Полная версия
Только лучшее
Родители Берни обедали с друзьями в отеле, на следующий день он собирался присоединиться к ним за ленчем, чтобы отпраздновать окончание университета, потом они все возвращались в Нью-Йорк. Но сейчас он смотрел на Шейлу даже с каким-то отчаянием. Казалось, последние полтора года пошли псу под хвост. Последние несколько недель они оставались вместе лишь по привычке и для удобства, но он все равно не мог смириться с их расставанием. Хоть и планировал отправиться с родителями в Европу, он не мог поверить, что все кончено. Удивительно, как она могла быть такой страстной в постели и такой холодной во всем остальном! Это озадачивало Берни с момента их знакомства, но он был абсолютно неспособен оценивать ее объективно.
Молчание нарушила Шейла:
– Завтра вечером я улетаю в Калифорнию.
Берни опешил:
– Я думал, твои родители хотят, чтобы ты приехала домой.
Шейла улыбнулась и бросила в сумку комок носков:
– Наверное.
Она снова равнодушно пожала плечами, и Берни вдруг испытал непреодолимое желание дать ей пощечину. Он по-настоящему ее любил, хотел на ней жениться, а ее интересовали только собственные желания. Никогда в жизни Берни не встречал никого эгоцентричнее.
– Для начала я полечу в Лос-Анджелес, а оттуда, наверное, поеду автостопом в Сан-Франциско.
– А что потом?
– Кто знает?
Она протянула руки и посмотрела на него так, будто они были не друзьями и любовниками, а только что познакомились. Последние два года учебы в Мичиганском университете Шейла была для него едва ли не всем в жизни, и вот теперь он чувствовал себя полным идиотом: впустую потратил с ней два года.
– Слушай, может, приедешь в Сан-Франциско, когда вернешься из Европы? Я была бы не прочь с тобой встретиться.
Была бы не прочь? После двух лет!
– Я так не думаю, – Берни впервые за несколько часов улыбнулся, но его глаза были по-прежнему грустными. – Мне нужно искать работу.
Он знал, что Шейла не обременена поисками работы: по окончании университета родители дали ей двадцать тысяч долларов, и она их не порвала на части. У нее достаточно денег, чтобы несколько лет безбедно жить в Калифорнии, а он не заморачивался поисками работы, потому что не знал тогда планов Шейлы, и от этого он чувствовал себя еще большим недоумком. Больше всего ему хотелось получить место учителя в какой-нибудь маленькой школе в Новой Англии и преподавать русскую литературу. Он уже отправил несколько заявок и ждал ответов.
– Берн, ну не глупо ли подчиняться правилам истеблишмента – заниматься тем, что ты ненавидишь, ради денег, которые тебе не нужны?
– Говори за себя. Я не собираюсь сидеть на шее у родителей всю жизнь.
– Я тоже! – бросила она резко.
– Собираешься искать работу на Западном побережье?
– В конце концов – да.
– Кем же, интересно? Модельером вот этого? – показал он на ее обрезанные джинсы и ботинки.
Это задело Шейлу. Она рывком застегнула молнию на сумке и, показав на него пальцем, выкрикнула:
– Когда-нибудь ты станешь точно таким же, как твои родители! – Это было худшее, что она могла сказать. – Пока, Берни.
Глядя на нее, он подумал, что это просто нелепо.
– И это все? После почти двух лет просто «пока»? – в его глазах стояли слезы, но сейчас ему было все равно, что она подумает. – Просто не верится… мы собирались пожениться… завести детей…
– Не мы, а ты.
– А чего хотела ты, Шейла? Просто трахаться два года? Я был в тебя влюблен, хотя сейчас, может быть, трудно в это поверить.
Берни вдруг удивился: что он в ней находил? Ему ужасно не хотелось признавать, что мать была права, но она таки была – на этот раз.
– Наверное, я тоже тебя любила. – У нее задрожала губа, как ни старалась она держать себя в руках. Внезапно она подошла к Берни, и он обнял ее. Они стояли в опустевшей маленькой комнате, которая когда-то была для них домом. – Берни, прости… наверное, все изменилось.
Он кивнул, и они оба разрыдались.
– Я знаю. Это не твоя вина, – проговорил он хрипло и тут же спросил себя: чья же тогда?
