Корректор

– Ну-у. Ну заче-ем…

Алекс понимал, что снадобье не может действовать так быстро, но нездоровая легкость и поверженное успокоение уже расслабили его тело. Руки вдруг оказались развязанными, лежал он на спине, а белый потолок над ним осветился солнцем и заиграл возвышенными тонами.

Алекс всё не засыпал, разглядывая потолочную феерию. Слабые ассоциации проскакивали в мозгу. То вышка, с которой он прыгал в прозрачный голубой бассейн. То утопленный клевом поплавок, то вырвавшийся из тоннеля поезд, который он видел сверху вниз.

От стука и щелчка двери потолок побелел. А усевшийся на кровати Алекс удивленно тряс сонной башкой.

– Ну и что же ты, батенька, натворил? – послышался спокойный и как будто знакомый голос.

– Я вас знаю? – Алекс разглядывал крепенького невысокого мужичка в халате, лет шестидесяти, с аккуратной бородкой и умным взглядом. Примерно таким Алекс когда-то представлял себе врача-психиатра.

– Пока нет, но нам неизбежно предстоит познакомиться.

Минуя кровать, мужичок легонько усмехнулся, и, опустившись на стул перед окном, раскрыл на коленях плотную синюю папку, после чего обратил на Алекса взор.

– Семён Ильич Сурепа, врач-психиатр высшей категории. Сегодня мне выпало дежурить в этом заведении. Прознав о твоих подвигах, я решил нанести свой визит.

– Погорячился, виноват. – Алекс чесал двумя руками ноющую припухшую голову. – Я просто хотел уйти. Неужели это невозможно? Я же добровольно пришёл…

– Ну, батенька, теперь тебя вправе здесь удерживать не семь дней, а значительно дольше.

– Сколько? – испуганно спросил Алекс.

– Сколько потребует лечение. Если не отчебучишь чего-нибудь еще, то надеюсь, доктор Кривоспицын за пару-тройку месяцев вернет тебя в строй.

– Я не выдержу, – взмолился Алекс. – Три месяца здесь? Нет. Это выше моих сил.

– А что делать батенька? Ради возвращения к прежней жизни придётся терпеть.

Что-то неуловимое в интонации доктора заставило Алекса поднять лицо и устремить исполненный надежды взгляд.

– Ведь вы не просто так пришли? Наверняка, есть какой-то выход? Скажите, прошу вас.

Какое-то время Сурепа удерживал Алекса взглядом столь глубоким, в котором ничего нельзя было прочесть.

– Две недели, – сказал он, и Алекс вздрогнул. – Плюс пару недель дневных посещений, но уже не в этих стенах.

– Да. То есть, согласен. Что от меня нужно? Это платное лечение? Сколько? Деньги я найду.

– Деньги тут ни при чем. Если согласен, то от тебя также потребуются некоторые гарантии.

– Какие? Я согласен.

– Ты не должен говорить Кривоспицыну или кому-то еще о нашей встрече и лечении. Иначе договоренность теряет силу.

Алекс некоторое время соображал молча.

– Стоп, – произнес он. – А как же Кривоспицын меня выпишет через две недели?

– За две недели моего лечения ты перестанешь быть интересен Кривоспицыну как объект диссертационной работы. Поэтому выпишу тебя я. И улажу все формальности. Это часть моей гарантии, можешь быть спокоен.

– А как Кривоспицын отменит своё лечение?

– Кто сказал, что отменит? И зачем? – поставив папку на ребро, доктор положил на нее локоть.

– Но…

– Лекарства? – спросил дежурный врач и махнул рукой. – Да пей таблетки хоть горстями. Моему лечению они не помеха. Это разные уровни воздействия.

Спокойный уверенный голос и открытый теплый взгляд вызывали такую располагающую приязнь, что ему хотелось верить.

– А как же уколы? – осторожно спросил Алекс.

– Пока прописаны витамины. И других назначений в этот период не ожидается.

