Призрак

Адель виновато опустила глаза и, ничего не ответив, присела на стул.

– Я видел все, что будет впереди! – простонал Людвиг. – И это страшно.

– Что вы увидели?

– Рассказать? – Людвиг издевательски улыбнулся бескровными губами. – Это касается не только меня! Тебе не понравиться.

– Вы… увидели исход войны?

– Вроде того.

– Я не могу предвидеть такие масштабные события, господин Моргенштерн. Я отвечаю только за вас, и… Мне очень жаль, что я не смогла предвидеть ваше ранение. Это был инцидент, а не чей-то злой умысел.

– Да, да, я понимаю. Видимо, эта тварь-цыганка все-таки оставила мне прощальный подарочек.

Людвиг перевел взгляд на окно, из которого открывался вид на старый больничный парк. За полупрозрачной занавеской порхала золотистая бабочка.

– Я слишком много совершил… – прошептал Людвиг.

– Что?

– А… ничего. Ступай. Мне уже пора колоться.

Адель, сочувственно попрощавшись, вышла из палаты.

Людвиг посмотрел в потолок и в полном отчаянии закрыл глаза. Ему было страшно и невыносимо жаль себя. При этом какая-то часть души настойчиво пыталась выдать эти чувства за искреннее раскаяние.

«Я не могу отсюда уйти! Я прикован к этому месту! К этой должности, к этому государству, к этой нации!»

«А ведь я уже немолод!» – впервые отчетливо понял Людвиг. – «Мне уже сорок… сорок два. Даже если доживу… Нет, не доживу. Проиграл, продал свою жизнь! А впереди топор! Черт, они и правда будут рубить головы? Почему бы нет? Мы же рубим. Что сделать, что? Я это заслужил. Да какая разница, что я заслужил! Многие заслужили! Карабкаться надо, барахтаться, пока можешь. Хуже смерти нет ничего!

Ласковый июньский ветер вздыбил тюлевую занавеску и пробежал по лицу Людвига нежным дуновением.

«Проклятая Германия! Край германский, край священный – провались ты в ад вместе со своим Фюрером! Крестьянином в Бразилии, рикшей в Китае, диким негром в Африке – кем угодно только не здесь и не одним из них! Они же не отпустят… они никого не отпускают! Иди на дно вместе с кораблем или привяжут к якорю!»

«Не бойся», – тихо сказала память. – «Ты знаешь, что делать».

«Что делать?»

Идея, которая пришла Людвигу в голову была совершенно безумной, почти неосуществимой и отвратительной по своей сути.

«Не-ет… Не может быть! Найдется другой выход!»

«Не найдется», – спокойно отрезал здравый смысл.

«Есть еще время!»

«Времени нет».

Раненное плечо вновь напомнило о себе буравящей болью.

Через пять дней Людвиг узнал по радио о начале вторжения в Советский Союз.

Призрак

Оскар был арестован по подозрению в покушении на жизнь Людвига Моргенштерна. Пулю, ранившую Людвига, так и не нашли, однако характер ранения указывал на то, что применялась боевая винтовка. Единственным обладателем боевого оружия в тот злосчастный день был Оскар. Попадание пули в грудь в момент, когда Людвиг двинулся к точке сбора, также говорило против него.

Что спасало подозреваемого, так это показания Людвига, согласно которым брат не имел причин желать ему смерти и всегда был ярым патриотом своей страны, а также свидетельство семилетнего сына, проверенного на полиграфе. По словам Вильгельма, отец не выстрелил ни разу, раздосадованный тем, что у оленя маленькие рога.

Оскар был взят под стражу. Расследование топталось на месте. Кармина также прошла ряд допросов и, выйдя из подозрения, тут же покинула страну.

У маленького Вильгельма не осталось никого, кроме спившейся матери и тяжело больной престарелой бабки. Людвиг согласился стать опекуном, передав Вилли в руки гувернантки и учителей.

Он почти не вспоминал о племяннике поглощенный мыслями о своей страшной участи.

«Что делать? Куда бежать? Где искать спасение?»

По утрам он машинально брился, машинально расчесывал поредевшие волосы, машинально завтракал, бегал глазами по строкам газеты, выискивая предпосылки для грядущего краха. Уезжал на работу, где шипел на подчиненных и швырял в них бумаги. Потом заезжал к Адель, чтобы пожаловаться ей на всеобщую подлость и ненадолго забыться. Возвращался домой, машинально ужинал, принимал «пилюлю радости» и долго лежал в темноте без сна, слушая вой далеких сирен.

