Феномен социокультурного неотрадиционализма

Как представляется, обычай – это простейшая форма социального контроля, общепризнанная норма поведения, «привычка» общества. Он воспроизводится людьми не сознательно, а стихийно. Приобщение индивидов к нему может быть и не целенаправленным. В архаических формах культуры обычай – едва ли не единственная форма трансляции культуры и общественного контроля. Разложение традиционной культуры происходит с развитием безличных форм социальной зависимости, в результате чего обычай все более вытесняется в неофициальные сферы человеческих отношений (быт, семья). Именно в этой сфере обычай зачастую смешивается с ритуалом38, где выполнение обычаев опирается на социальную привычку. При этом обычай управляет поведением людей в тех областях жизни, где нормы общественной жизни передаются путем непосредственного подражания, когда для поддержания обычаев нужна непрерывная цепь людей, которые бы им следовали. В силу разных причин такая цепь может прерываться. Тогда в одних случаях обычай довольно быстро восстанавливается, в других восстановление идет гораздо медленнее или вовсе невозможно.

Все это характерно прежде всего для устной традиции. Но кроме устной существует письменная традиция. Последняя фиксируется в определенных текстах, получает письменно-знаковое выражение. Через такое опосредование традиция может вернуться в пласт реального поведения и вполне осознанно поддерживаться и трансформироваться действующими субъектами. Причем данное возвращение может существенно различаться в зависимости от тех агентов, которыми традиция воспринимается. В этом процессе возвращения и одновременной переработки формируются определенные способы усвоения и трансляции письменно-знаково оформленных фрагментов социокультурного опыта и рождаются так называемые неаутентичные, рефлексивные традиции. Последние способны к интенсивному развитию, характеризуют возможность перестройки прошлого через его постоянную переинтерпретацию в деятельной и знаковой формах и предполагают осуществление отбора элементов социокультурного опыта через изменение самих укорененных в культуре матриц. В этом смысле изменение традиции – как способа адаптации к новым условиям – выступает условием ее постоянного воспроизводства и сохранения в социокультурных системах.

В данном контексте обратим внимание на сравнение Е. Шацким письменного общества с палимпсестом (пергаментом, с которого стерт первоначальный текст и на его месте написан новый), состоящим из слоев верований и позиций, относящихся к разным стадиям исторического времени. Каждая социальная группа общества подвержена сильному влиянию системы идей, созданных в разные периоды национальной истории. Фиксация документов в письменной форме создает богатые возможности для их отбора. Предписания, которые получает индивид посредством письменности, уже не носят такого конкретного характера, как предписания, передаваемые путем прямых контактов; они более или менее абстрактны, в силу чего легко поддаются изменениям39. Таким образом, Е. Шацкий обращает внимание на то, что при появлении письменности перед обществом встает проблема выбора: на какие образцы деятельности ориентироваться.

Важным для нашего исследования представляется такое основание классификации традиций, как способы их существования. И.А. Быченкова и Л.С. Сычева, анализируя теорию социальных эстафет М.А. Розова, выделяют три способа бытия традиций. Традиции существуют как социальные эстафеты, т. е. как процесс передачи опыта от человека к человеку, от поколения к поколению путем воспроизведения непосредственных образцов поведения или деятельности; в виде описаний деятельности, а также в виде рецептов, или предписаний, как осуществлять деятельность; как образцы продукта40. В трактовке М.А. Розова, традиции есть социальные куматоиды, о которых можно говорить всегда, когда имеет место последовательный процесс воспроизведения образцов, относительно независящий от материала; в основе традиции лежит постоянное повторение привычных, «традиционных» действий и любой обычай, обряд, ритуал, осуществляющийся многими поколениями людей, остается неизменным. Традиционное содержание относительно независимо от материала, на котором это содержание существует, как бы «течет» сквозь материал.

Изучение традиций как куматоидов предполагает анализ программ поведения, которые определяют собой те или иные обряды, обычаи, жанры, стили, сюжеты, каноны и т.п., выявление способов их существования в каждой конкретной сфере деятельности, выяснения генезиса этих программ и т. п41. Исторический опыт развития народов показывает, что ни одна культура не может существовать и развиваться изолированно, в отрыве от культур других этносов. Объективные потребности и интересы этносов заставляют их общаться, сотрудничать в разных сферах жизни. На основе этого происходит ознакомление одного этноса с образом жизни и традициями другого этноса. И иные традиции, если они оказываются выражающими интересы и вкусы данного этноса, будут им переняты.