– Знаете, доктор, – после тяжелой паузы произнес Алекс. – Я вынужден отказаться. Несмотря на всю привлекательность, я боюсь завязнуть глубже. Вот заберите меня у Кривоспицына, тогда и лечите. А так – нет.

– Твоё право, – спокойно сказал он. – Но забирать пациентов у своего ученика я не стану…

– А если я сам попрошусь? – нетерпеливо прервал его Алекс.

Сурепа недовольно свёл брови.

– Это будет нарушением моего условия. Со всеми вытекающими. Лечись у Кривоспицына. Он молодой перспективный врач. Три месяца не так уж и много. Не в шестиместной лежишь. – Обведя рукой палату, доктор сделал движение, чтобы подняться, но Алекс его опередил.

– Семён Ильич. Неужели нельзя иначе? А? Мне бы хоть увидеть вас с Кривоспицыным. Услышать, что он не против. Почему нельзя так? Зачем эта конспирация? Зачем обман?

– Хочешь без обмана? Хорошо. Я буду завтра у Кривоспицына, где ты расскажешь нам правду. (Алекс уверенно кивнул) Про некую особу по имени Джулия. Дочь герцога Феррары.

Подскочив, Алекс скривился в нервной улыбке, испустив блеющий смешок.

– Чушь. Не знаю я никакой Джулии. – Под глубоким взглядом доктора улыбка исчезла с лица Алекса, а сам он медленно осел на кровать. – Кто вы?.. Откуда знаете?

– Ты сам мне рассказал.

– Нет… не говорил… Почему я не помню?

– Дело в том, батенька, что моё лечение уже началось. И ты ничего не скажешь Кривоспицыну или кому-то ещё. Потому что мечтаешь выбраться отсюда через две недели, и сохранить тайну своей Джулии. – Протянув руку, он потрепал коленку Алекса. – В этом можешь не сомневаться. И, кстати, выписка может случиться даже раньше. Всё зависит от тебя.

Выудив из кармана старинные часы с цепочкой и картинно щелкнув крышкой, Сурепа глянул на циферблат.

– Всё, батенька, мне пора. Я приду завтра или послезавтра, вечерком, в это же время. А сейчас советую поспать. Мои сеансы, они не из легких.

Добродушно улыбнувшись, он сунул папку под мышку и удалился за щелчком двери.

* * *

И хоть опасения терзали Алекса, он быстро убедил себя, что в случае разоблачения будет на кого валить.

Сурепа приходил вечерами, и его методики напоминали дружеские беседы. Казалось, доктора интересовало всё, от детского сада до отношений на работе. И даже Илона, новая Женькина пассия, случайно упомянутая в разговоре. Хотя Алекс догадывался, что это лишь словесная ширма.

Только на третий визит он решился спросить о своём диагнозе и перспективах.

– Диагнозы оставим Кривоспицыну, он в этом спец, – зевнул Сурепа. – А моя метода направлена на поиск источника проблемы. Проблема может быть порождена как собственным разумом, так и внешними силами. И во втором случае, попытки излечения психики будут бессмысленны и вредоносны даже при самом верном диагнозе. Пациента могут залечить до состояния овоща, так и не избавив от симптомов.

Алекс, напряженно затаивший дыхание, испуганно кивнул.

– Доктор, я ничего не понял. Что за второй случай? Какой еще внешний источник?

– Я называю это индукцией. Или наведением. Образы и голоса могут быть внедрены в твой разум извне. Посредством другого разума.

Алекс встал с кровати и подошел к окну.

– Это что, гипноз? – неуверенно спросил он. – Или что-то…

– Не будем углубляться в детали, – поморщился Сурепа. – Чтобы не исказить результат. Как говорится: лишние знания – лишние страдания. Кстати, гипноз, это один из простых и общеизвестных методов индукции. Есть более весомые, поверь. Но тебе сейчас об этом не надо.