Они поцеловались, и Шейла, подняв на него взгляд, попросила:
– Приезжай в Сан-Франциско, если сможешь.
– Постараюсь, – сказал Берни, заранее зная, что не приедет.
И он не приехал.
Следующие три года Шейла прожила в коммуне в Стинсон-Бич, после этого Берни ничего о ней не слышал, пока однажды на Рождество не получил от нее открытку и фотографию. Он бы ни за что ее не узнал. Шейла жила в старом школьном автобусе, стоявшем недалеко от берега, вместе с еще девятью взрослыми и шестью детьми. Двое детей были ее – кажется, обе девочки. К тому времени, когда Берни получил от нее весточку, ему было уже все равно, хотя до этого он очень долго не мог ее забыть и был рад, что родители не придают этому особого значения. Когда его мать какое-то время не упоминала в разговоре Шейлу, он был ей благодарен, а Рут Файн, в свою очередь, была рада, что исчезла эта девица.
Расстаться с первой любовью, расстаться с мечтами было очень тяжело, но Европа пошла ему на пользу. В Париже, в Лондоне, на юге Франции, в Швейцарии, в Италии он встречался со множеством девушек, а путешествовать с родителями оказалось на удивление интересно. Перед возвращением родители поехали встретиться со своими друзьями, а Берни – со своими. В Берлине жили трое парней из его школы, и они славно повеселились, прежде чем снова вернуться к реальной жизни. Двое из них учились на юридическом факультете, а третий, чтобы не попасть в армию, осенью собирался жениться и последний раз пустился в загул. Берни не нужно было об этом беспокоиться, что его изрядно смущало. В детстве у него была астма, и его отец очень тщательно записал историю его болезни. В восемнадцать лет, когда Берни регистрировался в призывной комиссии, ему дали категорию F4. Он два года никому об этом не рассказывал, но сейчас это оказалось в каком-то смысле удобно, можно было не волноваться.
К сожалению, из школ, куда он подавал заявки, ему прислали отказ, потому что у него не было степени магистра, и предложили обращаться через год, когда получит степень. До этого было еще далеко, а общий курс в Колумбийском университете, куда он записался, его не вдохновлял.
Жил Берни дома, мать сводила его с ума, а друзья были далеко. Кого-то забрали в армию, кто-то уехал в университет, а кто-то получил работу в другом городе. Ему казалось, что только он один остался дома. От безысходности он подал заявку на работу в «Уольфс» в период рождественского наплыва покупателей и даже не возражал, что его поставили в отдел мужской обуви. К тому времени он бы согласился на все, лишь бы не сидеть дома, а этот универмаг ему всегда нравился. «Уольфс» был одним из тех крупных магазинов не для бедных, где всегда хорошо пахнет, публика прекрасно одета, продавцы вышколены. Даже рождественский ажиотаж был там куда респектабельнее, чем в других местах. Когда-то именно «Уольфс» считался законодателем стиля, в какой-то степени он таким и остался, хотя ему недоставало шика «Блумингдейла», расположенного всего в трех кварталах. Но Берни был от него в восторге и то и дело предлагал закупщику идеи, как, на его взгляд, они могли бы соперничать с «Блумингдейлом». Байер в ответ только улыбался: «Уольфс» ни с кем не соревнуется, во всяком случае по его мнению. Однако Пол Берман, хозяин магазина, прочитав предложения Берни, был заинтригован. Закупщик, когда узнал об этом, рассыпался в извинениях и пообещал немедленно уволить прыткого юношу, но Берман хотел от него совсем не этого. Он пожелал лично встретиться с парнем, у которого есть такие интересные идеи, и встреча состоялась. Пол Берман увидел, что у Берни есть потенциал. Они несколько раз пообедали с Берни в перерыв, и босс с интересом отметил дерзость молодого человека и оригинальное мышление. А когда Берни как-то признался, что мечтает преподавать русскую литературу и для этого намерен учиться на вечернем отделении Колумбийского университета, Берман рассмеялся:
– Это же пустая трата времени!
Берни был шокирован, хотя Берман ему нравился. Умный, спокойный, элегантный, проницательный, он был внуком мистера Уольфа, основателя магазина.
– Но почему? – удивился Берни. – Что плохого в русской литературе?
– Ничего не имею против русской литературы, но вам следовало бы выбрать бизнес.
