Мой замечательный грузин

Как-то отец Гермоген поймал Сосо за чтением «93-го года» и приказал наказать его продолжительным карцером. Затем ещё один священник-шпик обнаружил у него другую книгу Гюго: «Джугашвили, оказывается, имеет абонентский лист из «Дешёвой библиотеки», книгами из которой он и пользуется. Сегодня я конфисковал у него сочинение Гюго «Труженики моря», где и нашёл названный лист. Помощник инспектора Мураховский». Гермоген наложил резолюцию: «Мною Джугашвили уже предупреждён по поводу посторонней книги «93-й год» Гюго». Гермоген был одним из немногих служителей семинарии, кто понимал, что процесс познания и тягу к книге никому не остановить. Молодые, горячие, пытливые души всё равно докопаются до истины и поймут, что мирская жизнь, хоть и наполнена грехами, но это жизнь, а не служение. И с этим дано смириться не всякому. Здесь нужна воля Божья. По статистике только тридцать процентов выпускников становились священнослужителями.

Однако коренным образом повлияли на сознание Сосо и изменили его русские писатели, будоражащие радикальную молодёжь. Стихотворения Николая Некрасова и роман Чернышевского «Что делать?», его герой Рахметов были для одарённого юноши образцом несгибаемого аскета-революционера. Как и Рахметов, Сосо считал себя особенным человеком, рождённым для великих целей.

Запретный плод всегда сладок, и семинаристы запоем читали и Бальзака, и Мопассана, передавая книги из рук в руки и зачитывая их до дыр… Но это было чтение чисто развлекательное.

В семинарии Сосо снова вернулся к прочтению своего любимого романа Александра Казбеги «Отцеубийца», где был выведен классический кавказский разбойник – герой по прозвищу Коба, об этом я рассказывал ранее.

Он и здесь, в семинарии, стал настаивать, чтобы его звали Коба. Это имя удивительно быстро приросло к нему, и Сосо очень нравилось на него откликаться. Но близкие по-прежнему называли его Сосо.

Осенью 1896 года уже появлялись в газетах его первые стихи, которые вызывали восторг не только у семинаристов, но и у читателей газет. Ему было семнадцать лет.

Но вот что интересно: именно в это время наш Коба начинает терять интерес не только к духовному образованию, но и к поэзии, которая, казалось, захватила его навсегда. Он писал стихи не только для издательств, но и на заказ друзьям, для их девушек, на дни рождения, различные торжества и т. д. Короче, стихи писались так же легко, как в детстве в Гори, а потому быстро надоели. По успеваемости в этот период он переместился с 5-го на 16-е место…

«Я стал атеистом в 1-м классе семинарии», – говорил Коба много десятилетий спустя.

Биографы Сталина пишут, что у него случались споры с однокашниками, например, с набожным другом Симоном Натрошвили. Коба ему сказал, что Бога нет. Симон резко возразил. Но какое-то время поразмыслив, он пришёл к нему и признал, что ошибался. Коба слушал это с удовольствием, пока Симон не сказал:

– Если Бог есть, то есть и ад, а там всегда горит адский огонь. Кто же найдёт столько дров, чтобы адский огонь горел? Они должны быть бесконечными. А разве бывают бесконечные дрова?

Сталин вспоминал: «Я захохотал. Я думал, что Симон пришёл к своим выводам с помощью логики. А на самом деле он стал атеистом потому, что боялся, что в аду не хватит дров».

В этот период Коба от простого сочувствия революционным идеям уже двигался к открытому бунту. Приблизительно в это время его дядю Сандро, брата Кеке, того самого, который помогал поднять очень важных людей для его поступления в семинарию, убили полицейские. Это ещё больше укрепило его веру в необходимость вести непримиримую борьбу с самодержавием и существующими порядками. Теперь власть стала его личным врагом. Сосо никогда об этом не говорил, но наверняка это сыграло свою роль.

Он очень быстро, как ртуть, от французских прозаиков перетёк к самому Марксу. За 5 копеек семинаристу одолжили «Капитал» на две недели. Он пытался изучать немецкий, чтобы читать Маркса и Энгельса в оригинале. А английский – у него был экземпляр «Борьбы английских рабочих за свободу». Так начинались его попытки выучить иностранные языки, особенно немецкий и английский. Они продлятся всю его жизнь, и небезрезультатно. Однако это всё из области лирики. Но увлечения революционной литературой неизбежно предполагают и какую-то деятельность.

