Пережить сегодня

Носком ботинка я переворачиваю мертвого сотрудника лицом вверх. Кроме пулевого отверстия во лбу, не менее четырех попаданий разорвали форму на груди гаишника.

– Вот же… – начинаю я, но запинаюсь на полуслове.

Бедняге в УАЗике пришлось застрелить своего озверевшего напарника. Парень сделал нелегкий выбор, но он боролся за свою жизнь. Пусть желание стрелять в напарника кажется неправильным, но я поступил бы на его месте точно так же.

На мгновение вспоминаю искаженное лицо Наташи в больничной палате… Хватило бы у меня сил совершить убийство в случае нападения воскресшей подруги?

Моя память услужливо рисует картину того, как я протыкаю череп трупа мужчины, ожившего в машине скорой помощи. Кажется после всего произошедшего я готов поступиться нормами уголовного кодекса.

В моей голове возникает еще одна совсем не высокоморальная мысль. Я, конечно, знаю, что для законопослушных граждан это называется мародерством. Но в кобуре на портупее гаишника, который лежит на асфальте, очень заманчиво виднеется рукоятка пистолета.

А и пошло оно все!

Как бесполезными стали правила дорожного движения, так и мародерство перешло на новый уровень. Словно нас отбросило обратно в каменный век. Теперь это собирательство ради выживания. Что, естественно, не означает, что я теперь буду грабить прохожих или незаметно воровать из рюкзаков таких же бедолаг.

А этим гаишникам их оружие уже не понадобится. У меня напротив, в связи с последними событиями, резко возросла потребность в каком бы то ни было оружии – тем более огнестрельном.

Я открываю кобуру и аккуратно извлекаю пистолет Макарова. Взвешиваю его в руке – тяжелее, чем я ожидал – и вытаскиваю магазин, чтобы пересчитать патроны. Все восемь на месте.

Уже неплохой результат. Я снимаю портупею с кобурой с того гаишника, который лежит на асфальте. Когда ремень застегивается на мне пистолет возвращается в кобуру. Ух ты!

Я обнаруживаю в боковом кармане запасной магазин. И в нем тоже восемь патронов. Вот это уже богатый урожай! С шестнадцатью патронами меня уже даже толпа зомби не возьмет… наверное. Я вспоминаю, как в меня выстрелил мужик на дороге. Вот против таких недружелюбных личностей пистолет мне особенно пригодится.

Возвращаюсь к левой передней дверце УАЗика. Под подошвами ботинок хрустит разбитое стекло. Я поворачиваю ручку, но дверь не поддается. Черт, закрыто! Но на дверце со стороны водителя вместо стекла остались лишь два крупных осколка.

Осторожно, чтобы не задеть их, я просовываю руку в салон автомобиля и поднимаю щеколду вверх. Раздается щелчок, и дверца поддается. Я распахиваю ее и забираю автомат, лежащий на коленях мертвого гаишника. В магазине патронов не оказывается.

Я возвращаю его на место и отвожу затвор назад. С металлическим лязгом что-то вылетает из ствола и звонко приземляется на асфальт. Перестав скакать по дороге, одинокий патрон катится по дуге, пока не замирает возле заднего колеса автомобиля.

Со взлетной полосы от общей толпы зомби отделяется небольшая группа. Около дюжины мертвецов медленно, но верно выдвигаются в моем направлении. Надо попытаться успеть достать и второй пистолет. Я суетливо возвращаюсь к водителю УАЗика и хватаю его за руку. Даже через рукав надетой на нем формы его сухая кожа обжигает, словно лед.

Жуть!

Быстро оглядываюсь через плечо. Зомби уже вышагивают в каких-то двадцати метрах от «УАЗика», а я все еще пытаюсь вырвать из окоченевших пальцев пистолет. От волнения и мои руки совсем перестают слушаться.

– Черт! – да их легче отрубить, чем отогнуть.

А, и пес с ним! Я нащупываю на кобуре гаишника отсек для дополнительного магазина, но тот оказывается пуст. Ага, вот он! Стараясь не касаться ног покойника, я осторожно поднимаю запасной магазин для пистолета. Конечно, он оказывается без патронов. Я оборачиваюсь снова.

Зомби уже подходят к полукругу сваленных на асфальт мертвецов. Идущий впереди всех мертвый мужчина запинается об обгоревшие тела и валится лицом вниз.

– Аргрхр! Рааврых! – нестройный хор рычащих гнилых глоток на каком-то подсознательном уровне заставляет мое тело развернуться и побежать к выезду с территории аэропорта.

