Ведьмам здесь не место

Анна Зимина

Ведьмам здесь не место

Глава 1

– Господи, как же я это ненавижу!

Девица лет двадцати поежилась, застегнула кофту под горло. Натянула на голову капюшон. Выругалась, пнула бетонный парапет набережной. Потом присела перед ним на корточки, набрала в грудь воздуха, будто собиралась нырнуть.

В ее руках оказалась колода карт – обычных, в общем-то, карт, которые продаются в каждом магазинчике. Гладкие рубашки замелькали в ее руке быстро-быстро, как живые. Казалось, они переползают с одного пальца на другой.

Девушка тасовала колоду карт и – странное дело – вокруг нее словно бы вымерз воздух. Отойдешь от странной девицы на пару метров, и вот тебе июньская теплая ночь, воздух градусов в двадцать. Подойдешь ближе и подумаешь, что нырнул в март или зашел в гигантский холодильник.

Девушка быстро-быстро перебирала ловкими пальцами колоду, и вокруг нее становилось все холоднее и холоднее. На черном капюшоне выступила изморозь, ресницы покрылись инеем. На парапете намерзла наледь.

Девушка закончила тасовать колоду. На обледеневший парапет скользнули три карты. Король черви. Пиковая дама. Шестерка треф.

– Дерьмо! – выругалась странная девица. Из ее рта вырвалось облачко пара. Она встала, подхватила карты с парапета и швырнула их в реку. Остальная колода последовала за картами вслед.

– Э! Слышь! Ты че тут мусоришь?

Не сильно трезвый мужик стоял в дверях кабака через дорогу. Глаза, налитые спиртным, враждебно смотрели на девчонку. Мужик был явно в остром желании хоть до кого-то докопаться.

– Вернись назад! – крикнула девчонка, махнула мужику рукой, перелезла через ограждение и вдруг сама прыгнула вслед за разлетающимися над рекой картами.

– Э! Куда!

Мужик, мгновенно протрезвев, кинулся через дорогу.

Конечно, лучше бы ему послушать странную девицу, но люди толком слушать не умеют. Они понимают раза с десятого, и то не всегда. Иначе не было в народе поговорки про одни и те же грабли, на которые наступают два раза.

Черная блестящая машина скользила по дороге бесшумно. И почти невидимо. Ни включенных фар, ни стопов. Только красный огонек тлеющей сигареты внутри салона.

Мужик из кабака едва успел оглянуться назад и дернуться в сторону, и этого не хватило. Его зацепило за бок, закрутило и опустило на асфальт. Послышался хруст ломаемой кости.

Машина не притормозила. Она потекла дальше, сверкнув на прощание размазанным огоньком сигареты.

Утром сотрудники ДПС просматривали камеры видеонаблюдения и чесали затылки, сдвигая форменные фуражки набок, ведь было от чего голове зачесаться. Вот девица кидает какие-то бумажки в реку, вот в следующую секунду перемахивает через ограждение и ныряет прямо в воду. И мужик, который бежит к ней, а потом уже не бежит. И ведь никакой машины не было. Ничего не было. Человек просто отлетел в сторону, отброшенный чем-то или кем-то со страшной силой. Повезло, что выжил.

Ну да мало ли в этом происшествий, которые логикой объяснить нельзя? Ох как немало! Странностей хоть отбавляй.

Капитан Копейников, молодой еще мужик лет до сорока, крепко задумался. Лезть во всю эту чертовщину еще совсем не хотелось, а если не лезть, то что вообще писать в документах? Про Девида Копперфильда или про Бабу-Ягу? Тяжело вздохнув, капитан Копейников изъял видеозаписи, кстати, довольно хренового качества. И решил начать с девицы-прыгунка. Там хоть никакими странностями не пахло. Мало ли в этом городе самоубийц?

Ох, немало.

Капитан Копейников не знал, что девица, в общем-то, никакая не самоубийца.

Сразу после нырка в водичку она ловко выплыла на поверхность и поплыла по течению грязной реки.

– Хоть тут погреюсь, – пробормотала она, и из ее рта вырвалось облачко пара.

Спустя несколько минут девица выберется на пристань, выльет воду из чавкающих кроссовок, выжмет напитавшуюся влагой толстовку.

– Жить можно, – скажет она, стуча зубами, и явно знакомыми ей переулками отправится в ничем не примечательный двор-колодец. Нырнет в один из подъездов, поднимется на три пролета, толкнет дверь, обшитую поцарапанным дерматином. Дверь, как обычно, не запертую.

