Новая жизнь. Книга 1. Сергей Савелов

Замполит госпиталя на своей должности занимался реальным делом. Поддерживал морально упавших духом, пробивал финансовую и материальную помощь нуждающимся. Систематически обходил палаты, беседовал с больными, выясняя их проблемы и записывал просьбы. Переписывался с различными инстанциями, отстаивая интересы раненых и больных.

Смотрю на майора, гадая: «Что ему от меня нужно?»

– Андрей! От соседки Вашей мамы поступила не заверенная телеграмма….

Помолчал и участливым голосом тихо продолжил:

– Ваша мама скончалась.

От полученного сообщения перехватило дыхание, все мысли сразу исчезли и усилился звон в ушах.

– Мужайтесь, Андрей. Примите наши соболезнования, – слышу сочувственный голос майора, как бы издалека.

В глазах потемнело: «Мама! Мама! Как же так?» Ты никогда не жаловалась на здоровье сама и не признавала за болезни головную боль, ангину и простудные заболевания за серьезные причины, требующие амбулаторного лечения и освобождения от работы или учебы. Даже мои ранения не восприняла всерьез – главное жив, голова, руки, ноги на месте и ладно! «Я плачущей ее не видел», – вдруг вспомнилось, хотя отец как-то признавался, что слышал от ее коллег по работе – она плакала, когда я в детстве попал в больницу с сотрясением головного мозга. Помню ее, еле сдерживающую слезы от боли, когда у нее что-то воспалилось по женской части, но мне родители причину не сообщали. Когда в раннем детстве прибежал домой с разбитой камнем головой со слезами, то она встретила меня со словами: «Чтобы тебя, сволочь, совсем убили! Нечего плакать, сам виноват! Нечего свою голову подставлять!» Я почему-то понимал тогда, что эти слова от любви и испуга за неразумное дитя.

– У вас есть родные рядом? – отвлек от воспоминаний голос замполита.

Отрицательно мотаю головой. У отца осталось много родственников в нашей области, но они родственники отца. Папа умер от рака несколько лет назад. Долго мучился от боли и сидел на обезболивающих лекарствах, потом лежал, не вставая и маме пришлось долго за ним ухаживать. Он умер, когда я служил на Дальнем Востоке. Смутно помню, как друзья, сослуживцы и посторонние люди приняли участие и поддержали меня в беде. В части быстро оформили документы на отпуск. Потом с другом судорожно собирали мои вещи и бежали километр из гарнизона к трассе, по которой ходили рейсовые автобусы. Друг, по-видимому, сообщил водителю о моей беде и тот в Уссурийске достал билет и помог мне сесть на ближайший автобус, следующий во Владивосток. Еле успел тогда на похороны.

У мамы были какие-то родственники в Ярославле, Иванове и Москве. Она переписывалась и обменивалась открытками с ними, но я никогда их не видел и не знал.

– Маму есть, кому похоронить? – вновь поинтересовался майор.

Пожимаю плечами, и до меня доходит подоплека вопроса. Поднимаю взгляд на замполита. «А я?» – вопросительно гляжу на него.

– Я говорил с врачами. Тебе нельзя прерывать лечение и покидать госпиталь, – сообщает и смотрит исподлобья на меня. – Я тебе сочувствую, но не забывай – ты офицер и находишься в воинской части. Мне хочется тебе помочь. Мы можем дать телеграммы в твой город военному комиссару и в ближайшую воинскую часть, чтобы они приняли участие в организации похорон матери раненого офицера. У вас есть в городе воинские части? – спрашивает с сочувствием в голосе.

Отрицательно мотаю головой и, проглотив комок в горле глухо сообщаю:

– Сам поеду.

– Понимаю тебя, но пойми и ты – это будет считаться самовольной отлучкой с соответствующими последствиями, но даже не это главное. Ты можешь навредить своему здоровью, только пошел на поправку, а тут дальняя поездка. А если чего случится? У тебя же еще швы не сняты после последней операции! Так? – показывает знание моего состояния здоровья.

– Мне все равно! Я должен попрощаться с мамой! – упрямо возражаю и поднимаюсь, опираясь на костыли. – Разрешите идти?

