Разрешите влюбиться. Теория поцелуя

Лена Сокол

Разрешите влюбиться; Теория поцелуя

16+

Разрешите влюбиться

1

Если бы существовала награда за неуклюжесть, я бы ее уронила. Можете верить на слово.

Возможно, Вселенная так распорядилась, возможно – моя удивительная способность влипать в самые глупые истории, но факт остается фактом – сегодня утром я распласталась в позе морской звезды на глазах у всего универа. И не просто на дорожке перед входом, а в луже, да еще и в ногах у самого популярного парня этого учебного заведения.

И если бы все вдруг не замерли, пожирая меня глазами, а потом не разразились громким смехом, я бы так и не догадывалась, насколько сильно облажалась.

Подумаешь, красавчик, с которым мечтает встречаться любая девочка с любого факультета, какой не назови. Подумаешь, сердцеед, на котором зарубки уже ставить негде – столько девичьих сердец он успел разбить. Все это казалось абсолютно не важным, пока я не посмотрела в его глаза – злые, холодные и настолько пронзительные, что тут же забыла, как нужно дышать.

А началось все с того, как я нечаянно проспала.

Сидела за компьютером до пяти утра, доделывала курсовую работу. И вот, помнится, только промелькнула такая мысль: сейчас все еще разочек проверю, распечатаю, а потом побегу в университет к первой паре. И тут… дзынь!

Будильник!

Резко оторвала голову от стола и ужаснулась: оказывается, вместо того, чтобы распечатывать работу, (которую необходимо было срочно сдать, ибо горели сроки), я уснула лицом прямо на клавиатуре. Да еще и испачкала слюнями клавиши, некоторые из которых, очень возможно, отпечатались и на моей щеке.

– Ой…

Поправив очки, испуганно уставилась на результат своего «труда»:

– Ой-ёй…

Последняя пара страниц была исписана словом «АД». Точнее, различными вариациями из букв «А» и «Д», а также встречающимися среди них редкими «П», «Р» и «О».

М-да…

Моя жизнь, конечно, горька, как огуречная попка, но судьба впервые так открыто об этом заявляла. И слово АД как нельзя лучше описывало всю ситуацию, в которую я влипла по своей собственной же инициативе (читай – неуклюжести).

Быстро оценив масштабы катастрофы, я вскочила, выделила в тексте всё это безобразие и немедленно удалила. Затем, облегченно выдохнув, нажала «сохранить» и отправила файл на печать.

– Пожалуйста, только сделай это быстрее. У меня совсем мало времени!

Охнув, крякнув и даже подозрительно хрюкнув, принтер дернулся и… замер.

«Забыла бумагу!»

Вовремя вспомнив, что упаковки с белыми листами лежат у меня, как у любого ненормального, на полу под столом, метнулась туда. «Ура!» Нашлись. Схватила верхнюю пачку.

И, конечно, тут же порезалась об острый край, распечатывая ее. Вскрикнула, подпрыгнула и стукнулась головой о столешницу.

– Бли-и-ин… – Сунула порезанный палец в рот.

Вообще, в последние полгода у меня каждая копейка была на счету, но, пожалуй, единственный тренинг, за который я готова была сейчас заплатить – это «Как перестать ощущать неловкость, когда все валится из рук».

Да, в этом вся я – Настя Ежова, гремучая смесь из недоразумения, упорства и вполне заурядной внешности. Отличница, гордость курса, или, как говорят за глаза мои одногруппники – очкастая зубрила.

Будем знакомы.

Пока принтер утробно рычал, выплевывая из своей пасти горячие и пахнущие краской листы, я бегала по маленькой комнатке, собирая в сумку разбросанные повсюду вещи. Полагаю, что девушке моего возраста следовало бы глянуть в зеркало и расчесаться для приличия, но мне такой возможностью пришлось пренебречь в пользу того, чтобы спешно протереть салфеткой очки и одеться.

Накинула вязаную кофту поверх мятого сарафана, сверху натянула плащ, обмотала шею тонким шарфом. Потопталась немного на месте, ожидая, пока все листы соберутся в стопочку. Несколько раз притопнула в нетерпении и поглядела на часы. Шепотом и крайне вежливо попросила аппарат поторопиться, и как только последняя страничка выплыла из отделения, дернула ее и вложила в папку.

– Ты что, опять спала здесь? – Раздался за спиной мужской голос.

