С такой точки зрения, мир и человек предстают под маской ложных обличий. Исследователь культуры ХVII века Н. В. Автухович говорит, что сотворенность и искусственность мира и человека побуждает Ларошфуко использовать понятие «маски» с позиции моралиста73. Маска скрывает истинное лицо, и, более того, маска как артефакт, является условным языком. Мотив маски реализуется и раскрывается Ларошфуко в таких словосочетаниях, как «напустить вид», «надеть личину», «утаить», «фальшь», «уловка», связанных между собой негативным аксиологическим контекстом.

Максима 246: «Нередко то, что кажется великодушием, зачастую оказывается замаскированным честолюбием»74.

Маска скрывает все доброжелательные намерения, являясь синонимом ложных ценностей – фальши и лицемерия. Человек якобы не может быть самим собой, постоянно притворяясь и подчиняясь действующим в обществе законам социальной игры. Но всегда ли подчинение тождественно притворству? Ларошфуко признает переход маски с театральных подмостков в мир повседневных практик. Маска становится характером отношений между людьми. Требовательный этикет куртуазного общества регламентировал все сегменты политического, военного, академического и обыденного мира. Ф. де Ларошфуко сравнил мир с театром, патетично еще не объявляя, что он и есть «театр».

Маска Commedia dell’arte

Н. Макиавелли в работе «Государь» дает классификацию масок правителя: шута, льва, лисицы, в соответствии с которыми правители должны выстраивать собственное поведение и тактику политической игры. Смена тактики и образа грозила крахом, поскольку выстроенные социальные ожидания народа рушились.

Максима 56: «Чтобы завоевать положение в обществе, приходится идти на все, дабы показать, что оно уже нами завоевано»75, в том числе на оправданную жесткость, и даже жестокость.

Аксиологический подход к изучению феномена маски выстраивает оппозиции позитивного и негативного, светлого и темного, истинного и ложного. С такой точки зрения, условно «сорвать» маску с человека возможно, как возможно узреть и настоящее, истинное в самом лице. Оценочные суждения истины/лжи, правды/неправды наделяют маску того времени негативными качествами.

Маска Commedia dell’arte

Новой формой социальной маркировки в куртуазном обществе стало рафинирование манер, появление этикета и моды, что привело к взаимокорреляции внешнего принуждения и самоконтроля относительно дозволенной в обществе меры индивидуальной экспрессии.

Этикет пронизывал и регламентировал все сферы жизни высшего сословия. Распорядок дня монаршей семьи был расписан по часам, как и присутствие слуг во всех свершаемых монархом процедурах: одевать, умывать, расстилать ковер, писать протокол.

Мода от фр. «mode» и лат. «modus» – мера, образ, способ, правило, предписание. Мода определяет образ жизни, стиль идей, одежды, поведения. Она не столько освобождает старые установки для новых воплощений, сколько ограничивает: выбор цвета, возможное количество мушек на щеке, длина юбки и глубина декольте.

При исследовании культуры Нового времени структуралистский подход кажется наиболее приемлемым, так как костюм и жест являлись сообщением. Например, надетое женщиной голубое платье означало увлечение, зеленое – покой и равновесие. Нужно отметить, что крестьяне, ремесленники одевались только в черные или серые одежды. Выражение: «Этикет делает королей рабами двора» подтверждается придворными примерами. Испанский король Филипп III пожертвовал своей жизнью, оставшись в истории примером монаршей чести и гордости, достойным подражания. Сидя у камина, в котором слишком сильно разгорелось пламя в отсутствие каминного, он не позволил никому из присутствующей свиты поставить заслонку и не остановил огонь сам. Социальное отождествление оказалось сильнее биологических инстинктов выживания. Филипп III умер от ожогов.

Маркировка человека как представителя определенного сословия происходила не только на уровне одежды, моды, но и в обыденной жизни. Речь идет об установлении столового этикета. В ХVI веке в обиходе аристократов появляется вилка, ложка, салфетка, долгое время остающиеся роскошью. К ХVIII веку манеры поведения за столом в среде придворных устоялись. В 1517 году большую известность приобрела книга графа Бальтассаре де Кастильоне под названием «Придворный». В ней описывался «образец» дворянина: «Дворянин не задирист и не станет выискивать повод для дуэли. Высокий рост ни к чему, ибо ему сопутствует вялость ума. Совершенный придворный владеет латынью и греческим, читает поэтов, ораторов, историков, пишет стихами и прозой, играет на разных музыкальных инструментах, рисует»76. Светская женщина должна быть «мягкой и деликатной, достаточно образованной для того, чтобы участвовать в беседах, развлекать гостей игрой на каком–либо музыкальном инструменте, кроме флейты, легко и красиво танцевать»77.

