Скалолазка и Камень Судеб

Олег Синицын

Скалолазка и Камень Судеб

Часть I

Британская мумия

Глава 1

Посреди Атлантики

Когда окружающие ласкают твой слух елейными речами, когда заискивающе смотрят в глаза и, стараясь угодить, кидаются на каждый взмах твоей руки – на ум приходит только одно: им что-то нужно. Очень-очень нужно, до коликов в животе.

В такие моменты внезапно понимаешь, что обладаешь беспредельной властью. Такой властью, какая бывает у сантехника, когда ваша канализационная труба вдруг задумалась о сущности своего бытия. Подумала-подумала, да и изрыгнула его на новенькие после ремонта полы и стены. Могущество слесаря в подобных ситуациях просто невероятно. Куда до него президенту нефтяной компании, известному хоккеисту или просто бизнесмену Пете на «шестисотом», когда это самое у них и произошло!

«Нет, коньяк пью только десятилетней выдержки. Ботинки не буду снимать: один хрен – грязнее не станет…»

Ощущая себя таким сантехником, я взошла на борт небольшого норвежского судна «Мёльде», дрейфовавшего в Атлантическом океане между Ирландией и Гренландией. В майке и шортах было совершенно не холодно – Гольфстрим все-таки. Свежий морской воздух пьянил, солнце на чистом безоблачном небе походило на раскаленную сковороду и припекало. Скрутила волосы в пучок, чтобы немного позагорать: лето подходит к концу, а я даже на пляж не выбралась!

Заискивающие мужские голоса ласкали меня, перекрывая плеск волн за бортом:

– Мисс Овчинникова! Мы вас ждали! Можно вашу ручку? Как прошел перелет?.. Вам что-нибудь нужно?

– Хочу капучино со сливками и коньяком. К нему бы неплохо бисквитных пирожных, жареную куропатку, лангустов и пару миллионов долларов – для безбедного существования.

Над палубой повисло неловкое молчание.

– Пары миллионов у нас нет, – серьезно произнес кто-то.

– Это шутка, – виновато сказала я.

Никто даже не улыбнулся. Чего они такие закомплексованные?

Большинство лиц на суденышке были мне знакомы. Сплошные археологи! Человек пять-шесть. Университеты Стокгольма и Готланда. Шведы. Что их вынудило залезть на эту тесную шхуну и отправиться в морское путешествие? Раньше я часто видела их в шахтах, траншеях и шурфах. Что же они собрались копать здесь, посреди океана?

– Ладно, ребята, что случилось-то? – спросила я, отдавая тяжелые сумки в протянутые руки. – Что за спешка? Никак Атлантида поднялась из пучины?

Вызов на борт «Мёльде» показался мне весьма странным. Как городской трамвай у перрона Ярославского вокзала.

Моя профессия – скалолаз-лингвист, и это не шутка. Нет, я не монтирую рекламные плакаты на столбах и высотных зданиях. Я выполняю перевод древних надписей, которые встречаются на скалах и античных храмах. Основное время работаю в архиве государственных актов, но иногда, когда археологи в какой-нибудь части земного шара натыкаются на старинный текст, до которого со стремянки не добраться, вызывают меня. Передают описание места, фотографии, чтобы я собрала нужное снаряжение. Высылают приглашение для получения визы. Ну, дальше покупаю авиабилет, лечу в указанную страну. В аэропорту меня встречают, везут на раскопки…

В этот раз сборы и перелет прошли в паническом хаосе. Все закрутилось после короткого непонятного звонка доктора Эрикссона. Обрывистые, сбивчивые фразы. Ни толики информации – что, куда, зачем? Не говоря уж о фотографии места исследования. Упомянул только, чтобы я ориентировалась на лед. Приглашение не прислал. В итоге полетела в Ирландию без визы, полностью уверенная, что на таможне меня развернут лицом к Европе и пинком отправят обратно. Не отправили. В аэропорту Дублина ожидали какие-то люди в строгих костюмах, которые быстро воткнули в паспорт сверкающую голограммами визу. Дальше – короткая поездка на автомобиле до города-порта Корк, где меня запихнули в гидросамолет, который взял курс на запад Атлантики.

После полутора часов полета самолет опустился на воду неподалеку от «Мёльде», больше походившего на рыболовецкую шхуну. Я глядела в иллюминатор и не могла понять: куда меня привезли? Ни клочка земли на горизонте. Может, тут нырять нужно? Но тогда получается, что меня с водолазом перепутали… Или на судне матросы слегли от гриппа и некому взобраться на мачту? Для этого стоило тащить специалиста из самой Москвы?