В тот вечер в кабинете Людвига долго не гас свет. Профессор фон Хесс нервно перетирал свои длинные пальцы, глядя на сидящего перед ним померкшего хозяина с тлеющими в тени бровей жуткими глазами.

– Н-но, что будет потом? Вы можете гарантировать мне безопасность, после того как вы… как вас не станет?

– Я могу гарантировать, что если ты откажешься, то будешь ползать на каменоломне с розовым треугольником на робе, – зло процедил Людвиг.

– Простите, господин М… оберштурмабаннфюрер.

– А теперь еще раз повторите все сначала! И на этот раз объясните подробно, зачем мне нужно оставлять призрак!

Фон Хесс болезненно зажмурился, потер высокий, рассеченный жилами лоб, и посмотрел на Людвига затравленным старческим взглядом.

– Вы собираетесь не просто существовать после смерти. Вы хотите найти себе чистую душу – человека, за счет которого сможете жить более полноценной жизнью, пользуясь его органами чувств. Если это будет молодая женщина, то в дальнейшем вам, быть может, удастся перекинуться и на ребенка, которого она носит в своей утробе. По мере того, как он будет расти, вы полностью завладеете его сознанием и по-настоящему обретете второе тело и вторую жизнь. Вам предстоит очень долгий путь. Длинною в десятилетия, а, может, и в века.

Людвиг невольно сглотнул, чувствуя невесть откуда подкатившую тошноту.

– Никто не способен гарантировать вам, что такой человек найдется. Ваша сознание будет абсолютно беспомощно…

– Да, я понял! Что дальше?

– Филактерия станет капканом для жертвы. Но не бывает капкана без охотника. Вот почему вам понадобится призрак.

– А с чего вы взяли, что призрак будет действовать в моих интересах? Призраки обожают мучить своих хозяев при жизни, разве нет?

– Для этого в Коракторе есть особая формула. Призрак можно подчинить! Чтобы он, будучи вашим посмертным двойником, смог разыскать наиболее подходящего человека, овладеть им и открыть вам двери в его сознание.

– Что от меня требуется?

– Ничего, – покачал головой фон Хесс с какой-то странной ненормальной улыбкой. – От вас ничего не потребуется, господин оберштурмбаннфюрер. Всю работу выполню я. Вам нужно только… исторгнуть из себя призрак.

– По-вашему, у меня его до сих пор нет?

– Еще пока нет. Если бы он у вас был, вы бы не сомневались в этом.

– Мне часто снятся кошмары, меня мучают мании…

– Когда у вас появится призрак, кошмары будут сниться вам всегда. Они перекинутся на реальность и станут намного правдоподобнее нынешних.

«Да он же злорадствует!» – с глухой ненавистью подумал Людвиг.

– И что я должен сделать? Лично удушить в газовой камере сотню человек?

– Нет. Это ведь люди, которых вы даже не знаете. И которые вас ненавидят, и сами охотно убили бы вас, будь у них возможность.

– Тогда что же?

– Вы должны искалечить свою душу.

Людвиг заметил, что фон Хесс начинает говорить загадками, словно специально пытаясь отвести его от правильной мысли. Или сам хочет отстраниться от нее как можно дальше?

– Как? – прошипел Людвиг, едва сдерживаясь.

– Г-господин Моргенштерн, мне кажется, будет правильно, если вы придете к этому сами. Я… не хотел бы… Возможно, вы сочтете такую жертву слишком великой…

– Говори! – заорал Людвиг, в бешенстве ударив по столу.

– Убить ребенка, – пролепетал фон Хесс. – Лично, собственноручно, желательно холодным оружием.

Людвиг закрыл глаза и стиснул зубы, проклиная весь мир.

– Не простого ребенка. Ребенка, которого вы хорошо знаете, который любит вас и доверяет вам!

– Ах, ты сволочь! – Людвиг рассмеялся тихим яростным смехом. – Да неужели… И как ты думаешь, что же это будет за ребенок?

– Я п-полагаю, что… ваш племянник.

– Пошел вон! – прорычал Людвиг.

Фон Хесс побелел и, дрожа, поднялся с кресла.

– Простите! Я… я знал, что вы на это не пойдете! Я не сомневался…

– Прочь! – взвизгнул Людвиг, вскочив как ужаленный.

Фон Хесс выбежал, словно на него спустили свору собак.

Людвиг спустился в гостиную, налил себе коньяка, сунул в рот пару пилюль и, грубо выгнав прибежавшего в комнату Рето, без сил упал на диван.

