Облако

– А разве кто-то еще остался? Мне говорили…

– Большинство разъехались, конечно, – кивнул помощник. – Но пара человек из бывшего руководства вроде еще здесь. Когда расследование было, конечно, как и все, в отрицаловку ушли, я не я, и лошадь не моя, но если сейчас поговорить, кто его знает, вдруг проговорятся, может, и всплывет что-то.

– Контакты есть? – спросил Вадим.

– В папку адреса вложены. Два человека, может, и еще кто-то остался, но по остальным нет сведений. Я с ними пытался говорить когда-то, но я – официальная власть, не пошли на контакт. Может, у вас лучше получится.

Вошедшая женщина в меховом жилете положила на стол раздувшуюся старомодную папку с завязочками.

– Ну вот, все здесь. – Помощник с надеждой посмотрел на Вадима. – Так, может, все-таки сходите, поговорите? Только к ним домой идти придется, мы тут недавно проверяли – телефоны у обоих, как назло, отключены давно за неуплату.

– Разберусь. – Вадим щелкнул замками. Объемистая папка хотя и с трудом, но все же поместилась в портфель. – Какого рода там материалы?

– Да всякой твари по паре. – Помощник подумал. – Тематические справки, выдержки из отчетов, слухи, сплетни… Многого не ждите, но до завтрашнего дня хватит. Завтра заседание в три, не забудьте.

– Не забуду. – Вадим поставил кейс у ножки стула. – До гостиницы тут как лучше добраться?

– Сейчас я вам такси по пейджеру вызову. – Помощник полез в ящик стола. – Вы где остановились?

Вадим заглянул в бумажку.

– «Шангри Ла».

Набрав текст на пейджере, помощник нажал пискнувшую кнопку.

– Виталий Николаевич очень хотел с вами встретиться, – сказал он. – Не получилось, он сейчас на совещании, у губернатора, в Железногорск-Илимске. Но вы ведь до конца недели задержитесь?

– Не знаю, – сказал Вадим. – Трудно пока сказать. Как пойдет.

– Как пойдет, понятно. – Помощник покивал. – Если от нас что-то надо, пожалуйста, сразу же обращайтесь. Любая помощь. – Он словно в замешательстве оглянулся. – А такси ваше наверняка уже пришло. Таксистов у нас больше, чем клиентов, а пробок здесь не бывает.

– Спасибо. – Вадим поднялся. Уже почти дойдя до двери, он остановился. – Скажите… – он секунду поколебался. – А правда, что у вас тут черный снег выпадает?

– Темно-серый, – сказал помощник. – Когда снежинки в руке растают, на ладони песчинки черные остаются. Вода отдельно, песчинки отдельно.

– Понятно.

Аккуратно закрыв за собой дверь, Вадим вышел в холл. Спустившись вниз и отдав пропуск спящему с открытыми глазами вахтеру, он вышел на улицу.

Потрепанный «Фольксваген» уже стоял у тротуара. Сев и сказав шоферу «Шангри Ла», Вадим на мгновенье закрыл глаза. Надо быть занятым, подумал он. Надо постоянно быть занятым. Вот я сейчас говорил с ним, и я был практически нормальным человеком. Сейчас приеду в гостиницу и буду читать эти материалы, страницу за страницей, подробно, вдумчиво, въедливо, кропотливо; хорошо, что их так много. Буду их сопоставлять, анализировать, проверять на внутреннюю непротиворечивость, на системную полноту, буду выдвигать версии, предположения, гипотезы, и их потом тоже буду сопоставлять, проверять, анализировать – на внутреннюю непротиворечивость, на системную полноту, так и буду этим заниматься, пока не отрублюсь к чертовой матери. А завтра попрошу еще. И наверняка мне дадут. Только так и надо здесь.

Машина внезапно остановилась.

– Шангри Ла, – сказал шофер.

Подняв глаза, Вадим мутно посмотрел на мерцавшую сквозь стекло вывеску.

– Шангри Ла?

Шофер вопросительно скосил на него глаза.

– Шангри Ла.

Кладя конец этому разговору двух готтентотов, он тронул пальцем экран планшета.

– Сто рублей.

Отдав деньги, Вадим вышел из машины.