…Как только заботливые руки избавили меня от сумок со снаряжением и, подхватив под локти, переместили через высокий борт, из толпы выдвинулся доктор Эрикссон. Возрастом за пятьдесят, маленького роста, ниже меня на целую голову. Его круглая плешь блестела на солнце в окружении рыжих волос и жутко напоминала выбритую макушку католического монаха. Доктор улыбался вместе с остальными, но как-то натянуто. Руки суетливо бегали по одежде, словно поправляя ее. Он волновался и явно куда-то торопился. Но куда, поведайте мне, можно спешить на дрейфующем суденышке?

– Рад приветствовать вас на нашем скромном корабле, – произнес он, бережно пожимая мою руку.

– Я тоже рада вас видеть, – оглядываясь, ответила я, попутно сдавив руку археолога. Его зрачки мгновенно расширились, а на лбу выступили капли пота. – Года два, кажется, не виделись, Марк. С тех пор когда вы изучали норвежские фьорды.

– Да-да, с тех самых, с тех самых…

Он вымученно улыбнулся и вытащил руку из моих тисков. Едва заметно вздохнул.

– И все-таки, никак в толк не возьму: зачем вы меня вызвали? Акваланг как-то не прихватила.

– Акваланг не потребуется, – ответил Эрикссон и зачем-то добавил: – Наверное… Так вам приготовить кофе? Правда, без жареной куропатки и лангустов, но с сэндвичами из консервированного тунца.

Океан выглядел, как и положено, впечатляюще – поражал взор и возбуждал романтические чувства. Темно-синие воды без конца и края. Под килем – пара километров до дна. Тяжелые волны раскачивали «Мёльде». Палуба кренилась то в одну, то в другую сторону, но это никого не беспокоило, кроме меня. Почему-то хотелось обязательно ухватиться за жесткую конструкцию, намертво привинченную к полу. А еще лучше – попросить кого-нибудь привязать меня к смотровой мачте. Такое впечатление, что в любой момент могу опрокинуться за борт.

Гидросамолет покачивался метрах в пятидесяти, улетать вроде не собирался. За ним на горизонте, варварски нарушая чистоту безоблачного неба, темнела крохотная тучка.

Я вздохнула и произнесла:

– Невозможно выразить, как я хочу кофе, доктор. Пока добиралась сюда, не удалось поспать даже десяти минут. Но чувствую, что времени для кофе у нас нет совершенно, а природная деликатность не позволяет вам сразу перейти к делу.

– Вы правы. Извините, ради бога.

– Ничего страшного. Так в чем проблема? На подходе крупный косяк сардин?

– Нет, разумеется. Пойдемте.

Он взял меня под руку и отвел к противоположному борту, навстречу слепящему солнцу. В пять шагов мы пересекли шхуну, прошли от одного борта к другому. И мне снова сделалось неуютно, и я снова вспомнила о двухкилометровой глубине под ногами.

– Судно предназначено для океанских плаваний? – осторожно спросила я.

– Мы торопились, – ответил археолог, протягивая мне кепку с длинным козырьком. – Поэтому пришлось воспользоваться первым попавшимся.

Я взяла кепку, но надеть не успела. Посмотрела вперед и замерла с раскрытым ртом. Почему я этого раньше не увидела? Впрочем, понятно почему. Виной – сияние солнца.

За правым бортом белела глыба айсберга высотой с пятиэтажный дом. Непропорциональная ледяная каланча с отвесными стенами и гнездами чаек на редких выступах. Откуда он попал в Гольфстрим? Как до сих пор не растаял? Чувствую, это случится скоро. Хлипкая башня не внушала уверенности, что доживет до завтра…

Солнце настойчиво било в глаза, и я наконец надела кепку, которую дал Эрикссон. Длинный козырек сразу отсек назойливые лучи.

– Его заметил пилот истребителя с британского авианосца. В районе пятьдесят второй широты.

– И что в этом леденце возбуждает ваш археологический интерес?

– Видите – на правой стороне почти у самой воды изо льда выступает деревянный брус?

Да, я видела почерневшую деревяшку, торчавшую из айсберга.

– Если подойти справа, то откроется борт древней ладьи, вросшей в лед. Судя по конструкции – примерно седьмой век нашей эры. Скандинавская постройка, аналогичная судну из Квальзунда.

– Викинги… – произнесла я.

