Почтальон vs Редактор

– Всем стоять!

А сам, вынувши из ножен саблю, вонзил ее перед собой в землю, и приготовился бить из двух заряженных пистолетов. Маленькая фигурка, неподвижно стоявшая впереди каре, удержала остальных. Инстинктивно, еще испытывая страх, но как будто заколдованная безрассудным поступком офицера, первая шеренга вдруг шагнула вперед, и выставленные стальные штыки чуть ли не легли на плечи Берестова.

– А ну пригнись, ваш…бродь! – услыхал он басистый рык за спиной, и чуть присев, прицелился в уже совсем близких, летящих на него гигантских французских кирасир. Вдали, там, куда указывали сейчас стволы его пистолетов, мелькнула синяя полоска неба, уже обрамленная аспидным оттенком приближающихся грозовых туч.

Его выстрелы одновременно с двух рук потонули в общем ружейном залпе, когда конница была всего в десяти саженях. Громко закричали раненные лошади, кувыркаясь, покатились вперед передовые конники, смятенные свинцом. Берестов откинул бесполезные пистолеты, выхватил из под ног саблю, и буквально всадил ее в бок пролетавшему мимо кирасиру. Металл лязгнул о металл до искр, оружие вырвалось из рук, и в то же мгновение Берестова снесла громада другой летящей рядом лошади. Валясь вниз, он еле успел до крови закусить губу, чтобы не потерять теперь сознание. Вокруг летели щепы разбитых прикладов, черные куски сломанных палашей, кровавые ошметки отрубленных конечностей, кони ужасно ржали, вставая на дыбы, люди извергали стоны ужаса от боли и еще более ужасные проклятия на нескольких языках. Кошмарный, яростный рукопашный бой был везде вокруг! Вот упал, с лицом, рассеченным обоюдоострым палашом от уха до уха, тот уже седой, пожилой гренадер, всего пять секунд назад просивший Берестова пригнуться под его ружьем. Отлетела душа старого солдата, прошедшего пол-Европы походом еще со времен неистового Суворова и теперь вдохновившего молодых рекрутов стоять насмерть! Рядом лег его убийца, молодой, высокий и красивый черноволосый французский кавалерист, поднятый сразу на три русских штыка, но так и не выпустивший из уже мертвых рук свой покрытый кровью клинок. В траве перед русским строем, все еще сомкнутым, валялось несколько десятков тел, умирающих или корчащихся от тяжелых ран, а кони, потерявшие ездоков, разбегались кто куда. Волна вражеской тяжелой кавалерии вдруг схлынула назад, под крики и свист носившихся рядом в беспорядке казаков.

Алексей Берестов тяжело, как будто на каждую руку навесили свинцовые вериги, поднялся из мятой травы, еще не веря тому, что остался жив. Правая рука была рассечена от предплечья до локтя и весела как плеть, жутко болел бок там, куда врезался и отбросил его убитый чернявый кирасир, его мутило, мысли никак не могли прийти в порядок. Он посмотрел на каре, стоявшее всего в трех аршинах от него и казавшееся ему как будто окутанным молочным, рваным туманом. Там каждый занимался своим делом: рядом усатый старослужащий медленно курил, что-то тихо объясняя чистящему ружье молодому рекруту, еще один солдат быстро-быстро перевязывал окровавленную кисть руки (кажется, на ней не было пары пальцев), другой, опираясь на ружье, просто удивленно и молча глазел на Берестова.