Солнце уже начинает клониться к закату. А это значит, что пешком до темноты обратно в город мне не попасть. Да какой там город! Я даже до брошенного мной джипа дойти не успею. Я на бегу озираюсь в поисках спасения.

Бинго! Слева к трансформаторной будке прислонен старый-престарый велосипед. Я пулей устремляюсь к нему. Зомби хоть и идут медленно, но в отличие от меня не петляют как зайцы. Они срезают углы и следуют за мной словно охотничьи псы, почуявшие близость добычи. Я со всей скорости налетаю на трансформаторную будку и сгребаю в охапку велосипед.

Это образец старого советского технического гения. На перекрестии руля до сих пор сохранились остатки названия марки «Ю..тер».

Рама серого цвета немного погнута посередине, и цепь сильно провисает. Но в остальном велосипед явно на ходу. Я перекидываю одну ногу через раму и ставлю ее на педаль.

Ближайший зомби уже возле заднего колеса. Прыгая и отталкиваясь от асфальта, я практически волочу за собой советского «железного коня». Какой-то из зомби хватает меня рукой за куртку. Однако я уже достаточно разгоняюсь и ставлю вторую ногу на педаль. Цепь скрипит от натуги, но велосипед уверенно набирает скорость.

Я раскручиваю педали, и когда мне уже начинает казаться, что сейчас зомби повалит меня на асфальт, его хватка слабеет. Я пользуюсь этим и устремляюсь вперед изо всех сил.

Зомби не выдерживает заданного мной темпа и падает на землю. Перевернувшись несколько раз, оживший мертвец скользит головой по асфальту, оставляя обгоревшую кожу лежать лоскутами на земле.

А в следующую минуту велосипед набирает достаточную скорость и уносит меня прочь от преследователей. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как толпа зомби затаптывает забытый мной автомат. А и черт с ним!

Я снова возвращаюсь к пробке на дороге. Сначала двигаюсь между рядами машин не торопясь. Но вот проходит десять минут, пятнадцать, двадцать… Солнце уже задевает своим краем верхушки крыш домов, и я прибавляю темп. Машины слева и справа от меня замелькали как кадры диафильма. На такой скорости я за десять минут до джипа домчусь.

В среднем ряду впереди слева стоит рейсовый автобус. Обычный белый кузов покрыт привычным для городской суеты, толстым слоем дорожной пыли до самых окон. Проезжаю мимо и заглядываю в салон через открытые настежь двери. На мое счастье, внутри никого. Я поворачиваю голову обратно на дорогу.

– Какого… ? – из-за задней части автобуса, пошатываясь, выходят двое мертвых мужчин.

Они возникают в каких-то пяти-семи метрах впереди меня. Тот, который идет на шаг впереди, при жизни был небольшого роста, но довольно крепкого телосложения. Про таких, как он, говорят: «Косая сажень в плечах». Второго мне рассмотреть не удается – все происходит слишком неожиданно.

Велосипед несет меня на такой высокой скорости, что остановиться уже просто не успеет. Я дергаю руль вправо в отчаянной попытке удержать равновесие.

Оба трупа поворачивают головы на звук моего голоса. Ближайший из них поднимает и тянет ко мне свои руки. На какие-то доли сантиметра я благополучно разминулся с ними. Не представляю, как у меня получается это сделать в таком узком проходе. Возможно, древнегреческая богиня Фортуна сегодня на моей сторо…

– Крак! – громкий треск прерывает мои мысли об удаче.

Не сбавляя скорости, я проезжаю до машины, в ряду справа стоящей позади автобуса. Мне никак не выровнять траекторию движения обратно, и я на полном ходу задеваю рамой велосипеда боковое зеркало заднего вида злосчастного седана. От удара меня отталкивает влево, и я окончательно теряю управление.

Железный конь подо мной разъярился и решает сбросить наездника. На этот раз переднее колесо велосипеда врезается в бампер точно под правой фарой стоящей машины. Железную раму вырывает из-под меня – как будто какой-то шутник-великан хватает меня за плечи и швыряет вперед велосипеда. Я такой юмор, конечно, не могу оценить, и через мгновение реальность встречает меня жесткой посадкой.