– Точнее – предвестники викингов. Вероятно, судно затерли дрейфующие льды и унесли в Северный Ледовитый океан. За века оно полностью покрылось льдом, сделалось частью какого-то массива. Продолжая дрейфовать, однажды массив попал в теплые широты и разрушился на отдельные глыбы. Одну из них мы встретили… На радость и печаль.

– Вам не достать судно, – догадалась я.

– К сожалению, вы правы. Древний транспорт мог стать замечательной находкой! Мне кажется, это погребальная ладья влиятельного конунга. Период раннесредневековой Скандинавии. За все время археологических изысканий никто не встречал ничего подобного. Викинги сжигали умерших вместе со всем имуществом.

– Эту ладью не сожгли. Почему? – спросила я. – Ведь огонь – основа погребального ритуала.

– Сейчас трудно определить. Важно другое. Ладья может хранить неисчислимые тайны! Не меньшие, чем гробницы египетских фараонов. Доспехи, одежда, оружие, украшения, статуэтки, рунные тексты! Целое судно с покойным конунгом и наверняка с дружиной!.. В любом случае мои мечтания бесплодны. Достать ладью изо льда практически невозможно. Видите, с каким оснащением мы приплыли?

– У вас на судне нет никакого оснащения, – заметила я.

– Точно. Ничего нет… Даже отбуксировать айсберг у нас не хватит мощности двигателей. К тому же его часы сочтены. С трех сторон лед изрезан разломами. Вскоре айсберг расколется, от погребальной ладьи останутся только фотографии, которые мы сделали… Она будет уничтожена, возможно, раньше, чем мы думаем. – Он кивнул назад. – Видели на горизонте темное облако?

– Намечается дождик?

– Капитан сказал, что будет серьезный шторм. Волны разорвут айсберг. У нас осталось несколько часов. Вы прилетели вовремя.

Руки Эрикссона окончательно перестали слушаться хозяина. Пытались застегнуть уже застегнутые пуговицы на куртке, постоянно поправляли воротник. Мне сделалось жаль Марка. Найти такое сокровище – и обнаружить, что тебя отделяет от него бездонный ров. Дотянуться невозможно. Остается только бессильно наблюдать, как бульдозер природы ломает и давит хрупкую древность своими безжалостными траками. Природа частенько воспринимается многими как художник, создатель, непревзойденный творец. Но в некоторых случаях иначе как варваром назвать ее невозможно.

– Зачем понадобилась я?

– Судно нам не достать, – повторил археолог. Волна ударила в борт и окатила нас веером прохладных соленых брызг. – Но там, возле вершины, во льду какая-то табличка.

Он протянул бинокль. Я взяла тяжелые сдвоенные трубы и прильнула к окулярам. Палуба под ногами гуляла вверх-вниз, а потому гулял и айсберг, увеличенный линзами. Но табличку я нашла. Темный прямоугольник, замурованный в толще льда. Наверняка на нем имеется надпись, но отсюда не разглядеть.

Я вернула бинокль Эрикссону и посмотрела на льдину невооруженным глазом. От поверхности воды до крохотного прямоугольника метров двадцать отвесной «доски». Гладкой, почти без уступов, но с частыми вертикальными трещинами. Такое впечатление, что на солнышке лед не тает, а лопается, как старая пластмасса.

– Мне нужен текст и сама табличка, – сказал Эрикссон. – Она – единственная ценность, которую можно спасти. Желательно извлечь табличку изо льда, но если времени не останется, то в крайнем случае можно хотя бы сфотографировать.

– М-да, – пробормотала я и оглянулась. Черное облако на горизонте увеличилось. Повернулась к айсбергу и повторила неопределенное, выражающее и раздумья, и сомнения, и тревогу: – М-да…

– Университет готов заплатить любые деньги, Алена, – предупредительно заговорил швед. – Айсберг крутой со всех сторон. Без специального оснащения на него невозможно даже ступить. Аксель свалился в воду, пытаясь перебраться на ледовое подножие. Мы больше не стали рисковать и вызвали вас…

Я разглядывала айсберг, пощипывая себя за подбородок.

Можно подняться, можно… При помощи «кошек» и ледоруба можно подняться. Для организации страховки на некоторых участках придется забивать крючья. Лед мягкий, ломкий, тает на солнце. Закладки в трещинах держать не будут, а потому – только крючья. Причем специальные, ледовые.