И вот Сосо начал втихаря выбираться под покровом ночи за пределы семинарии вместе со своими товарищами… Оказывается, в маленьких лачугах на склонах Святой горы проходили его первые встречи с настоящими рабочими-железнодорожниками. Из этих конспиративных встреч разгорался пролетарский огонь. Кобе наскучили просветительские дискуссии в семинарском клубе Девдориани. Он хотел, чтобы кружок перешёл к активным действиям. Девдориани сопротивлялся. Поэтому Коба начал бороться с ним и стал создавать собственный кружок. Вернувшись в семинарию в 1897 году после каникул, он порвал с Девдориани.

Бывший друг Кобы Иремишвили, оставшийся на стороне Девдориани, позже напишет: «Серьёзную и не всегда безобидную вражду обычно сеял Коба».

Надо признать, что по молодости Коба считал, что рождён быть лидером, и не терпел никакой критики. Он прекрасно понимал, что намного умнее и талантливее многих семинаристов, которые были куда более привлекательными и материально обеспеченнее его. Они его считали малорослым выскочкой, он их – недоразвитыми дылдами. Неприязнь была взаимной.

Итак, после разлада образовались в семинарии две партии: одна за Кобу, вторая – против.

Он сблизился с вдохновляющим его со времён Гори Ладо Кецховели. Того успели выгнать и из Тифлисской, и из Киевской семинарий, арестовали и теперь отпустили. Сосо никого так не уважал, как Ладо. Его наставник познакомил своего младшего друга с пламенным черноглазым Сильвестром Джибладзе – тем самым легендарным семинаристом, что избил ректора.

В 1892 году Джибладзе вместе с Ноем Жордания и другими основали Грузинскую социалистическую партию – «Третья группа» – «Месами-даси». Теперь эти марксисты собирались в Тифлисе. Они организовали типографский выпуск газеты «Квали» и принялись сеять семена революции среди рабочих. Джибладзе пригласил юного Сосо на квартиру к Вано Стуруа, который вспоминал, что, желая принять участие в работе партии Сосо, обратился к лидеру группы Ною Жордании.

Он пришёл к нему в редакцию «Квали», где были напечатаны его последние стихи. Жордания, будучи носителем непомерного самомнения, покровительственно порекомендовал Сосо ещё поучиться. «Подумаю», – ответил ему недовольный Сосо. Теперь у него появился враг. Он написал письмо с критикой Жордания в «Квали». Газета отказалась напечатать его, после чего Сосо говорил, что редакция целыми днями сидит и не может выразить ни одного достойного мнения.

Ладо также претила мягкость Жордании. Вероятно, именно Ладо ввёл Сосо в кружки русских рабочих, которые как грибы вырастали вокруг тифлисских мастерских. Они тайно встречались на немецком кладбище, в домике за мельницей около арсенала. Коба предложил снимать комнату на Святой горе. Там нелегально собирались один, иногда два раза в неделю в послеобеденные часы до переклички. Аренда стоила 5 рублей в месяц. Участники кружка получали от родителей деньги на мелкие расходы и из этих средств платили за комнату. Коба начал вести рукописный ученический журнал на грузинском языке, в котором освещал все спорные вопросы, обсуждавшиеся в кружке. Этот журнал в семинарии передавался из рук в руки.

Из школьника-бунтаря он уже превращался в революционера.

Романтический поэт становился убеждённым фанатиком с почти мистической верой, которой он посвятил свою жизнь, в которой никогда не сомневался. Сосо, вчитывающийся в марксистские тексты, в то же время грубил в лицо священникам, но ещё не сделался открытым мятежником, как другие семинаристы до и после него. Пока что он был лишь молодым радикалом, только-только заходившим в воды революции.

К началу 1897 года Джугашвили открыто и даже вызывающе враждует с Чёрным Пятном.

Как-то Абашидзе начал обыскивать их вещевые ящики и даже корзины с грязным бельём. Казалось, что неуёмный Абашидзе – Чёрное Пятно – думал только о том, чтобы изловить Сосо с запрещёнными книгами. Он видел, что юноша весьма одарён и отдаляется от церкви. Это его бесило, и он терял над собой контроль, забывая об элементарных рамках приличия.

– Вы, отец Дмитрий, хотите наше грязное бельё в прачечную отнести, разрешите, я вам помогу, – сказал ему Коба как можно вежливее, при этом смиренно наклонившись.