Время замирает для меня. Я успеваю ощутить то чувство легкости и свободы, которое схоже с эйфорией, испытываемой прыгуном с парашютом. Мои проблемы вмиг улетучиваются, словно их уносит ветер свободного падения. Нет монстров, смертей и пугающих перспектив, приготовленных завтрашним днем…

Полет прерывает лобовое стекло все того же автомобиля, безжалостно вернувшего меня к реальности. Мир взрывается тысячей осколков боли и меркнет. Сознание я точно не потерял, потому что боль в левом боку теперь не отпускает. Перед глазами все плывет. Я мотаю головой.

– Ой! – кажется, это плохая идея.

Где-то в затылке мгновенно поселилась тупая, ноющая боль. Зато зрение прояснилось.

Я осматриваю себя. Тело практически впечатано левым боком в лобовое стекло автомобиля. Оно растрескалось и сильно прогнулось внутрь салона, но все еще держится целым полотном. Лямки рюкзака больно врезаются в плечи. Однако, похоже, мои футболки, толстовки и штаны, плотно уложенные внутри него, смягчили удар по моей спине.

– Аргрыхрах! – рычание раздается где-то над моей головой.

Слишком близко! Два сердобольных мертвых товарища решают выяснить, не сильно ли я ушибся во время происшествия. А я все еще барахтаюсь на капоте автомобиля и никак не могу освободить себя из стеклянной ловушки.

Глава 16. Катя

Нож с трудом режет кожу, тонкий слой жира и мышцы. Похоже, что лезвие изрядно затупилось, и края разрезов получаются неровными и рваными. Моя рука плотнее сжимает рукоять, и следующий надрез выходит почти идеальным.

Сколько же сил приходится вкладывать в готовку с таким тупым ножом! Я перевожу взгляд от разделочной доски передо мной на ту, что лежит перед мамой.

Она сидит в расслабленной и даже слегка отстраненной позе, и только ее правая рука равномерно опускает и поднимает кухонный нож. Я вижу, как под сухой кожей тонкие жгуты мышц напрягаются в такт движениям «кухонного комбайна», в который превратилось мамино предплечье.

Ровные куски свинины на ее разделочной доске лежат в трех равных холмиках, тогда как мои «надорвыши» едва сбились в одну невысокую кучу. А что это у мамы с глазами?

– Мам, ты не заболела? – обеспокоенно спрашиваю я. – У тебя все капилляры в глазах полопались.

Мама вытирает глаза тыльной стороной ладони, отчего они начинают выглядеть еще хуже. У самых их уголков в свете утреннего солнца блестят слезы. Кажется, это больно. Я инстинктивно скривилась, и боль, притихшая за ночь в моей голове, снова возвращается.

– Да нет, что ты, дочка, – все хорошо! – улыбается мама в ответ. – Ой, боже ж ты мой! Ты только посмотри на себя. У тебя же глаза вон тоже какие!

Что, и у меня белки все красные? Я устало поднимаюсь со стула и осторожно подхожу к зеркалу над старым рукомойником.

Щеки на моем и раньше худощавом лице совсем впали, и оно кажется еще более вытянутым. Прямые волосы до плеч в юности были русыми, однако недавно бухгалтерша с моей работы обозвала этот цвет мышиным. Лучше бы за собой сама больше следила, может, тогда научилась бы свои пергидрольные патлы качественнее прокрашивать.

Я пристально смотрю в свои глаза. Белки чистые, не считая крошечных красных ниточек в уголках. Ничего удивительного – такие, наверное, есть у каждого представителя офисного планктона. Может, только мешки под глазами стали немного темнее.

Ничего удивительного, учитывая, что еще вчера солнце для меня вставало по другую сторону Уральских гор. Или это от того, что мне так и не удалось поспать этой ночью?

– И вовсе не такие же! Посмотри внимательнее… Мам. Мам, стой – не три больше глаза! – сердито добавляю я.

Я пытаюсь удержать ее руку и встречаю довольно серьезное сопротивление. Не уверена, сколько именно длится это беззвучное противостояние, но когда мама понимает, что я больше не дам ей чесать глаза, ее рука внезапно останавливается.

В узкой полоске света утреннего солнца, которое едва успело пробиться в зазор между дверью и дверным косяком, показываются два раскрасневшихся глаза. В них полыхает ярость.

Мама моргает, и мои веки автоматически повторяют за ней движение вниз. Однако, когда веки поднимаются обратно, глаза мамы вновь спокойные… только белки покрыты узкими, длинными красными пятнами. Она уже опустила руку и возвращается к нарезке мяса.

– Ты… ты как, мам? Давай я какие-нибудь глазные капли из аптечки принесу, – спрашиваю я и встаю.

