Живи и не бойся

Бернард не знал, о чём думал Дюран. У него не выходила из головы радостная новость, на которую намекнул Жерар перед уходом, что удалось расстроить помолвку Макса и Валери. И теперь есть надежда породниться с Карлом Дюраном.

– О чём думаешь, Карл? – решился спросить Бернард. – Надеюсь, ты не против плана Жерара серьёзно ухаживать за твоей дочкой?

– Конечно не против, тем более что мне никогда не нравился выбор Валери. Но я надеялся, что у неё не хватит серьёзности, чтобы ответить на чувства Максима. Так и произошло.

– Вот как… Ты не одобрял? Только не говори, что тебя он раздражает тем же, чем и меня.

– Я не знаю, чем он тебе не угодил, но меня определённо пугала возможность породниться с русским. Боюсь, ты даже не подозреваешь, под каким увеличительным стеклом меня рассматривают там… наверху, и родство с русским означало бы конец моей карьере. А тебе он чем не нравится? Много пьёт, как все русские? – насмешливо спросил Дюран.

– Да нет, пьёт он меньше меня, это точно, и даже меньше Жерара, иначе не смог бы стать хорошим художником. А вот то, что из-за него Франсуаза изменила завещание и поделила наследство на четверых, – это меня приводит в такую ярость, что иногда даже смотреть на него не могу.

– И большое наследство?

Бернард помедлил с ответом.

– Большое… Если всё будет в порядке, то я буду миллионером.

– Что ж… для владельца журнала – это отличная новость, но если ты хочешь подняться выше, то, боюсь, тебя заметят только начиная с тридцати миллионов. Хотя… и это не главное.

– А что главное? Расскажешь, Карл? Ты же знаешь, что мои планы не менее честолюбивые, чем твои, иначе жить неинтересно, если нет никакой цели.

– Ты прав, приятель, я тоже так считаю. В наше время, когда всё вроде на виду, структуры вроде "Клуба островов" остаются по-прежнему в тени, и только посвящённые могут приблизиться к истинной власти, а не к той, которую якобы выбирает народ.

– Звучит, как лекция про масонов или про мировой заговор, – усмехнулся Бернард, делая глоток шампанского.

– Называть можно по-разному, а суть не меняется. Правители приходят и уходят, а семьи с богатой родовой историей будут всегда. И их благополучие не зависит от мелких чиновников, которых они сами и нанимают.

– А почему ты их так защищаешь, Карл? Разве нам, простым смертным, это выгодно?

Дюран поставил бокал и наклонился к Бернарду.

– Мне выгодно, потому что я сам служу им.

Бернард оторопел.

– Вот как?.. И давно?

– С тех пор, как приехал в Париж. Меня заметил один чиновник и предложил работать на них. Я согласился.

– А я могу быть вам полезным? – прокашлявшись, спросил Бернард.

Карл молчал и постукивал длинными пальцами по столу. Бернард почувствовал себя словно школьник на экзамене.

– Может быть, тем более, что мы скоро породнимся. Но тебе придётся доказать свою лояльность, неукоснительно выполняя задание. Учти – это не игрушки, и если ты согласишься, обратной дороги для тебя не будет.

– Я согласен. Что надо делать?

– Ну что же, первым заданием будет «зелёная» повестка, которую надо осветить в следующем месяце в твоём журнале. Олланд должен закрыть атомные станции.

* * *

На следующий день Бернард прибыл в редакцию с больной головой, но настроение у него было на подъёме.

– Марлен, бонжур, – проходя мимо рыжей секретарши, буркнул он, – быстро вызовите мне Жерара.

– Хорошо, месье, – проворковала девушка и с деловым видом стала набирать номер.

Жерар, видимо, был где-то поблизости, потому что явился через пять минут.

– Отец, я уже ехал к тебе, да сомневался, на месте ли ты так рано… Вдруг ты не отошёл после вчерашнего.

– А что вчера?.. А-а, ты про этого смутьяна… Бог с ним. У меня к тебе дело поважнее, сядь.

Сынок уселся напротив, Бернард налил себе воды для важного разговора и неторопливо начал:

– Когда вы ушли, я попросил Дюрана задержаться. Он, кстати, весьма доволен, что ухаживать за Валери будешь ты, а не Макс. Это первое. Но самое главное… как тебе сказать… – Бернард решил не посвящать сына во все подробности разговора, но что-то надо было объяснить. – В общем, если наше сотрудничество будет плодотворным с твоим будущим тестем, то мы с нашим журналом сможем подняться очень высоко. Понимаешь?