Прошло несколько минут, прежде чем гудящая злобой и отчаянием голова частично опустела, а на сердце сделалось сонно и безразлично, как после изнурительного труда.

«Все тлен…» – подумал Людвиг. – «И я, и они…»

В углу приглушенно забили старинные часы.

Со стены, презрительно сомкнув губы, взирал на Людвига его отец.

Людвиг знал, что никогда не удостоится такого портрета. А после смерти от него не останется даже фотографии на могиле. Не будет могилы, не будет похорон, не будет скорбящих друзей и безутешных близких.

«Если только Адель… Впрочем, она очень скоро все поймет».

Людвиг вытер начавшие слезиться глаза и медленными шагами двинулся в спальню.

И вновь потекли бессмысленные дни, каждый из которых был незаметно темнее, чем предыдущий. Людвиг перестал следить за обстановкой на фронтах. Его не волновала политика. Он с отвращением посещал заседания и конференции, пропускал приемы, ссылаясь на плохое самочувствие. Общение с людьми, особенно с высшими чинами, превратилось в почти физическую пытку.

И все же Людвиг не мог не улыбаться им. Как не мог не обнадеживать в телефонных разговорах своего брата, уже полтора года сидевшего в застенках Гестапо. Людвиг чувствовал к нему жалость и в то же время странное отвращение, порой доходящее до горького злорадства.

«Доигрался, дубина!»

Благо от природы не разбиравшийся в людях Оскар, не слышал фальши в его тоне.

Как-то раз Людвиг услышал в трубке осипший, изможденный голос, какого у Оскара никогда еще не было.

– Как там… с моим делом?

– Работают, – печально ответил Людвиг.

– Хэх! Слушай… Я в тебя не стрелял! Ты же сам все знаешь. Можешь ты им это как-нибудь вбить в башку?

– Извини. Я тебе верю, но я не Гестапо. Надо мной стоят люди, которые доверяют только фактам. А факты не на нашей стороне. Если б я мог тебя освободить, я бы отдал что угодно…

– Меня три раза поили вашей сывороткой правды! Я под ней сказал то же, что говорю сейчас! Мой сын свидетель! Какого черта еще надо?

– Наберись терпения – вот мой единственный совет. Сейчас очень напряженное время. Как только война закончится, я уверен, все быстро разрешится, и ты выйдешь на свободу.

Оскар обреченно вздохнул и вдруг заговорил каким-то новым спокойно-меланхоличным тоном.

– Ладно, хватит юлить! Я отсюда не выйду.

– Послушай…

– Не перебивай! Меня тут… в общем… Ну, короче, я чувствую, что мне конец. Вилли скажи, что меня вызвали на фронт. Стране были нужны опытные пилоты. Скажи, что где-нибудь над океаном сбили. Пропал без вести, могилы нет. Только не сейчас. Года через три скажешь, понял?

– Хорошо.

– Если Кармина что-то вякнет по поводу имущества… ты уж позаботься, чтоб ей ни черта не досталось!

– Оскар, верь в лучшее и доверься своей стране. Ты еще встретишься и с сыном, я… я в этом даже не сомневаюсь.

Брат хрипло усмехнулся.

– Да ты не мучься! Черт тебя дери…

В трубке заныл протяжный гудок.

Людвиг некоторое время в нерешимости сидел за столом. Потом снял трубку и позвонил Брандту. Оскара должны были удавить в камере следующей ночью.

Как на зло именно в тот вечер к Людвигу подошел Вилли и стал спрашивать про отца.

Людвиг почувствовал, как в его душе что-то надламывается.

– Там все очень сложно.

– Но я же сказал им, что он не стрелял!

– И я им это сказал. Они мне не поверили. Они никому не верят.

– Что ж это за сыщики…

– Это система, Вилли. Система не всегда слушается людей.

– Как это?

– Вот так. Я сам не знаю.

Людвиг посмотрел в голубые глаза племянника и впервые увидел в них смутное недоверие.

– Ты с ним скоро встретишься, – вдруг промолвил он неожиданно для самого себя.

– Как?

Людвиг глядел слепо и отстраненно, словно погрузился в полусон или в гипнотический транс.

– Мы поедем к нему?

– Нет.

– Но… Папу что, отпускают?!

– Да. Н-не совсем, но… Вы скоро будете вместе.

Вильгельм радостно заулыбался, но спустя миг по его лицу пробежала тень.

– А почему вы такой грустный, дядя Людвиг? Это же хорошо.