Войдя в холл гостиницы, он недоуменно оглянулся. Вместо ожидаемых диванов, столиков и девушек за стойкой ресепшн перед ним было покрытое пластиковой пленкой пространство, уставленное заколоченными ящиками, с кучами мусора по углам. Стойка ресепшн, впрочем, присутствовала – на ней лежал человек в рваных джинсах и бандане, увлеченно читавший книжку в засаленной обложке и время от времени прыскавший от смеха. С некоторой задержкой заметив вторжение, отложив книжку, он приподнялся на локте.

– Привет, брат, – произнес он.

– Миру мир.

Приблизившись, Вадим, уже догадываясь о случившемся, еще раз оглядел пространство.

– Остановиться здесь, я так понимаю, не получится.

– Ну, возможность остановиться всегда есть, – с готовностью заметил собеседник. – Вопрос в том, готов ли сам человек сделать такую остановку.

– Я имею в виду, снять номер на несколько дней, – кротко сказал Вадим.

Лицо собеседника выразило сожаление.

– Извини, брат. Закрываемся, нет постояльцев. Ничем не могу помочь.

Еще раздумывая, Вадим бросил взгляд на завернутую в пластик хрустальную люстру в углу.

– А другие гостиницы в городе есть?

Потянувшись к стоявшему в изголовье раскрытому ноутбуку, собеседник некоторое время просматривал интернет-страницы. Подойдя, Вадим покорно ждал своей участи. Вздохнув, человек захлопнул ноутбук.

– Извини, брат. Похоже, ни одна не дышит. Что делать, кризис.

– Харе Кришна, – сказал Вадим.

Секунду они смотрели друг на друга.

– Если бы мы были на аэродроме, – внезапно сказал собеседник, – мы бы обнялись и расцеловались.

Оценивая сказанное, Вадим невольно усмехнулся. Уходя, он бросил взгляд на лежавшую страницами вниз раскрытую книжку. Это была «Симуляция бессознательного в дискурсе экономики деривативов» Бодрийара. Аккуратно придержав стеклянные двери, он вышел на улицу.

Черная, черная ночь. Влажный, чуть тепловатый ветер порывами стлался вдоль улицы – одиночные прохожие вдали и редкие, мутно мерцающие вывески. А я ведь знаю все это, внезапно подумал он. Тронутый неожиданно сильным чувством, на мгновенье он остановился. Откуда-то из детства все это вдруг вновь встало перед ним – спальный район на окраине, стылые дома без витрин и прохожие, бредущие бесконечными зимними вечерами по продуваемым ветром улицам неизвестно куда, темный волнистый лед под ногами и изморозь на голых ветках, тусклые неоновые вывески с погасшими буквами и черные стекла окон – все это было почти таким же, и это было перед ним.

Встряхнувшись, Вадим медленно пошел по улице. В моем детстве всегда зима, усмехнувшись, подумал он. Мимо с шумом пронеслась машина. Да, это похоже, похоже, очень похоже, не совсем так, но все-таки похоже, только… – он, вздохнув, оглянулся – только здесь теплее.

Еще раз вздохнув, он пошел дальше. Внезапно он вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня. Потом найду какую-нибудь гостиницу, подумал он. Не может быть, чтобы ни одной не было, – частный сектор, в конце концов, или что там еще. А сейчас поесть. Привлеченный огнями вывески в узком, идущем вниз переулке, он бездумно свернул туда.

Заведение называлось Gothic-Doom Cafe. В очередной раз подивившись своеобразию местных условий, Вадим толкнул дощатую, окованную железом дверь; спустившись по деревянной скрипучей лестнице, он оказался в темном сводчатом зале. Обстановка внутри была примерно такой, как он ожидал – дубовые столы и скамейки, ржавые секиры на стенах, постеры металлических групп в средневековых облачениях, немного странной выглядела только одна из стен и площадка перед ней, выстланные алым бархатом, словно приготовленные для некого действа. Увидев в дальнем углу стол, окруженный не скамейками, как остальные, а дубовыми креслами, Вадим пробрался туда.

Народу в заведении было неожиданно много, приглядевшись, он с удивлением отметил отсутствие пивных кружек на столах, перед посетителями стояли только бокалы с вином, в воздухе шелестели тихие разговоры, все как будто чего-то ждали. Едва он успел сделать заказ, как помещение наполнил звук органа, разом потускнели светильники, и в площадку, выстланную алым бархатом, ударили скрещенные световые конусы прожекторов. Площадку озарила вспышка, породившая облако дыма, из клубов которого мгновенье спустя показались три фигуры в черных балахонах с остроконечными капюшонами, из-под сводов разнеслось «Veni omnipotent aeterne diabolus», наплывом воздуха откуда-то сбоку дым отнесло в сторону, и все три фигуры, одна за другой, сделали шаг вперед.

