Склепы I

Поев, Барриор вытер жирные пальцы о штаны и задумался, как бы еще скоротать время до открытия ворот.

– Что-то страшное грядет, – проскрипел чей-то голос прямо над его ухом.

– Э… Чего?

– Буря, говорю, надвигается. Кости ноют и пальцы чешутся – верный знак.

Только сейчас Барриор заметил сидящую рядом старуху. Она была похожа на тень, худая и черная, закутанная в бесформенные одежды. Огонь высвечивал морщинистый подбородок, медленно жующие что-то челюсти, крючок носа и завитые в косы седые волосы. Рукой она поглаживала кошку, белую, с черным пятном на затылке.

– Может быть и так, – при виде этой ветхой неприкаянности, которая одна составила ему компанию, Барриор вдруг почувствовал острую жалость к себе и поспешил залить ее добрым глотком вина.

Впрочем, такое соседство объяснилось просто – цыганка, не откладывая дела в долгий ящик, предложила погадать.

– У меня есть колода волшебных карт, которые видят будущее, – доверительно сообщила она.

– Неблагодарное ты выбрала себе занятие – гадать на картах около города, в котором есть собственный оракул.

– Предсказания оракула недешево стоят, а я могу погадать тебе бесплатно, кажется, тебе это куда важнее, чем этим купцам, которые хотят знать только на сколько монет пополнятся завтра их кошельки.

– Вот это другое дело! – у Барриора была небольшая слабость: он был падок на дармовщинку.

Цыганка достала колоду засаленных мятых карт и начала мешать их.

– А они точно волшебные? Похожи на подделку из Тришта, – засомневался Барриор.

– Не суди по обложке. Эти карты нарисовал сам великий маг Оггриз, когда сидел в темнице. И не обращай внимания на запах: сам понимаешь, в темнице с красками туго.

Барриор решил, что великий маг был никудышным художником: рисунки на картах больше походили на детские каракули. Цыганка выложила три карты и на минуту задумалась.

– Интересно… Карты говорят, что раньше ты ходил под сенью солнца, но потом променял его на розы. Ты одержал много побед, но цена их была высока и привкус горек. Я вижу кровь на клинках и пожарища. Какая несчастливая судьба! Ты как был изгнанником, беглецом, им и остаешься, а по следу твоему уже идут четыре кровожадных зверя.

– Твои карты не сказали ничего обнадеживающего, – расстроился Барриор. – А что насчет будущего? Я ожидаю получить большое наследство, могут карты сказать, что это будет: золото, серебро? Или, может, могущественные артефакты?

Цыганка выложила еще три карты.

– Надежды твои развеются прахом, а скорбный путь не скоро закончится. Тебе грозит смерть… И спуск под землю. Хотя ты долго не увидишь дневного света, карты говорят, что солнце будет твоим помощником. Ты что, один из искателей артефактов? Собрался в Подземелье?

– Нет, что за чушь! Вот уж недоставало с мертвяками знаться!

– Но карты не ошибаются, никогда не ошибаются. Возможно, этот урок тебе придется выучить позднее… И еще. Карты говорят, что для того чтобы добиться успеха и выйти из Подземелья живым, ты должен взять с собой… меня, – сказала цыганка с уверенностью, твердой, как могильный камень.

– Ну вот этого-то точно никогда не будет! – рассмеялся Барриор. – Что это ты задумала, старая? Все вы цыгане себе на уме.

– Дело не во мне, а в судьбе. Кто мы с тобой такие, чтобы сопротивляться Року? – невозмутимо. – Мы лишь пылинки, влекомые яростным ветром, и куда он дует, от нас не зависит.

– Ну, я как-нибудь посопротивляюсь. Бывай, старая! Передай привет великому магу как-его-там и скажи, чем он рисовал, тем его карты и оказались – говном!

Барриор, довольный, что так ловко отшил цыганку, встал и пошел прочь от костра. Вслед ему летели рассерженные вопли старухи, но он не обращал на них никакого внимания.

Ночь уже разлохматилась по своему восточному краю, и сквозь нее просвечивали розовые краски рассвета. Пальцы солнца чуть коснулись башен, флагов и носов стражи, некоторые из которых шелушились от постоянного внимания солнечных лучей, некоторые – багрово пухли от постоянного принятия вина и просто древесного спирта.

Звезды поблекли. С реки потянулись завитки тумана.

Ворота Бороски открылись.