Это ещё больше взбесило отца Дмитрия.

– Пошёл вон, нечестивая душа! – Он почти кричал, потому что собравшиеся семинаристы начали смеяться над происходящей перебранкой.

– Я-то нечестивая душа? – возмутился Коба. – Разве не вы оскверняете своим безбожным поведением все божественные заповеди? Своими мерзкими поступками, которые противны Богу, вы отвращаете от церкви людей. Калечите им души. Вам должно быть стыдно за то, что в ваших жилах течёт грузинская кровь. Вы её недостойны!

– Недостоен! Недостоен! – поддержали ребята.

Отец Дмитрий, ссутулившись, тенью исчез в глубине коридора.

Как правило, на молитве ученики держали Библию открытой, на столе, а на коленях у них лежали книги Маркса, Плеханова, проповедника русского марксизма. Во дворе стояла большая поленница, она тянулась практически вдоль всего забора, в которой Сосо и его друзья прятали запрещённую литературу. Там же они её и читали. Как-то Абашидзе, который долго не надоедал семинаристам после стычки с Кобой, подкараулил их и выскочил, чтобы поймать, но они успели бросить книги в дрова.

Их тут же заперли в карцер, до позднего вечера без ужина. Но голод не тётка, побудил семинаристов поднять шум, и они начали громко стучать в двери, пока монах не принёс ужин.

На каникулы Сосо отправлялся в деревню погостить у младшего товарища Георгия Елисабедашвили, сына священника. Всё лучше, чем возвращаться к матери, с которой отношения у него испортились вконец. Она намеревалась командовать им, как в детстве. Священник попросил Сосо подготовить Георгия к вступительным экзаменам в семинарию. У Сосо всегда был развит педагогический инстинкт, но ещё больше он хотел обратить подопечного в марксистскую веру. В деревню они приехали на телеге, сидя верхом на стопке нелегальных книг. Они устраивали разные проделки, смеялись над крестьянами, с которыми Сосо прекрасно говорил на крестьянском языке. Когда они зашли в старую церковь, он подбил своего ученика на то, чтобы снять со стены икону, бросить её об пол и помочиться на неё.

– Не боишься Бога? – спросил Сосо.

– Боюсь!

– Тогда не надо!

Ученик Сосо провалил экзамены. Разгневанный отец Елисабедашвили винил в этом репетитора. Но мальчик поступил со второй попытки, а впоследствии стал сталинским большевиком.

По возвращении в семинарию Сосо то и дело нарывался на неприятности. В кондуите записано, что он грубил, не кланялся учителю и был заключён в карцер на пять часов. Сосо отказывался стричься и носил вызывающе длинные волосы. Это была мода революционеров. Другие, кто не из семинарии, носили чёрные рубашки с красными галстуками как вызов властям и тоже не стриглись. Он не расставался с длинными волосами даже по приказу Чёрного Пятна. Он смеялся и разговаривал во время молитвы, рано уходил со всенощной, опаздывал к акафисту Богородицы и убегал с литургии. Похоже, что в карцере он проводил немало времени.

В декабре 1898 года Сосо исполнилось 20 лет, и он всё больше терял интерес к учёбе. К началу 5-го класса он был на 20-м месте из 23 и получал тройки по тем предметам, которые раньше знал на отлично. В письме ректору, архимандриту Серафиму, он объяснял снижение успеваемости болезнью, и ректор ни разу ему не отказал, вид у Сосо действительно был болезненный.

Тем временем Чёрное Пятно следил за ним ещё строже. Ученикам предлагали доносить на бунтовщиков, но Сосо с каждой неделей вёл себя всё более дерзко. Когда он с друзьями начал читать вслух смешные стихи из тетради, шпионы тут же донесли об этом Абашидзе, который подкрался к двери и стал слушать. Он ворвался в комнату и схватил тетрадь. Сосо попытался отнять её. Священник и Сосо подрались, но победа осталась за Чёрным Пятном. Он потащил семинариста в свои комнаты, принёс туда керосин и заставил нечестивца самого сжечь крамольную тетрадь. Но нечестивец категорически отказался. Он забрызгал одежду керосином, взял спички и сказал Абашидзе:

– Я сейчас на ваших глазах подожгу себя. А завтра весь Тифлис будет говорить, что это сделали вы, отец Дмитрий. Немедленно верните мне все мои книги и мою тетрадь.