Традицию как социальный феномен правомерно соотнести с социальной памятью. В общенаучном понимании социальную память можно охарактеризовать как накопленную в ходе социально-исторического развития информацию, зафиксированную в результатах практической и познавательной деятельности, передаваемую из поколения в поколение с помощью социально-культурных средств и являющуюся основой не индивидуального, а общественного сознания на каждом конкретном этапе исторического развития. Исследователь данного явления В.А. Колеватов отмечает, что социальная память – это «процесс фиксации в общезначимой форме теоретически обобщенного коллективного опыта»42. Средства передачи и сохранения социальной памяти являются одновременно и средствами накопления информации, которая не передается путем наследственных механизмов, а сохраняется в социально-культурной среде. В качестве материальной основы памяти выступают элементы культуры; механизмы социальной памяти, соответственно, можно рассматривать как процессы формирования отдельных фрагментов культуры и их функционирования43.

Одним из существенных оснований для типологизации традиций представляется время жизни традиции. Традиции могут быть коротко живущими и долгоживущими (кратковременными и длительными). Коротко живущие традиции, просуществовав относительно недолго в культуре, исчезают в силу каких-то причин. Как констатирует М.А. Малкандуев, «развитие традиций происходит на основе закономерности прерывности и непрерывности в развитии. При этом прерывность носит относительный характер, а непрерывность – абсолютный характер. Традиции нравственной культуры имеют тенденцию поступательного развития. При этом одни обычаи и традиции получают новую силу, другие, как не отвечающие жизненным интересам и вкусам людей, уходят в прошлое, изживают себя»44.

Распространенным среди исследователей является рассмотрение традиции в связке с понятием культуры, главным образом традиционной культуры. Традиция может интерпретироваться и как синоним культуры, и как структурный элемент репрезентантов культуры. В последнем случае система представляется в виде своеобразной матрешки «традиция – репрезентант – культура – этнос – цивилизация»45.

Сущность традиций проявляется через выполняемые ими функции, которые вытекают из общественных потребностей. Общество не может функционировать без регулирования отношений между людьми, а также без передачи нравственного опыта, который транслируется через обычаи и традиции. Именно потребностями порождаются традиции46.

Любая традиция вначале должна быть сформирована одним или несколькими поколениями, для которых будет новой, своей, а не унаследованной. Последующими поколениями данная традиция может наследоваться, ведь одним из существенных атрибутов традиционного является повторяемость. Всюду, где происходит эволюция традиций, переход от одного качественного состояния к другому, от старого к новому, – имеет место повторяемость. При этом традиционные формы детерминированы как материальными, так и духовными условиями жизни. Сложившись под их определяющим воздействием, они сами начинают оказывать влияние на весь спектр социальных процессов, превращаются в значимый компонент реальной жизни.

Рассмотрение традиции как способа социокультурной коммуникации позволило А.В. Захарову выделить ряд важных особенностей традиции, таких как: избирательность, повторяемость, действенность, многозначность, авторитарность. Под избирательностью в данном контексте понимается отбор, селекция культурного материала. Исследователь отмечает, что «сохраняется и передается только то, что представляется наиболее важным и ценным для той или иной социальной общности, что способствует лучшей адаптации к определенной географической, исторической, социальной среде»47. Говоря о такой особенности традиции, как повторяемость, автор замечает, что для закрепления традиции нужна историческая дистанция, проверка временем. Поэтому длительность существования каких-то явлений культуры может служить косвенным признаком их принадлежности к традиции. На его взгляд действенность традиции выражается в ее практическом характере.

Важно отметить, что в концепции А.В. Захарова традиция «обращена не к рефлексирующему, рассуждающему разуму, а к мотивационной стороне сознания индивида»48. Рассуждая о полисемантизме традиции, автор констатирует его обусловленность спецификой организации процесса коммуникации, так как «в процессе хранения и передачи традиций происходит сгущение информации, используются специальные символы, риторические приемы и правила; традиционная символика, с одной стороны, очень предметна и проста, а с другой стороны, носит обобщающий и отвлеченный характер, что дает возможность по-разному интерпретировать содержание традиции, в зависимости от духовных устремлений той или иной эпохи, общественной группы, политической идеологии, субкультуры»49. Наконец, для автора является очевидным, что без доверия к авторитетам и общественным институтам традиции не могли бы существовать. В традиции происходит априорное принятие ценностей. Она либо принимается на веру, и тогда становится «своей», живой традицией, либо не принимается. В последнем случае она может рассматриваться индивидами просто как яркий и интересный факт культуры, заслуживающий всеобщего внимания50.