***

Город мало изменился с тех времен, когда Барриор был ребенком и жил с отцом. Правда, стало теснее: не рискуя выползти за пределы крепостных стен, город рос изнутри, сам в себя, уплотняясь новыми домами и новыми этажами. Ограниченная этими пределами, Бороска крутилась в вечном цикле умирания, разложения и обновления: на останках гниющих домов, медленно погружающихся в грязь, возводили новые, на грядках, обильно удобренных навозом прошлых поколений, всходили ростки новой архитектурной генерации, чтобы в будущем распасться на составные части и дать своими балками, камнями и досками материал для новых строений. Кое где еще проглядывалась древняя кладка, или нехарактерная для этого века вычурная лепнина, но найти эти места могли только самые упрямые любители древности.

Странное чувство испытывал Барриор, спустя много лет снова в том родном своем городе, где даже туман кровянился мясным паром. Это его дрожащее чувство, состояло из равных долей радости, печали, возбуждения и отчуждения, просто опивок, которые влили в один стакан, хорошенько перемешали и заставили выпить получившуюся смесь залпом.

В Бороске было три района: Ож-Борой, Яртим-Борой и вымарано11, да еще в излучине реки, ближе всех к Подземелью, примостился Сырой Угол. Дом, в котором вырос Барриор, находился в Яртим-Борой.

Сначала Барриор направился в Ож-Борой, который примыкал к рыночной площади. Несмотря на ранний час, лавки уже были открыты, и прохожие заглядывались на вывески, которые в лаконичной форме сообщали, чем торгует заведение. На них были нарисованы щиты и подковы, сапоги и наковальни, винные бочки и алхимические кубы. Большинство вывесок были неразборчивы, полустерты, из-за туманов и дождей, но они настолько были знамениты и освящены временем, что подновлять их не было никакой необходимости.

Не без труда он нашел в путанице фасадов и вывесок лавку «Магические товары Янса Духа».

Колокольчик над дверью звякнул, когда Барриор протиснулся внутрь. Ему пришлось нагнуться, но все равно Клара, висевшая за спиной, ударилась рукоятью о притолоку. В лавке было прохладно и темно.

Хозяин был круглым, маленьким и румяным, как свежеиспеченный хлебный каравайчик, с пышными седыми усами, как будто выведенными сметаной. В руке он держал маленькую перьевую метелку, которой обычно обмахивал свои особо запылившиеся товары.

– Чем могу вам помочь? – засиял он улыбкой при виде посетителя.

– Эм… Добрый день, Янс. Ты меня не узнаешь? – Барриор снял капюшон.

– Батюшки! – всплеснул кукольными ручками торговец. – Надо же, сам Барриор Бассорба! Надо же, старое дворянство возвращается в родные пенаты? Уму непостижимо! Ну надо же, надо же… Я очень рад видеть тебя, мой мальчик. Сколько лет прошло, когда мы виделись в последний раз?

– Много, Янс, – вздохнул Барриор. – Как поживает мой старик?

Янс посерьезнел и нагнулся над прилавком.

– Он исчез, мальчик мой. Ваш дом заперт, и никто не видел его уже неделю.

– Как исчез? Куда исчез?

– Кто же знает куда? Тогда я бы не сказал «исчез», правда?

Барриор потрясенно помотал головой, пытаясь привести в порядок мысли.

– А мой брат Люц? Он разве не живет в особняке?

– Он давно уже получил патент цирюльника и живет в Банях. Но и он ничего не знает о Бардезане.

– Ох, какие плохие новости, Янс.

Торговец грустно пожал плечами.

– Пожалуй, мне надо торопиться. Янс, помнишь, когда я уезжал, я оставил тебе в залог одну безделицу? Я хотел бы выкупить ее.

– Конечно помню, мальчик мой. Я бережно хранил его все эти годы и не слова не сказал твоему отцу, как ты и просил.

– Я забираю его, – Барриор начал рыться в подкладке ремня. – Напомни, сколько с меня?

– Четыре золотых.

– Как четыре? – ахнул Барриор, – Ты же дал за него всего один!

– Инфляция, – лицо Янса как будто окаменело.

– Но у меня только один… Может быть, отдашь в долг? Я принесу остаток позже, когда получу наследство.

– Нет, нет, прости, мой мальчик, но я торжественно поклялся никогда не отпускать в кредит. Прости, но моя клятва тверже стали, я бы и рад ее нарушить, но не могу, никак не могу.

– Что же делать?