Однако есть две вещи, которые смущают меня. Во-первых, надвигается шторм. Придется торопиться, а я спешки не люблю. Вообще, спешка в скалолазанье – прямая тропинка в могилу. Поторопился, ступил на ненадежный камень – и можешь сказать «привет!» глыбам у подножия скалы… А во-вторых, нет у меня опыта ледолазанья. Моя стихия, мой простор и вдохновение – скалы. Пологие, крутые, отвесные, отрицательные. А по льду я ползала лишь однажды, и это было так давно, что никаких навыков не сохранилось… Я даже не помню, где происходил подъем.

– Хорошо, давайте попробуем, – сказала я. – О деньгах поговорим позже, когда выполню работу. Нужна пила, чтобы изъять табличку. Нужна шлюпка и пара толковых парней.

– Пила найдется… Возьмете меня с собой?

Я посмотрела на Эрикссона сверху вниз. Ученый закрыл плешь пухлой ладошкой, защищаясь от солнца, и виновато сощурился в ответ.

– Взять куда? – удивилась я. – В шлюпку?

– Нет, на айсберг.

– Марк, вы шутите или вас укачало?

– У меня есть ботинки со стальными набойками.

Карабкаться на оплывающий айсберг одной – еще куда ни шло. Но тащить за собой пятидесятилетнего ученого, у которого из ледолазных навыков одно только горячее желание, – это даже не криворукий напарник по связке, не новичок – это балласт весом в шестьдесят килограммов.

– Даже и не думайте, – ответила я.

– Алена, вы должны взять меня с собой! Это вопрос жизни и смерти!

– Вот именно! Последнее – особо актуально! Если соскользнете, то в своих ботинках со стальными набойками пойдете на дно утюгом.

Я, конечно, утрировала. Специально пугала. Пара альпинистов, идущих вместе, соединяется веревкой, потому и называется «связкой». Один другого страхует. Конечно, буду страховать Эрикссона – куда я денусь! Если сорвется – вытащу… Но что он будет делать, если сорвусь я? Удержит ли меня? Сомневаюсь. В кошках, с железяками на поясе пойду ко дну, как Железный Дровосек. И ученого утащу за собой.

– Алена, пожалуйста, – умолял археолог. – Я заплачу!

– Дело не в деньгах.

– Я хочу сам посмотреть на табличку, понимаете? – заговорил дрожащим голосом Эрикссон, жалобно глядя на меня. У него такое простое, деревенское лицо. – Хочу пощупать руками. Хочу прикоснуться к древности в том ее виде, в каком она дошла до нашего времени! Айсберг развалится, и я больше не увижу того, что он хранит в себе! Так позвольте хотя бы прикоснуться к табличке.

Я безмолвно развела руками. Что тут сказать? Действительно, жалко шведа. Сама готова расплакаться, что теряем уникальную археологическую ценность.

– Ладно! Собирайтесь!

Два матроса гребли энергично и умело. Шлюпка рывками двигалась по воде, переваливаясь на гребнях волн. Ледяной массив, прозрачный только по краям, надвигался на нас. Он напоминал хрустальный замок, причудливо игравший бликами в лучах солнца. В некоторых местах лучи разлагались в полукруглый спектр.

Маленький Эрикссон, затянутый в ремни страховочной беседки, точно кавалерийский командир в портупею, сидел на носу шлюпки и задумчиво смотрел на айсберг. Лицо такое грустное – будто вот-вот расплачется. Я представила, как буду тянуть его наверх, а он будет плакать. Соленые слезы станут срываться со щек, лететь вдоль стены и падать в соленую же воду.

У меня, однако, не было времени предаваться грусти. Стала пристегивать кошки на ботинки. Все остальное уже на мне – вторая страховочная беседка, пояс с карабинами, зажимами и крючьями. За спиной – зачехленный фотоаппарат и ножовка. Два мотка веревки и ледоруб лежат на дне лодки, готовые к употреблению.

– У вас… это… что такое?

Я подняла голову. Один из матросов, не переставая работать веслом, с интересом смотрел на меня. Лет сорока, бывалый, с грубыми чертами лица и серебряной серьгой в ухе. Если не прицепил просто так, ради красоты – значит, парень однажды обогнул мыс Горн. Есть у моряков традиция – так обозначать это достижение. Если прошел мыс дважды – серьга должна быть золотой.

– Извините, вы о чем? – спросила я.

– Там, на руке.

Он имел в виду татуировку на моем плече. Два льва, заключенные в круг, – черный и красный. Один напротив другого.

– Это древний символ, – пояснила я.

– Красиво. Где так делают?