В темноте коммунального коридора пройдет в глубь квартиры, немного повозится с замком и зайдет в комнату. Там, не зажигая света, разденется и рухнет в кровать, даже не приняв душ.

После такого использования дара сил у девушки обычно ни на что оставалось. Это чудо, что она смогла добраться до этого места. И еще большее чудо, что она до сих пор жива. Ведь такие, как она, обычно долго не жили. А если и жили, то в глухих чащобах, куда простым людям ходу не было.

Такие, как она, несчастны, их век – одиночество, а девушке-то даже еще и двадцати нет. Хочется пожить нормально, приключений там, путешествий, в веселых компаниях потусоваться, мужа завести, ребенка родить или двух. А не жить в такой глуши, где волки гадить боятся.

Только вариантов, кажется, нету. И во всем виновата собственная глупость. Можно было бы и грубее сказать, но себя жалко.

А началось все вот с чего…

Глава 2

Я смотрела телепередачу «Экстрасенс» и никогда ее не пропускала. Раззявив рот, я с замиранием сердца наблюдала, как молодой паренек с пирсингом во всех местах закатывал подкрашенные карандашиком глазки и предсказывал будущее. Или как тетка, обвешенная шкурками сусликов, стучала в бубен (к сожалению, не ведущему) и разговаривала с духом давно умершего предка.

Я смотрела, как ловко они разгадывают тайны и загадки, общаются с полтергейстами, видят на три метра под землей. Смотрела и рвалась туда, к ним.

Почему? Да потому что я такая же. Могущественная. Экстрасенс, как мне тогда казалось. Мне не хотелось славы или денег. Я была слишком застенчивой, чтобы желать прославится на всю страну. Мне хотелось просто поговорить с кем-то, кто меня понимает, кто видит мир так же, как я. Мне это было очень нужно.

Поговорила, ага. Да так, что до сих пор от последствий отмахаться не могу.

Если бы вместо кастинга я пошла бы сдаваться в психиатричку, моя жизнь сейчас была бы намного проще и приятнее. Лежала бы себе под галоперидолом счастливая и бед бы не знала. Кто же знал, что шоу является гигантской кампанией по заманиванию таких наивных идиотов и идиоток, как я?

Но обо всем по порядку.

Все случилось в один отличный майский денек, когда мне едва стукнуло семнадцать. Я уехала из своей глуши в Питер на месяц, сняла хостел. Денежки кое-какие у меня были, а вот жизненного опыта фиг. В глазенках коровья наивность, в мозгах – отсутствие критического мышления. Ну чисто деревенская простушка, но это я только сейчас понимаю. А тогда я, идиотка, шла в парк, где должна была пройти первая часть кастинга на мое любимое шоу. И где я должна встретить таких же, как и я. Завести новые знакомства, может, даже с кем-то подружиться… Аж вспоминать противно, до чего я была бестолковая.

…Народу в парке было очень много. Человек двести точно. Все болтали, суетились, размахивали руками, посохами, бубнами, даже с удочкой кто-то пришел. Рыбак, наверное.

Помню, как мне было смешно смотреть на чудаков в разных нарядах. На их фоне я даже выделялась. У меня не было черных накладных ногтей, рокового взгляда или хотя бы узкого корсета, из которого выпрыгивали сиськи. Я была обычной девушкой-ромашкой с пухлыми щечками. Если бы от меня еще навозом деревенским попахивало, была бы полная картина.

– Тут кастинг, – сказала мне тетенька в очень темных солнцезащитных очках и с блокнотом. Она была одета в фирменную футболку телеканала, а из ее уха, как черный жук, торчала гарнитура.

– Здравствуйте. Я записана как раз на кастинг. На первый тур. Ну, на отборочный…

– Правда?

Тетенька-очки недоверчиво смерила меня взглядом (ну, насколько я могла догадаться об этом).

– Фамилия? Номер?

– Марина Любимцева, номер – 1676

– Ну проходи, Марина Любимцева. Во-о-он туда иди.

Рядом со съемочной группой, которая расположилась на лужайке, стоял большой летний пластиковый стол, утащенный, похоже, с веранды ближайшей кафешки.

На нем возвышался большой черный ящик. На него было направлено несколько камер, оператор с совершенно равнодушным лицом снимал тех, кто к нему подходил. Рядом были наблюдающие: штук пять женщин лет тридцати, тоже, кстати, в солнечных очках и почему-то в вязаных свитерах, из-под которых торчали фирменные футболки. Жарко же…

– Что лежит в черном ящике? – строго спрашивала одна из женщин, и человеку из очереди давалось время на ответ. Женщины слушали, что-то записывали в свои блокнотики.