Различаются традиции легко эволюционирующие, которые не противоречат появлению новаций, и традиции, практически не способные к эволюции, когда появление новаций означает, как правило, гибель традиции. Вообще, в соотношении традиций и новаций долгое время считалось, а некоторыми считается до сих пор, что если в основании процессов воспроизводства или механизмов управления общественными отношениями определенных социальных систем лежит традиция, то для них характерны замедленность темпов развития, стагнация общественной жизни. Само понимание традиции часто находилось в зависимости от оценки нововведений как таковых и от роли, отводимой им в становлении социума. Ученые усматривали во всяком общественном укладе «остатки старых формаций», которые они и отождествляли с традициями прошлого.

Современными исследователями традиционное и современное воспринимаются как взаимодополняющие компоненты социальной жизни. С одной стороны, современное общество не может обойтись без воспроизводства опыта, накопленного прежними поколениями. Общество нуждается в средствах стабилизации, устойчивости, сохранения и трансляции достигнутых образцов социализации. Традиция выступает важнейшим средством обеспечения социальной преемственности51. С другой стороны, при всей устойчивости традиции, уходящей корнями в далекое прошлое, она неизбежно модифицируется. Человеческие сообщества непрерывно приобретают все новый и новый опыт, который либо подкрепляет традицию, либо противоречит ей. Новый опыт, особенно полученный в эпоху радикальных, революционных перемен, может менять содержание традиции, трансформировать ее. Как пишет американский политолог Р. Такер, «сколь бы ни была революция новаторской в культурном отношении – в смысле создания новых институтов, убеждений, ритуалов, идеалов и символов – национальный культурный этос продолжает свое существование многими путями, причем в одних сферах жизни более устойчиво, чем в других. Со временем происходит процесс адаптации, посредством которого элементы дореволюционного культурного прошлого нации ассимилируются в новую революционную культуру, которая таким образом принимает форму амальгамы старого и нового»52.

Интересной представляется трактовка проблемы трансформации традиции Ш. Эйзенштадтом в работе «Традиция, изменения и современность». Он, в частности, пишет, что традиционное общество постоянно меняется, и изменения эти могут быть как малыми, так и глобальными, связанными с трансформацией всего социального каркаса общества. В традиции, с его точки зрения, присутствуют в единстве творческая и консервативная составляющие. Носителем первой, по преимуществу, является «рефлексирующее меньшинство» и связана она с потенцией традиции к экспансии, происходящей как на структурном, так и на символических уровнях социальной действительности. «На структурном уровне она (экспансия) выражается в попытке изменить границы групп, организаций, социальных систем, во взаимодействии между этими границами и в возможности развития новых ресурсов и новых уровней структурной дифференциации. На символическом уровне она дана в комбинированной возможности расширения, рационализации и развития новых измерений человеческого существования и новых аспектов существующих измерений»53. Носителем консервативной составляющей, по преимуществу, является «большинство не склонное к рефлексии» и связана она с институционализацией традиции. В связи с этим Ш. Эйзенштадт концентрирует внимание на взаимоотношении традиции и харизмы, которую М. Вебер называл «единственной революционной силой традиционного общества»54.

Традиционность и современность могут и не быть взаимодополнительными при становлении той или иной культуры, а инновации могут выполнять и разрушительные функции в отношении традиционных форм, препятствовать воспроизводству их содержания. В таком контексте гибридные культурные формы уже не заслуживают названия традиции, поскольку утрачивают органичную связь с тем прошлым, которое их породило. С.А. Арутюновым в свое время выдвигался тезис о необходимости учитывать, каким образом – как диссонанс или как созвучие – входят инновации в основные тенденции внутреннего становления данной культуры55. Он различает четыре стадии внедрения инновации (селекция, копирование, модификация, структурная интеграция), но указывает на принципиальную неодинаковость судьбы как инноваций, так и взаимодействующих с ними традиций. Неодинакова и роль различных инноваций. Останавливаясь на этапе копирования, инновация способна порождать ряд элементов культуры этноса, тогда как инновация, поднявшаяся на ступень интеграции, формирует этническую культуру как целое. Такие инновации качественно меняют весь облик этноса.

Действие инноваций в культуре напоминает «дрожжевой» эффект: инновация, которая в принципе может начинаться в любой отдельно взятой сфере культуры и в любой социальной прослойке или группе, рано или поздно может приводить к некоторым изменениям в других культурных сферах и социальных группах56.