Стоявший посередине человек более всего привлекал внимание. Высокий, с длинными русыми волосами и резкими чертами бледного аскетичного лица, на котором выделялись горевшие ровным спокойным светом глаза, он на мгновенье склонил голову, словно в задумчивости, или, быть может, прислушиваясь к какому-то ему одному слышному звуку, стоявшие по обе стороны от него девушки так же, словно в смирении, потупили глаза, меж слегка разошедшихся пол их балахонов стали видны их обнаженные тела.

Человек между тем решительно поднял голову, одновременно призывающим жестом чуть вскинув руку, внимание всех сидевших в зале, впрочем, и так уже было приковано к нему, мгновенье – и в помещении зазвучал его мгновенно завораживающий, какой-то всепроникающий голос.

– Отложите яства, отодвиньте кубки.

Не ждите от Посланца слов благих, ибо в мире нет благости.

Не для того я пришел к вам, чтоб призывать к вере, ведь верующие лишь рабы пустоты.

И не хочу я ни строить, ни разрушать иллюзий – что сами построили, то и разрушите.

Говорящий откинул капюшон, луч прожектора высветил твердый прищур его глаз и жесткую складку губ.

– Нет заслуги в том, чтобы любить то, что прекрасно. И жалок тот, кто бодр духом в надежде на обещанное спасение.

Но славен тот, чей дух тверд там, где нет ни спасения, ни совершенства.

Нет и не будет их, так внемлите же, ибо ничтожен всякий отвернувшийся от правды.

Счастье недостижимо, конфликты неразрешимы, надежды обречены, усилия тщетны. Смерть и тьма ждут нас всех, они подбираются, они почти уже здесь. С ними невозможно договориться и нельзя победить. Но капитуляции не будет.

Падая и оступаясь, теряя и обретая, истлевая и восставая, идет человек на штурм неба.

Найдя – не загораживайся, увидев – не отшатывайся, познав – не обманывайся.

А потому вот послание книги вечной.

О терпении и твердости слово ее.

Его и запечатлейте в сердцах.

Свободным всевидящим движением говорящий поднял голову.

– Не оказывай непрошеной помощи, ибо этим оскорбишь гордого.

Не давай непрошеных советов, ибо уподобишься глупцам.

Сторонись боящихся ответственности, ибо от них идет предательство.

Не презирай блудниц, ибо только они честны.

Не делись тяготами с близкими, ибо только хорошим надлежит делиться с любимыми.

Не проси у друзей бесплатной помощи, ибо лучше обогатить друга, чем постороннего.

Никогда никому не угрожай. Уж лучше сразу сделай. Ибо угроз боятся лишь трусливые, а их нет там, где вершатся великие дела. Угрожая – предупреждаешь, предупреждая – вооружаешь, зачем же вооружать врага своего?

Слушай лишь первые слова, верь лишь словам, что срываются с кончика языка, ибо все поправки, дополнения, уточнения – суть ложь.

Убей в себе страх – первопричину всех бед, и очистится взор твой.

Между поступком и не поступком выбирай поступок, ибо, совершив его, увидишь мир изменившимся, а в нем – и нелепость прежних страхов своих.

Бойся отвергающих радости земные, ибо больше они любят смерть, чем жизнь, сами не зная того.

Не оставляй обид безнаказанными, ибо призывающие прощать делятся трусостью, – око за око, зуб за зуб.

Не ищи в людях сострадания, ибо не найдешь его.

Дознайся причин желаний своих, ибо лишь глупец не понимает себя, а у умного нет подсознания.

Познав же это – встань и иди!

Орган звучал, цвета прожекторов менялись как в калейдоскопе; гордо повернувшись к зрителям, девушки сбросили балахоны, оставшись обнаженными, после новой вспышки площадку вновь пересекли клубы дыма, в руках говорившего оказалась статуэтка распятого дракона, крылья его были прибиты к кресту.

