Звездное ожерелье

К столику подошла грустная женщина с меланхолическим выражением глаз, со скромной прической и совершенно без макияжа. Неуловимый, ускользающий образ… Смирнова о чем-то стала разговаривать с женщиной, а Завадская, не слушая их, молча курила и расслаблялась от тяжелого и суетного рабочего дня.

– Галина Сергеевна, не узнаете Тамару Львовну? – Смирнова смеялась и глядела на задумавшуюся Завадскую.

– Нет, не узнаю, – запинаясь, произнесла Галина Сергеевна.

– Я вас тоже не узнала, – улыбнулась Ватутина.

– Но вы совершенно в ином обличье. Другой образ… – Завадская окончательно растерялась.

– А вы думали, что я ежедневно сияю и блистаю? Нет, разумеется, – Ватутина опять мило улыбнулась. – Я – нормальный человек.

– Нет, нет, я так не думала, просто… – Галина Сергеевна опять запнулась.

– Что «просто»?

– Просто у меня сформировался совершенно иной образ, мало того что он сформировался, он еще и зацементировался и основался в прочный монолит. И вдруг… Совершенно другое выражение глаз, другое настроение, другая женщина… Я растеряна… Не люблю ничего непонятного! – Завадская искренне огорчилась.

Она и впрямь не любила ничего непонятного. Женщина-ожерелье прочно поселилась в ее сердце, как далекий и случайный образ незнакомки.

Но сейчас перед ней сидела другая женщина, из другого мира, не блистающего и яркого, а из страдающего и более привычного Завадской, чем мир в «Ла клубе». Оказывается, мир прекрасных женщин может страдать, а значит, жить!

«Да, да, богатые тоже плачут! Да нет, это нечто иное! В этой новой женщине чувствуются какие-то блоковские нотки, загадочные и неповторимые. Женщина-загадка! Кто же она?

Для чего ей украшения? Защитить себя, свой внутренний мир? От кого? От жизни? От быта? От любви?

К сожалению, от любви тоже можно скрываться за яркими украшениями, – Завадская вспомнила недавно прочитанное эссе из дамского журнала – цвет одежды и изящные вещицы могут многое поведать о самой женщине. – Ведь украшения не несут никакой практической нагрузки, но раскрывают внутренний мир женщины. Существуют четыре мотива, побуждающие женщину носить украшения: это – стремление к защищенности, к престижу, к красоте и призыв к противоположному полу. У Тамары Львовны не чувствуется стремления к престижу, она не похожа на выставку бриллиантов. Пожалуй, стремление к защищенности и красоте. Хотя, может быть, я и ошибаюсь, – подумала Завадская. – Мягкая и не защищенная в своей открытости женщина, закрывает себя украшениями, как восточная женщина скрывает под паранджой свои прелести. Все внимание окружающих приковывается к блесткам и бусам, а это означает, что лица не видно, имеется в виду, настоящего лица.

Как сказали бы в народе, – «от сглаза». В любом случае душа такой женщины стремится к гармонии и эстетическому совершенству.

Ну хорошо, а ты? Ты почему никогда не носила украшений? – Завадская усмехнулась. – Хотелось, чтобы ценили прежде всего личность, без лишних аксессуаров.

Не хотела отвлекаться от работы, да и возможности таковой не имелось. Хороша бы я была в таких украшениях в засаде на промороженной лестнице.»

Завадская зябко передернула плечами, вспомнив, как однажды уснула на лестничной ступеньке, сидя в ожидании, пока откроется дверь в притоне наркоманов. Проснулась от громкого, свистящего шепота взбешенного коллеги: «Галька, кончай храпеть!» Завадская никогда не имела привычки храпеть, а тут, видно от усталости и напряжения, случился грех… Вспомнилась многолетняя работа – вечная спешка, вечная гонка за незримым врагом, иногда придуманным. Какие тут, к черту, макияж и бусы?

– Галина Сергеевна, мы с Надеждой Павловной приглашаем вас на открытие нашего женского клуба. Мероприятие состоится в «Олимпии». Придете? – Тамара Львовна ласково тронула Завадскую за руку.

– Н-не знаю, – неуверенно произнесла Галина Сергеевна, – нам, в общем-то, нельзя по таким злачным местам болтаться. Тем более мне. Я на виду в моем Департаменте, вечные слухи, сплетни…

– В свете нужно бывать обязательно, – убежденно проговорила Смирнова, – иначе зачем все эти наряды, украшения?