Я обернулась, прижала курсовую к груди и сделала самый невинный вид, на который только была способна:

– Привет. Не-е-ет…

– Настён, – дядя Костя вошел в каморку, оглядел царивший в ней беспорядок и обнял меня. – А что ты тогда тут делаешь так рано?

– Вот, забежала распечатать, ты же не против? – Улыбнулась ему виновато.

– Конечно, нет. – Родственник недоверчиво скользнул взглядом по моему (возможно, слегка помятому) виду. – Уверена, что все в порядке?

Я кивнула:

– Конечно. Ну, мне пора. – Поцеловала его в щеку и побежала к двери. – Выключишь компьютер, ладно?

– Хорошо… – И он привычно цокнул языком, глядя мне вслед. – Настя, подожди!

– Что? – Спросила уже на выходе из тренерской.

– Кажется, там небо затягивает. Возьмешь зонт? У меня где-то был.

Я в уме прикинула, насколько могут затянуться поиски, и отрицательно качнула головой:

– Нет, дядь Кость, успею до дождя. Мне тут до универа десять минут дворами!

– Ну, беги. – Устало улыбнулся он и махнул на прощание рукой.

И я поспешила к выходу из спортивного зала.

Толкнула тяжелую дверь плечом, выбежала на тихую улицу. Еще вчера догорало лето, а сегодня сентябрь уже дышал настоящей осенней прохладой. В воздухе пахло сыростью и жухлой травой. Я взглянула на небо и поежилась. Оно действительно потемнело, а где-то вдалеке даже слышался раскат грома.

«Вернуться за зонтом?»

Взгляд на часы развеял все сомнения. Нужно было торопиться на учебу, притом неплохо было бы делать это на такси, или, хотя бы, бегом да вприпрыжку. И я понеслась по улице, крепко прижав папку с курсовой к груди.

Дождь всегда пугал меня, но в последние пять месяцев особенно. Все случилось в апреле: мать с отцом решили навестить меня в городе. Собрали вещи, гостинцы, мама приготовила мне подушку, чехол для которой самостоятельно расшила узорами. Она очень беспокоилась, что мне некомфортно живется в студенческом общежитии на старой койке, в серых стенах, и в окружении таких же, как и я, бедных, голодных (по ее мнению) ребят.

Поэтому она и везла мне варенье, запас провизии и ту несчастную подушку, которую мне отдали врачи скорой помощи после того, как все случилось. Это был обычный апрельский денек. С утра подморозило, а днем светило солнце. Ближе к вечеру, когда родители уже должны были добраться из деревни в город, вдруг зарядил дождь. Унылый, противный, монотонный.

Я вышла их встречать и долго всматривалась в машины на проспекте. Ветер усиливался, крупные капли уже буквально хлестали по лицу и больно жалили глаза.

Они не приехали.

Их машина попала в аварию на перекрестке за два квартала до общежития. Кузов всмятку, жвачка из металла и пластика.

Так я осталась одна.

Кроме дяди Кости, маминого брата, который владеет небольшим боксерским залом в центре города, и его дочки Алёны, моей двоюродной сестры, у меня никого из близких не было. Ни в этом городе, ни где-то в другом месте.

Поэтому дождь я не любила, а он меня, кажется, наоборот – очень даже. Большая черная туча как специально гналась по пятам. Время от времени я оборачивалась и глядела на небо, а оно на мои молящие взгляды отвечало хмурым потрескиванием и настоящими грозовыми раскатами.

Бабах! И после очередного предупредительного выстрела грома хлынул самый настоящий ливень.

Инстинкт самосохранения должен был дать мне единственно верную подсказку – спрятаться в тепле и уюте ближайшего магазина или кофейни, но сейчас он почему-то молчал. Ровно, как и здравый смысл. Единственная правильная мысль, родившаяся в ту секунду в моей голове, была о том, что нужно срочно спрятать папку с курсовой под плащ. Что я и сделала, сменив торопливый шаг на отчаянный бег.

Все произошло уже на стоянке возле университета. Дождь прекратился также резко, как и начался – будто кто-то переключил невидимый рычажок. Лишь редкие капли продолжали падать с неба, оседая на моем порядком промокшем плаще и влажных волосах. Больше всего меня беспокоили струйки воды, замутнившие стекло очков. Нужно было остановиться, чтобы протереть их, но я бежала по лужам, торопясь оказаться под спасительным козырьком.