– Не надо, дочка! Честно, все в порядке. Лучше помоги мне с мясом, а то мне одной не успеть. Ну давай, садись. Не то сейчас уже все проснутся, а у нас с тобой ничего не готово, – просит меня мама и улыбается.

Я медленно опускаюсь на стул и внимательно смотрю на маму. Она вновь улыбается мне в ответ, и я возвращаюсь к нарезке мяса. Может, мне просто показался тот огонек ярости, вспыхнувший в ее глазах? Я еще раз украдкой смотрю на маму.

Куски мяса на ее доске больше не выглядят идеально ровными. Теперь они очень напоминают рваные ломти на моей тарелке.

Глава 17. Азамат

Дежурный за окошком машет на меня рукой и молча уходит куда-то. Металлическая дверь открывается, и мимо меня проносится полицейский в форме.

– Скажите, пожалуйста? – он пробегает без ответа.

– Кто у вас здесь? – не успеваю я спросить и следующего.

Я вхожу внутрь, а дверь за мной остается нараспашку.

– А извините, мне надо, – пытаюсь я спросить другого, но тот отмахивается.

– Простите, пожалуйста, у меня…

– Это не ко мне! – отрезает полицейский и удаляется.

– Могу! Я! С вами! Поговорить? Это! Очень важно! – я сталкиваюсь в коридоре с дежурным и тот нехотя останавливается.

– Вы что, не видите, что происходит? Знаете, сколько сейчас таких заявлений? Все сейчас потеряли или детей, или родителей, а вам кажется, что вы один тут такой? – ворчит дежурный и внезапно останавливает кого-то – Сержант! Ты что, все еще не уехал за моими? Я сколько раз тебе сказал уже? Если из-за тебя мои дети не успеют на эвакуацию, ты на своем горбу их потащишь из города! Ты понял? Пошел!

– Мне нужно найти моего сына, понимаете? Я ученый. Я и мои коллеги создаем вакцину от этого вируса. Есть такая компания – «Медитэк»! – вклиниваюсь я.

– Как вы сказали, «Медитэк»? Ну тогда, конечно, пойдемте! – останавливает меня тяжелым взглядом дежурный и зовет за собой. – Расскажите поподробнее, очень интересно.

– Понимаете, этот вирус изобрели не мы. Но мы знали о его существовании и уже проводили тесты на опытных образцах, – объясняю я.

– Да-да, – кивает дежурный и уводит меня вглубь коридора.

– Лично мне уже удалось получить первые перспективные реакции, но материала было недостаточно, – дежурный прерывает меня жестом.

– Телефон сюда давайте, – приказывает капитан.

Я отдаю, и полицейский, не глядя, кладет его в ящик стола в дежурной части. Он кивком указывает куда-то мне за спину. Я поворачиваюсь и перехожу к самой сути.

– Так вот, мой сын болен. У него ВИЧ, а это тоже вирусное заболевание. Так вот, в нужной концентрации этот вирус оказывает… – продолжаю я.

– Угу-угу. Заходите, – дежурный заводит меня в какую-то комнату с решетками.

– Да, спасибо. Так вот, Медитэк обещали вывезти моего сына в укрепленный исследовательский центр, но в больнице сказали, что его увез кто-то из персонала! Понимаете? Его увезли не в исследовательский центр, а в какую-то из общих зон резерваций. Там же не будет надлежащего ухода и условий… А что вы делаете? – недоуменно оглядываюсь я.

– Вот только сумасшедших мне сейчас не хватало! – возмущается дежурный и запирает дверь камеры.

– Подождите, капитан! Это что? Дежурный? Товарищ капитан, что вы… подождите! – я наконец осознаю произошедшее.

Он оборачивается и всучает всю связку ключей случайному полицейскому.

– Этих не отпирать! Откроешь их завтра утром, меньше мародерить по улицам будут, – командует дежурный и выходит обратно в коридор.

Этот полицейский куда крупнее капитана, но, судя по погонам, служит в звании сержанта.

– Ну так же нельзя! Откройте меня, я вам все объясню, – пытаюсь достучаться до полицейского я.

– И меня! И меня откройте! Я тоже не при делах, начальник! – раздается из соседней камеры, и дверь рядом с моей заходила ходуном.

– Не положено! – отрезает сержант и садится на кресло спиной к нам.

Я бессильно опускаюсь на скамью с облупившейся краской и приваливаюсь к ледяной стене. Арестант из второй камеры продолжает ругать трехэтажными матами полицейского. Однако сержант лишь глубже откидывается на спинку, и кресло жалобно скрипит под его весом.