Берни улыбнулся:
– Вот так же считает и моя мать.
– А чем занимается ваш отец?
– Он врач, хирург-отоларинголог, но я никогда не любил медицину, меня тошнит от одной мысли о ней.
– Понимаю вас. У меня шурин врач, и мне тоже невыносима сама мысль о медицине, – он внимательно посмотрел на Бернарда. – А как насчет вас? Вы же пришли к нам. Зачем?
Берни решил ответить честно: посчитал, что так будет правильно, к тому же он дорожил этим местом, потому и написал докладную записку, которая привела его сюда. «Уольфс» ему нравился, но как в качестве постоянного места работы он его не рассматривал.
– Я получу степень магистра и на будущий год снова подам заявки в те же школы.
Он улыбнулся, и от этого стал казаться совсем юным. В его мальчишеском облике было что-то трогательное, и Полу Берману он положительно нравился.
– А что, если вас заберут в армию?
Берни признался, что имеет категорию F4, и Берман заметил:
– Вам повезло, молодой человек. Эта маленькая неприятность во Вьетнаме может в один прекрасный день превратиться в катастрофу. Смотрите, что там случилось с французами: они потеряли уйму денег. И с нами может произойти то же самое, если не поостережемся.
Берни с ним согласился.
– Не хотите оставить учебу?
– Зачем?
– У меня есть к вам предложение. Если вы останетесь в нашем универмаге, мы подготовим вас в разных областях, вы попробуете все, что здесь есть, пройдете своего рода тренинг по профессии, а потом отправим на факультет бизнеса. Как вам такой вариант?
Универмаг никогда не предлагал никому ничего подобного, но Берману приглянулся этот парень с большими честными зелеными глазами и умным живым лицом. Он не был красавцем, но имел приятную внешность. Берману понравилось, что молодой человек был с ним предельно честен, не пытался заискивать.
Берни попросил дать ему день-два на раздумья и перед тем, как они расстались, признался, что очень польщен и тронут. Это был очень серьезный вопрос: учиться на факультете бизнеса совсем не хотелось и отказываться от мечты работать в небольшой школе какого-нибудь провинциального городка – тоже. Он мечтал знакомить жаждущие детские умы с Толстым и Достоевским, но, возможно, это была всего лишь мечта. Даже сейчас она уже становилась туманной.
Вечером он поговорил с родителями, и предложение Бермана произвело впечатление даже на отца. Это была великолепная возможность, если, конечно, Берни устраивает такой род деятельности. А за год предварительной подготовки у него будет достаточно времени понять, нравится ли ему в «Уольфс». Ситуация казалась беспроигрышной. Отец поздравил Берни, а мать поинтересовалась, сколько у Бермана детей, сколько сыновей – иными словами, сколько конкурентов у ее сына – и есть ли дочери, уже представляя, что он мог бы на одной из них жениться.
– Рут, оставь его в покое! – твердо сказал Лу, когда они остались одни, и та хоть и с трудом, но все же угомонилась.
На следующий день Берни дал положительный ответ мистеру Берману, чему тот был очень рад и сразу посоветовал подать заявку в несколько бизнес-школ. Берни выбрал ту, что при Колумбийском университете, Нью-Йоркский университет, Уортонскую школу бизнеса и Гарвард – по понятным причинам. Ответы придут не скоро, но за это время Берни многое предстояло сделать.
Год тренинга пролетел быстро. Три школы из четырех приняли Берни, отказ пришел только из Уортонской, но и оттуда написали, что у них, возможно, будет одно место на следующий год, если он готов подождать. Ждать Берни не хотел, поэтому выбрал бизнес-школу при Колумбийском университете и приступил к учебе, но по-прежнему несколько часов в неделю работал в универмаге, чтобы не терять связь с магазином. Особенно его заинтересовала мужская одежда с точки зрения моделирования. Он посвятил этой теме первую учебную работу и получил за нее высокую оценку. Мало того, Берман разрешил ему применить некоторые из его идей на практике в магазине, и они дали хороший результат.