– Понимаю. А что ты хочешь от меня?

– Поедешь в командировку на Украину. Сначала проедешься по Чернобылю, пофотографируешь ужасы катастрофы… ну, ты знаешь, как это делается. А потом поучаствуешь в экофоруме в Киеве. Твоя задача осветить проблему атомных станций. Я слышал, что украинское правительство хочет отказаться от русского топлива и перейти на американское. Какие будут последствия этого, зачем им это надо и так далее…

– Подожди, отец, когда нужно ехать?

– Желательно вчера, но ты можешь поехать через два дня.

– Я не могу, – твёрдо заявил Жерар.

– Что-о? – Бернард привстал, не веря своим ушам. – То есть как это не можешь? Ты хорошо понял, что я тебе сказал? Для нас это чрезвычайно важно! Это первый настоящий шаг к сближению с такими кругами… Да что я тебе должен объяснять? Ты что идиот? Не понимаешь?

– Успокойся, отец, – поднял руку Жерар. Его красивое лицо нахмурилось, – выслушай меня сначала, а потом кричи. Если решишь, что мне всё равно надо ехать – я поеду.

– Что у тебя произошло? – проворчал Бернард нетерпеливо.

– Валери нашла в Лионе хорошего художника и попросила меня поехать с ней, чтобы посоветоваться, какие картины стоит покупать для своей галереи. Кстати, её бизнес тоже обещает быть весьма прибыльным. Скандальная выставка сыграла свою роль – посетителей много. Я бы не хотел отказывать ей сейчас, когда наши отношения только зарождаются, ты понимаешь, о чём я?

Бернард смотрел в окно и раздумывал.

– Хорошо, для меня ваши отношения важнее, чем командировка. Вернее, поездка-то важна, но, думаю, Макс справится без тебя. Пусть съездит последний раз, а потом, наверное, нам придётся расстаться.

– Чем тебе брат не угодил?

– Я тебе уже говорил, что не доверяю ему.

– Ладно, отец, это твои дела. Честно говоря, мне немного стыдно перед Максом – отбил у него девушку. Пусть хоть развеется в поездке.

– Не развеется, а отработает часы, которые он вчера разбил! – сурово обрезал Бернард. – Ты пойдёшь к нему и передашь письмо с моими инструкциями. Видеть его не хочу!

– А ты уверен, что он мне дверь откроет после вчерашнего?

– А ты можешь хоть одну мою просьбу выполнить? Или на всё у тебя будет отговорка? – взревел Бернард. Он схватил листок и начал нервно писать редакторское задание.

Жерар встал и молча ждал, пока отец допишет.

– Билеты и гостиница – всё за его счёт. И я ещё посмотрю, сколько потом вычесть из его зарплаты за часы. Иди… Да, – немного сбавив тон, добавил Бернард, – позвони мне из Лиона, как у вас там будут дела, договорились?

– Договорились, – легко улыбнулся Жерар, предвкушая хорошую поездку.

* * *

Когда сын вышел, Бернард встал и нервно зашагал по кабинету. Что-то тёмное поднималось в его душе. Он не хотел ворошить прошлое, которое похоронил вместе с первой женой, но это прошлое пробуждалось помимо его воли. И чем больше он думал, что Макс и Алис стоят на его пути, тем чаще вспоминал, как удачно погибла первая жена и оставила ему все деньги. Он уже забыл тот страх разоблачения, с которым жил несколько месяцев после её смерти. Когда всё обошлось и его вину никто не доказал – жизнь заиграла такими красками, что заглушила последние угрызения совести.

Но сейчас, когда мелькала мысль об устранении Макса, совесть всё-таки просыпалась. Он же любил его и её…

Бернард посмотрел в окно. Ветер гнал долгожданные дождевые тучи, обещая пролить дождь на город, изнывающий от жары. Париж, Париж… все сходили по этому городу с ума, а он, когда приехал в первый раз, не увидел в нём ничего романтического. Его больше интересовали деловые стороны мегаполиса. Лишь однажды он ощутил, что ему словно не хватает какого-то органа, дающего почувствовать прелести романтики. Бернард не любил об этом вспоминать, но сейчас это всплыло в сознании, когда он подумал об Алис.