Алекс прошаркал к тумбочке, осушил двумя мощными глотками кружку с водой. Сел, вертя ее в руках.

– А я искал встроенный проектор… – он покачал головой.

– Самое сложное, – деловито продолжил доктор, – выяснить причину. Когда это сделано, я применяю одну из своих методик, в зависимости от того являются галлюцинации собственными или внешними. И поверь, эффективность моего лечения близка к стопроцентной.

Сурепа смотрел из-под очков, мягким взглядом, наполнявшим Алекса чувством равновесия и крепнущего доверия. Не фанатичной веры, а именно доверия, и понимания, что таким и должно быть лечение.

– Александр? – Сурепа пытался вернуть внимание Алекса, зависшего в полуулыбке. – Ты учти, мои методы далеко не сахарные. До финиша очень далеко. И на этом пути тебя еще настигнут и горечь, и разочарование, и даже злость.

Алекс закивал столь преданно и понимающе, что доктор лишь устало вздохнул, и завершил сеанс.

Уже ночью, на грани засыпания, ворочаясь в мягком свете дежурной лампы, Алекс понял, что всё в его голове разложилось по полочкам. Теперь объяснима тайна и негласные посещения Сурепы. Он осознал, как тяжело приходится доктору с прогрессивными методами среди врачей, лечащих по старым талмудам психиатрии.

А еще Алекс вспомнил свою задумку – трехступенчатую муфту, что могла заменить целый блок. Всего то надо было воплотить её в чертежи и сделать опытный образец. Вспомнил отговорки шефа и обструкцию Рупневского. Вспомнил, как сам тогда отступил. А надо было действовать, как Сурепа. Приходить вечерами и тайком воплощать свой проект. А потом вывалить на стол комплект чертежей… Вот тогда бы…

И пусть муфта мелочь в сравнении с методами лечения, но теперь он проникся не просто доверием, а ощутил некую общность с доктором.

* * *

А в следующий сеанс Алекс начал исповедь о ванном зеркале. Теперь он не утаивал ничего. Да и доктора интересовала любая мелочь.

Сурепа слушал с заинтересованным восторгом, временами вскакивал, прерывал вопросами и хождением взад-вперёд. Когда Алекс рассказал о своей попытке убедить Джулию написать Филиппо, доктор хлопнул ладонью колено и одобрительно захохотал.

– Ну, батенька, порадовал. Ей-богу порадовал. Молодец. Не погрязнув в трясине любовных эмоций, ты бросился спасать Джордано Бруно. Это благородно. И, на мой взгляд, это поступок скорее здорового, чем душевнобольного человека. Больной непременно запутался бы в рефлексии любовных страданий. – Голос его стихал. На какое-то время доктор погрузился в раздумья.

– Совсем даже неплохо. Похоже, мы имеем готовый классический тест. А это уже половина дела.

Алекс смотрел усталым прищуром. Ничего не понимал, но и не спрашивал. Медленно нарастала головная боль.

Выйдя из радужных мыслей, Сурепа обратил на него свой взор.

– Тестовый эпизод, батенька, удается обнаружить далеко не в каждом случае. Тем более столь четкий. Обычно его приходится создавать, и не всегда успешно.

Сурепа протер очки краем халата, водрузил их обратно и пристально посмотрел на Алекса.

– Скажи, Александр, легко ли переубедить человека, уверенного в собственной правоте?