– Я э-э… да нет! – Людвиг пришел в себя. – Все в порядке, Вилли, просто устал. На работе сумасшедший дом. Половину проектов свернули. Теперь только самое важное, только для войны. Недавно привезли мумию одного древнего воина, очень ценную. Я утром приезжаю, а ее нет. Сожгли в печи вместе с мусором, представляешь!

Вилли улыбнулся, наморщив нос.

– И правда, сумасшедший дом!

С первого этажа долетел звон колокольчика, зовущего к столу.

– А вот и ужин. Беги скорее!

– Но вы не пошутили?

– Нет.

Вилли вышел из комнаты и весело затопал вниз по ступеням.

«Скоро…»

Чтобы отогнать боль, он вновь оживил в памяти инфернальный суд и кошмарную гильотину.

Это произошло в конце декабря. Людвиг сказал Вильгельму, что хочет отвезти его в одно интересное место.

– В Гестапо? – спросил Вилли.

Он думал, что речь идет о долгожданной встрече с отцом.

Людвиг кивнул.

Они сели в автомобиль и поехали в том же направлении, в котором когда-то съездил на свою последнюю охоту Оскар. Водителем был новый охранник Людвига: белесый громила по имени Эрнст. Эрнсту можно было доверить все. Пережив страшное ранение и пройдя особый реабилитационный курс, Эрнст перестал быть человеком в полном смысле слова. Он по-прежнему разговаривал, умел читать и писать. Но в остальном это был зомби, начисто лишенный чувств и желаний, готовый прыгнуть со скалы, если хозяин даст такой приказ.

Проехав двадцать километров, машина свернула на уходящую в лес глухую дорогу.

– Сейчас нам надо выйти.

– Но мы разве…

– Да, да, мы туда поедем, – не отводя взгляд, промолвил Людвиг тихим больным голосом. – Но сначала я тебе кое-что покажу. Идем.

Они шли по слегка припорошенному снежной пудрой черному лесу. Людвиг с бледным как полотно лицом брел меж голых стволов осторожно подгоняя Вилли спрятанной в перчатку рукой. Позади безмолвной тенью следовал Эрнст.

По знаку Людвига телохранитель схватил Вилли сзади, прижав ему к лицу тряпку с хлороформом.

Людвиг не нашел бы в себе сил напасть на бодрствующего племянника.

Когда маленькое тело в объятиях Эрнста полностью обмякло, Людвиг холодной подрагивающей рукой вынул из-под пальто длинный тонкий кинжал.

«Как же это делается?» – подумал он, прежде чем окончательно разорвать свою душу.

А потом… Потом фон Хесс удрученно вздыхал и просил Людвига не ехать в Белоруссию.

– Это адское место, господин Моргенштерн! У Трансильванского поля тоже высокий потенциал. Я думаю, все удастся сделать и там.

Людвиг напомнил ему про концлагерь, и профессор заткнулся.

В числе необходимого для операции оборудования, благодаря тщательно продуманной лжи, удалось забрать из института Гвеналоник. Череп из горного хрусталя, созданный древней магической цивилизацией, жившей в Центральной Америке еще до Майя.

Этот череп должен был пробудить силы торсионного поля.

Чучелко

– Я тебя отвезу.

– Не надо, Андрей.

– Я, может, свихнулся быстрее тебя, но я чувствую, что должен.

Ида и Андрей стояли в прихожей гостиничного номера в Минске и горячо спорили. Андрей хотел отправиться на встречу одноклассников вместе с Идой.

– Что с тобой?

– У меня плохое предчувствие, – промолвил Андрей, опустив глаза. – Мне кажется, ты меня обманываешь.

– Нет.

– Ид, я не знаю, что происходит, не знаю, что за этим стоит, и во что ты влипла, но я знаю, что поеду с тобой. Посижу в машине, пока ты будешь с ними. Невелика беда.

Ида развела руками и промолчала.

Они вышли из гостиницы и сели в машину.

– Куда ехать?

– На Могилевскую.

Андрей раскрыл карту на мобильном телефоне.

– Это же окраина.

Он с подозрением посмотрел на Иду, но все же, не произнеся ни слова, завел мотор.

Одинокий проспект, освещенный лишь дорожными фонарями и сиянием стоявшего невдалеке торгового центра. Домов вокруг почти не было.

Андрей остановился у входа в метро, из которого поднимались редкие невзрачные люди.

– Вы что, встречаетесь в магазине?

– Я не знаю.