Я не спешила вставать в хвост очереди. Хотела посмотреть, может, удастся с кем-нибудь разговориться. Ведь люди вокруг меня активно знакомились, общались о таких вещах, за которые в любом приличном обществе от них отсели бы в маршрутке.

– Вы из Кирова? Нет? Из Кировска? Тоже нет? Странно. Я вижу, что место вашего рождения на букву К. Караганда? – спрашивал тощего вида дядечка у пухленькой женщины в цветастом платье. Женщина таинственно улыбалась.

– Омичка я, – наконец сказала она. – Бабка моя из Киева была.

– Да, да! В вас сильна ее кровь! Вы от нее переняли свой дар? – восторженно спрашивал тощий дядечка и выдирал на кадыке волосы от радости.

«Не, он точно шарлатан», – думала я и вглядывалась в людей. Люди, как оказалось, тоже вглядывались в меня. Молодой парень подошел ко мне, встал рядом.

Нормальный вполне себе парень. Рубашка с короткими рукавами, джинсы, кеды. Черные волосы, родинка на правой щеке. Обаятельная улыбка.

– Привет, – радостно сказал он, и я улыбнулась в ответ. Ну наконец-то!

– Ты чего тут? Ждешь кого-то? Только не говори, что ты из этих, – насмешливо спросил он. И мне улыбаться немного перехотелось.

– А ты тогда чего тут делаешь? – немного обиженно спросила я.

– А я в операторской группе. «Принеси-подай», слышала про такую должность? Очень важная. У меня тут неограниченная власть.

– И какая у тебя власть?

– Скоро будут паёк раздавать, могу принести двойной бутерброд и еще банку колы сверху, – серьезно ответил он, и я рассмеялась. – Меня, кстати, Ваня зовут. Так ты чего сюда пришла? Просто поглазеть?

Я кивнула. Ну а еще что сказать?

– Ты посмотри, вынарядился. Одних перьев на три петуха хватит, – хмыкнул Ваня, показывая на ярко одетого мужчину.

– Ну, он же шаман, – сказала я.

– Да какой он шаман! Это Петька Грибов. Актер.

Петька Грибов никак не напоминал актера. Он выглядел точь-в-точь как шаман, которых порой показывают по телеку. Хмурый, острые скулы, загорелое лицо, хищные белые зубы…

– А зачем… – начала было я спрашивать, но из уголка съемочной группы кто-то закричал что-то вроде «Ванька, где тебя носит? А ну сюда, бегом!», и мой новый знакомый, улыбнувшись, махнул мне рукой.

– Я тебя найду потом, никуда не уходи. С меня двойная кола! Нет, тройная!

И он умчался.

А я опять осталась одна.

Очередь совсем скоро распалась, люди объединялись в группки или по парам. Привезли пайки, и все понеслись туда, но мне не хотелось есть. Меня манил черный ящик, возле которого почти никого не осталось, только одна из наблюдательниц сидела в кресле и, кажется, дремала.

Я остановилась шагах в пяти от стола и уставилась на ящик.

По коже, как обычно, пробежал холодок. Меня зазнобило, как при высокой температуре, но все быстро прошло. Так всегда происходило, и я давно к этому привыкла.

Черный квадратный ящик. Непроницаемый. Из тонкого металла, кажется. Значит, будет чуть сложнее. Я вздохнула раз, другой, третий. Мороз продрал меня еще сильнее, и, наконец, я слово провалилась в холодную воду. Мир вокруг тоже поплыл и исказился, словно под толщей воды, и очень сильно изменился. Так тоже было всегда. Мое сознание на очень краткий миг словно бы переходило куда-то, о чем я понятия не имела. Дура была потому что.

Там, в том состоянии или мире, астрале или еще фиг знает в чем, я видела все. Почти ничего не понимала, конечно, не реагировала на движение, на вспышки вокруг, на переплетение линий, просто смотрела на то, что мне хотелось увидеть. Вот как сейчас.

Ящик на столе послушно дрогнул и расплылся передо мной лужицей. Правда, только в моей реальности. Так-то он как стоял, так и остался. На самом его дне лежало два билета.

– Оправление завтра утром в Петербург, – пробормотала я совсем бессознательно, потому что изображение на билетах увеличилось специально для меня.