Алекс медленно пожал плечами, а доктор продолжил:

– Крайне сложно. Наши убеждения и заблуждения – часть нашей личности. И убежденный человек чужие доводы воспринимает в штыки. Переубедить его, конечно, можно, хотя довольно сложно. – Сурепа поднял палец. – Но куда сложнее переубедить себя. Скажу по секрету – это практически невозможно. Можно себе что-то внушить или заставить себя что-то исполнить, но только не переубедить. Наш мозг найдет контраргумент раньше, чем аргумент будет выражен словами. – Сурепа начал ходить между окном и дверью. – А отсюда вытекает следующее: Если субъект галлюцинаций является плодом твоего разума, то переубедить его ты не сможешь… Понял? – спросил доктор, глядя в сморщенное лицо Алекса. Тот виновато крутнул головой, на что Сурепа вздохнул и продолжил:

– Поясняю для одарённых: если субъект – плод твоего разума, то ты споришь с самим собой. Так? (Алекс кивнул) А если он индуцирован извне, то есть не является частью твоего разума, то ты имеешь реальный шанс его убедить. Если, конечно, постараешься. А ведь ты постараешься?

Алекс с готовностью закивал, в глазах было полное понимание.

– Суть теста такова, – отрывисто и четко произнёс доктор. – Если ты сумеешь убедить Джулию написать Филиппо, то она точно не плод твоего разума. И лечение в этом случае будет значительно проще.

Алекс уже не ощущал головной боли, она словно растеклась по телу.

– Но как я ее увижу? – испуганно спросил он. – Может зеркало сюда привезти?

– Оно привязано к месту, – буркнул Сурепа. – Здесь не получится.

Алекс так устал, что отставил без внимания этот важный ответ доктора. Подмывала какая-то неоформленная мысль.

– Семён Ильич! Светка завтра едет в командировку. Но это всего три дня. Может как-нибудь можно…

– Ты не закончил повесть о зеркале, – перебил доктор, завалившись на стул. – Продолжай.

Устало зевнув, Алекс продолжил.

В этот день Сурепа ушел перед ужином. Алекс только и успел, что вымыть руки, да ополоснуть вспотевшую от натуги физиономию. Усталый, разбитый и опустошенный он поплелся в сторону столовой.

О боже! Остановившись на входе в пахнущий борщом и котлетами шумный зал, Алекс наблюдал, как дежурная нянечка оттаскивает возбужденную Ляну от чрезмерно накрашенной дамы далеко не первой молодости в нелепой плетенной шляпе. Та разместилась за столиком, где обычно садился Алекс. Причем с явными намерениями, судя по улыбке напомаженных губ, которой она его наградила, и кокетливо поправленной шляпке.

Оглядевшись, Алекс заметил неожиданно пустующий столик и тут же его занял. Ляна мигом оседлала место напротив и бросила на даму победный взгляд.

– Эта жопа в шляпе хотела занять наше место («наше» совсем не понравилось Алексу). Ты молодец, что сообразил (он глубоко вздохнул). Ты к ней не садись. – Ляна протянула руку, но не решилась коснуться запястья Алекса. – Она хочет тебя закадрить.

– Что-что она хочет? – улыбнулся Алекс этой забавной двадцатипятилетней пятикласснице. Ляна густо порозовела и замешкалась с ответом.

– Ну, подружиться сначала. А потом соблазнить. – В её взгляде мелькнул запретный восторг. Задергав головой, она остановилась на ком-то за спиной Алекса.

– А лысый за тобой следит.

– Толик?

– Да. Он странный, я его боюсь. Он думает, что знает какую-то тайну и никому ее не рассказывает. После приступов его переводят к буйным, а через месяц возвращают назад. А у буйных его соблазнила какая-то тётка, рыжая, я её видела один раз. Страшная такая. Хуже этой, в шляпе, только не старая. А ты умеешь соблазнять?

– Нет, – серьёзно ответил Алекс и для верности покрутил головой.

– Но ты же взрослый… Ты мне нравишься. А я тебе нравлюсь?

Алекс перестал жевать.

И что ответить? Отказ может ранить больного человека. А согласие – дать надежду, и хрен его знает, что будет хуже.

Решив побыстрее смыться, Алекс скорчился и ухватился за живот.

– Ой, блин.

– Живот болит?

– Да. Сильно, – соврал Алекс. – Я пойду.

– Ты в туалет? Я провожу, – участливо подскочила Ляна.