– Да у меня и украшений нет вовсе, просто не люблю такие балы, редко посещаю, – Завадская уже хотела пойти в «Олимпию». А уж если ей захочется…

– Приходите – слухов не нужно бояться, – Вашутина улыбнулась и посмотрела в глаза Завадской.

«Глаза у нее бездонные, словно океан. Только непонятно, какой это океан – океан страданий или, наоборот, счастья…

Наверное, хлебнула горя на своем веку, – Галина Сергеевна твердо решила выйти в свет. Посмотреть на Тамару Львовну еще раз, может быть, она разгадает ее.

Это профессиональная привычка, не может успокоиться, пока не найдет истину. – Профессия живет в тебе, и не видно ей конца. Ведь думала – уйду с работы и закончится этот вечный поиск истины во всем. В конце концов это против Бога – искать истину. Есть нечто дьявольское в этом неистребимом желании – искать истину…

В женщине нет истины! Это закон! Женщине нужно все прощать, вот – истина. Ой, всели нужно прощать?»

У Завадской было сложное отношение к женскому вопросу. Отработав много лет с женщинами криминогенной направленности, она была уверена, что все знает о них. И вот – вышел казус! Оказывается, не все знает.

«Мир не состоит из криминогенных женщин, есть женщины другие, тебе непонятные. То есть загадочные? Да, загадочные…

И чем скорее ты разгадаешь их, тем легче тебе будет жить. Ведь все порочные и преступные женщины продолжают жить в тебе, в твоей душе.

России необходим феминизм как таковой. Женщины должны осознать свое место в обществе и обрести чувство собственного достоинства. Тогда их мужья не будут алкоголиками, убийцами, ворами и наркоманами.

Может быть, существование таких клубов в этом странном и холодном городе разбудит в остальных женщинах стремление к другой, яркой и красивой, жизни, где нет пороков и грязи, а взамен яркие украшения.

И неважно, какими мотивами будут руководствоваться женщины, чтобы носить эти украшения, – пусть это будет призыв к противоположному полу, пусть стремление к престижу, к красоте, к защищенности…»

Завадская утвердительно покачала головой:

– Да, я пойду в «Олимпию», на ваше мероприятие!

Казино «Олимпия» находилось по соседству с Большим домом, на Литейном проспекте. Соседство интригующее и захватывающее…

«Эх, при Сталине бы…» – зло качали головами прохожие, уныло бредя мимо сверкающего огнями дьявольского места, сплошь окруженного дорогими иномарками. Из автомобилей выпархивали разряженные и хорошо пахнущие женщины, девушки, дамы. Их можно было различить – дамы выходили спокойно, неся в себе всю важность положения своего или мужа.

Женщины без спутников торопились, скрывая истинное положение вещей. Они знали, что казино не посещают без мужчины. Так было принято в дореволюционной России. Девушки никого не боялись, ничего не скрывали – они спешили жить…

Им хотелось всего много и сразу! Здесь и сейчас! В казино «Олимпия»! Завтра будет поздно!

Завадская долго стояла у входа, рассматривая прохожих и гостей казино. Ей было интересно. Она в первый раз пришла в «Олимпию».

В ее мире в такие заведения не ходят и не любят о них говорить. Не принято!

Как будто нет в городе казино и других игорных мест, ночных клубов, релаксирующих, усталых новоявленных капиталистов. Интересно, на кого она похожа? На одинокую женщину, ищущую развлечений? Или на видного общественного деятеля в женском движении Санкт-Петербурга?

Вот на милиционера она уж точно не похожа!

А между прочим, Завадская Галина Сергеевна – подполковник милиции, заслуженный в своих рядах сотрудник, да и специалист неплохой, как говорят люди.

Галина Сергеевна относилась к себе критически в хорошем расположении духа. И скептически – в плохом.

Она вдруг вспомнила, как выводила женщин «легкого поведения» из ресторана гостиницы «Москва» в восьмидесятые годы.

Это был период, когда издыхающее коммунистическое государство вдруг решило бороться с таким позорным явлением страны, как проституция. Целые отряды набрасывались в те годы на несчастный ресторан и выбрасывали прямо из-за столиков валютных проституток, потом их доставляли в местное отделение милиции, допрашивали, расспрашивали.

«Лет пять твоей жизни ушло на борьбу с этими девушками, – Завадская усмехнулась. – Чтобы через много лет стоять у дверей казино и размышлять, идти туда или нет?»