Он уже женился на Катрин и с удовольствием прибрал к рукам их виноградники, а через несколько лет увидел, что из девочки-подростка, какой была молоденькая Алис, выросла красивая, нежная девушка. Его сердце начинало сильнее биться, когда она приветливо улыбалась, его руки становились влажными, когда он представлял, какой шелковистой была её кожа. Он с жадностью вдыхал её лёгкий аромат, когда она проходила мимо, и представлял, какие мягкие у неё локоны. Вот тогда он впервые понял романтику Парижа, проезжая по освещённым улицам и представляя, как мог бы гулять здесь с ней, с Алис… С Катрин у него никогда не возникало такого желания. А жаль…

Ну почему Алис досталась этому увальню без денег? Что она нашла в нём? Впервые Бернард понял, что ревновать можно даже чужую женщину, которая тебе не принадлежит.

Катрин раскусила его состояние. Она следила за ним подозрительным взглядом, но он не раскрывался, перенеся свою любовь на ребёнка Алис. И Максим стоил того – характер у него был в отца, а внешность и манеры – породы де Бошан. Теперь он вырос, и между Максом и Бернардом почти не осталось родственных чувств, во всяком случае, у Бернарда точно… Вмешался вопрос с завещанием. Слишком больной вопрос. Но он помнил, что это сын Алис и не мог решиться на то, на что решился с первой женой. Пока не мог.

Глава 12

"Я… никогда не входил ни в одну комнату без того, чтобы не объявить издали о своём приближении – кашлем, бессмысленным восклицанием…"

"А я вчера как раз подкрался без кашля и лишнего восклицания и много услышал полезного," – как-то отстранённо думал Макс, лёжа в квартире отца. Тот с утра ушёл на работу, заглянув к нему, чтобы проверить его состояние. Но Максим притворился, что крепко спит.

Он снова открыл Набокова и продолжил читать: "… существует ли в мнимой природе мнимых вещей, из которых сбит этот мнимый мир, хоть одна такая вещь, которая могла бы служить ручательством, что вы обещание своё исполните?.." Да, так и есть, наш мир – мнимый и ложный, где все друг другу лгут и не разрешают даже говорить о верности и правде.

Максим наконец встал, ощупал голову, ожидая, что она ответит болью под повязкой. Но ничего не болело, только в груди поселилась звенящая пустота одиночества. Как пророчески отец всучил ему "Приглашение на казнь", будто сам побывал в ситуации, подобной, что случилась с ним вчера. Хотя… пожалуй, у них с отцом сейчас одинаковое положение брошенных.

Домой ехать не хотелось, и разговаривать с отцом о том, что он будет делать дальше, тоже не было настроения. Надо идти работать на Монмартр, денег совсем не осталось.

Погода портилась, однако туристов и желающих получить портрет от французского художника было всё равно достаточно. Макс ощущал усталость, сдобренную проснувшимся похмельем и последствиями удара часами, но рисовал без устали. Он понимал, что Бернард потребует возмещения убытков, и не представлял, откуда взять такую сумму. Придётся всё-таки занимать у матери или отца.

Интенсивная работа измотала в конец, и голова загудела, но хорошей стороной стало то, что не было времени пожалеть себя. Иногда подсаживалась девушка, похожая на Валери, и тогда он ощущал в груди неприятное жжение. Рука уверенно выводила чужие черты лица, а разум хладнокровно замечал недостатки. Теперь он знал недостатки и любимой девушки. Бывшей любимой. Недостатки, несовместимые с любовью.

"Нет, ребята, – мысленно спорил он с Жераром и Валери, – вы считаете меня глупым романтиком и слизняком? Ваше право… Может, я таким и был. Но моей боли вы не увидите." От злорадной мысли губы его растянулись в улыбку, и девушка, которую он рисовал, улыбнулась ему в ответ. "Да, в этом мнимом и ложном мире нужно не отличаться от всех, иначе пригласят на казнь, как Цинцинната."

Жан-Пьер устало свернул мольберт и присел рядом с ним.

– Ты закончил или ещё порисуешь? – со вздохом спросил он.

– Наверное, тоже свернусь.

– Пойдём куда-нибудь сегодня?

Макс осторожно покачал заболевшей головой.

– Мне хватит уже приключений. Поеду к отцу, нужно денег занять.

– Тебе не хватает того, что ты зарабатываешь?

– Хватало бы, если бы не непредвиденные обстоятельства. Вчера так напился, что сломал у дяди дорогущие часы.

– Ничего себе, – присвистнул приятель, – а с чего ты так перебрал?