Я зажмурилась, выходя из своего личного «астрала» и поежилась. Было холодно. Мне всегда было холодно после того, как я «магичила». Магиня, тьфу!

Женщина в фирменной футболке, которая раньше тихонько дремала в кресле, теперь смотрела прямо на меня. Черные солнцезащитные очки она сняла, и я могла видеть ее глаза. Они очень удивили меня тогда, эти глаза. Они были какие-то разноцветные, в смысле, в радужке был и синий, и карий, и зеленый, и серый оттенок, а по краям самой радужки был четко очерченный темный контур. Красиво.

Я тогда еще не знала, что эта красота для меня смертельно опасна.

– Ты сказала, что в отправление завтра утром в Петербург. Ты о том, что лежит в черном ящике? – быстрым шепотом спросила она, и я, идиотка, гордо кивнула.

– Номер, фамилия?

– Ма…

– А, вот ты где! – перебил нас мой недавний знакомый, направляясь к нам и удерживая в руках кучу еды и банок с колой.

– Пацан, сгинь, – вдруг злобно прошипела женщина и снова повернулась ко мне. – Номер, фамилия?

Ее голос был строгим, как у моей училки Валентины Григорьевны, которую я в начальных классах боялась до мокрых колготок. И я бы сказала бы все, что она хотела, но умница Ваня мне не дал.

– Тетенька, вы такая противная, – вполне искренне сказал он и совсем по-мальчишески показал ей язык. Женщина со странными глазами открыла было рот, но Ваня повернулся к ней спиной и схватил меня за руку, каким-то чудом удержав колу и ничего не просыпав.

– Пойдем, поедим, хоть отдохнем от этого дурдома…

И я послушалась.

– Девушка, подождите! Не уходите! Вот, наденьте вот это, совсем скоро будут объявлять всех, кто прошел первый тур, – закричала вдруг другая женщина в очках, со всех ног торопясь к нам, – и номер, номер назовите!

– 1626, – вдруг соврала я, сама не зная зачем. И я не успела отстраниться, как мне на шею повесили шнурок с красным круглым значком.

– Ты что, угадала? – пораженно повернулся ко мне Ваня. – Такие дают только тем, кто полностью попадает в точку. Я таких только троих помню за два сезона. Признайся, тебе сказал кто-то? Просто даже съемочная группа не знает, что там лежит.

– Просто интуиция, – отмахнулась я, – кола холодная?

– Нет, но ты представь, что пьешь теплый чай с ароматом колы. Будет не так противно.

– Отлично, давай сюда, – обрадовалась я. Теплый напиток был мне кстати: руки еще не согрелись.

Мы уселись подальше на свободную от экстрасенсов полянку.

Мы говорили о чем-то простом, несерьезном, мило и просто проводили время, отсчитанное мне перед двухлетним ужасом. И эти минутки запомнились мне очень ярко, потому что были последними в моей жизни.

А я пила теплую колу и не знала, что тем временем женщины в темных очках обсуждают меня.

***

– Следите за ней. Глаз не спускать. Не отпускать. Камеры все потом потереть, – сказала женщина, глядя вслед девчонке с дурацкими косичками.

– Ведьмочка молоденькая совсем. Пока слабая, а потенциал огромный просто. Никогда такого не видела. У нее контуры растягиваются на два метра.

– На два ме-е-етра?! Да быть того не может.

– Сама посмотри.

– Не могу больше, глаза болят. Все на пустышек потратила. Только парочка была с контурами, остальные вообще ни о чем.

– Может, еще кто попадется на втором туре. Посмотрим, вдруг еще повезет.

– Это потом, а пока девчонка важнее. Упустить нельзя. Вы представьте, сколько мы за нее получим, с такими-то контурами?!

– Машину поменяю, – мечтательно сказала одна из этих, в свитерах.

– А я баньку построю… Давно хочу на дачке баньку сделать. Или эту, как ее, бочку. Японцы еще в ней отмокают.

– Онсен?

– Да какой онсен! Это вообще источник… Ща, найду фотку, покажу.

Женщины со странными, одинаковыми, как у сестер, глазами, перешли на обсуждение банек и бочек. Они еще не знали, что поймать глупую молодую ведьму будет не так-то просто. Просто потому, что ей по какому-то удивительному стечению обстоятельств просто невероятно повезет.

Глава 3

Меня разбудил запах речной тины. И еще что-то шевелилось в волосах… Фу, какая гадость! В душ, в душ!