Они вышли из внедорожника.

Какое-то время Ида никого не видела. Потом у припаркованной в отдалении машины зажглись фары, и Ида узнала автомобиль, на котором ее везли на совет Розенкройцеров.

У Иды зазвонил телефон.

– Ты должна была приехать одна, – послышался недовольный голос Надежды.

– Я не смогла его отговорить, – полушепотом ответила Ида, отходя от Андрея.

Из машины вышли четыре темные фигуры. Ида узнала Надежду, Винтера и графа.

– Это кто? – произнес Андрей, разглядывая приближающихся явно немолодых незнакомцев. – Кто это такие, Ид?

– Молодой человек, как к вам можно обратиться? – заговорил Винтер.

– Андрей.

– Андрей, ваша подруга Ида сейчас должна будет отправиться с нами. Это необходимо ради ее блага.

– А вы, собственно, кто? – мрачно спросил Андрей, отступая на шаг. – Ид, это твои одноклассники?

– К сожалению, мы не можем разрешить вам поехать с ней.

Андрей рассеяно окинул взглядом группу лиц, потом резко схватил Иду за руку и поволок к машине.

На его пути тут же встал водитель.

– Вам какого от нас надо? – проговорил Андрей, свирепо вперив глаза в незнакомца.

– Андрей, мы можем заверить вас…

– Идите к черту, мафия!

– Мы сейчас ему все объясним, – зашептала Надежда. – Пойдем, Идушка.

– Ты че, не ходи! – вскрикнул Андрей.

Он сильнее стиснул руку Иды, но вдруг как-то странно обмяк и осел на асфальт. Водитель ухватил его подмышки.

Ида вскрикнула.

– Все хорошо, Ида, – Винтер, воровато озираясь, помог водителю приподнять потерявшего сознания Андрея и усадить его за руль джипа. – Не волнуйтесь, Андрей очнется через полчаса. А мы пока скорректируем его воспоминания, внушим, что вы… на встречу выпускников, вы сказали?

– Д-да, – ответила Ида провалившимся голосом.

– Ну вот. Отправьте ему СМС, что вернетесь утром. Он поедет в отель и спокойно ляжет спать.

Надежда, благостно улыбаясь и, кивая, повлекла Иду к автомобилю.

Ида уже достаточно хорошо знала Розенкройцеров, чтобы не волноваться за Андрея. Все случится так, как обещал Винтер, по-другому быть не может. И все же какой-то тревожный злой холодок проснулся в ее душе.

«Разве нельзя было иначе?»

– По-другому нельзя, – проникновенно отозвалась Надежда, прочитав ее мысль.

Они долго ехали по темному пустынному шоссе вдоль заснеженных полей, минуя редкие огни проносящихся мимо машин.

Надежда сидела неподвижно и тихо, накрыв ладонью руку Иды. Как будто боялась, что та, передумав, попробует выпрыгнуть на ходу.

Сидевший с другой стороны Винтер тоже был необычно молчалив. В какой-то момент Иде показалось, что он просто избегает смотреть в ее сторону.

«Странно… Ведь когда как не сейчас, мне должны давать всевозможные инструкции», – думала Ида.

Она не боялась. Почти не боялась. По крайней мере, хотела так думать.

Ей вдруг отчаянно захотелось с кем-нибудь заговорить.

– Надежда.

– Да, дорогая.

– Мы… – Ида запнулась и в нерешительности замолчала.

– Не бойся. Мы твои ангелы-хранители, ты же помнишь. Когда мы приедем, тебя будет ждать одна встреча. Очень важная. Не задавай вопросов, только отвечай на них. Ты поняла? Ничему не удивляйся.

– Хорошо. А с кем встреча?

– Это… большая честь…

Через некоторое время машину остановили люди в военной форме. Они не стали проверять документы, лишь окинули беглым взглядом водителя и пассажиров.

Ида увидела на возвышенности темную громаду замка. Вокруг горели фонари и виднелись солдаты. По всей видимости, территория была оцеплена.

– Они все же согласились… – с досадой вымолвила Надежда.

– А вы хотите, чтобы под угрозой оказались жизни простых граждан? – отозвался с переднего сиденья граф.

– По официальной версии, на территории туристического объекта был обнаружен тайник с боеприпасами времен войны, – сказал Винтер. – Не слишком правдоподобно, но… А правда, какую альтернативу вы предлагаете?

Надежда ничего не ответила и лишь многозначительно покивала, закрыв глаза.