Вдруг всплыло еще одно воспоминанье, странно, эти картины возникали в голове гораздо яснее чем реальность вокруг…. Пять лет назад, большое поле у прусского городишки Эйлау12, валящий комьями ослепительный снег, бьющий в глаза и французским, и русским полкам, черные тучи низко-низко у земли, превратившие короткий зимний морозный день в мрачные кровавые сумерки. Кровь, пальба и крики везде вокруг, как сейчас. Огромное пространство, куда ни кинь взгляд, покрыто алыми и черными пятнами, затянуто дымом от орудий, заполнено воем картечи, ржаньем лошадей, стонами и проклятьями. Еще утром целый корпус неприятеля, наступавший в центре на русские позиции, сбился с пути в неожиданно упавшем с неба снежном буране, вышел прямо на главную нашу батарею и был полностью истреблен огнем практически в упор. Берестов видел это жуткую и одновременно величественную мясорубку, скача вдоль фронта с донесением от князя к командующему барону Беннигсену. Его лошадь время от времени проваливалась в снег, хлопья, летящие со всех сторон, слепили глаза, лезли в уши и рот, любое движение давалось с трудом, скованное студеным ветром. В таких ужасных условиях генералы посылали своих адъютантов одного за другим, ибо потеря любого важного сообщения или приказа, могла означать судьбу всей баталии. Вот Берестов видит вновь, как и сейчас, несущуюся на русских массу мюратовой конницы, страшную колонну из пестро раскрашенных драгун и кирасир, сносящую все на своем пути, тысячи всадников врезаются в наш центр, и рвут на части полки только что наступавших вперед русских гренадеров. Они проскакивают мимо него, не обращая внимания, ведь что им одинокий русский, их цель – сомкнутые ряды пехоты, уже готовой все смять, растоптать, уничтожить и прорваться прямо к ставке их императора. Две волны сшибаются – и среди бескрайнего снежного поля, лишь кое-где разбавленного редкими холмами и полуразбитыми постройками, начинается кровавая схватка. Берестов смотрит на этот ужасающе прекрасный бой со стороны, осадив своего коня, и инстинктивно откинув голову назад: только что он услышал Глас. И вот уже все, что происходит в центре, становится неважным – тем более, что кавалерия врага начинает медленно, но верно, откатываться назад, оставляя алый след из валяющихся на снегу убитых всадников и покалеченных лошадей.

Он скачет в обход, к стоящей на пригорке, наполовину уже засыпанной снегом конной батарее из десяти пушек, возле которой распоряжается еще совсем юный, явно моложе Берестова, невысокий и черноволосый генерал с лирично-серьезными карими глазами, в легком лисьем полушубке, небрежно накинутом на плечи поверх золотых эполет. Это артиллерийский начальник граф Александр Кутайсов13, и адъютант будто бы знает его, но непонятно откуда, ибо раньше они не встречались вовсе.

– Ваше сиятельство! – обращается к нему Берестов, стараясь перекричать шум идущего рядом боя. – Князь Багратион просит немедленно укрепить его позиции вверенной вам артиллерией!

Кутайсов оборачивается к нему, и, смотря как бы свысока, с раздраженным удивлением спрашивает:

– Неужто князь не видит, что эти пушки нужны нам в центре? Левый наш фланг не под ударом, что за глупости?

Мимо со свистом пролетает ядро, врезаясь в живую плоть где-то за спиной юного генерала, раздаются крики кого-то из адъютантов, но Кутайсов даже не реагирует на это, настолько сильно его возмущение этой ситуацией. И тут Берестов, собравшись с духом, делает шаг и чуть ли не в лицо выпаливает ему:

– Граф, грядущее грядет!

Генерал, слегка отпрянув, моргает, затем секунд пять очень пристально смотрит на Берестова. В людей позади врезается еще одно ядро, разворачивает и бьет в щепу лафет одного из орудий, отскакивая, рикошетом задевает двух канониров, которых тут же поднимают и уносят. Кутайсов медленно снимает левую белоснежную перчатку, рвет с одного из пальцев большое серебрянное кольцо с красноватым камнем, и протягивает его Берестову.

– Слушайте, подпоручик! – говорит он. – Если когда еще вам доведется передавать мне через кого-либо такое донесение, – он особо подчеркивает, выделяет интонацией слово «такое», – То приложите к нему этот перстень, и я буду знать!

Затем он поворачивается к горстке своих оставшихся офицеров, попрятавшихся от огня за лафеты пушек.

