Совершение. Часть первая

– Я схожу с ума! Всё это выдумка! Не взаправду.

Он начал нащупывать у себя на груди свой медальон-оберег, проговаривая себе под нос:

– Надо покинуть это место. Немедленно! Здесь нельзя оставаться. Немедленно! -Но со страхом осознал, что изначально на себе его не замечал, и это до него вот только дошло. Паника начала заполонять его ум: если с оберегом что-либо случится, ему отсюда ни за что не выбраться. Эта мысль не давала покоя, вплоть до того, как внимание Амбуласа не отвлекло следующее.

Перед ним возникла скульптура, напоминающее птичье гнездо. Выполнено оно было из черного гладкого мрамора. Гнездо пустовало.

– Птицы, птицы, собирайтесь вокруг мраморного гнезда, – заговорила неожиданно девочка.

Откуда ни возьмись закружилась вокруг гнезда стая птиц, а точнее можно сказать, лишь только их тени. Птичий гул бил по ушам. Амбулас изо всех сил пытался стоять на месте, следовать правилам, но это ему никак не удавалось. Колокольчик на шее предательски звенел.

Внезапно всё прекратилось, всё вновь было по-своему спокойно. Мраморное гнездо растворилось в воздухе, обломки изваяний пропали без следа. И лишь тяжелое дыхание не смолкало во тьме. Дыхание это было не Амбуласа, а доносилось оно за его спиной. Он обернулся и на него налетела сероватая фигура, напоминающая собой человека в капюшоне. Это существо пролетело только сквозь парня, но сумело свалить его с ног, а затем растворилось в воздухе.

«Я не был мертв, и жив я не был тоже;

А рассудить ты можешь и один;

Ни тем, ни этим быть – с чем это схоже»

– самопроизвольно зазвучали строки из уст Амблуса.

На сухие, потрескавшиеся губы скатилась слеза. На другом человеке эта капля смотрелась бы горечью. Слеза, что скатилась первой за многие годы, Амбуласа – значила предельный страх.

Руки сжались в замок, и касались подбородка – поза молящегося. Но он не верил в Бога. Упершись в холодный угол, молодой человек тем самым выбрал наиболее безопасное положение. Всё тело кололо зыбью, и казалось для ног невыносимым грузом. Впервые из уст Амбуласа прозвучали слова о помощи. Но если обращение не к Богу, то к кому?

      Нынешнее стечение обстоятельств, для самого парня выглядело абсурдным. Для него – мастера своего дела, было удивлением докатиться до ситуации, когда он оказался жертвой. Амбуланс ощущал себя жалким созданием, грязью, которой он считал всю нечисть, что пала от его рук. Всё то, что он так жадно пытался догнать, внезапно показало зубы, набрало мощь, и заставило его отступить. Всё это изрядно злило, и в то же время смешило Амбуласа. Но страх перед настигавшей угрозой вытеснял и эти сильнейшие эмоции.

Он был ослеплён, слеп был от мрака.

Впереди послышались шаги. Осторожные, и плавные. Было слышно дыхание. Некто остановился, и стал прислушиваться. Сердце Амбуласа сжалось в маленький комочек, и бесконечно быстро билось, заглушая тишину. Губы задрожали, а ноги заёрзали, дабы прижаться ближе к телу.

Уверенные шаги приближались к Амбуласу, и вскоре настигли юношу. Некто остановился перед ним, и приложил свою маленькую ладошку к его щеке.

–А, вот ты где! – воскликнул детский голос.

Амбулас аж вскрикнул от неожиданности.

– Сложная игра. Мне она тоже не понравилась. Вставай скорее, впереди еще одна игра.

– А-аюна, – слова давались парню тяжело, в горле всё пересохло. – Нам уже стоит уходить. Хватит, я устал играть. Гости устали тоже, правда. Нас с тобой ждут твои мама и папа. Но, я потерял одну свою вещь. Медальон, он в форм….

– Ты про это говоришь, – не дослушала его девочка, достала из маленького нагрудного кармашка немного треснутый амулет с изображением молота на подвеске. – Я тебе его отдам, попозже. Взамен ты должен сыграть еще в одну игру. Обещаю тебе, она будет последняя. Бежим скорее.

Амбулас не успел дать согласие, как опять-таки очутился за столом. Аюна зачитывала правила следующей игры.