В «традициологии» Э.С. Маркаряна традиции и инновации практически растворяются друг в друге57. В динамическом рассмотрении, согласно его взглядам, традиции задают инновациям их общую направленность, а инновации превращаются в традиции. Эти амбивалентные механизмы, из которых состоит вся человеческая культура, служат ее адаптации к бесконечно меняющейся среде, служат балансу со средой. Парадоксальным образом «процесс формирования традиции очень сходен с распространением новаций», – пишет П. Штомпка58.

В рамках полемики о соотношении традиций и инноваций, прошлого и современного, архаического и модернового привлекает внимание точка зрения М.П. Денисюк, которая отрицает отождествление традиций только с нормами общественных отношений, способами общественной деятельности, наследием прошлого или нормами поведения людей. В них в специфических формах закрепляются результаты не только прошлого опыта, но и современной общественной практики, лучшие образцы, достигнутые во всех областях социальной жизни59. Автор обращает внимание на то, что традиции выступают не только как нечто, транслируемое от минувших поколений, не только формами, передаваемыми и приобретенными, но и как актуально созидаемое новыми поколениями. Ценность данной позиции заключается в том, что в ней традиции и новации трактуются не как абсолютные противоположности, что позволяет учитывать потенциал сегодняшнего дня для формирования новых традиций.

Современные исследователи фиксируют особое отношение к традиции. Так, Л.П. Мордвинцева констатирует: в прошлом представления общества, этноса, семьи о будущем определяли, что они должны взять из своего прошлого, чтобы подготовить будущее; это придавало смысл настоящему, которое служило лишь как «тире» между раньше и потом (при этом будущее могло представляться в трех формах: реставрации прошлого, прогресса и революции)60. «Сегодня, – продолжает она, – мы сталкиваемся с абсолютной неопределенностью в отношении того, что готовит нам будущее. И эта неопределенность приводит в настоящем, которое обладает невиданными ранее техническими возможностями сохранения прошлого, к тому, что настоящее чувствует себя обязанным «помнить». Мы не знаем, что наши потомки захотят знать о нас, чтобы понять самих себя. И эта неспособность предвидеть будущее, этот конец всяческой телеологии истории заставляет нас сегодня с религиозной самоотверженностью копить, довольно неразборчиво, всем видимые следы и материальные свидетельства, говорящие о том, чем мы были или казались сами себе»61.

Социальной причиной усиления роли памяти П. Нора называет демократизацию, которая состоит, по его мнению, в освобождении памяти ранее молчавших в истории народов, этносов, групп и меньшинств, для которых обретение прошлого оказывается неотъемлемой частью утверждения собственной идентичности. Появление этой памяти меньшинств в его идее «всемирного пришествия памяти» связано с тремя типами деколонизации: всемирной деколонизацией, открывшей доступ к историческому сознанию обществам, прозябавшим под колониальным гнетом; внутренней деколонизацией сексуальных меньшинств, социальных, религиозных, провинциальных и прочих групп; идеологической деколонизацией, последовавшей за крушением тоталитарных режимов XX века62.

Если в 1970–1980-е гг. превалировала исследовательская позиция о том, что «слепая приверженность к старой форме все более обнаруживает себя как тупиковое направление в культурном бытии людей»63, то современная ситуация опровергает этот вывод. Возрождение этнических традиций, ностальгия по ценностям прошлого, подчас принимающая характер именно «слепой приверженности старой форме» – все эти явления объясняются особенностями определенной исторической ситуации, когда отталкивание от ценностей настоящего или недавнего прошлого вызывает реакцию в форме апологии традиционных ценностей далекого прошлого. Сегодня, в оценке исследователей, традиция выступает как носитель исторической информации предыдущих эпох, связи перемен и поколений в историкокультурном творчестве, когда «будучи универсальным историческим и культурным явлением, традиция помогает человеку идти в ногу со временем и жить в определенном социально-территориальном пространстве»64. Все это вызывает к жизни такой социокультурный феномен, как неотрадиционализм, анализу которого посвящены следующие параграфы монографии.

§ 2. Традиционализм и неотрадиционализм

В постсоветский период в российскую науку вошло немало новых понятий, терминов, концептов. В гуманитарном дискурсе весьма популярными стали течения и направления с приставкой нео-: неоконсервантизм, неолиберализм и т.д. Термин «неотрадиционализм» тоже является одним из маркеров современного гуманитарного знания. В то же время следует отметить, что отечественные исследователи, занимающиеся проблемами неотрадиционализма, вкладывают в это понятие различные смыслы и содержание.