Но ответить Максим не успел. К своему изумлению он увидел подходившего к ним Жерара. Его походка была деловой, и в глаза он смотрел, ничуть не смущаясь, словно и не было вчера неприятного инцидента.

Брат поздоровался с Жан-Пьером и посмотрел на Макса строго, как на школяра-хулигана.

– Нам надо поговорить, Максим.

– А чего ты не позвонил? Боишься, что я брошу трубку?

– Может, и так.

– А то, что я тебе дам по шее, ты не боишься? – со злой усмешкой спросил Макс.

Жан-Пьер удивлённо уставился на него, но Максу было всё равно. Ничего объяснять приятелю он не собирался.

– Не боюсь. Я дам тебе сдачи, – спокойно парировал брат.

– Ладно, пошли. Я уже закончил.

Они зашли в ближайшее бистро и взяли по чашке кофе.

– Что тебе от меня понадобилось, дорогой братец?

– Макс, прекрати паясничать, – с интонацией старшего брата оборвал его Жерар. – У меня к тебе письмо от отца. – Он протянул ему листок от Бернарда.

Максим прочитал редакторское задание.

– А почему он хочет, чтобы я поехал? Ты же у него любимчик, а не я…

– Во-первых, я не могу, – Жерар едва заметно смутился, – а во-вторых, тебе надо отработать убытки, которые ты причинил моему отцу вчера. Помнишь, что случилось?

– О-о, помню хорошо… Сначала я был свидетелем человеческой подлости, а потом столкнулся с дядиными часами. И не знаешь, что хуже. Подлость я переживу, а вот за часы мне придётся долго расплачиваться. Так?

– Наверное, так.

Анализируя своё состояние, Максим с удивлением понял, что как-то быстро перешёл от злости и следующей за ней депрессии к странному равнодушию, словно вчерашнее спиртное, действительно, сослужило ему хорошую службу и сняло напряжение. Сейчас он почти спокойно воспринимал сидящего рядом брата, будто тот и не был его соперником. А может, злость вылилась уже тогда, когда они боролись на шпагах… Ему не хотелось вспоминать Валери, но не от ревности и обиды, а потому что в душе поселилось разочарование в ней и досада на себя.

– Я звонить Бернарду не буду, передай ему, что завтра выезжаю в командировку. А ты куда-то собрался с Валери, я полагаю? – Жерар не ответил, только молча смотрел на него. – Да, понятно… Знаешь, я сегодня читал Набокова и думал, какой всё-таки слизняк этот Цинциннат – Марфинька ему о своих любовниках рассказывала, а он терпел…

Жерар смотрел, не понимая, и Макс понял, что с русской литературой его братец не знаком, но, словно издеваясь, продолжил:

– Так вот… Я не Цинциннат и тебе не советую таковым становиться, а то ещё казнят ненароком.

С этими словами он подмигнул опешившему брату и, не прощаясь, вышел на улицу.

* * *

От квартиры отца у него был ключ. Макс открыл дверь и почувствовал затхлый запах, в котором смешались и вино, и табак, и что-то ещё кислое, которым воняет обычно от помойки. Квартира представляла собой жалкое зрелище. С первого взгляда было понятно, что здесь давно не было женщины.

Максим прошёл в комнату и увидел спящего Николя. Он лежал на диване в одежде, а рядом, на полу, валялась бутылка из-под вина. Такое ощущение, что он пил прямо из горла…

– Папа, – Макс придвинул стул и попытался разбудить Николя, – папа, проснись.

Николя с трудом приоткрыл опухшие глаза и сфокусировал взгляд.

– А-а, Макс… ты пришёл.

– Папа, ты же утром выходил нормальный на работу… Я думал, ты бросил пить, а ты опять за своё.

С трудом приподнявшись, Николя попытался сесть, но у него это получилось только с помощью Макса. Выглядел он ужасно: несвежая рубашка была не заправлена, брюки помялись, чёрные густые волосы спутались и напоминали воронье гнездо.

– Твоя мать меня бросила, – пьяно вздохнул он, – и чем, по-твоему, я должен заниматься в одиночестве? Остаётся одна подруга, которая всегда со мной – бутылка.

– Я не хочу, чтобы ты так закончил жизнь. Уже все считают русских пьянчугами.