Совсем как обычный человек, я углубляюсь в темные мысли о судьбе своего сына. От такой апатии и в депрессию путь недалекий.

Мой сосед затих, и я прикрываю глаза. Чувствую себя воздушным шариком, из которого выпустили весь воздух. Я словно провалился…

– Азамат Тахирович Хайруллин здесь находится? – грубый мужской голос вырывает меня из размышлений.

Я смотрю на часы. Бог ты мой! Я проспал почти два часа.

– Не положено! – отвечает сержант, и кресло под ним снова отчаянно скрипит.

– Я здесь! Здесь! – вскакиваю я со своего места и машу рукой силуэту за стеклом.

Кажется, там двое мужчин. Они исчезают из поля зрения и сержант пытается встать с кресла. Может, он остался здесь совсем один?

Только бы они не стали убивать этого немногословного дурня.

– Не полож… – встречает сержант моих спасителей, но обрывается на полуслове.

– Это вам! Гена, объясни все человеку, – предлагает мужской голос за пределами моего обзора.

– Так точно! – подтверждает обладатель того грубого голоса и выходит вперед.

На середину комнаты выходит поистине исполинских размеров мужчина. Где только нашелся черный костюм для его габаритов? Он резко поднимает руку вперед и открывает… чемодан.

– Друзья мои, вам просто несказанно повезло! Здравствуйте, Азамат Тахирович, – приветственно кивает мне очень ухоженный и элегантно одетый мужчина. – Не беспокойтесь, ваш сын у нас и он в полной безопасности.

– О, спасибо! Слава Богу! Но как… как вы меня нашли? – спрашиваю я.

– Ну это совсем просто. Ваш телефон все еще находится в этом здании, возможно даже в этой комнате. Но это не важно. Друзья мои! Да-да, я обращаюсь и к вам, – мужчина кивает сержанту, а затем оборачивается к уголовнику, – и к вам, конечно. Здесь деньги, и деньги отнюдь не маленькие. Но это не главное. Медитэк готов предоставить вам уникальное предложение!

– Сношаться с тобой за такие бабки? С этим разве что к ментяре, я сразу пас! – выпалил уголовник.

– Да вы хоть отдаете себе отчет?

– Нет, никогда и ни перед кем не отчитывался, даже перед собой! – гордо отвечает арестант.

– Позвольте мне закончить? Так вот, мы разделим между вами содержимое этого чемодана в обмен на ваши услуги. Ничего интимного, попрошу заметить. Дело в том, что мы сейчас, как никогда, нуждаемся в людях. Вы еще толком не видели ужасов, которые ждут вас снаружи, но могу вас заверить, что мы нуждаемся в вас не меньше, чем вы нуждаетесь в нас, – ухоженный мужчина разводит руки в стороны, словно фокусник, ожидающий оваций.

– Не положено! – категорически заявляет сержант и отступает к столу, на котором стоит рация.

– Согласен с мусором! Иди ты знаешь куда? – уголовник переходит на отборный мат, но закончить свою тираду не успевает.

– Гена, займись, – приказывает элегантный мужчина.

Я ожидал грядущей бойни, но вместо этого громила достал странного вида пистолет и дважды выстрелил. Сержант и уголовник грузно валятся на пол.

– Не волнуйтесь, доктор. Это всего лишь транквилизатор. Как я и говорил, мы не можем разбрасываться ценными ресурсами. И мы оба с вами знаем, что сейчас нет ничего ценнее человеческих жизней. Даже таких, как эти, – добавляет мужчина и жеманно пожимает плечами.

Глава 18. Андрей

Сутуля плечи, ко мне ковыляют насквозь прогнившие ожившие мертвецы. Двое мужчин неопределенного возраста – они больше других напоминают зомби из какого-нибудь кино.

Этим товарищам по несчастью воскрешение однозначно далось нелегко. Пробужденные от вечного сна какой-то чудовищной силой, они были вынуждены ломать крышки гробов и буквально выкапывать себя на белый свет.

Превозмогая боль, я скатываюсь с капота автомобиля. Оказываюсь на ногах и нащупываю рукой топор, притороченный к рюкзаку. Пытаюсь взяться за рукоятку двумя руками…

– Аау-у-у! – вскрикиваю я.

Стоит мне поднять левую руку, и резкая боль в ребрах заставляет меня согнуться. Я плотно прижимаю левый локоть к телу. Придется пока пользоваться только правой. К этому мгновению зомби оказываются возле капота автомобиля.