Со второй половины 1990-х гг. в России термины «традиционализм» и «неотрадиционализм» достаточно прочно утвердились в научном дискурсе. Авторы коллективной монографии «Традиция. Сила постоянства» отмечают: «В настоящее время корпус зарубежных источников по традиционалистской философии и традиционалистскому взгляду на историю, а также литература, созданная в этой сфере российскими популяризаторами, уже освоены отечественной гуманитарной мыслью, уже стали ее неотъемлемым достоянием. Идет постепенное создание оригинальной российской версии традиционализма, и, возможно, в ее рамках базовые понятия традиционализма коренного, т.е. прежде всего европейского, получат новую, добротно аргументированную трактовку. Речь идет не о разрыве интеллектуальной традиции, а о ее обогащении»65.

Под традиционализмом в первую очередь понимается ориентация индивидуального, группового или общественного сознания на прошлое66. Это созвучно классическому манхеймовскому пониманию традиционализма как неотрефлексированной массовой реакции низов на изменения социума67. Как представляется, традиционализм в первую очередь необходимо трактовать как факт следования традиции. Кроме того, под традиционализмом в широком смысле понимают исключительную ориентацию на традицию, поддержание ее авторитета и подчинение этому авторитету68.

Важным представляется понимание традиционализма как характеристики специфических форм сознания и поведения людей. Традиция, скорее, переживается, а не осознается людьми. Под традицией в данном случае понимается определение, сформулированное в свое время Э.С. Маркаряном: «Традиция – это выраженный в социально организованных стереотипах групповой опыт, который путем пространственно-временной трансмиссии аккумулируется и воспроизводится в различных человеческих коллективах»69. То есть в традиционализме традиции – это не только воспоминания о прошлом данной общности, но и процесс реинтерпретации прошлого, «воображаемое прошлое». «Историческая память, – согласно парадоксальному утверждению П. Нора, – всегда настоящее»70.

В социологии понятие традиционализма связано с именем М. Вебера и его концепцией «идеальных типов». М. Вебер различает три «чистых» типа господства (господство, обусловленное рациональными интересами подчиняющихся и господствующих; господство, основанное на традициях, связанное с эмоциональным восприятием власти; харизматический тип господства – противоположный традиционному, – базирующийся на силе внутреннего дара) и четыре основных типа социальных действий: (целерациональный, в котором имеют место соответствие целей и средств действия; ценностно-рациональный, в котором действие совершается ради какой-то ценности; аффективный, базирующийся на эмоциональных реакциях людей и, наконец, традиционный, происходящий в соответствии с традициями и обычаями). Традиционный тип господства основывается на привычках, традициях, вере в законность и святость существующих обычаев и традиций. Ему соответствует патриархальная общность, во главе которой стоит господин, распоряжающийся своими подданными и слугами71. Для традиционного господства характерен низкий уровень правосознания.

М. Вебер противопоставляет традиционализм капитализму: «Первым противником, с которым пришлось столкнуться “духу” капитализма и который являл собой определенный стиль жизни, нормативно обусловленный и выступающий в “этическом” обличье, был тип восприятия и поведения, который может быть назван традиционализмом»72. Анализируя традиционное действие, М. Вебер приходит к выводу, что оно «подобно чисто реактивному подражанию, находится на самой границе, а часто даже за пределом того, что может быть названо “осмысленно” ориентированным действием. Ведь часто это только автоматическая реакция на привычное раздражение в направлении некогда усвоенной установки. Большая часть привычного повседневного поведения людей близка к данному типу, занимающему определенное место в систематизации поведения не только в качестве пограничного случая, но и потому, что верность привычке может быть здесь осознана различным образом и в различной степени»73. М. Вебер констатирует, что при анализе «традиционалистского» хозяйства необходимо принять во внимание дух, которым оно проникнуто: «В основе подобного хозяйства лежало стремление сохранить традиционный образ жизни, традиционную прибыль, традиционный рабочий день, традиционное ведение дел, традиционные отношения с рабочими и традиционный круг клиентов, а также традиционные методы в привлечении покупателей и в сбыте – все это, как мы полагаем, определяло “этос” предпринимателей данного круга»74. Говоря же о традиционализме как о «строе мышления», он отмечает: «Человек “по своей природе” не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни»75. Иначе говоря, здесь в одну связку попадают категории «традиционное» и «привычное».