– Пусть считают, – махнул рукой Николя, – мне наплевать…

Макс хотел возмутиться, но внезапно понял, каково сейчас отцу. Если сам Максим ощущал свою молодость, и, даже страдая по девушке, он подсознательно верил, что обязательно встретит настоящую любовь, ту женщину, которая будет разделять с ним всё, что для него дорого, то отец уже не мог считать, что у него всё впереди. Впервые к отцу он почувствовал жалость.

– Отец… – слова не находились, но он понял, что должен попытаться найти что-то, что будет важно для него, – но ведь у тебя есть мечта. Помнишь, ты говорил, что хотел поехать в Россию? Ты уже передумал?

Николя вскинул глаза, его мутный взгляд немного протрезвел.

– А ведь правда, хотел… и сейчас хочу. Кстати, я тебе не говорил… мне было стыдно, что я не ответил…

– На что не ответил?

– На письмо, – Николя опустил голову и замолчал, словно раздумывая, стоит ли продолжать. Потом с усилием встал и нетвёрдой походкой подошёл к полкам с книгами. Из толстого тома Достоевского он вынул конверт и вернулся к Максу.

– Вот, прочитай, – выдохнул он.

Макс с удивлением вынул письмо из конверта, даже не посмотрев, откуда оно.

"Здравствуйте, Николай Константинович! Меня зовут Михаил Елагин. Не удивляйтесь, что у нас одна фамилия. Да, мы дальние родственники. Позвольте мне не углубляться в наше фамильное древо, чтобы не утомлять Вас подробностями нашего родства. Не это главное для меня, а то, что среди множества расстрелянных и замученных в советских лагерях из нашего древнего рода почти никого не осталось. Я знаю, что Ваш дед и полный тёзка Николай Константинович Елагин не поверил в «счастье», которое должно было наступить после революции и уехал во Францию. К сожалению, мои предки остались и почти все погибли.

И если бы не война, то неизвестно что было бы и с нашей семьёй. Мой отец Евгений Васильевич в первые дни войны ушёл на фронт. Через два года мы получили похоронку. А после войны мама так и осталась в деревне Архангельской области.

Теперь немного о себе. Я выучился и работал архивариусом, поэтому смог по архивам проследить нити нашего рода и чудесным образом нашёл Ваш адрес. Теперь, когда можно не опасаясь общаться со всем миром, хочу пригласить Вас к себе в гости. Вдруг Вы скучаете и хотите побывать в России, но не решаетесь. А так Вы будете знать, что здесь жили не только Ваши предки, но и сейчас живут люди, которые будут рады встречи с Вами. И один из них Ваш покорный слуга Михаил Елагин (ныне священник отец Михаил). 12.10.2010 год"

– Папа, ты ответил ему?

Отец отрицательно покачал головой.

– Почему?

– А что отвечать? Я не хотел тогда ехать и мне стыдно было его разочаровывать. Пусть думает, что письмо не дошло.

– Зачем же тогда мне показываешь его через три года?

– Оно не даёт мне покоя… Я хочу туда поехать, но, знаешь… когда тебе уже за шестьдесят и ты дальше своего города никуда не выезжал, решиться на такое путешествие не так-то просто.

– А чего ты хочешь от меня? Чтобы я поехал?

– Не знаю… Решай сам, я не буду ни на чём настаивать.

Максим задумался.

– Вот что… Сейчас мне всё равно надо ехать в командировку на Украину, – отец вскинул удивлённо голову, – а потом, может быть… Да, кстати, мне нужны деньги на поездку. Бернард разозлился на меня за вчерашнее, – Макс смущённо почесал голову, – и сказал, чтобы я ехал за свой счёт. А у меня денег не осталось. Одолжишь?

– Возьми там, в столе… – махнул рукой отец, – бери больше, можешь не возвращать. Я всё равно пропью…

Было больно слышать такие слова.

– Отец, – он приобнял его за плечи, – давай договоримся, что каждый из нас что-то пообещает: ты обещаешь не стать пьяницей, а я даю слово, что съезжу в эту… – Макс посмотрел на конверт, – деревню Каф-та-но-во. Ладно? А потом, если мне понравится, съездим вместе. Договорились?

Отец уже смотрел веселее.

– Договорились. Кстати, я был на Украине ещё в девяностых годах, мне там очень понравилось. А какие там девушки красивые…

– Меня сейчас девушки мало интересуют, да здесь и своих хватает, но в целом звучит обнадёживающе.