Я поднимаю топор и бью наотмашь по ближайшему. Оружие ищет своим лезвием его гнилую шею, однако я поднял его недостаточно высоко. Удар приходится в правую руку зомби. Лезвие топора перерубает плоть и кость на предплечье твари.

– Рархгрхр! – негодующе рычит оживший мертвец.

Он поднимает ко мне свои руки. Однако правая, перерубленная мной конечность остается висеть плетью. Плечо зомби все равно поворачивается в суставе.

Вся правая рука повисает на уцелевшем куске кожи подмышкой. Конечность слишком тяжела для тонкой, гнилой полоски. Лоскут плоти растягивается, рвется, и отсеченная рука с мерзким шлепком падает на асфальт.

Трупы приближаются. Тот, что позади, тоже протягивает ко мне руки. Я замахиваюсь топором еще раз. На этот раз удар получается идеальным. Быстрое вращение лезвия по дуге проходит через шею и легко отделяет голову от тела.

Прогнивший череп взлетает по невысокой параболе и, оставляя за собой в воздухе прерывистый, грязно-черный след, приземляется на капот соседней машины. Кляксы из кашеобразной жижи растекаются по металлической поверхности, словно граффити безумного художника.

На мое счастье, обезглавленное тело сразу, как подкошенное, падает на асфальт бесформенной кучей. Однако скрюченные пальцы второго ожившего старика дотягиваются до меня. Словно сработавший стальной капкан, зомби повис на моем правом плече. Я отшатываюсь, но труп не выпускает меня и продолжает напирать.

Я не выдерживаю и валюсь на спину. Зомби не ослабляет хватки и следует за мной. Его клацающая пасть практически перед моими глазами. Я выпускаю топор и выставляю перед собой правую руку.

Упираюсь ладонью в гнилую шею трупа и пока удерживаю зомби. Я пытаюсь сбросить его вправо, затем влево, но мертвец не поддается. Его лицо неумолимо приближается к моему.

– Рааааааарх! – зомби яростно рычит и раскрывает пасть, обнажая свои почерневшие зубы.

Силы понемногу покидают меня, и лицо кровожадной твари опускается. Лоскуты затвердевшей, мумифицированной кожи, вздувшейся на нем, едва не касаются кончика моего носа.

– Да пошел ты! – злость захлестывает меня.

Не для того я столько сегодня пережил, чтобы все вот так закончилось. Меня переполняет всепоглощающая ярость! Она волной разливается по телу вместе с адреналином. Я отталкиваю зомби и подбрасываю его вверх на какой-то десяток сантиметров. Однако этого оказывается достаточно.

Я сгибаю ногу в колене и голенью упираюсь в грудь старика… и отпускаю его шею! Кровожадный монстр чувствует, что я поддаюсь его напору, и с удвоенной силой тянет ко мне лицо.

Прогнившие челюсти клацают в паре сантиметров перед моими глазами. Моя правая рука скользит к кобуре на поясе. С непривычки открыть ее, не глядя, с первого раза не получается. Наконец застежка поддается, и я выхватываю пистолет.

Патрон я заблаговременно дослал в патронник, но вот курок взвести совершенно забыл. Приставляю дуло пистолета к подбородку зомби.

– Сдохни, тва-а-а-арь! – кричу я и изо всех сил выжимаю спусковой крючок.

Пистолет превозмогает сопротивление курка в попытке выстрелить самовзводом. Я жду выстрела, кажется, целую вечность. Это длится настолько долго, и мысль о том, что это не случится вовсе, успевает закрасться ко мне в голову.

Палец едва справляется, и я уже тянусь, чтобы помочь второй рукой… Однако в это мгновение оглушительный грохот разрывает стоявшую вокруг тишину!

Пуля вырывается из дула пистолета и прошивает подбородок. Затылок зомби взрывается тысячей осколков черепа и ошметков плоти. Больше я не слышу ничего, кроме свиста, заполнившего мои несчастные барабанные перепонки.

Звук выстрела безжалостно оглушает меня. К этому я категорически не готов. В кино даже выстрел из гаубицы, не говоря уже о пистолетах, не мог так дезориентировать актеров. Учту это на будущее.

Я кладу пистолет на асфальт рядом. Мысли путаются и не задерживаются в моей голове, вытесняемые назойливым гулом в ушах. Я сбрасываю обмякшее тело зомби в сторону.