Школу бизнеса Берни закончил с отличием, полгода поработал в отделе мужской одежды, а потом перешел в отдел женской. Он постоянно вносил рационализаторские предложения, и благодаря ему изменения чувствовались во всем универмаге. За пять лет работы в «Уольфс» Берни стал буквально звездой, поэтому однажды Пол Берман вызвал его к себе и объявил, что на два года переводит его в чикагский филиал. Для Берни это было как гром среди ясного неба, никуда уезжать он не хотел. Он любил Нью-Йорк и очень успешно работал в универмаге. Для Берни Чикаго был все равно что Сибирь.
– Но почему?
– Во-первых, вы хорошо знаете Средний Запад, а во-вторых… – Берман вздохнул и закурил сигару, – вы нужны нам там. В чикагском филиале дела идут не так хорошо, как бы нам хотелось. Там нужна свежая кровь, и это вы.
Они относились друг к другу с большим уважением, но в этом случае Берни готов был возражать, однако победа осталась не за ним. Берман не уступал, и через два месяца Берни улетел в Чикаго. Еще через год его назначили управляющим, это задержало его в Чикаго еще на два года, хотя он ненавидел этот город: он казался ему депрессивным, а тамошняя погода действовала на нервы.
Его часто навещали родители. Его новая должность, несомненно, была очень престижной. Быть управляющим в «Уольфс Чикаго» в тридцать лет – это вам не шуточки, но тем не менее Берни всей душой рвался обратно в Нью-Йорк. Когда он сообщил матери, что возвращается, она устроила в его честь большой прием.
Когда Берни вернулся, Берман предоставил ему практически полную свободу действий. Тем не менее когда молодой человек предложил продавать женскую одежду более высокого класса, Берман засомневался. Берни хотел добавить в ассортимент магазина с десяток линеек одежды от-кутюр, чтобы «Уольфс» опять стал одним из законодателей моды во всех Соединенных Штатах.
– Вы хотя бы знаете, сколько дизайнеры требуют за свои модели?
Берман выглядел расстроенным, но Берни с улыбкой успокоил его:
– Знаю, но для нас, я уверен, они могут немного сбавить цену. Строго говоря, это будет не совсем от-кутюр.
– Но очень близко к этому, во всяком случае по ценам. Кто их здесь купит?
Берману казалось, что Берни перегибает палку, но в то же время он был заинтригован.
– Пол, я думаю, наши клиенты ухватятся за то, что мы им предложим, особенно в таких городах, как Чикаго и Бостон, да и в Вашингтоне и даже в Лос-Анджелесе. Это же не Нью-Йорк, где тьма магазинов. Мы привезем к ним Париж и Милан.
– Или разоримся в попытке это сделать, так ведь? – меланхолично буркнул Берман, но возражать не стал.
Идея показалась интересной. Было бы неплохо разом подняться до уровня продавцов самой дорогой одежды и продавать вещи ценой в пять-семь тысяч долларов. Строго говоря, это будет готовая одежда, сшитая по лекалам знаменитых кутюрье.
– Нам даже не придется закупать запас товара и чрезмерно расширять ассортимент, – продолжал Берни. – Можно договориться с каждым дизайнером, чтобы он устроил у нас показ, и дамы смогут заказать понравившиеся модели прямо у нас. Экономически это будет куда выгоднее.
Берман пришел в восторг от этой идеи: в таком варианте он ничем не рисковал.
– Бернард, вы меня убедили.
– Но я думаю, что сначала нам нужно кое-что модернизировать. Наш дизайнерский отдел выглядит недостаточно по-европейски.
Они обсуждали эту идею не один час и когда наконец достигли взаимопонимания, Берман пожал молодому коллеге руку. За последние годы Бернард повзрослел, стал зрелым, уверенным в себе мужчиной, способным принимать обоснованные деловые решения. Изменился он и внешне: отрастил до возвращения в Нью-Йорк бороду, и это сделало его еще более привлекательным.
– Я вижу, вы все хорошо продумали, – мужчины улыбнулись друг другу, явно довольные. – С чего собираетесь начать?
– На этой неделе хочу поговорить с несколькими архитекторами, выберу лучшего и попрошу предоставить план. После согласования с вами отправлюсь в Париж узнать, как отнесутся к нашей идее в домах моды.
– Думаете, могут заартачиться?
Берни задумчиво нахмурился, но потом покачал головой:
– Не должны: это дело сулит им большие деньги.
Берни оказался прав: все прошло как по маслу. Ему удалось подписать контракты с двадцатью дизайнерами, так что в Нью-Йорк он возвратился с победой.