– В эту игру надо играть так. «Они видны лишь в темноте. Поэтому надо погасить все свечи в доме и открыть входную дверь. Как только эта дверь захлопнется, закройте глаза и скажите: «Я рад вас видеть. Спасибо, что пришли». Если всё было сделано правильно, то вы на мгновенье увидите накрытый стол. За столом будут сидеть гости и внимательно следить за вами. Запомните их лица, вспомните их голоса. Это и есть невидимки, которых вы поселили в своем доме». Амбулас, ты начинаешь первый.

Девочка спрыгнула со стола, за ее силуэтом скрывалась дверь. Аюна указала на нее и в это же мгновению скрылась из виду, потому что свечи вокруг погасли. Только белое сияние просачивалось сквозь дверной просвет. Амбулас неспешно встал из-за стола и подошел к двери. Он ощутил легкий ветерок, который дул из щелей, когда подносил ладонь к ручке, но стоило лишь ее повернуть, как дверь отворилась мощным потоком воздуха, а Амбуласа откинуло в сторону. Свет, который бил из дверного проема, слепил глаза. Это продолжалось недолго, так как дверь вдруг громко захлопнулась.

– Я рад вас видеть, – начал неуверенно парень. Ему показалось, что сказал это он особенно тихо, поэтому снова повторил, но уже намного громче и увереннее. – Я рад вас видеть. Спасибо, что пришли.

Не забыл он и закрыть глаза, а после сказанного открыл их вновь. Окружение сменилось: Амбулас увидел пред собой стол, накрытый красной скатертью, на полу теперь лежал глянцевый паркет, отражавший свет парных канделябров, выполненных из бронзы. На узорчатых рельефных стенах висели пустые картины.

Вокруг стола были рассажены «гости». Напоминали они собой парящие мертвые тела в серых прозрачных балахонах. Из-под капюшона не было видно их лиц. Кожа этих существ лоснящаяся, бледная, вся в слизи и струпьях. Похожее создание накинулось совсем недавно на парня. Все «гости» не сводили глаз с Амбуласа, и издавали страшные звуки, напоминающие тяжелые кряхтение.

Вновь появилась и Аюна. Девочка с улыбкой на лице подошла к парню, который по-прежнему сидел на полу, и погладила его по голове.

– На этот раз ты сумел быстро справиться! Я горжусь тобой. Впереди у нас с тобой еще много игр. Мои гости приняли тебя и теперь не отпустят. Ты станешь похожим на них: таким же опустошенным, но свободным от эмоций, – голос девочки на некоторых слогах искажался, тон голоса то становился немыслимо высоким, то скатывался на бас.

– Не говори глупостей, прошу, перестань, – нерешительно сначала сказал Амбулас. Но неожиданно он стал говорить громче и грубее. Он встал на ноги и выпрямился. Страх и отчаяние сменилось злостью. – Немедленно верни мне вещь, которую ты мне обещала. Прекрати всё это. Сейчас ты возьмешь меня за руку, и мы уйдем отсюда, иначе тебя накажут родители, которых ты сейчас своим поведением сильно огорчаешь. Тебя не учили слушаться старших?

Но прервал его хриплый полоумный смех, который издавала Аюна. Амбулас отошел подальше, но жутко стало только тогда, когда девочка прекратила смеяться, молниеносно подбежала к парню и крепко схватила его за кисть руки.

– Так и быть, я возьму тебя за руку. «Слушаться старших». Да ты хоть знаешь сколько столетий я прожил.

Тело девочки вытянулось выше Амбуласа. Это, теперь уже, существо сбросило с себя человеческую кожу, а за ней показалась черная матовая чешуя. Фигура преобразилась в нечто сутулое, худощавое и к тому же оставалось человекоподобным. Показалось и косматое, рогатое звероподобное лицо чудовища демонической внешности. Из пасти вываливался длинный змеиный язык, текли слюни во все стороны. От существа распространялся острый запах гнили.

Амбулас быстро вырвал свою руку и отпрыгнул как можно подальше. Он с хищной яростью устремил свой взор на чудище. Что может быть лучше, когда видишь своего врага в лицо? Туловище парня запульсировало и засияло. В один миг тело его окутала кожаная броня, за спиной появился меч, а на руке – зазубренная цепь.

– Ох, тебе было больше к лицу одеяние шута, нежели это, – засмеялось существо. – Ты возжелал со мной сразиться?

Лицо чудища вдруг напряглось, показались острые крупные зубы, росшие в два ряда на каждой стороне челюсти. Через секунду Амбуласа окружили «гости», схватили его за ноги и руки, и поднесли напрямик к врагу.