– В Нью-Плимуте, Новая Зеландия.

Он вдруг бросил весло и задрал рубаху. Лодку развернуло, сосед по лавке недовольно посмотрел на коллегу.

На торсе моряка от пупа до ключиц красовалась, кажется, Анна Курникова, стоявшая на изумрудном газоне травяного корта. Из одежды на ней была только теннисная ракетка, закинутая на плечо.

Моряк улыбался во весь рот, в котором отсутствовало нескольких зубов.

– Ну как?

– Да… – растерянно пролепетала я. – Это в некотором роде тоже… красиво.

Сосед по лавке – старший по возрасту – ткнул «живописного» локтем и яростным взглядом указал на весло. Греби, мол! Почитатель тенниса виновато кивнул на меня, подразумевая, что дама хотела посмотреть! Но рубаху опустил и принялся грести.

«Мёльде» остался метрах в пятидесяти. Если ему пристроить сеть сбоку, получится вылитая рыбацкая шхуна. Но я смотрела не на него, а дальше. Чернота уже закрыла весь горизонт. На фоне этой черноты в небо поднялся гидросамолет. Правильно, ему надо поспешать, а то попадет в шторм. С гнусным гудением он пролетел над нашими головами и исчез за айсбергом.

Я наконец пристегнула кошки, стукнула ими друг о дружку. Порядок! А вот и айсберг.

Шлюпка ударилась бортом о ледяную стену. Матрос – тот, что постарше, – всадил якорь в один из разломов. Теперь шлюпка прицеплена к айсбергу коротким швартовым. Только волны поднимают и опускают ее. Если закрыть глаза и отрешиться от плеска, можно подумать, что катаешься на лифте.

Эрикссон не двигался, продолжая сидеть на носу. Голову задрал, глядя на ледяную стену, и сжался как-то. Я посмотрела на него и решила отдать ученому свою каску. Мне она, конечно, тоже нужна – мало ли что сверху упадет? Но Эрикссон будет подниматься следом за мной, и на него будет сыпаться крошево от моего ледоруба.

Пока надевала на него каску, затягивала ремень на подбородке как можно туже, Эрикссон смущенно поведал:

– Я немного не в форме. Не занимался спортом года два.

– Очень интересно. И как выглядел ваш последний снаряд?

– Кардиотренажер в клинике, где я восстанавливался после инфаркта.

Ремешок на короткое время замер в моих руках.

– Замечательно! – пробормотала я.

Шлем с одной стороны и ремешок с другой сдавили его круглое лицо, сделав похожим на булку. Из защиты торчали только губы и нос. Кажется, я немного перестаралась.

Занимался спортом… Кардиотренажер в клинике… Просто замечательный у меня напарник по связке! Больше ничего не буду у него спрашивать. Надо нервы беречь перед восхождением.

Ослабила ремень. Теперь из-под шлема появились испуганные глаза.

– Напутствие будет коротким, – сказала я, намертво затягивая веревку на поясном карабине его страховки. – По пути не трогайте ничего! Сами не поднимайтесь. Я буду вас подтягивать после того, как пройду определенный этап. Вам останется только руками и ногами перебирать… Все запомнили, или памятку составить?

Эрикссон кивнул. Я хлопнула его по плечу и повернулась к гуляющей вверх-вниз стене льда. Нашла взглядом удобную трещину и без раздумий вогнала в нее клюв ледоруба. Лодка плавно ушла из-под ног, провалившись в ложбину между волн. А я, повиснув на рукояти, оказалась на стене.

Ударом вонзила кошки в лед. Подтаявшая на солнце стена треснула, вниз посыпалось крошево, похожее на осколки стекла. Кошки держали довольно сносно.

Зацепившись левой рукой за трещину, вогнала ледоруб выше. Подтянулась. Переставила ноги. Первый метр пройден. Отвратительная поверхность. В некоторых местах скользкая от стекающей сверху воды. В других – похожа на сырой песок – так же легко рушится. Тогда даже для моих когтей нет опоры.

Немного непривычно ползти по льду в майке без рукавов и шортах. Это происходит на уровне подсознания – видишь снег, щупаешь его и сразу хочешь укутаться в шубу. С другой стороны, в затылок солнце печет так, что запросто можно обгореть… Я ползла, борясь с осыпавшейся скользкой стеной, со своим подсознанием, морозя локти и коленки и изнывая от ультрафиолета, который буравил затылок.