– Что ты? Я же мальчик, – Алекс произнёс это с неожиданной для себя детской интонацией.

– Извини.

Валить. Валить немедля. – Размышлял Алекс по пути в палату. – Не готов я к таким беседам. Не готов. Сочувствую, сострадаю, понимаю, но не готов. Так гляди сам начну нести детский лепет, сидя на горшке. Мало своих проблем. Не выдержу я шесть дней. Ну никак.

Заскочив в палату, Алекс остановился. У окна на стуле нога-на-ногу сидел Сурепа, с кожаной папкой в руках.

Алекс ощутил беспокойство. Еще ни разу доктор не возвращался, и не приходил в его отсутствие.

– Случилось что-то? Семен Ильич?

Увидев, что эффект достигнут, Сурепа усмехнулся.

– Я исполнил свое обещание и убедил консилиум, что удержание тебя в этих стенах не является обязательным. – Скинув ногу, он кивком указал Алексу сесть на кровать. – Только не прыгай и не кричи. Я добился перевода на амбулаторку под мою ответственность. Ты не представляешь, чего это стоило. Таких бойцов с санитарами обычно в другой корпус переводят, а не домой.

Алекс напоминал комок сжатых нервов и не слишком верил в происходящее. Сурепа небрежно сунул ему листок из папки.

– Твоя выписка.

Держа бумагу в трясущихся руках, Алекс от волнения не мог прочесть расплывшийся текст. Он видел лишь две печати – круглую и треугольную.

– Спасибо. – Алекс закашлял. – Огромное спасибо. А когда… Когда я могу уйти?

– Сидишь тихо. Никуда не выходишь, – строго сказал Сурепа, направляясь к двери. – Пойду пропуск оформлять, пока начальство не разбежалось.

За полтора часа ожидания Алекс только по стенам и потолку не ходил. Но выйти в коридор, к Лянам, Толикам и прочим напастями не решился.

«Ни во что не встрять. Ничего не натворить», – Алекс повторял эту мантру, пока в дверях не появился Сурепа с баулом в руке.

– Одевайся и на выход. Пока не закрыли. – Он протянул пластиковую папку. – Здесь выписка, пропуск и моя визитка.

– Когда к вам приходить? – Алекс вприпрыжку облачался в джинсы.

– Как пройдешь тест. И чем быстрее, тем лучше для тебя.

Когда они вышли из коридора на лестницу, Алекс спросил:

– А если Джулия не появится?

Сурепа одарил его затяжной улыбкой, похлопал по плечу и кивнул вниз.

Алекс рысью сбежал по лестнице.

Внизу, споткнувшись, едва не влетел в окошко пустующей вахты, источавшей запах пирожков с капустой. От стены отделился безобразно худой человек в толстых очках. Дожевывая что-то на ходу, он вытирал руки обрывком тряпки. Алекс протянул пропуск, но вахтер молча указал на открытый ящик стола. Перегнувшись, Алекс опустил туда бумажку, выпрямился, и прикрыл глаза от внезапной воздушной ямы. Краткие приступы новой болезни уже входили в привычку.

Прохладный ветерок свободы мазнул лицо. Сквозь голые ветви лип брызнуло солнце. За чугунными воротами дымком цедило такси, как и обещал Сурепа.

5. Город

После отъезда Светки чайник еще не успел остыть. И зеркало висело на своём месте.

Алекс вертелся в ванной. Что-то казалось не так.

Когда повернулся, в зеркале была Джулия – измученная, неухоженная, худая, с серыми кругами у глаз. Вздрогнув, он отстранился.

– Испугался? – с презрительным укором спросила она, и Алекс снова ощутил трепетный жар в груди. Столь сильный, какого не было даже в дни, когда Джулия была изысканной красавицей.

Боже мой. Она страдала и мучилась. Из-за меня. А я? Какой же я подлец в её глазах.

– Джулия. Прости, что исчез. Я не мог тебе сообщить. Я был в больнице, далеко отсюда.