Глаза присутствовавших, до того без благоговения, но с интересом слушавших говорившего, были прикованы к зрелищу, в такт музыке, под разноцветными лучами прожекторов, девушки продолжали увлеченные движения. Одна из них, темно-русая, со стройным, гибким телом, казалось, целиком была погружена в ритуал, стараясь, как в художественной гимнастике, все делать максимально четко и правильно; другая, коротко стриженая шатенка, чуть более порывистая, словно одухотворенная в движениях, все делала, не сводя ждущего взгляда с проповедника, в каждом жесте ее сквозили серьезность и непритворная вера в происходящее. С каким-то чувством оцепенелой отстраненной грусти Вадим наблюдал за ними. Да, женская преданность, подумал он. Юношеская, страстная женская преданность, та самая, что вкладывала им в руки бомбы народовольцев или кинжал, убивший Марата, вот она здесь, как на ладони. У этой, второй, наверно, даже ничего нет с этим парнем, возможно, она тайно влюблена в него, но не хочет себе в этом признаться, не хочет дать воли этому чувству, чтобы не опошлить, не помешать тому главному, что исходит от него, к чему она, как это видно, относится так серьезно. И ведь не важно, что от него исходит, они верят ему, они жаждут верить, они готовы на все. С таким же успехом он мог бы сгоношить их на съемки в порнофильме, так же убедительно и страстно доказав, что то, чем он занимается, есть высокое искусство, – и влюбленное сердце услышало бы и ринулось во все это со всем жаром молодости, ничего не прося взамен. Господи, на какую только гнусность не способны чертовы мужчины – все эти микросаванаролы и микронаполеончики, прекрасно знающие, что не смогут добиться власти среди таких же, как они, мужчин, и стремящиеся стать самыми сильными среди самых слабых. И ничего не поделаешь. И глупо вмешиваться, и ничего не поправишь.

Ритуал между тем продолжался. Взяв кувшин, человек в балахоне смочил из него губку, поднеся ее затем к губам каждой из девушек; одна из них легла на покрытое алым бархатом некое подобие наклонного топчана, вторая с кувшином в руках стала над ней; взяв распятие с драконом, человек поднял его над головой, площадку вновь озарила вспышка, все заволокло дымом, голос из динамиков возгласил: «Vexilla regis prodeunt inferni!»[1], однако в этот момент в течение церемонии вмешались посторонние звуки.

Словно в противоположность сказанному, дверь над лестницей с треском распахнулась, в проеме ее показалось несколько человек, тащивших с собою огромный необструганный деревянный крест. С треском и криками вся эта компания и последовавшие за ними человек двадцать скатились по лестнице; уткнув крест в пол, возглавлявший толпу коротко стриженый человек в прыгавших на носу очках и туристском свитере, воздев руку над головой, возопил: «По лжи ходите! Ложью глаголете!», музыка выключилась, а внезапно выскочивший из-за его спины толстяк в подпоясанной веревкой рубахе окатил сидящих за передними столами водой из трехлитровой банки.

Краем глаза отметив, что ни проповедника, ни девушек на площадке уже не было, Вадим с интересом наблюдал происходящее. Притянув к себе крест и тыкая указательным перстом в воздух, человек в очках затянул обличительную речь, сидящие за столиками вяло отругивались. Выдвинувшиеся на передний план несколько молодцов недружелюбного вида потребовали у присутствующих предъявить документы, сидевшие за столиками с недовольством, но без особого удивления полезли в портмоне и сумки.

Обстановка меж тем накалялась: нескольких посетителей, вскочивших и попытавшихся вырваться, тут же решительно водворили на место, следом вскочили другие, началась перебранка со взаимными пиханиями в грудь, стоявшие за спинами обличителей дюжие парни в готовности придвинулись ближе. Раздался звон стекла и треск перевернутых столов, в дальнем углу зала началась драка, завизжали женщины, численный перевес был на стороне посетителей, но физподготовка и выучка – на стороне вломившихся, в руках многих из них показались бейсбольные биты, в движениях был виден явный настрой никого не выпускать, на поясе у одного из только что проверявших документы Вадим вдруг заметил блеснувшую связку наручников.

Фронт драки приближался к столику Вадима, неожиданно отвлеченный звуками, доносившимися откуда-то издали и сверху, он поднял голову – несколько человек, взлетев по лестнице, схватили попытавшуюся убежать девушку – поднявшись на ступеньку выше и загородив ей путь, они пытались столкнуть ее вниз. Что-то абсурдное было в этой сцене – и в самой девушке, одетой в цветное короткое, словно детское платьице, которое Вадим с первого взгляда принял за ночную рубашку, и в ее внешности, одновременно и сочетавшейся, и контрастировавшей с этим нарядом, – золотистые волосы, лицо, в котором чувственность странно сочеталась с детскостью, и какая-то необычная фигура – большая налитая грудь, при этом довольно узкие бедра, и неожиданно полные, круглые икры, и ноги с высоким подъемом, в туфлях на шпильках. Ухватившись за перила и отмахиваясь сумочкой, она что-то страстно, со вскриками пыталась втолковать двум массивным амбалам, со слоновой тупостью нависавшим над ней; то ли не слыша, то ли не понимая, амбалы одутловато спускались по ступеням, пихая и оттесняя ее.