Янс Дух задумчиво почесал подбородок.

– Тяжело, наверное, таскаться с таким здоровенным мечом?

Барриор похолодел.

Спустя полчаса торга (опустим занавес над этой жалкой сценой), Барриор вышел из лавки с фамильным перстнем Бассорба в кармане, но без Клары. В душе он поклялся вытащить ее из унизительного плена как можно скорее. Озабоченный мрачными мыслями, он едва не столкнулся с всадником в странной шляпе. Помянув недобрым словом всех приезжих, Барриор направился в Старый район.

Особняк Бассорба выглядел нежилым. Окна были закрыты деревянными ставнями, на двери висел замок, но самое главное, его охраняли два стражника с гербом Вокил на одежде. Барриор осмотрелся с другой стороны улицы, не решившись подойти ближе. Он не слишком полагался на свою маскировку, хоть он и постарался скрыть цвета Лебединой Дружины под плащом, но от него все еще смердело рыбой. Из-за близости Подземелья в Бороске можно было встретить еще более подозрительных личностей, но Барриор не хотел рисковать, связываясь с людьми самого воинственного лорда Бороски.

Так ничего и не узнав, Барриор пошел к Баням. Это было старое здание, выстроенное из известняка. Из труб поднимался дым. Дверь открыл тощий юноша – слуга или подмастерье.

– Позови Люца, – сказал Барриор и показал мальцу перстень. – Скажи, что приехал его брат.

Слуга молча удалился, прикрыв дверь. Через некоторое время он снова вышел – один.

– К сожалению, господина Бассорба нет на месте. Нет. Не знаю. Что-то передать?

– Я буду ждать его здесь, – буркнул Барриор и привалился к стене. В окне второго этажа еле заметно колыхнулась занавеска.

Ситуация была не из легких. Отец пропал, названный брат тоже как сквозь землю провалился, денег нет, жить негде, вино кончилось. Может быть, все дело в наследстве? Из-за него происходят все эти странности?

Барриор все еще ломал голову над этими вопросами, когда из-за угла вышли шестеро стражников в цветах Вокил. Помимо обычных алебард, у двух были штурмбалеты. Они были в полных доспехах, забрала увенчанных рогами12 шлемов были опущены, как перед боем. Барриор постарался поглубже натянуть на лицо капюшон, но они уже маршировали в его сторону. Быстро, профессионально они обступили его со всех сторон, отсекая пути к бегству. Вперед выступил самый рослый с капитанскими нашивками.

– Барриор Бассорба, – не вопрос, а утверждение, – Ты арестован. Пойдешь с нами.

– А в чем дело? – Барриор мельком мельком оглядел свою одежду, не проглядывают ли сквозь плащ цвета Лебединой Дружины?

– Помалкивай… дезертир.

Барриор по привычке потянулся за спину, но вспомнил, что Клары у него уже нет. Капитан стражи посчитал это движение угрозой и стремительно атаковал: ударил рукояткой алебарды в лицо, а потом подсек колени. Барриор рухнул на землю, выплевывая кровь и выбитый зуб.

– Вяжите его, – донеслось сверху.

Так он оказался в темнице.

***

В городской тюрьме ему развязали руки и втолкнули в тесную камеру13. Внутри было сыро и грязно, пахло мышами. Капитан запер дверь на ключ.

– Стой! Подожди! – Барриор схватился за толстую железную решетку. – Это просто глупое недоразумение. Я дворянин, и лично знаком с сыном лорда Вокил. Сделай одолжение. Вот, смотри, это фамильный перстень. Отнеси его Чигаре Вокил и скажи, что в тюрьме сидит Барриор Бассорба, друг его детства. Я ему за старшего брата был. Сделаешь? Слушай, я не секунду не злюсь на тебя за тот удар, и мстить не буду, клянусь.

Капитан стражи молча повертел перстень в руках, потом ушел. Барриор сел на пол и закрыл глаза. Его мутило, рот болел. Он проклинал себя за то, что не додумался сменить одежду наемника на что-нибудь менее заметное. Хотя, уж больно быстро стражники его отыскали, как по наводке, может, и не в одежде дело?

Из забранного решеткой окошка дохнуло жаром. Вдалеке клубились тучи. Буря, приближаясь из степи, гнала перед собой пыль и духоту.