Пройдя метров пять, вдруг вспомнила, где однажды ползала по льду. Нет, это были не горы Кавказа и даже не искусственные стены в Подмосковье. Это был мой родной дом на Большой Пироговской улице. Дело происходило зимой – доставала своего кота Барсика. Мерзавцу требовалась прививка – в окрестностях бушевала какая-то эпидемия кошачьего ящура (что это такое – не скажу, даже не спрашивайте). А Барсик – блудный сын своих блудных родителей, – словно почувствовав недоброе, ушел из дома и дня три не появлялся.

Однажды выглядываю в окно и вижу знакомый буро-рыжий меховой воротник на перилах соседнего балкона. Прохвост занимался тем, что пытался разгрызть замороженный соседский фарш. Я вышла на свой балкон. До соседского – метра два. Посередине шла водосточная труба, которую в период оттепели залило водой. В мороз вода замерзла, превратив водосток в одну сплошную сосульку, протянувшуюся от крыши до земли…

Соседей, как назло, дома не оказалось. Ну, я нацепила кошки и полезла за Барсиком на обледеневшую трубу. Вместо того чтобы вернуться к хозяйке, мерзавец принялся от меня убегать, прыгая по балконам и замороженным водостокам. Пришлось прыгать за ним. Было уже темно, но толпа внизу собралась знатная. Даже милиционер прибежал. Тоже посмотреть хотел, как одна сумасшедшая носится по трубам и почему-то не падает.

Кота я все-таки поймала. Укол сама сделала. Причем так иглу засадила, что он до потолка подпрыгнул. Люстра после его вопля еще полчаса резонировала.

…Я поглядела вниз. Шлюпка продолжала болтаться у основания ледовой стены. Лица людей обращены наверх. Смотрят на меня. Ждут. Ладно, поползла дальше.

Метров через десять остановилась передохнуть. Устроилась на крохотной площадке. Скользкая, как вспотевшая лысина, но я в нее зубья кошек вонзила, а потому стояла как влитая.

На ледовой стене нашла крепкий участок и вкрутила в него длинный крюк с нарезкой. Ледовый называется. Повисела на нем – держит основательно. Очень хорошо. Настала пора поднимать исследователя викингов.

К петле крюка прицепила карабин, а к карабину – блок-ролик с фиксатором. Перекинула через блок веревку, которая соединяла меня с археологом, стоявшим на носу шлюпки.

– Встаньте лицом к стене, Марк! – зычно велела я.

Швед послушно выполнил указание. Очередная волна вознесла шлюпку на высшую точку, я подтянула веревку, и, когда лодка опустилась, Марк остался висеть на стене.

Блок с фиксатором – удобная вещь! Если перестаешь подтягивать веревку, вниз она не убегает. Что бы я делала без него! Археолог маленький, но тяжелый. Наверняка потому, что под завязку набит знаниями. Аж взмокла, поднимая его. И была бесконечно рада моменту, когда он наконец ступил на площадку.

Чтобы швед никуда не свалился, пристегнула его поясной карабин к крюку, вбитому в стену. Если посмотреть сзади, то кажется, что Эрикссон прижался ко льду всем телом, словно к любимой женщине. На самом деле – это я оставила ему мало свободы, чтобы глупостей не наделал.

Чернота позади нас занимала уже треть неба. Усилился ветер. Грозовые тучи множились и воинственно приближались. Проявляя беспокойство, над айсбергом кружили альбатросы и пронзительно кричали прямо над ухом.

– Теперь, – наставляла я ученого, – когда буду готова поднять вас на следующую площадку – крикну. Вам нужно будет лишь открутить муфту на карабине и отсоединить его от крюка. Но пока не крикну – даже трогать не вздумайте ничего!

– Ну что вы! Я же понимаю! – немного рассеянно пробормотал Эрикссон.

Я полезла дальше, выбивая ступени кошками и ледорубом. Прошла метров восемь и увидела место для следующей остановки. Площадка находилась на расстоянии одного перехвата. Только вознамерилась оказаться там, как снизу раздался дробный стук. Будто очередь из автомата, стреляющего горохом.

Теряясь в догадках, глянула под ноги. Боже мой!

Банда альбатросов, каждый из которых размерами больше напоминал курицу, чем нормальную птицу, кидалась на бедного Эрикссона и клевала в голову. В первый момент, увидев эту картину, я испугалась за археолога. Уже представила его мертвым, висящим на крюке с пробитым черепом. Чуть позже выяснилось, что атаку спровоцировала моя яркая каска. Эрикссон отделался лишь нервным потрясением.