– Сдается мне, господа, что Бонапарт хочет нас обмануть сегодня! Сейчас он всей силой навалится на левый фланг наш, снимайте пушки, едем туда!

И, обратившись лично к своему адъютанту, высокому курляндскому поручику с смешными усами примерно его возраста, громко, стараясь перекричать вой сражения, добавляет:

– Иван Карлович, неситесь на правый фланг к Ермолову! Пущай со своими пушками немедля скачет к нам налево, быстрее, быстрее!

Он хлестает нагайкой уже растворяющийся в снежной пелене круп коня мчащегося в огонь своего адъютанта. Еще одно ядро взрывает снег позади него, но это уже не интересно ни ему, ни Берестову. Все вместе начинают быстрое движение в сторону далекого черного дыма от селения Серпален, туда, где на левое крыло русских собирается налететь только что подошедший к Эйлау свежий корпус маршала Даву. Они оба, и Берестов, и Кутайсов, уже знают, что судьба битвы теперь зависит от их быстрых и слаженный действий, ибо таинственный Глас сказал им это….

Резкая боль в руке вернула Берестова к реальности. Он повернул голову: позади по-прежнему стоял развернутый строй русского каре. Шеренга расступилась, и Неверовский, казавшийся еще выше на своем боевом коньке, подъехал к поручику.

– Вот спасибо, голубчик! – просто и устало сказал он. И Берестов почувствовал себя так радостно и счастливо, как, казалось, никогда в жизни, а ведь знал он, что жизни этой оставалось совсем чуть-чуть.

Вдали вновь разворачивались для атаки французские полки. Строилась пехота в темно-синих, выделяющихся на фоне окрестных лугов мундирах, а по флангам, уступами, пристраивались ровные ряды кавалерийских эскадронов. Во фронт выкатывали артиллерийские батареи, были даже слышны отрывистые, резкие, гортанные, как карканье ворон, приказы командиров. Все остальное вокруг, казалось, смолкло. Дмитрий Петрович, привстав в седле всего в аршине от Берестова, смотрел в трубу на разворачивающегося к смертельной атаке неприятеля, и одновременно слушал доклады полковых командиров:

Худо, уже потеряли много народу, 22 офицера и около 300 нижних чинов уже выбито огнем, посечено саблями, раздавлено бешено мчавшимися конями! Молодцеватый майор из свиты Неверовского закончил свой доклад общей, витавшей над всеми сейчас, мыслью:

– Ваше превосходительство, будь здесь сам Наполеон, он бы сразу взял нас в кольцо и раздавил в первой же атаке. А нынче, похоже, Мюрат это тоже сообразил сделать….

И вот вновь все молчат. Берестов уже начинает шататься от боли, кровь сочится по белым рукавам мундира, не переставая, голова кружится. Но глас по-прежнему звучит, кажется, как единственная нить, еще связывающая его с этим миром, не позволяющая терять сознание. Он вдруг поворачивается назад, и смотрит вдаль за спины солдат, туда, где дорога петляет и уходит вниз, спускаясь с очередного холма. Там начинается ярко зеленая полоса молодых дубков, которыми еще при Екатерине обсадили с двух сторон старый почтовый тракт. Он здоровой рукой берет Неверовского за рукав и указывает на это место, до которого остается почти полверсты. Генерал глядит туда через свою трубу, потом понимающе кивает.

Со стороны французов раздается мерный звук барабанов. Неверовский вздрагивает, и вновь устремляет взор вперед, ожидая начало атаки. Но Берестов смотрит туда спокойно. От неприятельских позиций отделяется одинокой всадник на белой лошади, в белом же офицерском мундире, он медленно приближается к русскому каре, гарцуя, размахивая над головой белым куском ткани.