Дверца шикарного, красного спорткара открылась как раз в тот момент, когда я пробегала мимо. Не запотевшие бы очки, возможно, и удалось бы избежать позора, но моя неуклюжесть всегда бежит впереди меня: барьер я не взяла. В духе лучших фейлов из жизни бегунов с препятствиями налетела на эту дверцу с разбегу, а дальше… голова вниз, ноги вверх, задницей в лужу.

Мир мелькнул перед моими глазами и погас.

А первым, что я увидела, открыв веки, был его взгляд – недовольный и раздраженный. Видимо, пока я крутила в воздухе сальто и приземлялась в лужу, парень успел выйти из машины. Теперь он стоял надо мной, смотрел сверху вниз и хмурил брови. Очевидно, раздумывал, возмутиться или подать мне руку.

Но тут откуда-то со стороны вдруг раздался девичий смех. А затем обидное:

– Ой, смотрите, Страшила бросилась в ноги Гаю! Во дает!

2

Кажется, я даже не сразу поняла, что обидные слова предназначались именно мне. С неба падали одинокие капли и, покалывая, приземлялись на лицо, а меня все глубже затягивало в холодные голубовато-зеленые глаза парня. Такие пронзительные и живые, такие холодные, что у меня от страха на короткое мгновение онемело все тело.

Наверное, для нормального человека лежать в луже под оглушающий смех сокурсников – настоящая дикость, но я совсем потеряла ориентацию в пространстве. Сама потерялась. А, может, ударилась затылком об асфальт так сильно, что не могла даже пошевелиться.

Секунду-две или больше просто лежала и смотрела на него.

Высокий, достаточно крепкий, со смуглой кожей. Воротник кожаной куртки поднят, но не скрывает небольшой яркой татуировки в виде надписи латиницей на шее. Каштановые волосы взъерошены и пропитаны дождевой водой, плечи широкие, совсем как у спортсмена, а на лице гуляет презрительная ухмылка.

Все такое знакомое – ведь я видела его десятки раз в коридорах нашего универа, но все равно какое-то другое. Необычное. То ли потому что мне никогда не доводилось видеть его так близко, как сейчас, то ли потому что… очки?

«Где мои очки?»

Не то, чтобы я ничего без них не видела, но мир определенно выглядел иначе. Тех, кто остановился, чтобы поглумиться над моей неловкостью, видно было прекрасно, а тех ребят, кто стоял метрах в десяти от нас, на ступенях перед входом, легко можно было вычислить по фигуре, одежде и голосу. Еще вчера они слезливо просили у меня помощи по учебе, а сегодня не брезговали награждать язвительными обзывками.

– Ром, девчонки на тебя уже сами бросаются! – Послышался женский голосок.

Кто-то процокал каблучками и остановился в паре шагов от нас.

– Ага, даже Ежиха! – Другой голос.

– Смелости набралась и кинулась! – Они встали за его спиной. – Ха-ха-ха!

Я дернулась. Приподнялась, опираясь на локти, и снова замерла. Потому что он вдруг протянул мне руку. Сам Гай! Роман Гаевский, который никогда не замечал таких, как я, который выбирал себе самых красивых девушек учебного заведения и не скупился им на знаки внимания. Именно он смотрел сейчас на меня и протягивал мне руку.

Я испугалась.

Смех почти затих, и все глазели на нас. Девчонки, парни какие-то. Окружили и не двигались. Сгибались напополам от хохота, тыкали пальцами.

Что-то внутри встрепенулось недоверием. Шестое чувство подсказывало, что он хочет всего лишь посмеяться – подаст руку, а стоит мне протянуть ладонь, тотчас отдернет ее под новую вспышку всеобщего хохота. И это будет еще обиднее, чем вот так, позорно пасть к его ногам.

Но Гай казался серьезным.

– Все нормально? – Спросил он.

Вид его был суровым и холодным, хоть в этом и не было никакой нужды. Все давно привыкли к тому, что этот парень весельчак и сердцеед, который с легкостью завоевывает сердце очередной красотки, а потом с таким же легким сердцем дает ей от ворот поворот и идет дальше. Что же заставляло его разглядывать меня с таким вниманием? Неужели, бесился, что я налетела на дверь его машины и растянулась под ногами?

– Что там Гай? Что стряслось? – Спросил кто-то насмешливо.

И в эту же секунду я вложила свою ладонь в ладонь Гаевского.

Он подтянул меня к себе рывком: сильно, но осторожно. И у меня впервые в жизни перехватило дух от близости другого человека. Едва не воткнувшись носом в его грудь, отпрянула. Выдернула руку и прижала к груди.