Выйдя из кабинета политработника, направился к начальнику своего хирургического отделения. Там повторился почти такой же разговор, только с упором на неблагоприятные последствия для результатов лечения. Георгий Николаевич пытался отговорить меня от необдуманного поступка и предупреждал, что их работа может пойти насмарку.

Вернулся в палату. Молча передал сверток с заказанными медикаментами и сел на кровать, опустив голову. «Что же мне делать?» – задумался. Форму из кладовки, скорее всего не выдадут. Деньги при себе есть, но мало, так как основная сумма тоже хранится в чемодане. Мама работала на заводе много лет и знаю, что в таких случаях профсоюзный или заводской комитеты организуют похороны их работника. Выделяют транспорт, людей, закупают венки, роют могилу и с честью провожают усопшего в последний путь. Но я все равно должен присутствовать! Это же единственный мой родной человек.

Неожиданно чувствую, как рядом на мою кровать кто-то присел. Терехов!

– Чего решил? – спросил с сочувствием в голосе. – Прими наши соболезнования. Нам уже сообщили, – ответил на мой невысказанный вопрос.

– Надо ехать, но не знаю, во что одеться, – хриплю и оглядываю свою больничную пижаму.

– Держись, – тронул меня за плечо. – Я сейчас вернусь, – поднялся и вышел из палаты.

С надеждой смотрю ему вслед на закрывшуюся дверь. Обвожу взглядом соседей по палате и натыкаюсь на сочувственные взгляды.

– Андрюха! За деньги не переживай! Дам сколько есть, – заверил Михаил. – Я тебя …, мы все тебя понимаем. Не дай бог, чтобы у меня подобное случилось! – запнувшись, признался, посмотрев на танкиста.

– Андрей! Я могу достать спортивный костюм и кроссовки с курткой…, …ну и деньгами помочь конечно, если понадобится, – подал голос Егор.

– Спасибо ребята, – глотаю очередной комок в горле и опускаю голову.

Я искренне тронут сочувствием и желанием помочь соседей по палате, но главное – зачем ушел Терехов и с чем вернется?

Минут через сорок появился Виктор Алексеевич и кивнул мне с невозмутимым лицом:

– Иди в процедурную. Там тебя осмотрит твой врач, и сделают перевязку, потом получай свои вещи и готовься к выезду. Сколько до твоего города надо ехать на автомобиле?

Подскакиваю в удивлении, забыв о больной ноге и шиплю от боли.

– Около одной тысячи километров, а что? – морщась, нащупываю костыли глядя на волшебника.

Тот кивнул и пояснил:

– Через пару часов тебя с медбратом будет ждать машина. Поедете на ней, а теперь поспеши….

Некоторое время не могу прийти в себя от сообщения, а потом кидаюсь к двери кивая на ходу:

– Спасибо, Виктор Алексеевич!

«Какими возможностями обладает подполковник Терехов, если так, мимоходом способен решить, казалось бы, неразрешимые проблемы?» – мысленно удивляюсь.

В процедурной, недовольный врач осмотрел все мои незажившие раны. Я его понимал. Юрий Михайлович, несмотря на молодость, являлся хорошим профессионалом. Никогда не видел его улыбающимся и тем более смеющимся. Слишком ответственно он относился к своему делу. Я бы тоже был недоволен, если к моим рекомендациям или результатам труда относились легкомысленно или игнорировали. Вероятно, смерть близкого родственника не являлась для него уважительной причиной, и он бы ни за что меня не отпустил, если бы не приказ вышестоящего начальства.

«С кем говорил Виктор Алексеевич?» – опять удивляюсь.

Мне сменили повязки и проинструктировали, как вести себя в случае проблем с ранами в поездке. «Будто сам не понимаю, что ногу следует беречь, тяжести не поднимать, меньше двигаться и прочее…», – мысленно возмущаюсь, но терпеливо молчу, так как нее хочу расстраивать всех этих людей.

Возвратился в палату со всем своим имуществом и завис над открытым чемоданом. По требованию кадровиков перед отправкой в Афганистан мы с собой брали почти весь комплект военной формы, включая сапоги. А сапоги у меня по-армейски стильные индивидуального пошива, как в Роте Почетного караула с гладкими и твердыми голенищами. Зачем они мне теперь? Что мне надеть на похороны? В офицерской форме на костылях…?