В придворной жизни нужно было не только уметь общаться: Максима 100: «Галантность ума – умение с приятностью говорить лестные вещи»78, но и самому уметь принимать лесть.

Р. Магритт. Возвращение пламени: «Под видимой реальностью мира сокрыта тайна. Здесь она является в облике Фантомаса, овладевающего всем вокруг»80

Ядром куртуазной культуры являлся институт рыцарства79. Рыцарский кодекс чести основывался на верности сеньору. Предательство считалось грехом, влекущим за собой исключение из военно-аристократической линии. Непременным свойством рыцаря, как человека благородно рожденного, должна была быть щедрость. От рыцаря требовалось, не торгуясь, дарить любому то, что он просит в качестве платы. «Лучше разориться, чем прослыть скупцом. Скупость ведет к потере звания»81. Театральность присутствовала и в рыцарской культуре: внешний блеск, атрибутика, символика цветов. От рыцаря требовалась учтивость, умение играть на музыкальном инструменте, сочинять музыку и стихи. Он должен был быть развит физически – иначе не смог бы носить доспехи, которые весили 60 – 80 кг. В зависимости от социального статуса рыцаря предполагалось оружие от стрел, лука, копья до скрамасакса и сабли.

Культ дамы, или тип любовных отношений с Прекрасной Дамой получил название «куртуазной любви»82 от старофранц. Court – двор.

Куртуазная любовь представляла собой форму игры, в которой следовало придерживаться правил и отведенной роли. Ж. Дюби так описывает модель куртуазной любви: «В центре ее находится замужняя женщина, «дама». Неженатый мужчина обращает на нее внимание и загорается желанием. Дама – жена сеньора того дома, которому служит рыцарь. Все в доме наблюдают за дамой, и она не может позволить себе никаких принятий ухаживаний со стороны рыцаря. Опасность игры придавала особую пикантность. По правилам игры, рыцарь должен был контролировать себя. Удовольствие заключалось не столько в удовлетворении желания, сколько в ожидании. Само желание становилось удовольствием. В этом – истинная природа куртуазной любви, которая реализуется в сфере воображаемого и в области игры»84.

Максима 107, написанная для и про женщин: «Один из родов кокетства – выказывать полное его отсутствие»83

В противовес рыцарской, крестьянскую культуру можно охарактеризовать как ритуально и ритмично размеренную. Погребальные церемонии носили тот же характер, что и праздничные. Границы между миром мертвых и миром живых не проводилось. Смерть воспринималась как естественный уход и не вызывала у крестьян экзистенциального головокружения. Социальная память и социальные механизмы работали автоматически традиционно. «Именно это делает лицо крестьянина родом маски как воплощения недвижимости, застылости»85. Жизнь крестьянина строилась на ритуале. На уровне вербальных практик поведение регулировалось пословицами и поговорками, которые воплощали социальную норму.

Таким образом, маска в Новое время это сословное соответствие, определяющее манеру и стиль. В России, например, это соответствие чину. Именно он являлся легитимной фикцией, обозначающей место, а вместе с ним ограничения и свободы человека в социальной вертикали.

Начиная с правления Петра I табель о рангах делил людей и их привилегии в регламентированной воинской, статской и морской службе. Все чины были разделены на 14 классов, из которых первые пять составляли генералитет, 6–8 классы составляли штаб–офицерские, а 9–14–обер-офицерские чины. Чин определял манеру поведения и стиль обращения к другим людям. Для особ 1-2 классов в обществе было обращение «ваше высокопревосходительство», особы 3-4 классов – «превосходительство», 5 – «ваше высокородие», 6–8 классы – «ваше высокоблагородие», 9 – 14 классы – «ваше благородие». К императору обращались как «августейший монарх», обращение в письменном виде звучало следующим образом: «Ваше высокопреосвященство, высокопреосвященный владыка».

Петр I, вводя новый закон, сразу же определял наказание «за поведение не почину». Чин женщины, если она была придворной, определялся чином мужа: «полковница», «статская советница», «тайная советница». Что касается детей, традиционное общество в ребенке видело маленького взрослого. Их одевали в маленькие мундиры, диктующие соответствующую походку, жестикуляцию и манеру обращения к другим. Только после ХVIII века появляется детская одежда, детские комнаты, а вместе с ними представление о том, что ребенок вправе обыгрывать социальные маски и социальные роли.