– Ого, привет. – Бросил подошедший к нам парень. Разодетый в модное пальто шоколадного цвета и узкие брюки высокий брюнет. Он даже вздернул брови от удивления. Уставился на меня. – Кажется, я тебя где-то видел. Ты же… Ты…

Но я его уже не слышала. Приложив руку к своей груди, поняла, что плащ распахнут. А значит… Обернулась и обомлела…

Курсовая, которую мне сегодня позарез нужно было отдать, разлетелась по всей подъездной площадке перед универом. Какие-то листы порхали по воздуху, остальные, рассыпавшись веером, уже плавали в лужах.

Нет! Нет, нет, нет, нет…

– Гай, это что, твоя подружка? – Усмехнулся парень.

Задыхаясь от волнения и ужаса, я посмотрела на Гаевского. Не могла не посмотреть.

– А похожа? – Сморщился он, глядя на своего приятеля.

Словно что-то перещелкнуло внутри него. Раз, и на лицо Романа разом вернулись и веселье, и небрежность, и ленивая самоуверенность. Совсем другой человек – тот, к кому все здесь привыкли.

Он улыбнулся лишь уголками губ, но девчонки не упустили новую возможность прыснуть со смеха.

– Эй, милая, ты бы смотрела под ноги в следующий раз, – нарочито вежливо обратился ко мне тот, второй парень.

Не желая слушать его, я бросилась собирать с асфальта мокрые листы.

– Куда же ты так торопилась?

– Отстань от нее. – Голос Гая звенел насмешкой.

На глаза наворачивались слезы. «Ну, как же так? Почему? Я ночь не спала, так торопилась доделать работу. Всю неделю провела в библиотеке, отыскивая нужную информацию для этой курсовой. Да от нее зависела судьба человека. И даже не одного! Ну, почему со мной постоянно такое происходит?»

– Пойдем, Дэн.

– Может, нужно помочь ей? – Напевно спросил парень, будто специально издеваясь.

– Сама справится.

Я опустилась на колени, шмыгая носом и собирая с дороги влажные листы с размытыми на них буквами. Мокрые волосы падали на лицо, мешая видеть, и приходилось постоянно откидывать их назад. А толпа вокруг нас всё собиралась. И, кажется, никто не спешил расходиться по своим делам или на занятия.

– Эй, замарашка, свои научные труды растеряла? – Выкрикнул кто-то из девчонок и засмеялся.

– В таком виде никто их у тебя не примет!

Я встала, прижав к груди влажные листы, и воинственно подняла подбородок. Посмотрела на них с вызовом. Они могут считать меня кем угодно, могут шушукаться по углам и показывать пальцем, как делали это раньше, но унижать прилюдно – не позволю!

– Помолчи, Лид. – Попросил Гай, обернувшись к ним. Его просьба прозвучала так резко, что девчонка тут же замолчала. Видимо, прикусила свой наглый язык. Он отвернулся, нагнулся и подобрал что-то с земли. Нахмурившись, протянул мне. – Твоё?

Перевела взгляд на его ладонь. На ней лежали мои очки. Быстро схватила их, стряхнула и чуть не разрыдалась – стекла были разбиты и выпачканы в грязи. «Этого мне только не хватало».

Не то, чтобы я не справилась совсем без очков. Могла какое-то время обойтисьи без них. Но на то, чтобы купить новые, лишних средств у меня сейчас не было.

– Бедняжка, разбила свои окуляры. – Хихикнул кто-то из собравшейся толпы.

– Как теперь крот без своего бинокля?

– Лида, ты чего такая злая сегодня? – Парень в пальто подошел и обнял девчонку за талию. – Пристала к девчонке. Она, видишь, увидела Гая и забыла, что под ноги нужно смотреть. С кем не бывает!

Я тяжело выдохнула, опустилась на колени и продолжила собирать разлетающиеся на ветру белые листы.

– И ничего я не пристала! – Прозвенел обиженный голосок. – Мне на нее вообще плевать.

– Может, к Ромке приревновала? Так его ж на всех хватит, не переживай.

– Чего-о?

– Да не смущайся ты. Гляди, какой он красавчик: приехал в дождь на тачке с открытым верхом, чтобы спор мне не проиграть. Только вот все равно проиграл.

– Руки убери, Дэн! – Попросила она.

– Да я тебя просто приобнял, лапочка. – Рассмеялся он. – Или это только Гаю теперь можно?