– Я могу тебя сожрать, обглодать все твои косточки. А могу растоптать тебе их в живую в пыль, как когда-то ты растоптал осколки моих дивных скульптур. – Чудовище говорило всё это, расположив свою морду как можно ближе к лицу Амбуласа. Половину слов с тяжестью можно было разобрать, так как произносило оно их, захлёбываясь от собственных слюней. – Захочу, и ты будешь умирать медленно, или я могу это сделать наоборот быстро, но какое от этого мне удовольствие. Это мой мир и в нем я кукловод. Ты вновь окунешься в роль шута и будешь развлекать меня тем, как ломаешь свою маленькую головенку над очередной детской игрой.

Вдруг чудище прекратило говорить, а эмоции на его морде притихли. Оно задумалось ненадолго, смотрело в пустоту, но потом заново губы существа растянулись в мерзкую самодовольную улыбку, оно опять посмотрело на скованного парня:

– Только понимаешь меня, Амбулас, всё это мне не нужно. А знаешь почему? Потому всё это сон и не взаправду. Ты сейчас спишь. Да, ты очень долго спал. Сам подумай, таких городов, как Лучезарный, просто напросто не существуют: люди не будут гнить на месте, у них взыграет инстинкт выживания. Нет, гнить они будут продолжать, но более в лучших условиях. Они будут стараться карабкаться всё выше и выше до тех пор, пока их тела не окажутся под землей, где собственно и сгниют навсегда. Амбулас, вспомни людей вокруг себя.

Разум парня плавно окутывал сон, глаза становились неподъемными, а слова чудища стало слышно громче и понятнее. Тело стало ватным, сил для сопротивления вовсе не оставалось. Амбуласу приходилось лишь слушать голос существа, ибо заглушить своими мыслями их не получалось.

– Вспомни про своих родителей. Верно, ты о них мало чего помнишь и знаешь. Что гласили заголовки тех газет, которые ты хранишь под замком в своем доме? Они будто испарились! Амбулас, признай, ты сам в это с трудом веришь. Твои родители живы, и люди окружают тебя другие. Ты болен, Амбулас. Болен тем же самым, от чего спасал людей в своем длинном сне. Ты боролся и боролся, как мужчина, до конца. Но меня прислали тебе помочь. Очнись, Амбулас. Для этого не нужно протягивать свою ладонь ко мне. Достаточно лишь поверить.

С каждым словом голос существа затихал. Вся речь его сладко убаюкивала юношу, глаза уже не было сил держать открытыми, а под веками взыграли яркие краски. Они пульсировали, пьянили и кружили сознание, от этого даже стало укачивать. Всё сильнее и сильнее чувство тошноты давило на организм, вплоть до того, пока Амбулас не услышал громкий крик:

– Проснитесь же!

***

Парень выпустил из себя рвотные массы и закряхтел от резкой боли в затылке.

– Очнитесь же, господин Интенегри, – раздался незнакомый голос. – Вы всю карету мне запачкаете. Я же твердо настаивал, что не стоит Вам выпивать столько медовухи. О Боги, давайте же я Вам помогу подняться. Стоит умыться.

Амбулас почувствовал, как его неаккуратно тянут за шиворот, а затем и вовсе повалили на землю и обрызгали холодной водой. Он взвыл от боли и от злости одновременно. Парень открыл глаза и резко вскочил на ноги, дабы узреть лицо обидчика, но тут же его пыл стих: Амбулас потеряно огляделся по сторонам, он не понимал, где находится.

Они стояли чуть поодаль от дороги, что расстилалась между густого хвойного леса и зеркального озера, которое втянуло в себя все краски нависшего над ним ночного неба. Звезды отражались так ярко и четко, на миг можно было представить, как всё в себя поглотил необъятный небосклон. Это манило и заставляло любоваться. Амбулас долго молчал, потом наконец вздохнул:

– Где мы, Вьербун?

– Мы на конце пути к храму, господин Интенегри, – незамедлительно ответил мужчина, затем с усмешкой добавил. – Что, совсем голова тяжелая? Ополоснитесь, воды здесь кристально чистые. А воздух-то какой! С привкусом какой-то травы либо цветов, но вкусно.

– Ты прав, – согласился с ним Амбулас и потер затылок, – здесь так спокойно. Я даже позабыл куда мы путь держим. Медовуха попалась дурная?