Прошло немало времени, когда в дальнем конце коридора заскрипел засов и раздались шаги. К решетке подошли два человека. Первым шел капитан с лампой в руке. За ним – невысокий молодой человек в плаще и кавалерийских сапогах, с мечом на поясе. Правую руку он держал за спиной. Капитан поставил лампу на пол и, повинуясь молчаливому знаку своего спутника, удалился.

– Чигара, старый друг! – Барриор вскочил на ноги и постарался придать себе более менее благородный вид: расправил плечи и вскинул вверх подбородок. – Сколько лет, приятель! Гляди, в какую нелепую ситуацию я попал, – Барриор комично развел руки, пытаясь выглядеть как дядюшка-непоседа в одной пьесе, которую он как-то видел в Пергамском театре, мол вот такой вот я, ваш старый обалдуй, за это вы меня и любите. Правда?

– Барриор Бассорба, – тонкие красивые губы Чигары слегка изогнулись в ответ на широкий, щербатый, в кровавых разводах оскал Барриора. Потом молодой Вокил подошёл ближе к решётке и протянул левую руку. – Это твоё, я полагаю.

На его раскрытой ладони лежал перстень Бассорба. Барриор, немного смущенный, забрал его. Его беспокоило, что Чигара не показывает никаких признаков радости от встречи с ним.

– Да… Стоило мне уехать, так какой бардак тут у вас начался. Я слышал, что пропал мой старик, но я не успел ничего толком узнать до того, как меня схватили ваши душегубы. Тебе что-нибудь об этом известно?

– Немного. Он пропал неделю назад, и вполне вероятно… – Чигара замолчал, потом продолжил, уже тише. – Вполне вероятно, что он отправился в Подземелье.

– Что? Зачем? – час от часу не легче! – Вы отправили кого-нибудь на выручку?

– Конечно отправили, Барриор, за кого ты нас держишь? Но ни один не вернулся. Сам знаешь… Это ведь Подземелье.

– Черт, да какая разница? Я сам пойду туда. И почему мы до сих пор обсуждаем такие вопросы, когда я сижу в клетке, мерзну тут и голодаю? Чигара, выпусти меня уже и пойдем пропустим по стаканчику и составим план. Где ключи?

Вокил медленно и печально покачал головой:

– Ты все еще не понял, Барриор? Я пришел сюда не для того чтобы выпустить тебя. Вероятно, то место, где ты сейчас находишься, предназначено тебе свыше.

– Что за чушь ты несешь? – опешил Барриор.

– Мы единственные смогли понять твое желание не следовать по пятам отца, но изучить благородное военное ремесло. Не без внутреннего сопротивления, но мы приняли это. И я принял это и даже гордился, как бы ни смешно это звучало, гордился знакомством с тобой. Но ты и это умудрился просрать, Барриор. Сначала ты наплевал на предков, а теперь и на воинскую честь. Взгляни на цвета, в которые ты одет. Это цвета Лебединой Дружины, если ты уже забыл. А напомни-ка, что символизирует лебедь? Какое качество воина превыше отваги или силы? Верность, Барриор. И вот ее-то ты и попрал. Да, я слышал много нелицеприятных слухов о лорде Джирое ди Джарбо. Но он твой сюзерен. Ты дал клятву и нашил Розы Войны. А теперь, после твоего позорного предательства, что значат эти священные символы?

– Всемилостивые Близнецы, – пролепетал потрясенный Барриор. – Ты ведь действительно веришь в то, о чем говоришь…

– Верность, Барриор! – лицо Чигары исказилось от гнева и покраснело, на лбу выступили капли пота. Он задыхался. – Верность и долг! Для тебя-то все просто, да, Барриор? Захотел – ушел из семьи, захотел – ушел с войны. Просто прогулка, ничего серьезного, никакой ответственности? Так смотри же, на что готовы пойти те, кто не забыл ни преданности, ни долга!

Чигара рывком ткнул в лицо Барриору свою правую руку, которую скрывал до этого за спиной. Все пальцы на ней были укорочены ровно на одну фалангу, обрубки лоснились розоватой кожей, кожа была иссечена шрамами от подрезанных сухожилий.

– Чигара…

– И я все еще способен держать ею меч, а ты? У тебя и меча-то нет. Меня от тебя тошнит, Барриор, – голос Чигары упал, и он отвернулся.

Взяв лампу, он двинулся было к двери, но замешкался и, не поворачиваясь, тихо сказал:

– Мне больно видеть тебя таким, но, возможно, это и к лучшему. Завтра тебя будет судить мой отец, а послезавтра за тобой приедут из Лебединой Дружины. Надеюсь, ты сможешь искупить свои грехи.