По сравнению не только с архаической, но и со средневековой культурой, люди европейских обществ, начиная с эпохи Ренессанса, достигли более высокой ступени самосознания, переходя от внешнего принуждения к внутреннему самопринуждению. Их растущая способность видеть самих себя на удалении, отчужденно, напоминала смену средневекового геоцентризма возрожденческим гелиоцентризмом вокруг персоны. Восприятие собственного образа сквозь отражение другого.

Максима 180: «Наше раскаяние – не столько сожаление о причиненном зле, сколько опасения, что оно может к нам вернуться»86.

Согласование нескольких образов воспитывало навык восприятия себя как независимого и неповторимого, и как часть наблюдаемого мира, как одного из многих. Как наблюдатель, человек находил себя свободным и отделенным от мира, как наблюдаемый, он прикован к мнениям других. То, что воспринималось как общественное предписание, со временем становилось персоной. Множество запретов и советов, например: «Не трогай», «Не пачкайся», «Не ешь руками», «Думай о своей семье», «Тебе не стыдно?», «У тебя есть принципы?» становятся внутренне осознанными принуждениями.

«До всякой человеческой экзистенции уже есть знание, система»87, – говорит М. Фуко. Человеческий субъект – изначально необусловленная данность; его действия в мире и смыслы, которые он вносит, обусловлены системой социальной детерминации. Дисциплинарная власть, формирующаяся в ХVIII веке, создает замкнутые пространства со своими законами и правилами, – то, что Фуко называл «дисциплинарной монотонностью». Это колледжи, монастыри, работные дома, больницы, казармы, мануфактуры. Для всех социальных институтов характерен единообразный строгий распорядок. Дисциплинарная власть тяготеет к разложению групп и масс на элементарные единицы, которым отводится строго определенное место. Система не выдерживает диффузной циркуляции. У каждого в дисциплинарном пространстве свое предписание в зависимости от ранга. Так, преступников распределяли в зависимости от характера преступления, учеников в классе в зависимости от успеваемости, больных – от характера заболевания.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.: Педагогика-Пресс, 1994. С. 37.

Бибихин В. В. Слово и событие. М.: УРСС, 2001. С. 96.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1987. С. 381.

Жирар Р. Насилие и священное. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 204.

Леви-Строс К. Путь масок. М.: Республика, 2000. С. 25.

Леви-Строс К. Печальные тропики. М.: Прогресс, 1983. С. 87.

Чеснов Я. В. Лекции по исторической этнологии. М.: Гардарика, 1998. С. 323.

Делёз Ж. Гваттари Ф. Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения. Екатеринбург: У-Фактория, 2007. С. 285.

Ницше Ф. Собрание сочинений в 2 т. Т. 2. М.: Прогресс, 1990. С. 346.

Нанси Ж.-Л. Corpus. М.: Ad Marginem, 1999. С. 28.

Там же, с. 29.

Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения. С. 298.

Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип. Капитализм и шизофрения. С. 300.

Там же, с. 345.

Ницше Ф. Собрание сочинений в 2 т. Т. 2. М.: Прогресс, 1990. С. 78.

Флоренский П. А. Из богословского наследия // Богословские труды. М., 1977. С. 113.

Лашкевич А. В. Герменевтика. Электронный гипертекстовый учебник для студентов гуманитарных специальностей. Глава II «История: слово и мир». Мультимедиа центр УдГУ, 2000. С. 43.

«Маскироваться – рядить в необычную одежду; что-то прикрывать, скрывать от виду. Маскировать действия, намеренья свои – скрывать их под видом иного, притворного действия; быть скрываемым позади чего-либо» // Даль В. Толковый словарь. М.: Просвещение, 1979. С. 81.

Авдеев А. Д. Социальная психология личности. М.: Наука, 1979. С. 204.

Зиммель Г. Из «Экскурса о социологии чувств» // Новое литературное обозрение. 2000. № 43. С. 7.

Бибихин В. Слово и событие. М.: УРСС, 2001. С. 94.

Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М.: Прогресс, 1987. С. 189.

Бибихин В. В. Свое, собственное // Эксперт. 2003. № 22.

Зиммель Г. Из «Экскурса о социологии чувств» // Новое литературное обозрение, 2000. № 43. С. 9.

Цит. по: Подорога В. Белая стена – черная дыра. Понятие лицевости (visageite) у Ж. Делза и Ф. Гваттари // www. Klinamen.com

Борхес Х.-Л. Избранные произведения 1942 – 1969. СПб.: Амфора, 2007.

Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.: Наука, 1978. С. 15.