– Галина Сергеевна! Идемте! – Тамара Львовна, «дыша духами и туманами», медленно плывет ко входу казино. Конечно же, белый длинный шарф…

«Да, ты, Завадская, не ошиблась. Это блоковская женщина… „И каждый вечер в час назначенный, иль это только снится мне…“ Ну, уже не девичий стан, но стройна, бела лицом и взором загадочна.

Надо идти, а то еще смешной покажешься чужим людям со своими милицейскими мыслями», – Галина Сергеевна вошла в казино, подхваченная вихрем ощущений праздника и предстоящей новизны впечатлений.

– Тамара Львовна, я ощущаю себя семнадцатилетней, будто на вечеринку в первый раз иду, – смеясь, обратилась она к Вашутиной.

– С хорошим настроением вас! – обрадовалась Тамара Львовна.

Больше они не разговаривали в этот вечер. Завадская пила свою минеральную воду и наблюдала, как танцуют дамы. Особенно выделялась одна, с развевающимся длинным белым шарфом, стелющимся вслед за ней легкой тенью блоковских стихотворений.

«Какая у нее была жизнь? Трудная? Или как сыр в масле каталась всю жизнь?» – Завадская не отдыхала, она старалась разгадать чужую жизнь.

– Ты знаешь, кто этот мужчина? – Смирнова подошла незаметно к столику Завадской.

– Нет, разумеется, не знаю. Откуда я могу его знать? – удивилась Галина Сергеевна.

– Это муж Тамары Львовны, – Надежда Павловна показывала на сумрачного мужчину с длинными волосами и огромными руками.

– Да? Как интересно! Она замужем? – зачем-то спросила Завадская.

– Да, у нее ребенку всего два годика, – Надежда Павловна радовалась, что вызвала интерес у этой замкнутой женщины.

«Как скучно! Вот тебе и стихи, и шарфы, и украшения! Все оказалось прозаично и обыденно! Муж, чадо с домочадцами, вероятно, и свекровь имеется в наличии, карга с клюкой. Все, как у всех! А где страдания, паранджа и загадочный образ незнакомки? Лучше бы ты, Галина Сергеевна, дома бы посидела, на диване с книжкой очень хорошо! Куда лучше, чем по казино болтаться!»

У Завадской окончательно испортилось настроение:

«Как быстро я впадаю в фрустрацию! Стоило исчезнуть романтическому образу, и ты невменяема. А что ты предполагала? Что Вашутина одинока и печальна? Романтический образ всегда навеян одиночеством, женским, разумеется. Ну и что, есть у нее муж, ребенок и все остальные члены семейства. Это не суть! Романтический образ с кастрюлей в руках или с жирной сковородой и «Фэрри». Как там в анекдоте: «В Виларибо выпили водки, а в Вилабаджо „Фэрри“…» Тоска… Неужели в казино можно заболеть тоской? Естественно, только в казино тоской и болеют! Это известно со времен Достоевского. Красивые дамы, в белых развевающихся шарфах, которых ждут дома сопливые дети и сковороды. Так, все, хватит! Можно домысливать чужую судьбу как угодно. Надо пойти самым легким путем, подойти и, глядя прямо в глаза, попросить: «Тамара Львовна, расскажите свою жизнь!».

И ничего хорошего и путного из этой затеи не выйдет. Она ответит, что жизнь у нее самая лучшая и нечего ей лезть в душу.

«Петух нашел в навозе жемчужное зерно…» Это ты нашла жемчужное зерно в навозе. Почему бы и нет?! Вся наша жизнь, в принципе, – навоз!

Попробуй вытащи жемчужину истины из этого случайного знакомства. Посмотрим, как у тебя получится. Итак, для начала нужно познакомиться с мужем Вашутиной. Уж он-то скажет о ней всю правду, а если и не скажет, мы домыслим за него недосказанное.»

Завадская встала из-за стола и подивилась происходящему: – И почему ко мне мужчины не подходят? Они же не знают, что я из милиции, могли бы и пригласить на танец! – Оглядев зал, Завадская поняла, что желающих пригласить ее танцевать не имеется в наличии.

– Ну что же, расстраиваться не буду! Значит, на моем лице написано, что я сразу стрелять начну! – Постояла в нерешительности и отправилась искать Смирнову, все-таки она – организатор мероприятия, вот и пусть развлекает заскучавшую Пинкертоншу. Или Пинкертона?

Женщина, лишенная пола…

Даже должность ее называется по-мужски! Надо было изначально карьеру делать в соответствии с женской природой, нечего было лезть в мужские игры.