– Да бросьте Вы! Напиток был отменный, просто мера есть всему, – засмеялся Вьербун. По общению было ясно, что мужчина относился к Амбуласу с некой сдержанностью, как с начальником, но где-то мог повести себя в диалоге расковано, как делал бы это с товарищем. – Вы сильно не мешкайте, храм вот-вот покажется за тем холмом. Уже ночь как два часа назад опустилась, а обещано было добраться к обеду. Ох, умеете же вы уговаривать. Хорошо отдохнули в трактире. Душевно там. Название еще такое смешное… Краткая…Кроткая…В общем, свинья какая-то.

Амбулас начал припоминать. Расположенный на холме, окружённым с трех сторон лесом, трехэтажный трактир: подвал, в котором хранятся различные припасы, местная медовуха и прочие продукты. Главный зал, что вмещает в себя несколько десятков обеденных столов и кухня, на которой постоянно копошатся, что-то готовя, что-то выкидывая, что-то наливая. Столы в обеденной стояли кругом. Странно, но Амбулас предположил, что скорее всего хозяин таверны таким жестом хотел показать, что у него все посетители равны, не смотря на звание и социальное положение. Тепло в комнате поддерживалось благодаря большому каменному камину с кованным решетками, напротив него стоят два кресла: оба массивные, красного цвета, ножки их сделаны из дуба. У одной из стен стоял диван, довольно старый и потрепанный, хотя это не слишком заметно, ведь все его изъяны скрыты под шкурой медведя, что умер пару зим назад от старости. Напротив него – барная стойка. За ней пряталась небольшая дверь, которая ведет прямиком на шумную кухню. Рядом с креслами перед камином, стоит старое кресло-качалка, что принадлежит одному из хозяев таверны. Винтовая лестница со скрипучими ступенями уводила наверх, в спальную зону. Вспомнилась царившая там атмосфера, некоторые лица собутыльников, что присоединились к их компании с Вьербуном, и личико молодой развратницы, что весь вечер приставала к Амбуласу, и, в конце концов, сумела добиться должного внимания от него. Вспомнилась и табличка с названием трактира перед входом.

– «Вкрадчивая свинья», – поправил его парень.

– Всё верно.

Спустя несколько минут они продолжили свой путь. Амбулас задумчиво уткнулся в свой дневник, который был полностью чист. Его не покидало чувство потерянности, недосказанности самому себе. Он не был так поглощен этой проблемой вплоть до того, пока Вьербун не начал задавать вопросы.

– Амбулас, Вы не спите там? Я тут кое-что вспомнить не смог. Что сказал вам Ваш отец перед отъездом, когда клал арбалет в багаж? Фраза такая интересная. Хотел записать, а не получилось.

Словно разноцветной вспышкой раскрывшийся бутон воспоминаний вновь воспрянул в голове у Амбуласа. Парень увидел себя, сидящего в карете, что была припаркована у большого особняка. Всё готово было к отъезду, как вдруг к ним выбежал высокий мужчина в очках. Амбулас признал в нем своего отца.

Для каждого ребенка отец является примером, и в этой семье не было исключений. Амбулас безгранично гордился им. Парренс Интенегри каждый день всецело окунался в работу. Как никак, а положение первого инженера государства нужно было оправдывать. В детстве, обделенный отцовским вниманием, Амбулас часто обижался на это, но, взрослея, он начал понимать отца. Зато все те мгновения, которые они разделяли с ним были бесценны. Грубые, черные от масла, руки, запах пота вперемешку с нотками пороха, колючая седая щетина, и очки в тонкой оправе, что оттеняли его синие глаза.

В руках Парренс тогда держал своё творение: многозарядный арбалет. Он закинул в багаж орудие, подошел к двери кареты и произнёс только одну фразу, а затем попрощался.

– Он сказал так: «Тот, кто посвящает себя сражению с монстрами, сам рано или поздно становится им». – Уверено ответил парень Вьербуну.

– Вы только мне это напомните, господин Интенегри. Как примчимся домой только. Я обязательно запишу.

Дом. Амбулас вспомнил и семейный особняк Интенегри, который расположился на склоне горы в таком месте, откуда открывается вид на все окрестности. Гостиная, столовая, кухня и спальня размещаются все вместе на одном этаже, а из комнаты для игр и зала с бассейном открывается ошеломительный вид на город, расположенный далеко внизу, в долине. Необычная семейная резиденция, зрелищное сочетание природной красоты, всё это вдруг развернулось в воспоминаниях красочными картинками.