Алекс замолк. Молчала и Джулия.

– Я болел, – продолжил он, ожидая хоть какую-нибудь реакцию.

Но взгляд Джулии оставался тем же, исполненным горечи и сарказма.

– Демоны тоже болеют?

Алекс нервно дернул головой.

– Ты снова? Почему? – прошептал он ватными губами. – Какой я демон?

Неестественная дёрганная улыбка исказила ее лицо.

– Сильный и коварный. Тот демон, что обманом выкрал моё сердце, а затем и несчастную душу. Теперь я слишком погрязла… Хоть велика милость Спасителя, но мне не вымолить его прощения, потому что сердце моё у тебя. – Голос ломался, таяли силы напускной бравады. Глаза наполнялись слезами. Дышала она отрывисто и тяжело.

Её обработали, – думал Алекс. – Иные миры крамольны и вероломны. Святоши промыли ей мозги. Да и родня постаралась. Я должен был понимать, в каком времени она живет.

– Ты получил всё, что хотел, – через силу продолжила Джулия. – Сполна. Теперь мне вечно гореть в аду. Умоляю тебя, демон, исполни мою последнюю и единственную просьбу. Яви мне свой истинный лик. Заклинаю тебя всеми силами, которым ты служишь. Яви свой лик.

Алекс сдавил ладонями лицо. Казалось, что кто-то запустил руки под череп и выворачивал наизнанку мозг.

– За что мне эти муки? Господи!

– Не смей! Не смей марать имя Его! Только Создатель способен знать будущее, вершащееся по его воле. Даже святым и праведникам этого не дано. – Размазав ладонями слезы, она презрительно ухмыльнулась. – Но ты точно назвал дни нравственного падения Мончениго. Всех трёх его доносов. И нынче синьор Филиппо в тюрьме венецианской инквизиции.

Алекс облегченно выдохнул.

– Теперь ты видишь, что я был прав?

– Прав?! – в глазах Джулии блеснул огонь догадки. – Это твоих рук дело, демон. Ты подбил Мончениго к доносам. Какие сети ты плетешь? Тебе мало моей души?

– Прекрати, Джулия. Успокойся. Нам надо поговорить о спасении синьора Филиппо.

– Нет! – взвизгнув и замотав головой, она закрыла ладонями уши. – Не будет у нас разговора. Сегодня не будет. Нет. Но я назначаю тебе, демон, встречу. Через день. Не раньше и не позже.

С этими словами она побежала на выход, запуталась в платье, и, возможно, растянулась в другой зале дворца. Алекс поморщился, представив ее сбитые коленки.

Затем долго стоял у зеркала, пытаясь понять, чем закончился это тест.

Сурепа. Сурепа должен это знать. Просто обязан истолковать своей профессорской башкой. В гробу я видал такие тесты. – Алекс носился по квартире. – После таких тестов не плохо бы санитара с уколом… До завтра я точно сойду с ума. Он обязан меня принять. Обязан. Клятва Гиппократа и прочее…

Трубка ответила заспанным голосом и велела быть в девять утра. «Сквер у Среднеохтинского проспекта». Алекс едва не взорвался. Но трубка велела лечь спать.

Проснулся раньше будильника. Выспавшийся и бодрый. Неужели одно слово по телефону может иметь такое действие? Вот это силища.

Без двадцати девять Алекс ступил на аллею сквера, залитую утренним солнцем. Тени редких мощных крон ложились на яркие извилистые клумбы. Немноголюдно. Впереди медленно уменьшались две беседующие старушки, да процокал навстречу суровый поклонник скандинавской ходьбы.

Не лучшее место для разговора, – подумал Алекс, опасливо глядя в спины старушек. – Слишком близко от маминого дома.

В стороне высились многоярусные прожекторы стадиона, где он в детстве гонял в футбол.

Да, раньше прожекторы были попроще. А деревья пониже.