– Послушайте, Дмитрий Петрович! – начинает Берестов, вначале с трудом, заплетающимся от боли языком, но потом все тверже, тверже, и, наконец, не терпящим возражений голосом, которым, кажется, можно резать сталь. – Этот ко мне. Хочет поговорить. Вернусь ли я, нет ли, то не ведомо. Я задержу его, сколько можно, нам будут предлагать просить капитуляции, выслушаю его условия, потяну время. А вы отступайте пока к тем дубам. Там надо встать насмерть, ибо далее им пройти нельзя к городу. Кавалерию их только там и можно сдержать. Время мое,кажется, пришло. Вот это кольцо, – и он протягивает Неверовскому перстень с красным камнем. -Передайте его при встрече его сиятельству графу Кутайсову, начальнику артиллерии Первой нашей армии. Он знает. Прощайте!

И, даже не слушая попыток Неверовского остановить, удержать, запретить, мягко высвобождает свою еще здоровую руку, которую генерал удерживает. Кивнув ему, он медленно, пешком, еле держась на ногах, оставляя за собой капающую кровь на травинках, бредет навстречу белому французскому всаднику, стараясь только держать осанку ровно, отдаляясь все дальше и дальше от отходящего по дороге к деревьям русского каре.

Глава 10

2019 г., Максим Шмелев

Несмотря на конец апреля, в моем городе падает снег. Вначале изумительно прекрасный, ослепительно сверкающий, он сплошным ковром накрывает унылые дома, ползущие по дорогам машины, вечно спешащих куда-то людей. То, что в Америке называют снежной бурей и объявляют национальным бедствием, в Москве – обычный снегопад, коих бывает по десять-пятнадцать штук каждый год.

Но очень скоро этот снег станет грязно-коричневым месивом, наполненным и окрашенным автомобильными выхлопами, мусором, разбрасываемыми коммунальщиками въедливыми реагентами, собачьими экскрементами, и прочими отходами человека, нещадно выкидываемыми на все дороги и во все дворы. Москва, если глянуть на нее с птичьего полета, станет тем же скоплением унылых серых строений, между которыми врезаны бесконечные чёрные реки и ручейки городских коммуникаций. И даже скорое наступление любимых весенних праздников не отвадит от мыслей, что я живу в самом загаженном городе земли, при этом ещё и плачу за это больше, и качество жизни здесь хуже, чем где-либо в Европе.

А страх приходит вместе с кружащимися в потоках фонарей снежными хлопьями: я знаю о грядущей катастрофе, до неё осталось очень немного времени, и у меня по-прежнему нет ни намёка, ни идеи о том, что и где это может быть.

Я понимаю, что их канал связи работает нестабильно из-за наличия рядом огромных масс металла: зданий, мостов, подъёмных кранов, тех же автомобилей, в конце концов. Поэтому даже те скудные данные, что я смог получить, в нынешних условиях – просто удача! Наверное, в старые времена, когда не было больших городов, дома строились из дерева и люди были не обременены нынешними проблемами, послания передавались им более точно, четко, да и принимало их несравнимо больше контактеров – тех, кто мог слышать далекий голос из будущего и, следуя ему, пытаться изменить ход истории. А что же сейчас? Да, наверное, его слышу не только я. Может быть, кто-то ещё знает о том, что произойдёт и может даже пытается это предотвратить. Ну, а может и наоборот: этот голос слышит тот, кто это все готовит и даже вдруг готовит именно поэтому. Я не знаю – и я ищу. Я должен сделать это даже не ради себя, а ради своих любимых детей, которых у меня отняли, увели после развода. Я должен их защитить, во что бы то ни стало.

Итак, что у меня есть? И что я знаю сейчас?

Скорее всего, это не что-то глобальное: наводнение, землетрясение, падение метеорита и прочая стихия, ибо человеку или группе людей, даже осведомленных, все равно не под силу это изменить и предотвратить.

Это что-то техногенного характера: взрыв, заражение, выброс, авария – то, что может сделать человек и что поразит сразу большую территорию и тысячи, десятки тысяч людей. И это произойдёт здесь, в Москве, или в ближнем Подмосковье, и так неожиданно, что никого не успеют, не смогут увезти, эвакуировать, спасти.