Барриор тупо смотрел ему вслед. Потом, когда смысл всего сказанного до него дошел, он взревел, вне себя от гнева, и накинулся на решетку, сотрясая ее.

– Надменный щенок! Сопливый сукин сын! Предатель! Да чтоб ты сгнил и вся твоя семейка! – орал он и неистовствовал, пока у него не иссякли силы.

Теперь он сидел на голом полу, слушал звуки бури, бушевавшей снаружи, осторожно трогал языком кровоточащую ямку на месте выбитого зуба и прокручивал в голове события сегодняшнего дня, которые привели его к такому незавидному положению.

Ему вспомнились слова старой цыганки про надвигающийся шторм. Что ж, в этом она была права.

Тут Барриор крепко задумался. А что, если ее дурацкие карты не такие уж и дурацкие? По крайней мере, надежды его точно развеялись прахом, и, если он каким-то образом выберется из тюрьмы, ему прямая дорога в подземный мир. Что там еще было?

– Привет, мой дорогой.

Барриора передернуло от этого скрипучего голоса, но он не сильно удивился. Старая ведьма стояла прямо у решетки. Как и ночью, он не заметил ее из-за бесформенной одежды, сливающейся с тенями.

– Ты как кошмарные сны будешь меня преследовать вечно? – поинтересовался он, – Зачем ты здесь?

– Освободить тебя, дорогой, не пристало такому благородному воину сидеть в таком мерзком месте.

– И как ты это сделаешь, интересно?

– Наверху такой беспорядок из-за бури. Все вверх дном, и некоторые вещи лежат не на своих местах, – цыганка показала медный ключ, который Барриор раньше видел в руках капитана.

– Так чего же ты ждешь? – Барриор мгновенно воспрял духом.

– Ты должен пообещать мне, что возьмешь меня с собой в Подземелье.

– Признайся, старая, зачем тебе туда?

– Кто я такая, чтобы противиться воле Рока?

Старая. Слабая. Точно больная.

В голову Барриора не пришло ни одного альтернативного варианта.

– Открывай.

Они вышли в ночь и в вой. Ветер и дождь хлестали их с одинаковой силой. Здания стонали и клонились набок.

– Ох… Я не могу… – едва державшаяся на ногах цыганка вцепилась в руку Барриора.

Тот ничего не услышал, но одного взгляда на нее хватило, чтобы понять: далеко она так не уйдет. Он скрипнул зубами и присел на корточки. Цыганка ловко вскарабкалась ему на спину и даже несколько фамильярно похлопала его по загривку. Барриор встал и пошел дальше. Ему вспомнилась его Клара, и он невесело усмехнулся.

В этой яростной тьме, полной ветра и вод, Барриор едва не пропустил мост. Тот взлетал белоснежным ребром над рекой Бороска и противоположным концом упирался в развалины Поганой Крепости, под которой раскинулось легендарное Подземелье. Барриор ступил на мост и, покачиваясь от порывов холодного воздуха, пошел вперед. Под пролётами моста кипела река, обрушивалась на него водяными громами. Одежда старухи реяла на ветру как изорванный флаг, пузырилась черной эктоплазмой, рассеченной ножами ветра на длинные пряди и хвосты; фалды цвета нефти плясали в воздухе жестоком. В колоде, спрятанной в сумке, одна из карт изменила рисунок и даже свое именование. Где-то далеко, под знаменем с белым лебедем на кроваво-красном озере, мчались в сторону стонущего под напором бури города четыре всадника, облаченные в яркие одежды и блестящее железо.

Преодолев самую высокую точку моста, Барриор начал спускаться. Осторожно, смотря под ноги, стараясь не поскользнуться на мокрых камнях.

Отсюда, из неясной мглы, уже были видны ворота в Подземелье. Между двух циклопических колонн, своими полустершимися очертаниями напоминающих то ли о святых, то ли о героях, образующих протянутыми руками арку, широко распахнулся каменный зев, подсвеченный изнутри огнем Подземного Маяка, и длинный, бегущий вдаль и сужающийся в перспективе коридор в этом янтарном пламени походил своими стрельчатыми арками на костистые складки демонического нёба.