Ускорившись, Алекс миновал круговую площадку, куда сходились аллеи сквера, и буквально побежал к тихой дальней лавочке, где, широко раскинув ноги и сцепив ладони на затылке, уставился в небо пожилой человек в светлом летнем плаще.

Плюхнувшись рядом, Алекс отдышался, прежде чем начал говорить.

Слушал Сурепа молча, прищурившись, изредка покачивая головой. Когда же он поднялся и маятником заходил возле лавочки, Алекс ощутил волнение.

– Так-так, батенька, – бормотал доктор под нос. – Плохо. Очень плохо. Упускаем время. Осталось всего два дня. Он будет завтра вечером.

– Кто?

– Экзорцист.

– Какой экзорцист?

– Обычный. Изгоняющий демонов. Ведь ты же демон?

Алекс не нашёлся с ответом, лишь молча закрыл рот.

Остановившись, Сурепа смотрел сверху вниз.

– Как ты позволил ей уйти? Ведь она в тебя влюблена. Где настойчивость? Где убедительное красноречие? Почему не старался? Ты словно нарочно свел партию к пату. По таким результатам я не могу тебя лечить.

– Она придёт завтра, – уверенно ответил Алекс. – Я буду настойчив. Я получу результат.

– Что ты ей скажешь?

– Правду. О себе и нашем времени. О том, что нас разделяет, и откуда я знаю будущее. Правда должна помочь. В правде сила. Как я раньше этого не понял?

Вернувшись на лавку, Сурепа вздохнул и задумался, глядя вслед двум молоденьким мамашам с колясками, бурно обсуждавшим проблемы отрыжки.

– Здесь был город, – доктор постучал подошвой по асфальту.

– Что?

Сурепа не отвечал, лишь молча смотрел вдаль.

– Какой город? Петербург? – осторожно спросил Алекс.

Доктор вытянул и скрестил ноги. Какое-то время разглядывал свои туфли.

– Город был здесь всегда. С глубинных времен. Он появился вслед ушедшему леднику и кочевал по речной дельте, меняя названия и народы. Позднее, в вечном споре руссов и варяг, каждый крушил чужое и строил свое. И каждый писал историю. Город был, когда еще не родился Петр. Был, когда не родился Густав Ваза. Был до Ивана Грозного и Эрика девятого. Их не было, а город был. Люди жили, любили и умирали. А в люльках качались младенцы.

Он подтянул ноги под лавку и наклонился вперед.

– Это место само рождает город. И город всегда восстаёт из руин. Ландскрона. Невское Устье. Ни́ен. Санкт-Петербург.

Алекс слушал опасливо и напряженно, совершенно не понимая, к чему всё это.

Сурепа задержал на нем взгляд, достал часы, щелкнул крышку, затем поднялся.

– В четверг. Здесь же. И никаких ночных звонков.

Недовольно сунув руки в карманы расстегнутого плаща, и не попрощавшись, доктор быстро пошел в противоположную сторону. Алекс стоял, пока фигурка Сурепы не скрылась за изгибом аллеи.

* * *

В среду Алекс проснулся поздно, снова выспавшийся и бодрый. Не иначе Сурепа закодировал на сон. Зевнув, нащупал мобильник. Отправил Светке сообщение, что звонить нельзя, так как началась активная фаза лечения. Врать не хотелось, а объяснять подробности запрещал уговор.

Весь этот длинный день, за что бы Алекс ни брался, он так или иначе готовился к вечернему разговору, словно актер, входящий в роль.

Когда подкрался вечер, ощущал себя в полной форме.

И был столь убедителен в рассказе о том, почему он знал точные даты, что Джулия лишь молча хлопала ресницами неестественно округлившихся глаз. Несколько раз Алекс останавливался, ожидая вопроса. Но Джулия напряженно молчала. Тогда он продолжал описывать будущее твёрдым уверенным голосом. В конце замолк, подождал, и сам спросил, всё ли ей понятно.