его.

Это была не единственная его должность. Когда у короля родился сын, именно Первый Советник Тайэ всегда находил время для детских вопросов малолетнего наследника. Он никогда не смеялся над ними и неизменно отвечал не только по существу, но и понятно. Назначение его на пост Наставника юного принца было настолько естественным, что никто другой на него и не претендовал – несмотря на связанное с положением Наставника влияние и почет. Именно Наставник Тайэ сделал нынешнего короля тем, кем он стал.

А теперь бывший Первый Советник, бывший Королевский Наставник Тайэ Сокол лежал на носилках с раной в голове, и трое сыщиков несли его домой…

Донесли они Наставника засветло, хоть трилистник Мыши уже и начался: летний день долог. Однако стражникам возвращаться по домам предстояло уже в сумерках: Най вовсе не собирался отпускать их у ворот усадьбы Тайэ.

– Вдоль стены обойдите, – распорядился он. – Приглядитесь, не шастает ли кто поблизости. Не пытается ли выспрашивать, высматривать. Если кто любопытный попадется, за решетку его. Завтра разберемся. Потом можете быть свободны. За сверхурочными зайдете в Сыскную управу завтра после смены; я подпишу.

Стражники, уже предвкушавшие отдых, отправились в обход, ворча вполголоса на некоторых ретивых сыщиков, которым все неймется, а Най взялся за колотушку и ударил в медную пластину на воротах.

Осанистый старик-привратник при виде господина на носилках самообладания не потерял, хотя и побледнел. А вот его молодой помощник ойкнул и как-то совсем по-бабьи схватился за щеки. Так, не отнимая рук от лица, он и умелся куда-то вглубь усадьбы. Не успел Тье и пяти вдохов сделать, как помощник вновь появился в воротах, но уже не один, а в сопровождении двух дюжих слуг. Они ловко и бережно взяли носилки у Шана и Тье и быстрым ровным шагом удалились в усадьбу. Помощник ушел следом.

Привратнику до смерти хотелось выспросить, что случилось; это желание отчетливо читалось на его лице. Однако службу старик понимал верно и знал, что ничего ему сейчас сыщики не скажут. Просто права такого не имеют. А раз так, то к чему дергать людей попусту.