Я с трудом сдерживала предательские слезы, нагибаясь за каждым новым листком. Чувствовала, как сырая одежда противно липнет к телу, и почти задыхалась от нахлынувшей стремительной волной обиды.

– Слушай, как тебя? – послышался уже знакомый насмешливый голос над ухом. Это был Гай. Перед глазами предстали его идеально белые, несмотря на осеннюю грязь, кроссовки. – Брось ты их уже, пусть валяются.

Он просто не понимал. Я не могла их тут бросить. По крайней мере, мне нужно было найти и спрятать от чужих глаз титульный лист.

– Нет. – Всхлипнула.

– Брось, говорю.

– Нет!

Мне хотелось, чтобы они все исчезли. Чтобы отстали от меня.

– Ну, как знаешь. – Бросил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Что происходит? Почему все тут собрались? – Громыхнул откуда-то знакомый бас. – Настя?

Я не обернулась. Только еще быстрее начала собирать листы.

– Ежова? – Голос преподавателя по физической культуре Андрея Павловича приблизился и раздался теперь уже над моей головой: – Что это тут у вас?

Я лихорадочно продолжала хватать мятые сырые листы и прижимать их к груди. Все засуетились, отступая в стороны.

– Так. Расходимся. – Решительно сказал он. – Ты, Гаевский, хочешь помочь? Если нет, дуй на пары. И живо.

Послышались шаги, затем мягкий хлопок двери, мотор ожил, и красный спортивный автомобиль отъехал на несколько метров в сторону, чтобы там припарковаться.

– Что тут у тебя, Ежова? – Андрей Павлович наклонился, вглядываясь в мое лицо.

– Ничего. – Воскликнула слишком громко, выдав свое беспокойное, взвинченное и близкое к настоящей истерике состояние. – Просто.

И замолчала. Оставалось сграбастать в охапку еще пару листов.

Преподаватель сделал несколько шагов, поднял с асфальта то, что осталось от курсовой, и молча протянул мне.

– Спасибо. – Схватила.

Прижала к груди.

– Поторопись. – Вздохнул он, глядя на меня с жалостью. – Занятия вот-вот начнутся.

Отряхнул ладони.

– Угу.

Я развернулась и помчалась по лужам к мусорному контейнеру. Слезы застилали глаза, больно щипали веки. Было так чертовски обидно, что хоть не вой. «Ну, и видок, наверное, у меня. Без страха не взглянешь». Встала на носочки, бросила в урну целый ком смятых надежд и вытерла лицо сырым рукавом.

«Как теперь объясняться? А главное, где взять денег, которые нужны сегодня и срочно?»

Всхлипнула, развернулась и припустила к входу в универ.

Уже на лестнице не удержалась и обернулась вправо, где краснел большим пятном спортивный автомобиль. Гай стоял возле своей машины и курил.

Я не могла знать точно, но почему-то была уверена – он провожал меня глазами. И от этой мысли по спине побежали мурашки. Трудно будет забыть этот взгляд – злой и холодный, забирающийся в самую душу. Но что я еще запомнила – это жар его ладони: та, словно назло ледяным глазам, была горячей и мягкой. Такой уютной, что не хотелось отпускать.

Я забежала в вестибюль и понеслась прямиком в уборную, чтобы привести себя в порядок. Но уже знакомый девичий смех за дверью женского туалета меня остановил.

– Какая же она стремная! – Сказал кто-то. – И не стыдно в бабушкином плаще в универ ходить? Фу!

– Курица мокрая!

«Не хочу. Не хочу сталкиваться с ними, встречаться взглядами, знать, что они болтают про меня».

Развернулась и побежала в раздевалку.

– Возьмите, пожалуйста. – Протянула старушке-гардеробщице мокрый насквозь плащ.

Потоки студентов расходились прочь, подтягивались ближе к аудиториям. В коридоре становилось спокойнее, и я была рада, что на меня больше не глазеют.

– Ох, что это с твоей одеждой, деточка? – Бабулька наградила меня испытующим взглядом.

– Так. Промокла. – Вздохнула я, пытаясь пригладить непослушные волосы.

Мои кудряшки в обычные дни жили своей жизнью и с моим мнением не считались, а сегодня, напитавшись дождевой водой, так и вовсе – торчали в разные стороны. Безобразие. Кошмар. Просто ужас.

– С него же вода течет! – Старушка нахмурилась. Подалась вперед, наклоняясь на стойку, оглядела меня с головы до ног и поспешила отворить дверцу, пропуская внутрь. – Так, милая, давай-ка проходи.