Соорудив на скорую руку лёгкий ужин, Макс накормил отца, с удовольствием поел сам и отправился домой, чтобы начать собираться в дальнюю дорогу. Было волнительно думать, что он поедет наконец-то в ту часть земли, которая совсем недавно была Россией. Значит, там русские люди, русский язык, привычки, обычаи, о которых он читал, но почти не встречал в жизни. Это был другой мир, который его манил и немного пугал. Макс смутно опасался, что, однажды уже переступив черту этого мира, он не захочет возвращаться обратно. Но всё его естество противилось этому, потому что одновременно с этим он ощущал себя французом до мозга костей… Стоп… Вот только это он ненавидел…

Елисейские поля стояли в громадной пробке. Сначала Максу показалось, что по улице идёт очередной карнавал, но, приглядевшись, он понял, что ошибся… Это был гей-парад. Радужные флаги уже не радовали глаз, как в детстве, а внушали отвращение из-за оголённых людей, проходивших под ними. Да и людьми бы Макс их не назвал. Они напоминали ему сказочных чудовищ, развратных, пошлых, уродливых. Их кривлянье, поцелуи и неприличные жесты вызывали у него отвращение. К горлу подкатила тошнота, и Макс пожалел, что поужинал у отца. Он пытался отвернуться, но куда бы ни падал взор, везде стояли или шествовали парочки и группы безумцев, выставляющие свои отвратительные телеса напоказ. Звучала музыка, ехали грузовички с похабными танцорами. Им было весело, а Макса тошнило…

На следующий день он улетал в Киев. Покидать Париж, как всегда, было немного грустно. Единственно, что отравляло воспоминание о родном городе – это вчерашнее шествие. Говорят, что на Украине, так же как и в России, такого не бывает. Одно это придавало оптимизма, и Макс уже жаждал познать новый мир, к которому принадлежала часть и его души.

Глава 13

В самолёте не чувствовалась духота лета. Кондиционеры так охлаждали воздух, что Макс пожалел, что не взял куртку. Рядом так же зябко повёл плечами здоровый парень, по виду американец. Можно было даже не спрашивать, откуда он, парень всё время жевал жвачку.

– Привет, я Майкл, из Бостона. А ты француз или испанец?

– Привет, француз, – на английском ответил Макс. – Я Максим или Макс.

– Куда направляешься? В отпуск?

– Нет, я журналист. Я собираюсь посетить Чернобыль и экофорум в Киеве.

– Классно! – глаза янки загорелись, – особенно первое. А я как раз думал, куда податься на экскурсию. Поедем вместе? – улыбаясь во всю ширь, спросил белобрысый американец с квадратной челюстью.

Макс пожал плечами.

– Поедем, вместе веселее.

– Точно!

Восторженный тон нового приятеля немного напрягал своей громогласностью. Но Максим надеялся, что он не всё время будет с ним общаться. Надо было почитать материал про Чернобыль, чтобы на месте сделать правильные снимки.

– Ты извини, мне надо поработать перед экскурсией, – открывая ноут, сказал он Майклу.

– О! Конечно, – снова заорал тот, – работай, приятель, я не буду мешать!

Это обещание немного успокоило, но Максим подозревал, что долго молча сидеть американец не сможет. Так и произошло – его хватило минут на двадцать. Потом принесли еду, и Макс ознакомился с биографией нового друга, рассмотрел все фотографии его жены и детей, узнал много нового о работе менеджера в большой компании по продаже электроники и ещё массу ненужных сведений о жизни в Бостоне.

Со вздохом облегчения он услышал объявление о посадке в Киеве. Они быстро прошли паспортный контроль, даже слишком быстро. Макс с любопытством оглядывал людей и сам аэропорт, но не находил никаких особенных отличий. Аэропорт, конечно, нельзя было сравнивать с парижским – довольно старый и маленький, а люди… такие же, как во Франции. Отличие он понял чуть позже, когда вдруг обнаружил, что кругом одни белые и совсем нет арабов.

– Видел, видел? – с круглыми глазами прошептал Майкл, – какие девочки…

Он закатил глаза и восхищённо щёлкнул языком. Но Макс не собирался ни смотреть, ни знакомиться с девочками. Иногда словно молния прожигала сердце мысль о Валери, но он не разрешал себе углубляться в горечь воспоминаний, давая себе слово ни с кем в ближайшее время не сближаться.

И сейчас он выискивал глазами агента туристической компании, с которым договорился по телефону из Парижа. Наконец он увидел надпись "Чернобыль. Автобусная экскурсия" и потянул за рукав Майкла.