Достав из-под кресла портфель с материалами и невольно усмехнувшись тому, насколько дико, наверно, выглядит человек, идущий драться с портфелем в руке, Вадим, мгновенье подумав, вытащил из портфеля первую попавшуюся бумагу; демонстративно держа ее перед собой примерно тем жестом, которым в известных документальных кадрах Чемберлен показывал журналистам Мюнхенский договор, он неторопливо обогнул стол. Люди, занятые дракой, вряд ли позволят себе отвлечься, чтобы задержать идущего куда-то непонятного человека с портфелем и бумагой в руке, похожего на адвоката, готовящегося кому-то зачитать права, – двое или трое погромщиков, обернувшихся в сторону Вадима, пока он пересекал зал, на мгновенье скользнув по нему непонимающими взглядами, отвернулись.

Подойдя к лестнице и бросив бумагу, Вадим быстро взлетел по ступенькам, портфель мешал страшно; криво пристроив его на ступеньке и схватив за щиколотки одного из амбалов, он изо всех сил дернул, рискуя сам слететь с лестницы, – хлопнувшись затылком об угол ступеньки, тот на мгновенье отключился, зарычавший второй повернулся к Вадиму; ухватив его за полу куртки и держась за балясину, Вадим дернул его на себя; замахав руками в поисках опоры, тот сверзнулся по лестнице; подобрав портфель и схватив девушку за руку, Вадим потащил ее вверх к выходу. Сзади слышался рев пришедших в себя амбалов, наверху, пнув дверь, Вадим пропустил девушку вперед; вылетев на улицу, они побежали к проезжей части, девушка двигалась, спотыкаясь – она потеряла туфлю, из распахнувшейся двери выскочили трое или четверо погромщиков; вскинув руку, Вадим остановил единственную на дороге машину. С готовностью приоткрывший дверь водитель, наклонившись, понятливо взглянул из пахнувшего бензином салона.

– Куда?

– На вокзал.

– Сколько?

– Тысяча рублей.

Сделав приглашающий жест, водитель взялся за руль. Хлопнув дверьми, они рванули с места, на секунду опередив подбежавших амбалов.

Квартал остался позади, машина набрала ход, в салоне было почти комфортно и вообще замечательно: нежно звучала музыка, пахло благовониями, мимо проплывали освещенные витрины. В зеркале сияло довольное лицо водителя. Смирно сидя на заднем сиденье, озабоченно взглянув в заднее стекло, девушка со скромным интересом повернулась к Вадиму.

– Скажите, пожалуйста, а можно вернуться назад за моей туфлей?

Вадим мельком покосился на нее.

– Можно. Если перед этим зайти в оружейный магазин. Так что лучше в обувной.

Сложив руки на коленях, девушка с достоинством потупила глаза.

– Боюсь, мне будет трудно чем-то их обрадовать.

– Ничего, я это возьму на себя.

Девушка немного церемонно взглянула на него.

– Вы хотите мне купить новые туфли?

– Ну не ходить же вам босиком. Или вы против?

– Я не против, я даже знаю одну мастерскую, где можно купить подходящие туфли, но это далеко, – у вас есть время?

– Какую мастерскую?

– Мастерскую по ремонту обуви.

– А это обязательно – покупать туфли в мастерской по ремонту? Обувной магазин не подойдет?

– Обувной магазин подойдет, конечно, но это очень дорого.

– Ничего, думаю, я смогу это пережить.

Девушка оглянулась.

– Тогда это в двух кварталах отсюда, а там надо завернуть налево.

Взглянув в окно, Вадим кивнул шоферу.

– В двух кварталах отсюда – налево, и там остановите.

– А тысяча рублей? – спросил шофер.

– В силе.

Они проехали квартал.

Девушка как-то манерно покосилась на него.

– Вы, наверное, приезжий?

– А что, заметно?