Наверное, это не теракт, ну или не теракт в классическом смысле слова, подготовленный некоей организацией – а иначе ФСБ и прочие сильно заботящиеся о стране службы уже бы давно его предотвратили, у них там точно есть те, кто слышат глас и следуют согласно его указаниям. Любая тайная организация привлекает к себе внимание сразу и не успеет, при эффективности нынешней государственной машины, предпринять какие-либо действия. Но это значит....

Это значит, что проконтролировать его обычными методами нельзя. Кто-то, либо одиночка, либо несколько человек, планируют что-то, ни будучи с кем-то связаны, не привлекая внимания. Их нельзя найти, отследить, обнаружить, в их действиях нет прямой корысти, у них нет заказчиков. Возможно он или они такие же, как и я – не реализовавшие себя, озлобленные на общество, в котором живут, не имеющие цели, не имеющие будущего. И поэтому они хотят все обрушить – им не за что держаться, им все равно. А я чуть ли не единственный, кто может попробовать понять их мотивы и остановить их, я такой же, как они, поэтому я услышал голос. Но где и как?

Ну да ладно. Если нет явных зацепок, то надо их искать. Открываю на АйФоне Интернет, нужны новости Яндекс, Гугл, «Москва-24», любых экстренных служб. Любые странные события за последнее время. Любые, пусть даже без привязки, без смысла. Что-нибудь, что будет бросаться в глаза, но не привлекать много стороннего внимания, что-то незначительное, не важное на первый взгляд. Ищу.... Вот есть! Обычные сплетни и происшествия большого города, сопровождающие нашу жизнь на каждом шагу:

«Арестована преступная группа из нескольких бизнесменов и двух чиновников из префектуры ЦАО, подозреваемых в мошенничестве и коммерческом подкупе».

«В районе Грайвороново стая бездомных собак напала и искусала двух прохожих, один из них скончался».

«На Кутузовском проспекте «мерседес» протаранил два автомобиля на встречке и сам загорелся, погибли водитель и пассажир».

«В квартире найден труп бывшего судьи, торговавшего техническими материалами на чёрном рынке».

«В подмосковной деревне пропали пятеро…»….

Стоп! Вот здесь интересно. Явное несоответствие, но вроде ничего особенного, из ряда вон выходящего. Тем не менее, бывший служитель Фемиды, чём-то торговал на чёрном рынке. Чем, зачем? Посмотрим-ка повнимательнее, сайт life.ru, открываем статью:

«В Южнопортовом районе, в съемной квартире, найдено тело некоего гражданина Никитцова С.В., работавшего частным адвокатом. По заявлению экспертов, смерть наступила от ножевого ранения в шею около двух суток назад. В квартире также оперативниками был найден склад различного оборудования и материалов, в том числе радиоактивных.

Сообщается, что г-н Никитцов ранее несколько лет проработал в суде Московской области, но был уволен в связи с неподобающим поведением. Полиция ЮВАО проводит доследственную проверку, решается вопрос о возбуждении уголовного дела по статье «Убийство».

Вот возможно, этим стоит заняться, на безрыбье, более все равно ничего пока нет. Радиоактивные материалы! Ну вот зачем они понадобились бывшему судье из провинции, снимавшему хату в спальном районе! Открываю другие новостные сайты: на ту же тему больше ничего. Браузер Safari выводит одинокие пустые страницы, кроме Life никто не уделил внимание смерти маленького ненужного человека в огромном мегаполисе. Ввожу в строку поиска «судья Никитцов», так, ради интереса. Ничего особенного, был назначен и проработал пару лет в суде города Наро-Фоминска. Отдельное сообщение на пару строк, что Никитцов С.В. был в 2013 году уволен с должности судьи за неподобающее поведение. Наверное, за пьянство. Работа у них нервная, приговоры выносят, как им говорят, а не по справедливости, вот и бухают безбожно. Я, правда, недавно читал про одну судью, которую уволили с должности за то, что она ездила на автомобиле с нарушениями правил, получала штрафы, а потом, пользуясь своим положением, сама себе их отменяла. Даже для их закрытого судейского сообщества это чересчур, буча была на весь Интернет, когда вскрылось это! А тут дело совсем странное – похоже, что человек, потеряв должность, опустился и подторговывал чем-то незаконным. Что и кому он продал? Почему неведомая сила вдруг обратила мое внимание на этот случай? Возможно, кто-то из глубин Вселенной, из другого времени, подал мне сигнал. Значит, я должен с этим разобраться. Только бы хватило времени успеть. С даты новости прошла уже пара недель, и если там все серьезно, то может быть и изменить ничего нельзя! Но я попробую, сделаю все, что могу. Неужели это пришло только ко мне? Неужели все теперь зависит только от меня? Все оставить как есть… или, следуя голосу, попытаться все изменить? Будь проклят этот апрельский снег!