Мои сомнения разрешил все тот же Терехов:

– На похоронах ты должен быть в военной форме со всеми наградами, чтобы окружающие видели, что мать родила и воспитала достойного сына! Давай примеряй, а мы оценим.

– Капитанскую звездочку надо прикрепить, – намечаю, глядя на свои старые погоны старшего лейтенанта. – Может обойтись наградными колодками? Все-таки это повседневная форма! – в сомнении поворачиваюсь к заинтересованным соседям.

О присвоении капитанского звания по сроку мне объявили еще прошлым летом. Моя должность в Афганистане – начальник разведки батальона соответствовала капитанскому званию. После визита сослуживцев мне вручили орден «Красная звезда» с медалями «За боевые заслуги» и юбилейную «70 лет Вооруженных Сил СССР». С имеющимися – «От благодарного афганского народа» и «За отвагу» набирался достойный «иконостас».

– Ничего. Никто в нюансы вникать не будет, а достойно выглядеть на людях, как боевой офицер ты должен. Давай спарывай колодки со старыми погонами, пришивай новые капитанские и крепи награды. Миша помоги ему, – распорядился Виктор Алексеевич. – Не стой! Времени уже почти не осталось – скоро машина уже подойдет. Собирайся. Ехать лучше в спортивном костюме. Форму пусть отгладит сестра-хозяйка и повезешь отдельно. Переоденешься перед мероприятиями и, если придется ходить по учреждениям, – продолжил планировать мои действия опытный офицер.

Я чувствовал туман в голове и мешанину от мыслей, поэтому растерянно отдал инициативу Терехову.

– Мы тут собрали вам кое-что в дорогу и в помощь тебе, – положил на мою тумбочку пакет и сверху положил тонкую пачку купюр.

– Денег не надо, у меня есть! – возразил.

– Не дури. Деньги и продукты всегда пригодятся в дальней дороге. Неизвестно, как у вас там с продуктами, а тебе троих содержать надо и на бензин тратить. К тому же -поминки ведь будешь организовывать? Останутся деньги – хорошо, привезешь назад, – логично пояснил он.

Брюки не застегивались на поясе. За время службы в Афганистане я скинул с привычных шестидесяти семи килограммов веса, килограммов пять-семь из-за жары и постоянных физических нагрузок. Как-то примерил эту форму и ужаснулся. Китель висел, как на вешалке, а брюкам требовался ремень или подтяжки. В госпиталях снова поднабрал вес, даже превысив свою норму и к тому же на животе – наложены плотные повязки.

Терехов и тут решил проблему. Принес свои подтяжки и порекомендовал не застегивать верхние две пуговицы на брюках. (Все равно под кителем не видно!)

Через час с небольшим вышли за территорию ВМА к машине. Нас ожидала новенькая синяя «шестерка» с молодым коротко стриженым парнем за рулем. Рядом топтался нескладный очкарик с двумя сумками. Познакомились. Водителя звали Вадим, а медбрат назвался Олегом.

Терехов на прощание напомнил, протягивая забытое мною Удостоверение личности офицера:

– Едешь неофициально. Для всех ты находишься на излечении после ранения, поэтому старайся не попадать в комендатуру.

– У нас только военкомат и комендатуры нет, – успокоил его.

– Ну, давайте ребята! С богом! – напутствовал он.

Обнявшись со ставшими родными соседями по палате, загрузил свой кейс в багажник, подвесил свою выглаженную форму в салоне и разместился с костылями на заднем сиденье «Жигулей».

Махнув провожающим, тронулись в путь. В машине познакомился с попутчиками ближе. Вадим оказался компанейским парнем. Тоже офицер. Закончил два года назад Киевское ВОКУ45, а в настоящее время командовал взводом в воинской части под Ленинградом. Его командир сегодня предложил ему прокатиться в мой город на личной машине.

– Мне не трудно, тем более мою «ласточку» (хлопнул по рулю) надо обкатать. Купил недавно, – улыбаясь, сообщил.

«Новая машина! В народе «Жигули» называют ведром с гайками. Стоило ли рисковать, отправляясь в дальний путь, не выявив и не избавившись от «детских» болезней?» – размышляю скептически. «Если машина встанет в дороге надолго, то доберусь «автостопом». Главное из госпиталя вырвался!» – успокаиваю себя.