Новую программу собирались запустить через девять месяцев: планировалась серия показов в июне, чтобы дамы могли заказать осенний гардероб. Это было почти то же самое, что поехать в Париж и заказать одежду от-кутюр. А начать Берни собирался с вечеринки и одного грандиозного вечернего приема, на котором планировалось показать по нескольку вещей от каждого из дизайнеров, с которыми они будут работать. Эти вещи нельзя будет купить, они послужат только приманкой и затравкой для того, что последует дальше. Манекенщицы прибудут вместе с дизайнерами из Парижа. С тех пор, как проект был запущен, к списку дизайнеров добавились три американских. Поэтому следующие несколько месяцев Берни был завален работой, но зато в тридцать два года стал старшим вице-президентом компании.
Премьерный показ мод имел невероятный успех: никто из зрителей не видел ничего прекраснее. Наряды были просто сногсшибательные, дамы ахали от восторга, в зале не смолкали аплодисменты. Все было великолепно, и сразу чувствовалось, что здесь пишется история моды. Берни поразительным образом сумел соединить принципы ведения успешного бизнеса с продуманным выбором вещей, к тому же оказалось, что у него потрясающее чутье на моду. И все это объединилось, чтобы сделать «Уольфс» самым стильным универмагом во всем Нью-Йорке да и, пожалуй, в стране.
Женщины смотрели на наряды с жадностью, и Берни, наблюдая с заднего ряда за первым показом дизайнерской одежды, был на седьмом небе от счастья. Незадолго до начала мимо него прошел Пол Берман. Все были довольны, и Берни начал понемногу расслабляться, глядя, как модели дефилируют по подиуму в вечерних туалетах. Особенно он отметил одну стройную блондинку с точеной фигурой, идеальными чертами лица, огромными голубыми глазами и кошачьей походкой. Казалось, она не идет, а скользит над землей. Он поймал себя на мысли, что ждет ее появления в каждой очередной серии платьев. Когда шоу подошло к концу и стало ясно, что он ее больше не увидит, Берни был даже разочарован.
Вместо того чтобы отправиться к себе в кабинет, как собирался, он помедлил, а потом пошел за кулисы поздравить главу отдела, француженку, которая до этого много лет работала у Диора.
– Марианна, отличная работа! – Берни улыбнулся.
Француженка пожирала его глазами. В свои сорок пять с небольшим она ввыглядела безупречно: ухоженная и невероятно стильная – и с первого появления в универмаге положила глаз на Берни.
– Платья хорошо смотрелись, правда, Бернард?
В ее устах его имя прозвучало как французское. Она была одновременно и хладнокровной, и сексуальной – поразительное сочетание, как лед и огонь, – но он смотрел поверх ее плеча на девушек в джинсах и простой уличной одежде, которые торопливо проходили мимо, перекинув через плечо те самые роскошные платья. Здесь же сновали туда-сюда продавщицы: набрав груды эксклюзивных нарядов, несли их клиентам, чтобы те могли их примерить и заказать. Все шло как нельзя лучше. А потом Бернард увидел ее. Она шла, перекинув через руку свадебное платье из последнего выхода.
– Марианна, кто эта девушка: одна из твоих моделей или мы наняли ее для показа?
Француженка проследила за его взглядом – небрежный тон голоса ее не обманул – и, увидев ту, о ком говорил Бернард, упала духом: девушка была красива и, главное, молода, вряд ли старше двадцати.
– Она иногда работает у нас внештатно, француженка.
Больше ей ничего не понадобилось говорить: девушка подошла к ним, посмотрела сначала на Бернарда, потом на Марианну и на французском спросила, что делать с платьем, куда положить. Марианна сказала, кому его отдать, а Берни стоял и смотрел на нее, чуть ли не открыв рот. И менеджер отдела поняла, в чем заключается ее обязанность: представила девушку Берни, указав его должность, и даже объяснила, что новая концепция – это полностью его идея. Ей очень не хотелось их знакомить, но у нее не было выбора. Берни смотрел на девушку так, что Марианну это немного забавляло: он никогда не проявлял эмоций. Не вызывало сомнений, что женщины ему нравятся, но серьезных отношений у него не было, во всяком случае, так говорили в магазине. В отличие от товаров, которые он отбирал для «Уольфс», с женщинами он предпочитал качеству количество, опт, как говорят в торговле. Но, похоже, не в этот раз.