– Нет, мне…

– Проходи скорей. – Втянула меня за руку.

– Но…

– Ничего не хочу слышать. Ты вся мокрая! Гляди, аж колготки сырые. И платье. Свят-свят! – Запричитала она, подталкивая меня под локоть. – Простынешь ведь! Идем, у меня здесь обогреватель. Вмиг высушим тебя.

– Не могу я. – Попыталась сбежать, но не вышло, старушка уже преградила мне дорогу. – Мне на занятия надо.

Она забрала из моих рук разбитые очки и покачала головой:

– Вижу я, как ты со своими учебниками вечно носишься. Второй год уже: от библиотеки и обратно, туда-сюда, туда-сюда. То чертежи у тебя подмышкой, то папки с работами. Лучше б ты в столовку так быстрее всех чесала и пирожки там грызла вместо карандашей, вон тощая какая стала!

– Откуда вы… – Вздохнула. – Я думала, что я неприметная… – Подталкиваемая ее цепкими морщинистыми руками, буквально рухнула на стул.

– Ну, оно может и так. – Старушка живенько и совсем по-молодецки ухватилась за громоздкий радиатор и придвинула его к моим ногам. – Но от моего глаза ничего не скроется. Каждый день на вас смотрю, на студентов. – Гардеробщица бесцеремонно ухватилась за мои коленки и подтянула их ближе к радиатору. – Одни красятся, как пугало, и хвалятся своими километровыми ногтями подружкам. Потому что им хвалиться больше нечем. Другие пычкать за угол каждую переменку бегают: «Дай куртку, на куртку, дай снова, забери обратно». Но ладно хоть, ума хватает одеться, а то давно бы остатки мозгов простудили!

Я всхлипнула и провела ладонями по сырым колготкам.

– Лучше б я красилась. – Посмотрела с сожалением на разбитые очки в руках старушки. – Тогда бы меня не называли страшилой.

– Кто страшила? Ты? – Она быстро-быстро захлопала белесыми ресницами. – Да я такой красавицы давно не видывала, честное слово! Нашла кого слушать, лучше меня послушай, чем этих куриц размалеванных: люди не обязаны выглядеть так, чтобы им нравилось.

– Но…

– Никаких но!

– Мне на пару пора, – жалобно протянула я, глядя, как пожилая женщина заботливо расправляет края моего плаща, чтобы он равномерно высох.

– Нет уж, милая. Никуда я тебя не отпущу. – Она замерла, заботливо и по-отечески оглядывая меня. – Посидишь здесь с часок, высохнешь. Ничего с твоей учебой за это время не случится.

– Не могу. – Мне захотелось разреветься.

– Это еще почему? – Наклонилась ко мне старушка.

– Сегодня сам профессор читает важную лекцию. Пропущу – ничего не пойму. А не пойму – придется материал самой искать по разным учебникам. А на это времени совсем нет, у меня работа.

– Откуда ж ты такая? – Охнула она, качнув седой головой. – Ответственная.

– Из Степановки. – Пробормотала, утирая подступившую слезу кулаком.

Раздался звонок, и кто-то требовательно позвал старушку к стойке приема одежды.

– Хорошо. – Вздохнула она, протягивая мне очки. – Кофта сухая у тебя? А то в мокрой никуда не пущу.

Я поежилась, ощупывая рукава. Те были терпимо влажными.

– Сухая. – Кивнула, слукавив.

– Тогда второй звонок прозвенит, и побежишь. А пока пусть колготёшки твои сохнут. – Наказала она. – Придвигайся ближе. Вон, стучишь зубами. И волосы все сырые. Караул!

– Пять минут. – Словно заклинание, проговорила я и взглянула на висевшие на стене часы. Ровно две минуты до начала пары. – Спасибо вам.

– Не за что. – Крякнула гардеробщица, цокнув языком.

И поспешила к стойке.

– И зачем вы со мной только возитесь? – Уже ей в спину улыбнулась я.

– Потому что ты мне всегда спасибо говоришь, а так не все делают. – Прозвучало в ответ.

Я уронила голову вниз.

«Не плакать. Не плакать. Тебе нельзя».

Но стоило только вспомнить позорную сцену с падением в лужу, как к горлу снова подкатил здоровенный ком.

«Стрёмная она. Курица мокрая!» – зазвенело в голове.

– Слушай, Дэн. – Откуда-то совсем близко послышался знакомый бархатистый голос. – Давай серьезно.