Правда, в коммуналке он был занят. Впрочем, как всегда.

Тяжело вздохнув, я прошла на крошечную кухоньку. За столом, аккуратно застеленном клетчатой клеёночкой, сидел Илька, пил чай из узбекской пиалы и закусывал сушеным урюком. Эстет.

– Выглядишь великолепно, – восторженно выдохнул Илька и тут же заржал. Сам пошутил, сам посмеялся.

– Отвали, – буркнула я, сунула голову под кран на кухне и пустила воду.

Загудели трубы. Запах тины от моих волос стал еще сильнее.

– Ты что, свою цацку на дне морском искала? Неуспешно, раз сюда притащилась среди ночи, – сказал Илька, шумно прихлебывая из чашки.

– Ты, как всегда, делаешь правильные выводы. И в кого ты такой умный?

Илька довольно погладил себя по давно не стриженной голове.

– В дедулечку своего, конечно. Еще в Цукерберга, Маска, Альберта Эйнштейна…

– Я вчера чудом спаслась, – перебила я, заматывая голову в полотенце, – меня едва не поймали.

Илька равнодушно дернул плечом.

– Тогда ищи свой амулет быстрее. Пока контурники тебя видят, так и будут преследовать.

– Да не могу я! Эта проклятая цацка все время перемещается! Сил моих на это уже нет. Илька, я вот на таком волосочке была, понимаешь? Мне пришлось в реку скакать с парапета, чтобы спастись, и раскидывать карты. Чуть нос себе не отморозила!

– Ну вот, истерика. Здравствуйте, давно не ждали. На-ка вот, чаю попей.

Илька поднялся из-за стола, едва не задевая лампочку головой, достал заварочку, вторую пиалу, с тяжким вздохом открыл шоколадку.

– Ешь.

И я ела шоколад и плакала, и тряслась, и сморкалась в новый Илькин платок, и снова ела шоколад. Откат был привычным, но от этого не менее травматичным.

Когда чай был допит, меня, наконец, отпустило.

– Маринка, успокоилась? Время. Тебе пора уходить через… ща… через семнадцать минут. Собирайся, – спокойно сказал Илька. И я послушно пошла собираться. Хорошо хоть, что душ освободился.

..Илька провожал меня у дверей. Он всех всегда провожает. Высокий, худой, как скрепка, он висел в дверях и желал мне удачи.

– Переживи как-нибудь следующие двенадцать часов и приходи живая и здоровая, – сказал он. – Я булки с маком буду печь, постарайся на них успеть.

– Ничего не обещаю, – сказала я и махнула ему рукой. – Спасибо.

Я вышла из незапертой квартиры и грустно посмотрела на дверь. Черный, обшарпанный дермантин, провод срезанного замка, здоровенная жирная цифра 44, кривовато написанная белой краской. Дверь, за которой мне безопасно и спокойно, но я не могу проводить в этом месте больше двенадцати часов в сутки. Потому что иначе меня найдут. И Илю найдут. И других тоже, и тогда не будет больше в Питере места, где можно будет отдохнуть и набраться сил для следующих двенадцати часов. Не будет места для таких бедолаг, как я.

Я спустилась на два пролета вниз, уселась на подоконник на лестничной площадке, достала из рюкзака карты. Колоды у меня тают как снег на солнце. Две-три в день уходят, приходится коробками оптовыми заказывать. А все потому, что в последнее время те, кому я нужна, как с цепи сорвались. И времени у меня очень, очень мало.

Мне нужно найти амулет во что бы то ни стало. Иначе совсем скоро меня поймают. Поймают и убьют.

И я медленно принялась тасовать колоду. Если делать это плавно и переходить «на полное зрение», как это называют другие ведьмы, то холодно почти не будет. Это вчера вечером мне пришлось предсказывать будущее за полминуты, тогда как на обряд предсказания требуется не меньше десяти минут. Но я справилась, хоть чуть и не закоченела.

Сейчас же карты послушно скользили в моей теплой, ничуть не замерзшей руке, а я думала о том, что меня ждет. А потом я закрыла глаза, перемещаясь туда, где мир для меня всегда виден без загадок и тайн, таким, какой он есть на самом деле.

Первым на белую пластмассу подоконника выпал алый король червей. Эта карта вот уже два года всегда идет первой, потому что вот уже два года цель у меня только одна: найти свою защиту, чтобы жить как нормальный человек. Чтобы вернуться в то время, когда я еще была беспечной девчонкой с косичками, выбирающей не крепкие берцы и немаркую одежду, а босоножки и платьица.