Сердце ёкнуло. Чувство потерянности напомнило о себе еще раз. Амбулас ладонями похлопал себе по щекам. Затихшая ненадолго головная боль вновь набирала обороты. Парень открыл свой дневник, в очередной раз убедился, что там не было ни единой записи.

– А для чего мы едем в храм? И что это за храм? – озадаченно спросил Амбулас.

Ответа не последовало. Не услышал?

Амбулас приставил руки к лицу. Он мог точно перечислить те события, что приключились с ним до и после отъезда: сборы в путь, верного кучера Вьербуна и его карету, путь до трактира и посиделки в нем. Но всё остальное было окутано мраком, словно ничего не было совсем.

– Вьербун! – обеспокоено крикнул Амбулас.

– Да, господин Интенегри!

– Почему ты меня игнорируешь?

– А вы что-то говорили мне? Я, наверное, не расслышал. Из кареты голос звучит приглушенным, да и кочки сплошняком на дороге. Храм уже близко.

Амбулас нервно открыл дверь повозки и, одной рукой зацепившись за арку, а другой облокотившись на крышу, выглянул по пояс из проёма.

– Сейчас ты меня хорошо слышишь? Что это за храм? Я совсем не припоминаю по какому делу мы тут. Ответь же мне на вопрос, сейчас же!

Губы Вьербуна расплылись в улыбке. Ответ прозвучал довольно дерзко:

– Вы – тунеядец по сравнению с вашим отцом. На кой вам журнал, если вы его не ведете? Да и пить вам надо прекращать, господин Интенегри, а то память так всю растеряете. Всё своё состояние тратите на девиц да выпивку, а любая работа вам в тягость. Ничего, всё вскоре придет обратно. Не нервничайте и не мешайте мне, дорога тяжелая. И засуньте голову обратно в карету, не дай Бог вывалитесь и убьётесь, а мне потом отвечать перед вашим отцом.

– В следующий раз держи свои мысли при себе и отвечай прямо на вопрос, – от злости у Амбуласа свело скулы. Говорить он больше ничего не стал, и просто сел обратно.

Появление храма на горизонте не заставило надолго погрузиться в унылое ожидание. Внешний вид его мгновенно вызывал восхищение благодаря необычной изящной архитектуре этого грандиозного строения, сотканной из каменного кружева порталов, башен, арок, колонн и пилястр, а также благодаря очертаниям всего здания, выполненным в виде шестиконечной звезды. Сам храм расположился на пустыре, границ которого не было видать.

Карета припарковалась у входа в храм, чему служила остроконечная арка с трехметровыми воротами. Вьербун остался сидеть на месте и закурил трубку, а Амбулас неспешно покинул экипаж. Он подошел к дверям и дернул за веревку, за стенами раздался протяжный, глубокий звон. Секунды не прошло, как створки отворились и в проходе показался невысокий, мужчина с короткой стрижкой. Не трудно было узнать в нем монаха сего храма. Он носил мантию серого цвета, а обувь его представляла собой максимально открытые сандалии, удерживаемые на ногах посредством пары полосок материи. Удивило следующее: глаза полностью прикрывала повязка, представляющая собой обыкновенную ленту из темно-серой грубой ткани, а на лбу зиял символ в форме ромба, внутри которого было изображено солнце.

– Амбулас Интенегри, ударение на второй слог, – незамедлимо представился юноша.

– Вы опоздали. – Громко бросил монах. – Ступайте за мной.

Амбулас поспешил за мужчиной. Главный зал они обошли стороной, сразу свернули в узкий коридор, освещенный лишь уличным светом, прокачиваемым сквозь крохотные окна, затем начали подниматься вверх по скрипучей винтовой лестнице. Амбулас пару раз споткнулся о ступени, так как шли они в кромешной темноте.

– Когда я просил помощи, мне лестно отзывались о вашей личности, но догадываюсь, что многое приукрасили, это сплошная реклама – заговорил монах. Его ровное дыхание было почти беззвучно, когда в то же время Амбулас безуспешно боролся с отдышкой. – Ваше запоздание – дурной тон. Было бы намного разумнее с вашей стороны вовсе не появляться, ибо не трудная дорога задержала вас, а остановка в паскудном трактире, о котором выдает запах перегара. Но кто я такой, чтобы оспаривать ваше поведение в данный час. Я – слуга сего места. Говорить вам придется с Епископом. Судить ему и Богу.