А как хотелось играть в эти самые мужские игры!

С такими мыслями Завадская подошла к Надежде Павловне. И, начав разговор, вдруг спохватилась мысленно: «А как же она попросит познакомить с мужем Вашутиной? Вдруг вызовет ревность? Недоумение? Непонимание? Как объяснишь, что тебя волнует романтический образ этой экстравагантной женщины-ожерелья – Вашутиной Тамары Львовны?

Не только Смирнова, но и любая из собравшихся в „Олимпии“ дам не поймет этих экзерсисов с твоей стороны. Тем не менее нужно же чем-то заняться на этом сборище красоты, духов и обаяния. В таком зале забываешь, что город состоит из простолюдинок, посещающих рынки и ларьки, стоящих в очередях, старающихся выгадать хоть два рубля в долгом стоянии за каким-нибудь маргарином. Или еще чем-нибудь… И им не нужен никакой романтический образ – любая красавица для них всего лишь досужий повод для грязных сплетен и слухов. Повод поговорить и позлословить, намазывая хлеб маргарином. В казино им было бы скучно и неинтересно! Какая уж тут столица красоты…»

– Надежда Павловна, познакомьте меня с мужем Тамары Львовны, пожалуйста! – Странно, но Смирнова не удивлена.

По-прежнему приветливо улыбаясь, она тащит Завадскую к «одноруким бандитам», где одиноко притулился муж Ватутиной.

«Приклеенная у нее улыбка, что ли?» – не знает, к чему придраться, Завадская, разумеется, мысленно.

– Познакомьтесь – Федор Иванович, – Смирнова представляет Ватутина Завадской таким образом, что становится понятным: Ватутин уже знает, кто такая Завадская.

– Галина Сергеевна, – Завадская сует руку для пожатия, сжав ладонь в лодочку. Неожиданно крепко жмет руку Ватутину. Он морщится.

– Мне говорила о вас Тамара Львовна, – он незаметно отдергивает руку назад.

– Ну, поговорите, я пошла к Прохорову, он тушуется без меня, просил, чтобы я его не бросала, – Смирнова убегает к ведущему «Блеф-клуба». Мелькают кружевные брюки, вихрем мотнулся золотистый кошелечек на груди, вильнули и вернулись на место длинные клипсы на ушах. Казалось, Смирнова уже далеко, рядом с «Блеф-клубом», а ее украшения еще рядом с Завадской и Ватутиным. Оставили после себя колебания магнитных волн…

– Ну надо же, до сих пор воздух сотрясается от взмахов клипсов! – Завадская засмеялась. – И что же вам говорила обо мне Тамара Львовна?

– Ничего интересного. Мы говорили о списке приглашенных, и я увидел вашу фамилию, вот и пришлось спросить, кто вы, – Ватутину до смерти хотелось вернуться к «однорукому бандиту». Тот ждал его, разинув пасть для поглощения денег.

– Меня пригласили как «свадебного генерала», не более того. Всегда хотелось быть интересным человеком прежде всего. И вдруг я оказываюсь в роли того самого чеховского персонажа. Странно, не правда ли?

– Ничего странного! Вы подходите для этой роли более чем! – Ватутин оценивающе оглядел Завадскую.

– Спасибо за комплимент. Я посещаю спортивный клуб, три раза в неделю. Чрезвычайно утомительно, но что поделаешь…

– Вы очень хорошо выглядите, – равнодушно констатировал Ватутин.

«Так говорят мужчины, чтобы быстрее отвязаться от назойливых дамочек», – подумалось Завадской.

– Спасибо, но у меня к вам вопросы есть. Мне бы хотелось поговорить о вашей жене, – Галина Сергеевна поняла, что огорошила своей просьбой Федора Ивановича.

– Зачем? – изумился он.

– Она мне интересна. Я ее вижу во второй раз. И она кажется мне загадочной. А я не люблю загадки. Работа у меня была такая – разгадывать загадки.

Много лет разгадывала. В привычку вошло, – Завадская старалась говорить шутливо.

– Чем же она вам интересна? – Ватутин изумился искренне. Интерес к его жене этой странной женщины был неожиданным. Видно, что его ни разу в жизни не спрашивали в подобном тоне о собственной жене.