Успеть бы взглянуть в последний раз на родное лицо! Достал в очередной раз телеграмму и вчитался в текст на телеграфной ленте, наклеенной на бланк:

«АНДРЕЙ ПРИЕЗЖАЙ ТВОЯ МАМА УМЕРЛА ТЕТЯ МАША СОСЕДКА»

Телеграмма даже не срочная, когда похороны не указано. Что произошло?

Воспоминания. Семья.

Выехав за пределы Ленинграда, заправили полный бак и уточнили дальнейший маршрут по атласу автомобильных дорог. Вадим оказался уверенным водителем. За пределами населенных пунктов на хорошем шоссе держал скорость сто и выше. Машина вела себя нормально и с легкостью глотала километр за километром. Некоторое время пытался участвовать в разговорах соседей, но шум автомобиля не позволял расслышать все слова, а переспрашивать стеснялся и замолчал. Мысленно обратился в свое прошлое.

Родился и вырос я в рабочей семье. Отец с мамой работали на крупном машиностроительном заводе и проживали в поселке на окраине небольшого провинциального городка, являющимся районным центром в глухой провинции. Мама имела высшее образование и работала в конструкторском бюро, а отец со среднетехническим – мастером кузнечнопрессового цеха. Можно сказать – моя семья относилась к рабочей интеллигенции.

Жили мы в бараке, где из всех благ цивилизации было центральное отопление и газ, да и тот провели сравнительно недавно, а остальные «удобства» находились на улице в пятидесяти метрах от нашего подъезда. Население поселка жило также, а некоторые даже хуже – с печным отоплением и без газа. С детства, как и все подростки поселка был приучен заниматься ежедневным многоборьем – дрова, вода, помои. Иногда добавлялась еще одна дисциплина – керосин.

Нас постоянно окружало все связанное с заводом – заводские ясли, заводской детский сад, заводские клуб, спортзал, стадион, библиотека…. Вокруг поселка располагались другие многочисленные промышленные предприятия, поэтому места наших игр и времяпровождения находились на территории этих объектов, а также в клубе, спортзале и на стадионе.

Поселковое население развлечениями не было избаловано. Повсеместная выпивка в свободное время и выходные дни, спортивные состязания на стадионе, хоккейном корте или в спортзале. Кино, танцы для молодежи в клубе и редкие концерты своих или приезжих артистов. Техника для тех, кто имел мотоциклы и мопеды. Дача – как для моих родителей. Рыбалка на многочисленных водоемах и охота. В сезон – сбор грибов и ягод в окрестных лесах.

Заводские мужики после рабочего дня заполняли несколько пивнушек или, закупив спиртное, рассеивались по сараям, паркам и пустырям. Как-то ради интереса с друзьями в день выдачи зарплаты или аванса пытались подсчитать группы выпивающих мужиков только в районе стадиона и сбились после пятидесяти.

Заводские спортивные сооружения были лучшими в городе, а команды – сильнейшими не только в городе, но и славились по области. Спорт и культ силы у подростков города был популярен. Среди моих друзей и одноклассников слабаков не было. Все подтягивались на перекладине не менее десяти раз. В армии удивлялся – откуда столько среди призывников «дохляков», не способных сделать этого хоть один раз?

Другой жизни мы с друзьями не видели, правда школьная жизнь была разнообразнее, так как проводились различные мероприятия. Иногда школьников возили на экскурсии, в цирк, зоопарк в областной центр или в Москву. Занимались спортом и участвовали во многих спортивных соревнованиях за сборные школы или завода. Я посещал несколько спортивных секций и кружки в Доме пионеров. Беря пример с взрослых – тайком покуривали, а став постарше – выпивали. Ровесников, проживающих в городе или в других городах, воспринимали как живущих на другой планете иной, более интересной и насыщенной жизнью. Конечно, завидовали, недолюбливали и при случае били.

Одним из популярных развлечений молодежи были драки – двор на двор, улица на улицу, поселок на поселок. Наиболее крупные драки происходили на танцах в городе и тогда могли драться район на район или поселковая молодежь против группировки городского района.