Книги он вернул, но сдаваться не собирался. Абашидзе ещё больше усилил надзор за Сосо. Как-то в 9 часов вечера в столовой инспектором была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг Джугашвили, что-то читавшего им. При его приближении Джугашвили старался скрыть рукопись и только при настойчивом требовании решился обнаружить её. Оказалось, что Джугашвили читал посторонние, не одобренные начальником семинарии книги. И такие эксцессы были постоянно.

До матери Сосо дошли слухи, что её сын стал бунтовщиком. Разумеется, Кеке нарядилась и отправилась в Тифлис, чтобы спасти положение.

Здесь он на неё серьёзно обозлился. А как же. Он теперь взрослый и самостоятельный человек. Зачем она лезет в его жизнь? Он кричал, что это не её дело.

Она сказала ему:

– Сынок, ты мой единственный ребёнок, не убивай меня. Как же ты победишь императора Николая? Оставь это тем, у кого есть братья и сёстры.

Сосо успокоил её и обнял. Сказал, что он не бунтовщик. «Так он впервые солгал мне», – с горечью вспоминала Кеке.

Похоже, что с возрастом Сосо перестал бояться и своего отца Бесо. А марксизм сделал его терпимее к нему. Бесо, который теперь тихо работал в ателье, вдвойне полюбил своего сына, всё время говорил о нём. Сосо часто вместе с друзьями навещал его, он не повышал голоса на Сосо и говорил: «Слыхал я, что ты теперь бунтуешь против Николая II. Как будто тебе под силу его скинуть. Пупок не надорвёшь?».

Война Чёрного Пятна с Сосо разгоралась всё сильнее. Кондуитный журнал сообщал, что Джугашвили провозгласил себя атеистом, ушёл с молитвы, разговаривал в классе, опоздал к чаю, отказался снять шапку перед монахами. Он получил ещё 11 предупреждений. Их конфронтация быстро превращалась в фарс, потому что ученики потеряли всякое уважение к своему инквизитору. Однажды Сосо беседовал с друзьями в Пушкинском сквере у Эриванской площади. К ним подбежал один из учеников и сообщил, что Абашидзе опять проводит обыск у Джугашвили. Они помчались в семинарию. Увидели, что инспектор взломал ящик Сосо и нашёл там нелегальные книги. Он схватил их и гордо понёс свои трофеи по лестнице на второй этаж. Тогда один из участников, Васо Келбакиани, подбежал к Абашидзе и толкнул его. Тот едва удержал книги. Но Чёрное Пятно дал храбрый отпор. Семинаристы набросились на него и вышибли книги у него из рук. Тут подбежал Сосо, подхватил книги и бросился наутёк. За это ему запретили выходить из семинарии, а Келбакиани исключили. Но, как ни странно, успеваемость Сосо улучшилась. По большинству предметов он получил «очень хорошо», четвёрки и пятёрку по логике. Он по-прежнему с удовольствием ходил на уроки истории. Учителем истории был Николай Махатадзе. Из всех семинарских преподавателей Сосо восхищался только им. Он так любил Махатадзе, что впоследствии спас ему жизнь в советские времена во время репрессий и выпустил из тюрьмы.

Тем временем Чёрное Пятно потерял контроль над Джугашвили, но не мог перестать преследовать мятежника. Дело близилось к развязке. Однажды монах подкрался к нему и застал его за чтением очередной запрещённой книги. Он накинулся на Сосо и отнял у него книгу. Но тот попросту вырвал её у него из рук, к немалому удивлению других учеников. После этого он продолжил чтение. Абашидзе был изумлён:

– Как? Ты меня не видишь?! – воскликнул он.

Сосо протёр глаза и ответил:

– Как же, вижу какое-то чёрное пятно.

Но в этот раз он хватил через край. Чёрное Пятно, должно быть, мечтал, чтобы кто-нибудь помог ему отделаться от этого буйного семинариста.

Был почти конец учебного года, Сосо получил последний выговор 7 апреля за то, что не поздоровался с учителем. Через два дня семинарию распустили на каникулы. Сосо в неё больше не вернулся.

В мае 1899 года в журнале появилась лаконичная запись: «Увольняется за неявку на экзамены».

Как всегда, с Сосо всё было не так просто. Возможно, Чёрное Пятно докопался до кое-чего более пикантного, чем грубые выходки в церкви или марксистский кружок в городе.