Подножие ворот и пол коридора тонули во тьме, которая странно бурлила, подобно живому существу. Сначала Барриор думал, что это обман зрения, что текущая ему навстречу по мосту тьма обладает иллюзией движения из-за порывов ветра, разметывающих дождевые струи. Но когда он ногами ощутил всю многочисленность и энергичность этой тьмы, когда во вспышке молнии он увидел мельком черные, серые, коричневые, с уклоном в желтизну и темно-бурые спинки, сливающиеся в бесконечный щетинистый ковер, он наконец понял.

Крысы бежали из Подземелья.

Уловка 1.

Специалист по выживанию.

Эбрауль Гау был набожным человеком, поэтому он горячо помолился Близнецам об успехе своего дела, прежде чем вклинить ломик под крышку выкопанного гроба.

Черная тень на фоне рассвета, благородная гиена в дырявом цилиндре и перчатках с обрезанными пальцами, Эбрауль Гау был кладбищенским вором. Под ногтями он носил черные полумесяцы могильной земли, в ладонях – занозы от гробов, мрачные атрибуты его искусства.

Спасибо мамаше за звучное имя, как у аристократа; в отличие от папашиного наследства – фамилии, похожей на собачий лай – оно ему хотя бы ему нравилось. Больше родители не оставили ему ничего. Поэтому Эбраулю пришлось с детства учиться хитрить и выживать на улицах Бороски, возможно, лучшей (или худшей, с какой стороны посмотреть) школы по такого рода вещам. Так что выживать он умел как никто другой, можно сказать, что это была его специализация.

Он искренне не понимал, зачем рисковать своей шкурой и спускаться в глубины Подземелья за сокровищами, когда их можно раздобыть и здесь – на городском кладбище, где единственную опасность представляют старый смотритель и, иногда, конкуренты, рыскающие с такими же закрытыми фонарями, лопатами, кирками и ломиками, такими же туго завязанными тряпками, закрывающими рот и нос от трупных запахов.

Иной раз, за кружкой пива в «Разрубленном шлеме», ему доводилось слышать от них легенды о вурдалаках, живущих во тьме кладбищенских нор, про злого духа Басыркана и про совсем уж невероятного Матерого Предка – самого старого, самого большого вурдалака, якобы бывшего колдуна. Эбрауль всегда охотно пересказывал эти байки, так как хорошо знал им цену – чем меньше конкурентов здесь шастает, тем лучше.

Длинные неровные ряды надгробных стел, склепов и мавзолеев разбегались в разные стороны, то пропадая, то появляясь в колышущихся саванах тумана. Сегодня была плодотворная ночь: несколько золотых зубных коронок, множество медяков, которыми закрывали глаза покойников, и которые проваливались потом внутрь черепа и лежали там, как на дне пустого горшка, пара медальонов из серебра и меди. Уже светало, эта могила будет последней. Эбрауль поднажал и крышка гроба со скрипом открылась.

Дохнуло густым и липким запахом тления. Старик, что лежал в гробу, видимо был похоронен не так давно: его желтушный череп еще сохранил остатки бурой плоти, как гнилая картофелина, которую бросили, не дочистив до конца; в густой седой бороде копошились черви. Скрещенными руками мертвец прижимал к груди медную пластину, на которой была выгравирована красивая женщина с рассеянным и томным взглядом.

У Эбрауля загорелись глаза. Это была очень редкая гравюра из прелестной серии «Богини Красоты или Избранные Цветы Юга», изображающая ныне покойную Савору Вокил. Леди сидела возле окна, на фоне идиллического пейзажа: озеро, старая башня на берегу, увитая плющом, два аиста в небе. Безупречная красота Саворы даже в форме оттиска приковывала взгляд; какая грустная ирония в том, что она была женой слепого мужчины, и как печален покойник, прижимающий к груди эту красоту, которой суждено было прозябать во мраке и при жизни и после смерти.

Эбрауль вознес смиренную хвалу Близнецам, и, не тратя более времени, попытался вырвать гравюру из хватки покойника. Та не поддавалась. Проклятый старик как будто и в посмертии не желал расставаться со своей собственностью. Можно было отрезать пальцы и унести гравюру с ними, чтобы отцепить потом, но это слишком грязно, а Эбрауль, несмотря на на свое ремесло, был довольно щепетилен в этом отношении. Вор уперся ногами по обе стороны гроба, глина, скользко, каблук сорвался, но потом уперся в голову мертвеца. Эбрауль рванул сильнее, и тут могила вместе со своим обитателем, с гравюрой и злосчастным Эбраулем Гау провалилась во тьму.