– Просто у вас так много денег. И к тому же вы хотели ехать на вокзал. Вы не опоздаете?

– Мне не нужно на вокзал, я только что сюда приехал.

– А почему же вы сказали ехать на вокзал?

– Просто для скорости, чтобы минимизировать общение с водителем. В любом городе есть вокзал.

– Да, даже у нас есть. Только он закрыт.

– Ну вот, видите, как все удачно складывается.

Они подъехали к магазину.

Выступавший из тьмы светящийся стеклянный куб казался чем-то инопланетным на безлюдной улице, сквозь бесшумно раздвинувшиеся стеклянные двери они вошли в заставленный разноцветной обувью пустой зал, две продавщицы одиноко маячили где-то в глубине. Оставив девушку бродить среди полок, Вадим вышел на улицу.

Безлюдно и тихо. На другой стороне улицы симметричным отражением светился стеклянный куб пустого мебельного салона, в темноте блеснул красный огонек уезжающей машины, в тишине было слышно, как пощелкивает, переключаясь, светофор. Вызвать ей такси, подумал Вадим, должен же быть у нее пейджер, если только помощник не соврал – или нет, кто это мне говорил про пейджеры – водитель. Ну да все равно.

Постояв пару минут, он вернулся; терпеливо ожидая его, девушка стояла у полки, словно в некоторой волнительной задумчивости.

– Ну что, есть туфли?

– Есть, только очень дорогие, боюсь, вам будет обременительно тратить такие деньги.

– Что значит «дорогие»?

– Восемь тысяч.

Вадим мгновенье смотрел на нее.

– Каждая по отдельности или обе вместе?

– Обе вместе.

– Это обнадеживает.

Оплатив на кассе туфли, он подождал, пока она их наденет, вместе они вышли на улицу. Все так же церемонно, но, как показалось Вадиму, одновременно все же с некоторым чувством, девушка повернулась к нему.

– Большое вам спасибо за туфли. И спасибо за то, что вы меня спасли.

– Ничего, одно пойдет в дополнение к другому.

– В общем-то, я не собиралась там засиживаться, хотела сбежать пораньше, как-то никто не думал, что такое может произойти.

– Ну, в общем, так оно и получилось. Вы сбежали.

– Ну да.

Вадим оглянулся.

– Тут какой-нибудь общественный транспорт ходит?

– Ходит. Только очень редко.

– Давайте я вас отправлю на такси. У вас же есть пейджер?

– Спасибо. Да, конечно.

Девушка полезла в сумочку. Порывшись, она всплеснула руками.

– Боже. О, нет. Я же отдала его Черемисиной.

– Это фатально?

– Боюсь, что да. Это значит, что до завтра я его назад не получу.

Вадим понимающе кивнул.

– А Черемисина меньше чем сутки пейджеры не держит?

– Нет, просто она забыла свой и взяла у меня. Вы ее видели, она сейчас выступала в кафе.

– Адептка Сатаны? Да, такая не отдаст.

– Никакая она не адептка, просто вечно спутывается не с теми, с кем надо.

– Что ж, такое случается со многими.

– Случается, только с ней постоянно.

– Что посоветуете делать?

– Ну, давайте подождем, должен же проехать кто-нибудь.

Они пошли по улице.

– Как же вы передвигаетесь? – спросила девушка. – Вам же, наверно, тут трудно без машины.

– Приехал на машине, но она уже уехала обратно в Москву. Я тут ненадолго, в этом городе. Приехал по делу.

Девушка подумала.

– «Приехал по делу» – это прямо как из какой-то русской повести девятнадцатого века.

Оценив замечание, Вадим невольно усмехнулся, как-то по-новому посмотрев на нее.

– Да, это довольно точно. Из Москвы, по делу, в уездном городе. Но мертвых душ не скупаю.

– Жаль, а то их тут множество.

– Можете уступить по дешевке?

– У меня другая профессия.

– А чем вы занимаетесь?

– Я закройщица в мастерской по ремонту одежды.

Вадим с недоверием покосился на нее.

– Что-то вы не очень похожи на закройщицу.

Явно чем-то довольная, девушка ответила ему задорным взглядом.

– А вы знали многих закройщиц?

В тон ей Вадим с ученым видом покивал.

– Да, порой у нас бытуют совершенно ложные представления о профессиях.

Словно вникая в положение, он серьезно посмотрел на нее.

– Наверно, женщине надо многое пережить в жизни, чтоб стать закройщицей?