Глава 11

1943 г., Евгений Соболев

– Как называется твоя часть? – удар сапогом в лицо оглушил его, отбросил назад, на ту лавку, с которой его только что подняли двое дюжих крестьянских парней в немецкой форме, явно в жизни больше ничего не делавших ранее.

Соболев сплюнул кровью, помотал головой и приподнялся на разбитых локтях. Вокруг все гудело и кружилось, на несколько мгновений он перестал понимать, что происходит. Забыл, что всего три часа назад, под самый рассвет, когда он, наивный, заснул от усталости в разбитой воронке, полицаи все-таки нашли его. Нашли и, связанного по рукам и ногам, оттащили в ту самую деревушку, возле которой он так неожиданно оказался и где нашёл церковь со странным посланием, смысл и суть которого теперь казались ему каким-то далеким и бредовым сном. Особенно теперь, на фоне реальности, вонзающейся в его тело сотнями иголок боли.

Раньше, ещё утром, его допрашивал средних лет, щеголеватый и смотревший ему в глаза даже, казалось, с некоторой долей уважения, немецкий офицер.

Курт Йорих действительно воспринял этого немного странного русского летчика как почти равного себе. В чёрной, закопанной и закопчённой избенке, куда его привели для проведения допроса, в комнате с полом из кривых досок еле-еле горела масляная лампада, освещая стол, два грубо сбитых табурета и небольшую раздолбанную, покрытую царапинами и трещинами деревянную скамью. Именно туда два деревенских полицая, из местных крестьян, кинули связанного невысокого и чумазого парня в окровавленной гимнастерке, со смятыми погонами лейтенанта Красной армии, как их узнал Курт.

– Развязать и посадить! – приказал он, с трудом выговаривая сложные русские слова, и от этого растягивая фразу, казалось, на пол-минуты.

Полицаи переглянулись, затем посмотрели на стоявшую в углу и поэтому плохо освещенную, эту высокую и странную женщину с короткой стрижкой светлых волос и в удивительно подходящей ей гестаповской форме. Она властно кивнула и офицер, уловив мгновение ее резкого тяжелого взгляда, вдруг неожиданно для себя передернул плечами, как будто от пронизывающего холода. Русского развязали и заставили сесть. Йорих подвинул к нему со стола граненый стакан воды, достал свои сигареты и протянул пачку.

Русский лётчик молча, истерзанной грязной рукой с изломанными чёрными ногтями, взял стакан, отхлебнул из него и поставил на место. К сигаретной пачке он не притронулся, даже как-то брезгливо не обратил на неё внимания. Немец пристально посмотрел на него:

– Фамилия? Имя? Ранг? Номер полка? – проговорил он, также растягивая, но пытаясь чеканить, русские слова.

Соболев молчал, глядя как будто отрешенно и не воспринимая происходящее. Прошла минута в молчании, но она показалась всем почти часом.

– Я неправильно говорить? – спросил Йорих наконец, пытаясь поймать, проникнуть во взгляд русского. – Ты не понимать?