Следующая карта – семерка бубен. Так. Так. Это уже очень хорошо. Значит, меня не преследуют и в ближайшие три часа не собираются убивать. И мне ничего не грозит. Посмотрим… Карта послушно расплылась перед моим «полным зрением», растеклась разноцветной дымкой. Дымка крутанулась в воздухе раз, другой и превратилась в миниатюру одного питерского дома. Очень хорошо знакомого мне, да и любому питерцу, дома – дома «на курьих ножках» на Новосмоленской набережной. Номер… Номер 6? 8? Все, вижу, восемь. И еще цифра 18. Номер квартиры? Так, это совсем хорошо. Так ярко я видела местоположение своего амулета только один раз. Тогда вторая карта показала мне амулет в метро, даже время и станцию показала, но последняя, пиковая карта ясненько сказала мне, что если я туда сунусь, то ничего хорошего меня ждет.

Поэтому третья карта, выложенная мной на подоконник, была решающей. Если будут пики, то надо бежать. Если трефы, то можно попытаться рискнуть, в зависимости от того, какая именно будет карта. Если после семерки, то и пытаться не стоит.

На подоконник легла семерка! Только не крести, а черви! Стопроцентный результат! Я сегодня! Наконец! Найду этот клятый амулет!

Счастье!

Я сгребла карты в кучу, радостно прогрохотала по ступенькам новыми берцами, которые пришлось надеть на смену промокшим и расклеившимся кроссовкам. Бегом, вперед! На Новосмоленскую набережную! Я не могла поверить в свою удачу, но рефлексировать некогда вообще-то.

Так что вперед! Я совсем скоро буду жить как нормальный человек! Какое же это счастье!

***

– Да, девчонка не промах. Даже жалко, что такой талант пропадет.

Молодая женщина в модном брючном костюме докрасила один глаз и принялась за второй. Макияж был хоть и броским и сложным, но привычным. Контурникам нужно уметь прятаться, а на фоне макияжа необычная радужка глаз не так уж и сильно выделяется. Подумаешь, цветные линзы, привычное дело. Ну, так думали те, кто ловил прямой взгляд контурников.

Глаза у них и правда были очень необычные. Словно бы все цвета собрали в одном месте, но не смешали, а рассредоточили крапинками по всей радужке. Чем больше дар, тем ярче цвета, да и черный четкий контур по краям радужки тоже привлекал внимание.

Женщина, которая красилась, была очень красивой, и глаза ее были очень яркими, но в сочетании с макияжем они словно бы маскировались, притухали, один цвет выделялся чуть ярче остальных и в целом не было ощущения чего-то неправильного, противоестественного.

– За нее награду увеличили, – сказала другая девушка, в коктейльном голубом платье и с серьгами такими длинными, что они почти касались ключиц.

– Мда? И на сколько? – мурлыкнула женщина, рисуя аккуратную стрелку на веке.

– До семнадцати золота, – ответила девушка с серьгами.

– Ого! – удивленно приподняла бровь женщина, на миг отрываясь от макияжа.

– За нее вроде как дядя Коля взялся. И Алим. Еще там кто-то. За девчонкой охота по всем фронтам, не считая наших.

– Даже так… ладно, ладно. Аллочка, принеси из холодильника «Перье». Высокий стакан, один лед, ломтик лимона, только тонкий. И одно протеиновое печенье… ммм… с бананом. Надо пообедать перед тем, как красить губы.

– Да, Ирина Сергеевна, – послушно кивнула Аллочка, от чего ее длиннющие сережки, похожие на новогодний елочный дождик, звякнули.

Ирина Сергеевна (для друзей тоже Ирина Сергеевна, потому что друзей у этой женщины сроду не водилось) посмотрела на себя зеркало, прищурилась, переходя на свое привычное зрение, в мир контуров.

Да. И тут она тоже сногсшибательна. Ее собственный контур был ярким, четким, не расслаивался, как у многих. Двадцать сантиметров от тела – это много. Намного больше, чем у остальных.

У обычных людей контуров – замкнутых линий энергии – почти не было. У людей одаренных, у музыкантов, актеров, художников и прочих талантов контуры были обычно светлыми, размытыми. У ведьм, ведаков и всех других одаренных в этом смысле – черные, но часто нечеткие, размытые. Они или повторяли контуры тела, или немного выходили за его пределы, почти всегда едва ли на три-пять сантиметров.