Из-за подобных забав я в первом классе, подравшись с соседом по бараку, заработал сотрясение головного мозга, которое так расстроило тогда маму. Потом в начальных классах пришлось много раз защищать свою честь и бараков, когда против наших домов ополчился весь поселок. В четвертом классе получил камнем в голову. Травмы, синяки и ушибы, полученные «в боях», нас не пугали и не останавливали. Бараковской компанией смело ходили по поселку, с вызовом посматривая на окружающих и распевая задорную частушку:

Оп-па, оп-па! Жареные раки!

Если хочешь пиз…юлей,

Приходи в бараки!

Зачастую старшие ребята натравливали нас подростков на чужаков для проверки и закалки нашего духа или для завязки драки и мы, двенадцатилетние пацаны шли и начинали драку с более сильными взрослыми противниками.

Нашим родителям не хватало времени заниматься воспитанием детей, и мы большую часть времени были предоставлены самим себе. Я прошел все учреждения, полагающиеся детям – ясли, детский сад, школу с группами продленного дня и летние пионерские лагеря.

Когда мне было лет пять, нашей семье, как и многим на заводе выделили участок земли в организованном садовом товариществе и у мамы проснулась страсть к садоводству и огородничеству. Папа построил на участке дачный домик. Родители купили мотоцикл «Восход» и все свободное время после работы и на выходные пропадали там. Зачастую и мне приходилось принимать участие в дачных работах, хотя ковыряться в земле мне не нравилось. Откуда у мамы, потомственной горожанки появилась такая любовь к земле? Папа, родом из деревни не имел такой тяги к садоводству, а я – тем более.

Мама в нашей семье была главкомом. Вела хозяйство, заведовала семейным бюджетом, решала, что покупать, одевать, на что копить деньги и так далее. Отец смиренно подчинялся ее приказам, а я зачастую взбрыкивал, так как не нравилось, когда за меня решали, не любил сидеть дома и работать с родителями на даче. Интереснее было проводить время с друзьями, поэтому до девятого класса учился преимущественно на тройки. Вероятно, этим расстраивал родителей, но так училось большинство моих друзей.

В городе была популярна тюремная и блатная романтика, так как многие из нашего окружения отсидели срок на зонах или ходили с условными наказаниями. Я тоже с замиранием сердца слушал тюремные и зоновские рассказы, пел со всеми и сольно блатные песни. Даже завел блокнотик, куда записывал тексты многих песен тюремного шансона.

Север, север – канал беломорский,

Север, север – сплошные снега.

Как же хочется нам, малолеткам,

Чтобы мама нас вновь родила…

…..

Я помню тот Ванинский порт

И борт парохода угрюмый,

Когда мы входили на борт,

В холодные мрачные трюмы…

У меня обнаружился неплохой слух и голос, но уроки пения и концертные выступления в школе игнорировал. В моей компании к участию в школьных мероприятиях, кроме спортивных относились отрицательно. В седьмом классе нашел гитару, которая совсем не держала строй, но для ребят, девчонок и себя летними вечерами и ночами играл и пел.

Кроме этого, благодаря маме приобрел тягу к чтению. Когда был маленьким, она читала мне вслух детские книжки. Став старше, стал сам ходить в библиотеки и читал запоем, даже ночью под одеялом при свете фонарика или в бараковском коридоре. Однажды на десятилетие родители мне подарили «Книгу будущих командиров» и на долгие годы эта тонкая книжица с картинками стала моей любимой. Даже став старше иногда доставал ее, рассматривал картинки и мечтал о будущей военной службе. Конечно, своим друзьям не признавался в своем увлечении и не делился мечтами.

Любил читать книги о войне, пограничниках, летчиках, геологах и конечно о сыщиках. Завидовал героям Джека Лондона, Фенимора Купера, Марка Твена, Стивенсона и других писателей, пишущих в приключенческом жанре. Был записан во все библиотеки поселка и города. Зачастую читальный зал Детской городской библиотеки покидал последним.

В жизни старался походить на героев любимых книг и соблюдать воровские понятия, популярные в нашей молодежной среде, схожие с книжными. В школе среди сверстников и даже старшеклассников пользовался авторитетом за счет силы, смелости, умению драться, независимому поведению, порядочности и чувству справедливости. В общественной жизни класса и школы участия не принимал, так как это считалось «западло» в нашем кругу поселковой шпаны.