– Господин офицер, – неожиданно подала голос та женщина в углу. – Он не отвечает вообще. Я, мы… уже допрашивали его почти час, он только стонал, не сказал ничего…, он потому….

– Молчать! – резко, не оборачиваясь, крикнул Курт. – Я тебя не спрашивать, значит....

Полицайка замолкла и даже, как-то сразу, стала ниже ростом. Соболев спокойно смотрел, не двинувшись и не моргая, его взгляд был потухшим.

– Повторил! – ещё раз крикнул Курт. – Ты говорить?

Перед ним лежали найденные в самолете документы Евгения: его смятая и замызганная лётная книжка и старый летный планшет с полуобгоревшей картой. Йорих изучил это все уже давно и ничего не понял. То есть он вроде бы понял все, но не понимал как. Этот лётчик имел всего одну запись о боевом вылете, и это было почти полгода назад. Получалось, что молодой человек, почти не имевший боевого опыта, смог в один заход уничтожить мощную танковую колонну, сорвать планы целого фронта и при этом уцелеть. Как он вообще на неё вышел, все движение было секретным? Именно этих танков не хватило вчера для прорыва, а истребительный полк весь день охранял квадрат от атак русских «цементных». Ничто не говорило о том, что этот ИЛ летел на цель специально, не было задачи атаковать именно там и именно тогда. Значит это или случайность, или.... Курт ещё немного подумал и решился:

– Лей…тенант Собольев, – выстрелил он вопросом, произнося с трудом русское звание и фамилию летчика. – Вы слышать голос? Голос в голове, команды…,– уточнил он, пристально глядя в глаза допрашиваемому. Показалось на секунду, что в ответ у русского как бы проснулся интерес, он слегка наклонил голову в сторону немца, но затем опять принял прежнее равнодушное положение. Йорих кивнул.

– Я понятно! – сказал он, и, услышав из угла удивленный вздох этой русской стервы, увидев как недоуменно хлопают глазами эти два верзилы-полицая, слегка выдохнув, начал говорить монолог на родном немецком с шипяще-певучим баварским выговором, совершенно не заботясь, понимает ли его кто-нибудь ещё в этой трижды проклятой чужой вонючей избушке:

– Послушайте меня, русский летчик лейтенант Соболев, ведь вы все равно не знаете, о чем я говорю, и, по-видимому, указующий глас пришёл к вам недавно и смысл его вы не осознаете, равно как и то, к какому секрету мироздания вы сейчас прикоснулись. Вам приказали, ваш дьявольский самолёт вывели на нашу наступавшую на Ольховатку14 колонну, сорвали нашу операцию и тем самым, наверное, изменили всю историю. Вам может и неизвестно, что, когда и как происходит, ибо даже мне, уже дюжину лет изучавшему тайны Ананербе15, это неведомо до конца. Вы, возможно, думаете, что вы герой, что выполнили боевую задачу и вас должны наградить, но в плену вы уже не станете таким героем, а если вернётесь, вас посадят в ваш же советский лагерь. Вы это знаете, я это знаю, но это все равно. Теперь вы молчите, хорошо же! Пусть они сказали вам молчать! Это неведомые, но могущественные силы, они заставили Германию начать большую войну, теперь они же хотят, чтобы мы её проиграли. Они привели наш доблестный вермахт здесь к Москве, Сталинграду и Ленинграду, и они же сделали так, чтобы нас отбросили обратно. Что же, ладно, если они так хотят, но мы не покоримся их воле, мы высшая раса, нам никто не может ничего диктовать! Пусть мы здесь завязли теперь надолго, мы ведь почти выиграли эту войну! Все время, все время нам что-то мешает, какая-то мелочь, случайность, вот как ваш чертов вчерашний налет, она не даёт нам сделать последнее усилие, последний штурм, разгромить вас окончательно, захватить нужное нам селение, город, область, страну, наконец! Это все они! Черт бы их побрал! И вот сейчас опять… они связались с вами, чтобы сорвать наши планы, не дать нам победить!