Ученики, у которых водились карманные деньги, а у Сосо они водились, так как его финансово поддерживал дядя Яша, снимали комнаты на Святой горе для того, чтобы проводить заседание кружка вольнодумного чтения. Но не только это.

Семинаристы – грузинские юноши, для которых любовные похождения были предметом особой гордости. Как без этого? Вполне вероятно, что в этих же комнатах устраивались вечеринки с вином и девушками. Священники, и особенно инспектор Чёрное Пятно, прочёсывали город, чтобы вылавливать своих подопечных в театрах, кабаках и притонах. И это было обычной практикой. Тем более что проверяющие и сами были не прочь заглянуть в злачные заведения.

Наивно полагать, что такой жизнелюб, как Сосо, мог быть в стороне от всего этого.

Позже его мать Кеке скажет: «Я забрала его из семинарии, он не хотел её покидать». Но наверняка она была горько разочарована. И вот что интересно: после исключения он сохранял с семинарией дипломатические отношения. В некоторых биографиях говорится, что он был отчислен за неявку на экзамен. Однако церковь делала всё, чтобы его облагодетельствовать. Она позволила ему не возвращать стипендию за пять лет. Сосо даже предложили пересдать выпускные экзамены и занять место учителя. Другие считают, что правда заключается в том, что отец Абашидзе нашёл удобный способ избавиться от своего мучителя. Мне же кажется, что Кобе, вставшему на путь революционной борьбы, сан священника был совершенно ни к чему. Как сказал один известный герой: «В кругах, где мне часто приходится общаться, это звание не пользуется популярностью!»

А вот его друг Авель Енукидзе, ещё один бывший семинарист, с которым Сталин познакомился в то время, выразился так: «Он вылетел из семинарии, но всё было не так однозначно». Так что сколько людей, столько и мнений. Оставим это на их совести.

Книги, которые Сосо взял в семинарии, остались у него. С него попытались взыскать 18 рублей, а осенью 1900 года ещё 15, но тогда он уже был в подполье, вне досягаемости семинарского начальства. Церковь так и не получила денег, а Чёрное Пятно – своих книг.

Складывается впечатление, что Коба, покинув семинарию, твёрдо знал, чем он будет заниматься. Он ведёт себя словно птица, вырвавшаяся на свободу. Если обратиться к хронологии жизни молодого Сталина тех лет, то не успеваешь проследить за динамикой его деятельности: то он руководит марксистским кружком в железнодорожных мастерских, куда входят Василий Баженов, Алексей Закомолдин, Леонид Золоторёв, Пётр Монтин, Яков Кочетков. То организовывает там же забастовку рабочих. То проводит занятия с рабочими фабрики Адельханова. В другой раз – на заводе Карапетова или на табачной фабрике Бозарджянца.

В ходе политической работы он знакомится и начинает тесно сотрудничать с представителем Петербургского отделения союза борьбы за освобождение рабочего класса Михаилом Калининым.

Вскоре вместе с П. А. Джапаридзе, А. Г. Цулукидзе, С. В. Джибладзе организовывает типографский выпуск листовок от имени Тифлисского крыла Российской социал-демократической партии. Эти листовки всколыхнули весь Тифлис. Забастовки прошли практически на всех заводах и фабриках города. В них приняло участие более 4000 человек.

А уже 22 апреля 1901 года Коба руководит первомайской демонстрацией возле Александровского парка, у Солдатского базара. Практически в самом центре города. Власти были предупреждены провокатором и готовились к этому мероприятию, потому демонстрация и длилась всего 45 минут. Но газета «Искра» дала ей самую высокую оценку, как событию, имеющему непреходящее значение для революционного движения Закавказья.

А уже летом Коба вместе с Ладо Кецховели при финансовой поддержке бакинского купца Петра Исаевича Багирова организовывает открытие типографии «НИНА» и выпуск социал-демократической газеты «Брдзола» (Борьба). Впоследствии Пётр Багиров профинансирует открытие подпольных типографий в Тифлисе, Батуми, Кутаиси и Баку. А сейчас в первом номере газеты Коба напишет обращение: «Мы призываем всех грузинских социал-демократов принять участие в судьбе «Брдзола». Оказать всяческое содействие в её издании и распространении и тем самым превратить первую грузинскую свободную газету «Брдзола» в орудие борьбы».