Девушку звали Изабель Мартен, ей было двадцать четыре года. Она выросла на юге Франции, но уже с восемнадцати лет жила в Париже и работала сначала у Сен-Лорана, затем у Живанши. Всюду она имела огромный успех и считалась топ-моделью. Неудивительно, что преуспела она и в Нью-Йорке, куда ее пригласили четыре года назад. Берни был удивлен, что они не встречались раньше.
– Мсье Файн, обычно я позирую только для фото, – ее французский акцент очаровал Берни, – но для вашего показа…
Она улыбнулась так, что он растаял. Теперь ради нее он был готов на все. Внезапно он ее вспомнил: не раз видел на обложках «Вог», «Базар» и «Вуменс виэр», только в реальной жизни она оказалась еще красивее. Модели редко совмещают работу в студии и выходы на подиум, но она умела и то и другое. В показе «Уольфс» она выступила прекрасно, и Берни ее поздравил, не скупясь на похвалы:
– Вы были великолепны, мадемуазель Изабель!
Берни казалось, что он умрет просто оттого, что смотрит на нее. В тот вечер он пригласил ее на обед в «Каравеллу». В зале на нее все оборачивались. Потом они танцевали в «Раффлз». Берни не хотелось уходить домой, вообще не хотелось ее выпускать из объятий. Он никогда еще не встречал девушек, подобных ей, не терял настолько голову. Доспехи, которыми он защищал себя после ухода Шейлы, расплавились от одного взгляда Изабель. Его поражало в ней все, но больше всего волосы: они были настолько светлые, что казались почти белыми. Берни она казалась самым прекрасным созданием на свете.
В тот год они провели сказочное лето в Ист-Хэмптоне, где Берни снял домик, и она приезжала каждый уикенд. До него у Изабель были отношения с известным фотографом из мира моды, потом с крупным бизнесменом в сфере недвижимости, но при появлении Берни все мужчины, казалось, исчезли из ее жизни. Для него это время тоже походило на волшебную сказку. Он повсюду брал Изабель с собой, страшно гордый, что с ним такая красавица, их фотографировали, они танцевали до утра и вообще вели богемный образ жизни.
– Мне кажется, что эта девушка не для тебя, сын, – как-то заметила мать, когда они вместе обедали.
– Что ты имеешь в виду?
– Я хочу сказать, что она явно привыкла к светской жизни. Впишешься ли ты в ее круг?
– Неужели я настолько провинциален? Не очень-то лестно.
Берни окинул взглядом стройную фигуру Рут в темно-синем костюме от Диора, который купил ей в прошлую поездку в Европу, и подумал, что мать вовсе не выглядит простушкой, но обсуждать с ней Изабель ему не хотелось. Он не хотел ее знакомить с родителями, потому что знал: ничего хорошего из этого не выйдет.
– Может, расскажешь о ней? – по обыкновению не унималась мать.
– Она просто очень милая.
Рут улыбнулась:
– Не очень-то ты многословен.
Она, конечно, видела фотографии Изабель в журналах и не раз хвасталась перед подругами, что ее сын встречается с такой красавицей, но лично не была с ней знакома.
– Ты в нее влюблен?
Мать никогда не стеснялась спросить о том, что хотела знать, но эти слова Берни пугали. Даже будучи без ума от Изабель, он не мог назвать их отношения словом «любовь». Слишком хорошо он помнил, как тогда, в Мичигане, предложил Шейле на день Святого Валентина руку и сердце… строил планы на свадьбу. Он не хотел еще раз оказаться в подобном положении и тщательно избегал привязанности и каких-либо обязательств, предпочитая свободные отношения.
Берни не смог придумать ничего лучшего, чем сказать:
– Мы хорошие друзья.
Мать пристально посмотрела на него:
– А мне кажется, это нечто большее.
Берни не стал спорить:
– Ну хорошо, пусть так, но о свадьбе речь не идет. Ты удовлетворена? А теперь давай наконец что-нибудь закажем.
Он выбрал стейк, а мать – филе палтуса. Теперь их разговор стал почти дружеским, мать живо интересовалась всем, что происходит у него на работе, как вообще дела в магазине. Она редко виделась с сыном: все его свободное время теперь занимала Изабель.