Амбулас не проронил ни слова. Ему было глубоко наплевать на нотации, тем более от незнакомого ему человека. Более того, юноша понимал, раз его не выпроводили отсюда, то заказчик всё еще нуждался в его помощи. Он также посчитал, что данное поведение монаха полагается весьма грубым в сторону того человека, который способен подать руку помощи, но счел ненужным излишние пререкания. К тому же Амбулас был озадачен главным вопросом: а что собственно от него хотят добиться? Для чего он тут?

Лестница оборвалась у порога массивной двери с крупной замочной скважиной. Монах достал ключ из-за пазухи, вставил его в замок и пару раз провернул. Заскрипели штифты, заскрежетали навесы. Вдруг мужчина приставил руку к спине Амбуласа и буквально его втолкнул внутрь, а потом закрыл дверь на замок.

Парень с трудом мог хоть что-то разглядеть вокруг. Глаза уже давно привыкли к темноте, но Амбулас стоял посреди комнаты, полностью изолированной от света. Он сделал пару шагов назад, нащупывая за собой входную дверь, а когда обнаружил ручку от нее, дернул пару раз. Не поддавалось.

– Холод – это отсутствие тепла. Тьма – отсутствие света, – неожиданно кто-то подал голос. Затем послышался шорох, зажглась спичка. Тусклый огонь осветил дряблые ладони. – Миг и тьма побеждена, но стоит затушить огонь, мрак овладевает снова. Что первично, свет или тьма? «Темно», «светло» – продукты человеческого сравнения. Может показаться, что Сам Всевышний преподносит нам ответ. Тьма была над бездной, не видно ничего, ни зги, чего поделать там на сотворенье. Тогда Дух Божий вихрем всё вскружил вокруг: «Пусть будет свет! О, Чудо». Появился свет. Тогда первичной была тьма? Но Бог – это всё. Всевышний наш – это свет. Без него ничего нет, и тьмы к тому же. Так что же правда?

Рассказ прервался стоном, а затем и кашлем. Этот человек был серьезно болен. Дрожащая рука по-прежнему держала зажжённую спичку, и огонь вот-вот должен был настигнуть кончики пальцев, по минованию этого последовал взмах, и всюду загорелись свечи.

Стены комнаты, в которой находился Амбулас, были скруглены. Она была пуста, за исключением одинокого шкафа с оторванной дверцей и старого кресла, на котором расположился пожилой человек с повязкой на глазах, похожую носил монах, на лбу старика можно было разглядеть и такой же символ в форме ромба. Борода неопрятными клочьями торчала во все стороны, а тело было прикрыто разорванными лохмотьями робы. У него не было ног, а руки – словно кости, обтянутые тонкой кожей.

– Подойди поближе, – продолжил старик, когда он вздохнул поглубже. – Я спал и долго. Снился мне кошмар без смысла, но не был я напуган им. Пробуждение страшит намного больше. Тот короткий момент на границе сна и яви. Момент, когда кошмар сменяется реальностью, но он ещё не забыт и пробуждающееся сознание ещё не успело стереть его из памяти. Запомнилась мне игра в том сне. Я записал ее для тебя, но не помню куда положил листок. Дай подумать.

Старик прикоснулся рукой к виску и нащупал странную ямку у левой брови.

– Что…Что это? – удивился он.

Он осторожно засунул указательный палец в отверстие на виске. У него задрожали веки под повязкой.

– Камушек…

Амбулас услышал звук, похожий на треск яичной скорлупы. Лоб, под напором руки, немного вогнулся. Старик воткнул в отверстие второй палец. Из раны прыснула густая слизь. Амбулас слушал, как захрустел череп.

– Маленький камушек!

Он начал вытаскивать из ямки пальцы, с которых стекала бесцветная мазь. Он что-то держал в них, что-то круглое.

– Нашел! Я спрятал это тут…

Старик размахнулся левой рукой и бросил в сторону Амбуласа то, что достал из черепа. Маленький бесформенный шарик отскочил от его плеча и упал ему прямо перед ногами.

Амбулас от увиденного морщил нос, а в горле появился комок. Он спустился на колени, не спуская взгляда с пожилого человека, и вслепую нащупал брошенный предмет. Им оказался плотно скомканный кусочек бумаги. Он начал плавно его расправлять, а потом прочитал написанное на нем.

«Это игра на исполнение желаний. В неё нужно играть так. Если кому-то удалось проснуться за час до рассвета, он должен мысленно объявить себя жильцом. На рассвете жилец становится перед закрытой дверью и говорит: "Время пришло. Пора собираться в дорогу". После этих слов дверь должна остаться закрытой. Если же не получится, он больше не жилец»