И вот 11 ноября Коба избирается в состав первого Тифлисского комитета РСДРП. Сбылась его мечта. У Сосо Джугашвили появилась профессия. Он стал профессиональным революционером.

А уже второго декабря комитет РСДРП направляет его в Батуми для организации марксистских кружков и революционного движения.

Батуми – рабочий город

Батуми, 1904 год

Батуми сегодня – это один из красивейших черноморских городов. Являясь составной частью Грузии и столицей Аджарии, за последние тридцать лет он расцвёл, словно цветок лотоса в волшебном озере желаний. Он поражает красотой своей очаровательной природы, величием Кавказских гор, обилием лесов, горных рек и ручейков, несущих свои воды в Чёрное море, берега которого обрамляют великолепные пляжи, на которые сегодня стремятся попасть туристы со всех уголков света. Батуми очень похож внешне на все города Средиземноморья своей исторической, а теперь уже и современной архитектурой. Однако стоит зайти в прибрежный ресторан или в центре города в небольшую кафешку, или, проще говоря, духан, не обязательно в пять звёзд, как все ваши сомнения отпадут. Нет! Не похож! Грузия неповторима. А грузинская кухня – это то, что делает её и, конечно, Батуми для всех, кто побывал здесь хотя бы однажды, местом бесконечного притяжения.

Но так было не всегда. И хотя сегодня это мало кого интересует, история этого замечательного города хранит в себе такие события и тайны, которые оказали в своё время влияние на весь ход исторического развития страны. Об одном из них я и хочу вам в этой главе рассказать.

Британский историк Джеймс Брайс, побывавший в Батуми за несколько лет до прихода русских войск, даже назвал его сонным городком на Чёрном море. Брайс также отмечал среди недостатков этой местности расположенные поблизости болота и нездоровый климат. В Батуми часто идут затяжные дожди, а с Чёрного моря дует сильный ветер. После подписания Сан-Стефанского мирного договора, который завершил Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, Батуми отошёл к Российской империи. Город начал постепенно преображаться.

Во-первых, европейские страны вынудили Россию дать ему статус порто-франко, или свободного порта. Это означало, что торговать там можно без каких-либо пошлин. Но что особенно важно, руководство Российской империи в начале 1880-х годов затеяло два больших проекта – строительство трубопровода Баку – Батуми и железной дороги из Батуми через Тифлис в Баку. С этого момента Батуми стал главным нефтяным портом России. Это во-вторых…

Здесь можно было купить абсолютно всё! Появились ювелирные лавки, часовые мастерские, ломбарды. Неожиданно выяснилось, что в городе есть еврейская диаспора и синагога.

Был построен великолепный католический собор с лучшим в Европе органом. Вызывал восхищение железнодорожный вокзал. В центре города появилось большое количество зданий европейской архитектуры и православная церковь. На улицах кучковались менялы и фарцовщики. В городе было три публичных дома и множество ресторанов и харчевен. Но была и другая жизнь.

В город, рассчитывая на неплохие заработки, потянулись многочисленные рабочие со всех уголков Российской империи. Ещё бы! Из порта Батуми вывозилось 60 процентов мирового экспорта нефтепродуктов. Иностранные компании, закрепившиеся в порту, думали, что пришли сюда навечно, и не жалели денег на инфраструктуру города. А город с радостью проглатывал эти средства, хорошел и развивался. Время покажет, что это свойство вошло у него в привычку.

В Батуми Сосо Джугашвили приехал 15 ноября 1901 года. В этом городе всё для него было в диковинку: море, огромные пароходы и парусные суда, стоящие на рейде, множество складов с грузами, запах мазута и бесчисленное количество бочек, наполненных керосином и сырой нефтью (баррели), стоящих практически на всех причалах. А также непрекращающийся стук и скрежет металла из кузнечных и жестяных мастерских, где эти бочки клепались.

Порт был похож на муравейник. Начиная от нефтекеросинового завода и до самых причалов, где стояли суда, намертво привязанные к кнехтам швартовыми канатами. А рядом тянулась гигантская, набранная из дерева труба, по которой текла нефть в большие клёпаные танки. А из них в железные бочки, которые тут же чеканились и кранами загружались на суда. На причалах, что ближе к городу, было значительно чище. На них грузили в мешках зерно, сахар. Чуть подальше – лес и уголь. Рабочих была тьма – рай для революционного активиста.