– Видите ли, я категорически не приемлю всякого рода висюльки и бирюльки, макияжи и яркие краски на лице женщины. Для меня женщина – прежде всего олицетворение страдания. А ваша жена либо скрывает за всем этим, – Завадская обвела рукой вокруг лица, – глубокое страдание, либо это какое-то отклонение. Извините, у нее не отклонение, а клоунада, что ли? Не знаю, как выразить свое отношение к этому эпатажу, – Завадская беспомощно оперлась на высокий стул возле застывшего «однорукого бандита».

– Почему вы так пристрастны к моей жене? Вокруг много эпатирующих женщин, – Вашутин показал на зал.

Там, внизу, веселились и танцевали дамы, нарядные и не очень, красивые и симпатичные, ухоженные и хорошо пахнущие.

Странно было видеть в одном месте так много красивых женщин, словно их собрали для демонстрации и они неожиданно потеряли индивидуальность. Красивая женщина должна быть в окружении обычных женщин, чтобы оттенять собой всю убогость окружающего мира.

– Мне бы хотелось написать о ней: любая загадочная женщина будет интересна для современниц, не только для вас и меня.

– Что? – Ватутину явно не хватало воздуха. Он ожидал чего угодно, но отнюдь не такого поворота событий. Больше всего ему хотелось избавиться от назойливой и странной собеседницы. Предложение Завадской меняло ситуацию. Запахло интригой…

– Да. Женская судьба, причем любая женская судьба, так похожа и так различна во все времена. Именно женская судьба является приметой нашего времени, я имею в виду наш стремительный и растерявшийся от набранных скоростей двадцать первый век. Так сказать, новое тысячелетие, «Новая эра». В прошлом остались представления о женщине, в которых ей отводилось место лишь на кухне, в церкви и в детской. Судьба женщины требует не только описания, но и осмысления. Если рассматривать женскую судьбу в жестком требовании равноправия с мужчинами, как единственное условие прогресса, можно дойти до карикатурного образа. Если же рассматривать женскую судьбу как некую женскую долю, то есть добавив немного сентиментальности, слащавости, пошлости, можно скатиться до бульварщины. Мне бы хотелось немного раскрыть женскую суть, чтобы современницам стала понятна вековая боль женского рабства. Естественно, приоткрыть и издержки женского раскрепощения… Хотя вряд ли у меня это получится, – спохватилась Завадская, заметив недоуменный взгляд Ватутина.

– Отчего же? Думаю, что именно у вас получится, – уважительно произнес Федор Иванович.

– Может быть… Мне ваша жена интересна своей тайной, но если я ее разгадаю, мне станет скучно. А для современниц будет интересна тема достижения успеха, хорошего успеха, в делах, бизнесе, семье. Вот, пожалуй, и все, что я хотела сказать. Естественно, нужно прежде всего ваше согласие. Ведь мне придется коснуться ваших интимных тайн. И мне придется выносить приговор, выносить эти тайны на суд читательниц или нет. Конечно, мне хочется, чтобы эту книжку прочли не только женщины, но и мужчины. Пусть ругаются, злятся, но пусть прочтут.

– В вас чувствуется характер! Вы еще не получили согласия, ни моего, ни моей жены, у вас еще только брезжит идея, а вы уже предполагаете, что будет книжка, и видите своих читателей.

– Да, я упорный человек! Настырный! Мне это еще в детстве говорили… Пожалуй, я пойду в зал. Кушать хочется. Помните у Пушкина: «Еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет, как звон брегета им доносит…»? Правда, столы на этом мероприятии более чем скромные, но все-таки заесть червячка можно. Могли бы и картошки жареной подать, учитывая, что люди с работы придут. День-то будний, тяжелый, нервный.

– Как это у вас все уживается? От разговоров о высокой литературе легко переходите к жареной картошке, – восхищенно произнес Вашутин.

– Никто еще не отнимал у женщины права на аппетит. Мужской аппетит. Тем более если она работает наравне с мужчинами, – засмеялась Завадская. – Право, я не знаю, буду ли я реализовывать эту идею.

– Вот вам моя визитная карточка. Позвоните обязательно и скажите о вашем решении. Я буду ждать. У вас есть что-нибудь опубликованное?

– Да, рассказы. Говорят, неплохие. Я принесу вам, надеюсь, вы прочтете.

Галина Сергеевна вернулась в зал. Села за столик и пригубила шампанское.

Официант мгновенно подскочил и подлил еще. Встал за спиной, ожидая, пока Завадская не выпьет все содержимое. Но она отставила бокал и уныло поковыряла тарталетки. Есть расхотелось.