Они остановились в двух сотнях метров от замка на покрытой истоптанным снегом булыжной площадке. По краям стояли шесть автомобилей и прохаживались люди в черных пальто.

– Оставайся здесь, – прошептала Надежда, выходя из авто следом за всеми.

Ида смотрела, как хранители пожимают собравшимся руки, то и дело кивая и поглядывая в ее сторону. Потом ее тоже пригласили выйти, и множество незнакомых глаз начали разглядывать Иду с почтительным любопытством, словно ценный экспонат.

Внезапно вышедший из толпы Жан в винтажном полувоенном костюме и блестящих сапогах поприветствовал ее галантным поклоном.

Она услышала обрывки разговоров:

– Когда прибудет-то?

– Сказали, с минуты на минуту.

– Генерал грозится свернуть операцию в любой момент. Там никто не желает брать ответственность. Гэбисты от нас отрекутся.

– А зачем ему живая вила?

– Как зачем? Думаешь, ему не нужны союзники? Он боится нас. Может, даже больше, чем мы его. Нас тысячи по всему миру, а он один. Ни одного друга, только пустые тела и мама под землей. Мы люди, у нас есть цель, а он только функция.

В кармане ожил мобильный. Ида думала, что это Андрей, но это был Леонид Ефимович.

– Ида, здравствуйте! Я сюда приехал следом за вами, но… ваши «ангелы» запретили меня пускать на территорию. Скажите им, что, если у них еще остались мозги и честь, пусть немедленно прикажут пропустить меня или пусть хотя бы ответят на звонок! План, который они составили, ущербен. Допущен грубый просчет. Передайте это им!

– Хорошо, Леонид Ефимович.

Ида подошла к Надежде, и та, посовещавшись с окружающими, велела Иде отключить телефон.

Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем Ида узнала, о какой встрече ее предупреждала Надежда.

На западе в темной дали прорезался свет фар. Скоро Ида различила приближающийся кортеж из трех черных машин. Ехавшая в середине, роскошная и длинная, была похожа на катафалк. Члены Ордена расступились.

Когда колонна остановилась, из «катафалка» вышли двое молодых людей в одинаковых костюмах и белых перчатках. Один раскрыл дверь заднего сиденья, второй отворив крышку обширного кузова, выкатил из него инвалидное кресло.

С величайшей осторожностью, держа пассажира под руки, они помогли ему выбраться из салона и опуститься в коляску.

Окружающие застыли, слегка склонив головы.

Сидевший в кресле седой старик что-то прошамкал слабым, дребезжащим голосом то ли на немецком, то ли на шведском языке, приветственно приподняв с подлокотника руку.

– Пусть расцветут розы у вас на кресте! – торжественно провозгласил слуга, исполнявший обязанности переводчика.

– И на вашем тоже! – отозвалась хором публика.

Ида посматривала на своих друзей и видела произошедшую с их лицами перемену. Надежда поджимала губы, а ее неморгающие глаза снова слезились. Жан замер в напряжении, жадно слушая и следя за происходящим. Даже равнодушный ко всему граф, впервые приподнял свои надменные сонные веки.

– Где оружие? – воскликнул переводчик вслед за шепотом хозяина. – Покажите мне оружие!

– Иди! Это Великий мастер, иди скорее! – выдохнула Надежда, выталкивая Иду из толпы.

Ида шагнула навстречу старику.

Перед ней сидел закутанный в плед, морщинистый человек с совершенно белыми, похожими на спутанную паутину волосами. У него были костлявые в темных прожилках кисти рук. На одном из сухих пальцев красовался перстень черного золота с крупной печаткой уже знакомого Иде герба. Щеки и глаза ввалились. Одна половина лица, пораженная инсультом, выглядела совершенно мертвой, из-за чего Иде сперва показалось, что он кривит.

Старик заговорил, шамкая, несмотря на то, что имел во рту зубные протезы.

– Как тебя зовут? – откликнулся переводчик.

– Ида.

Великий мастер что-то сказал, страшновато улыбнувшись живой половиной рта.

– Ты боишься смерти?

– Я… да, – ответила Ида растерянно.

– Плохо. Мы все должны быть готовы принять смерть. Особенно те, от чьей жизни зависит так много.

– Майн хюбшер натургайст… – тихо добавил он.

– Прими мое благословение. – чуть поколебавшись, перевел слуга.

Ида не знала, что ей делать. Она не состояла в Ордене и явно не обязана была падать ниц или приклонять колено даже перед главным Розенкройцером. Ида почтительно опустила взор.