Образ – это представление себя, тогда как изображение – это представление представления. Определение образа Ганса Бельтинга как «присутствие отсутствия».

Фрейденберг О. М. Введение в теорию античного фольклора. М.: Наука, 1963. С. 28.

Кант И. Критика чистого разума. СПб.: Академическая книга, 1998.

Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М.: Наука, 1978. С. 45.

Цит. по: Элиаде М. Священное и мирское. М.: МГУ, 1994. С. 56.

Жирар Р. Насилие и священное. М.: Литературное обозрение, 2000. С. 204.

Авдеев А. Д. Социальная психология личности. М.: Наука, 1979. С. 307.

Там же, с. 311.

Жирар Р. Насилие и священное. М.: Новое литературное обозрение, 2000. С. 64.

Мосс М. Общество. Обмен. Личность. М.: Восточная литература РАН, 1996. С. 268.

Элиаде М. Священное и мирское. М.: МГУ, 1994. С. 56.

Леви-Строс К. Путь масок. М.: Республика, 1994.

Цит. по: Жирар Р. Насилие и священное. М.: Литературное обозрение, 2000. С. 97.

Жирар Р. Насилие и священное. С. 105.

Леви-Строс К. Путь масок. М.: Республика, 2000. С. 31.

Флоренский П. А. Имена. М.: Республика, 2002.

Авдеев А. Д. Социальная психология личности. М.: Наука, 1979. С. 307.

Там же, с. 311.

Эту цитату французский философ ХVII века выбрал в качестве эпиграфа к своей работе «Размышления, или Моральные максимы». Именно его высказывания будут встречаться в данном параграфе в качестве вербальной иллюстрации//Ларошфуко Ф. Максимы. М.: Издательство АСТ, 2004. С. 11.

Бродель Ф. Время мира: материальная цивилизация, экономика и капитализм. Маска ХVI – ХVIII веков. Т. 3. М.: Прогресс, 1992.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 56.

Там же, с 30.

Паке М. Магритт. Taschen. 2002. С. 14.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 67.

Там же, с. 36.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 62.

Преподобный Серафим Саровский. Мюнхен; Москва: Воскресенье, 1993.

Там же.

Преподобный Серафим Саровский. Мюнхен; Москва: Воскресенье, 1993.

Аврелий Августин. Исповедь. М.: Республика, 1992.

Там же.

Аврелий Августин. Исповедь. М.: Республика, 1992.

Ипполитов А. В. Маска маньеризма: от лжи к преображению // Маски: от мифа к карнавалу. М.: Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. С. 157.

Голицын А. П. Предисловие переводчика // Собрание отрывков, взятых из нравственных и политических писателей. М., 1811. С. 4.

Цит. по: Манн Ю. Русская литература ХIХ века. Эпоха романтизма. М.: Аспект пресс, 2001. С. 305.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 58.

Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 2. М.; Л., 1930. С. 343 – 346.

Фонвизн Д. И. Собрание сочинений. Т. 2. С. 479.

Баратынский Е. // Манн Ю. Русская литература ХIХ века. Эпоха романтизма. М.: Аспект пресс, 2001. С. 301.

Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений. Т. 2. С. 343 – 346.

Карамзин Н. М. Избранные сочинения: в 2-х т. Т. 1. М.; Л., 1964. С. 729.

Шмонин Д. В. В тени Ренессанса. Вторая схоластика в Испании. Изд-во СПбГУ, 2006.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 64.

Макиавелли Н. Государь. Минск: Харвест; М.: АСТ, 2000.

Ларошфуко Ф. Максимы. С. 23.

Автухович Н. В. Проблема «лица» и «маски» в «максимах» Ларошфуко // ХVII век в диалоге эпох и культур: материалы научной конференции. Серия Simposium. Вып. 8. СПб., 2000. С. 84 – 86.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 65.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 23.

Лихачева Л. С. Школа этикета. Екатеринбург: Среднеуральское книжное издательство, 1995. С. 24.

Там же, с. 25.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 32.

Небесным прототипом рыцаря был архангел Михаил, вождь небесного воинства. Земное воинство ориентировалось на небеса.

Паке М. Магритт. Taschen. 2002. С. 14.

Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М., 1994. С. 84.

Кардини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М.: Прогресс, 1987. С. 24.

Ларошфуко Ф. Максимы. М.: АСТ, 2004. С. 34.

Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены в положении женщины во Франции ХIII в. // Одиссей. Человек в истории. М.: Наука, 1990. С. 90.

Козлова Н. Н. Социально-историческая антропология. М.: Ключ, 1999. С. 50.