«Вот, заявила о своей идее – написать женскую судьбу, а что дальше? Как связать эту самую женскую судьбу с Городом? С Успехом? Не нарушаешь ли ты этим самым Божье предназначение, в данном случае Тамары Львовны? Зачем искать истину? Чтобы положить этот драгоценный слиток истины на журнальные столики будущих читательниц? В чем идея – как Ватутина достигла успеха в бизнесе? Так это получится пособие для начинающих бизнес-вумен! Связать ее судьбу с Великим Городом тоже не получится. Отчего? Не знаю…»

Завадская оделась и незаметно ушла. Пошла пешком. Литейный проспект, улица Пестеля, Марсово поле, Миллионная… Незаметно отмеривая километры, она добралась до своей Адмиралтейской набережной.

Ночной город отдавал ей свою красоту и любовь. По дороге она не услышала ни одного ругательства, не лицезрела ни одного пьяного, не столкнулась с грабителями.

Почему-то вспомнился давний эпизод, не такой уж давний, двухлетней давности, как на Марсовом поле на Завадскую напал грабитель. Дело было в январе, она медленно брела в своей тяжелой дубленке, в пятницу, и мечтала о нескончаемом уик-энде, называемом в милиции сокровенным словом – «пенсия»! В момент сладостного получения благословенной пенсии (мечты унесли на три года вперед фантазерку) она и упала от толчка в спину. Неловко поднимаясь, увидела длинные ноги убегавшего грабителя.

Что же ею руководило в тот момент? Будущий позор? Унижение? Она таки догнала грабителя, вызвала милицию из Центрального РУВД, сама доложила дежурному главка, потом они долго разговаривали по душам с немолодой и уставшей, как сама Завадская, следовательшей.

Приехала она тогда домой на патрульной машине в четыре часа утра. Грабителю чуть позже судья вкатала аж восемь лет – он уже был ранее судимым за разбой.

Но в этот день Завадская не вспомнила давний эпизод. Она любовалась городом. Вспоминала все прочитанное о нем, шептала стихи любимых поэтов и никак не могла сообразить, каким образом увязать в один узел желание питерских дам создать Столицу Красоты и романтический образ Города.

И еще один вопрос мучил ее: чтобы женщина могла писать, у нее должны быть средства и своя комната. Эту цитату она слышала где-то в спектакле, дословно не запомнила, но слова въелись в мозг.

Комната есть, а средств нет! Писать надо! Недавно Завадская прочитала мемуары колоритнейшего представителя «Серебряного века», замечательного поэта и прозаика Георгия Иванова «Петербургские зимы».

Получила безмерное удовольствие! Вымысел соседствует с воспоминаниями, документальные факты – со слухами и сплетнями тех лет, и все вместе воссоздает атмосферу блистательного города с апокалипсическими предчувствиями:

«Счастливых стран сияющие речиНам не заменят сумрачной Невы…»

Завадская вздохнула. Ей хотелось передать атмосферу нынешнего Петербурга, с его новыми предчувствиями, как-никак, в новое тысячелетие перешагнули.

Когда-то, в детстве, ей казалось, что она будет глубокой старухой на стыке тысячелетий. Нет, не получилось из нее глубокой старухи! В новую эру она вошла молодой и красивой, здоровой и полной творческих замыслов. Где-то внутри нее крутилась творческая лаборатория, перерабатывая идею в слова, в строчки, абзацы…

Город любит женщину, он помогает ей достичь успеха!

Если бы он не принял Тамару Львовну, он бы растоптал ее. Как там народный эпос выражается: «Кого Питер полюбит, того приголубит», «Кого Питер полюбит, тому калач купит»?

Значит, Женщина и Город! Они шли вместе по пути к Успеху! А теперь она хочет расплатиться с ним за его любовь, она хочет создать Столицу Красоты! С большой буквы! Ну, это еще разговоры…

«Посмотрим, что из этого получится. Надо вспомнить все, что ты знаешь, Галина Сергеевна, о городе, собрать в памяти все отрывки стихотворений, обязательно нужно перечитать «Невский проспект». И «Шинель».

Гоголь любил этот город, но город его и погубил! Николай Васильевич сгорел от страстной любви к городу. Потому он и великий.

Все великие сгорают в огне своих произведений. А ты, Завадская, не великая, гореть тебе не надо! Просто нужно создать небольшое эссе, этакую хрупкую вещицу, похожую на изящную драгоценность из салона «Адмирал» и преподнести питерской публике.