Окончил восемь классов преимущественно на тройки с репутацией хулигана у школьной администрации и когда стали комплектовать один девятый класс из наших трех восьмых, то меня в списках не оказалось. Меня вполне удовлетворяло идти со своими друзьями учиться в городское ПТУ, но мама возмутилась. Она единственная мечтала о сыне с высшим образованием. Не смирившись с решением школьной администрации, ходила, просила и ругалась за меня. Не ожидал от нее такой настойчивости, но благодаря маминой активности попал в девятый класс.

Тогда впервые задумался о своем будущем и исполнении своей детской мечты о военной службе. Понимая, что с таким отношением к учебе и поведением мне не светит поступление в военное училище, поэтому стал добросовестно учить уроки и делать домашние занятия. Пытаясь заполнить пробелы в знаниях, заново самостоятельно проходил программы седьмого и восьмого классов по математике, физике и химии. Иногда ложился спать в три часа ночи.

К маминой радости отошел от своей бывшей компании. Теперь у меня появились другие интересы и новые друзья. Неожиданно, глядя со стороны на своих бывших друзей понял, что меня ждало в будущем – зона или алкоголизм. Уже сейчас многие ходили с условным наказанием, курили, воровали и все чаще прикладывались к бутылке. Наоборот стал завидовать старшим ребятам, которые смогли после школы поступить в военные училища и приезжали в отпуска в красивой строгой военной форме.

Несмотря на мое старание, многие учителя не верили такой быстрой метаморфозе бывшего троечника и двоечника и по инерции с трудом выводили четверки и пятерки в дневнике. Только мама, классная руководительница и директор школы восприняли изменения со мной, как должное. Теперь среди моих приоритетов была учеба и спорт.

Неожиданно в нашем заводском спортзале появился лейтенант милиции. Александр Шамраев окончил высшую школу милиции и по распределению попал в уголовный розыск нашего городского отдела милиции. Ему предоставили комнату в одном из заводских мужских общежитий поселка. Александр серьезно увлекался борьбой самбо и был кандидатом в мастера спорта. Чтобы не потерять навыки, умения и для поддержания физической формы он среди поселковых подростков организовал секцию самбо. Я тоже записался и увлекся этой мужской борьбой, наплевав на свое прежнее отношение к милиции. По понятиям своих прежних друзей было «западло» общаться с сотрудниками органов. Александр для многих из нас стал кумиром. Физически сильный, немногословный, сдержанный он терпеливо показывал нам движения, падения, приемы и заставлял отрабатывать их до автоматизма.

Шамраев разительно отличался от других городских милиционеров, которые выглядели зачастую неопрятно и вели себя нагло по-хамски среди простых рабочих, но опасались влезать в драки молодежи, если численное преимущество было не на их стороне. Даже не стеснялись появляться в общественных местах в нетрезвом виде. Много слухов ходило о нечистоплотности милиционеров постовой службы, медвытрезвителя и гаишников.

Александр не рассказывал нам о своей службе, но на его примере поняли, что бывают другие сотрудники милиции. Когда ему приходилось дежурить на городских танцах, то все отъявленные хулиганы смирнели и драк не случалось. Это произошло после того, как он скрутил здорового пьяного парня, развязавшего уже несколько драк. Шамраев поначалу пытался успокоить словами дебошира, но тот, чувствуя свою силу и безнаказанность, попытался оттолкнуть милиционера, который был ниже его ростом меньше весом. Александр броском через бедро швырнул парня на площадку так, что тот долго не мог вдохнуть и прийти в себя. Дружинники так и поволокли его к милицейской машине через всю танцплощадку.

Мама была недовольна моим решением стать офицером. Она мечтала о том, чтобы я стал врачом, а папа был на моей стороне. Когда я поступил в Ленинградское высшее общевойсковое командное училище, то на ближайшей нашей встрече, приехав на присягу, пьяненький признался:

– Я горжусь тобой, сынок.

Даже не знаю, кого из родителей я любил больше. Папа чаще принимал мою сторону и поддерживал в спорах с мамой. С ней я часто конфликтовал и противился ее решениям и только с возрастом стал понимать правоту и верность ее оценок событий, людей и решений, но лишь в последние годы при редких встречах стал у мамы спрашивать совета и прислушиваться к ее мнению.