Истории приграничья

– Мы-то влёгкую, а оберёмки наши – нет. Особливо та, шо с дитятей плетётся.

Разговаривая, воины вышли к месту, где стало чуть светлее. Остановив людей, порубежники вдвоём отправились выяснять, что к чему. Несколько шагов – и они уставились на пустошь, раскинувшуюся вправо и влево, насколько хватало взора. Противоположного конца прогалины было не видать из-за тумана, густевшего прямо на глазах.

Каркси недоумённо оглядел небо с редкими лёгкими облачками, чья светящаяся белизна резала глаза, привыкшие к лесной тени. После принялся рассматривать землю под ногами. Ратнику казалось, будто боги отделили каменистую равнину от леса ножом невероятных размеров – такой ровной и резкой была граница между растительностью и голой землёй. Лишь в нескольких местах чёткую линию смазывала нанесённая ветром сухая листва.

– Чудное местечко, – сказал, наконец, Каркси. – Но, мабудь, и хорошо, што вышли мы сюда. По ровному и идти легше, и в тумане скроемся. От он какой густой.

Молт не разделял его чаяний. Он с подозрением и опаской пялился на неподвижную белёсую муть.

– Ежли энто то, об чём слыхал вдавне, негоже нам тама шаболдаться. Дурное место. Погибельное. Сказывают, кто туды зайдёт – тому не жить.

Каркси, не ожидавший подобного от спутника, да ещё в такой момент, осерчал. Длинный шрам на его лице потемнел от прилившей крови.

– Толкуешь, будто страшливый мужичок из пришлых! Туману в лесу напужался. Всем нам помереть, коли от кочевых не уйдём.

Молт часто закачал головой:

– Не разумеешь, шо несёшь, Дуб. Ты как знашь, а я туды не полезу.

– Молт, – понизив голос, предостерегающе произнёс Каркси, – супротив приказу идёшь. Сам ведаешь, што за эдакое будет.

Вместо ответа, Молт развернулся и быстро зашагал вдоль кромки пустоши, понемногу заходя в лес. Когда он скрылся в зарослях, Каркси скверно выругался и направился к ожидавшим переселенцам.

Ободряюще улыбнувшись встревоженным людям, сказал:

– Не робейте, боги на нашей стороне. Щас схоронимся в тумане – ни один кочевой вовек не сыщет!

Кочевники вышли к пустоши немногим позже того, как вереница мужчин и женщин скрылась в клубящейся пелене. Услыхав отдалённые отголоски шагов, молодой воин кинулся было следом, но его удержал старший, вцепившись в рукав выше локтя. На нетерпеливый вопрос соплеменника самозваный вождь покачал головой. Раздражённо дёрнув плечом, молодой кочевник высвободился из хватки. Шагнул к ровному краю, где подлесок без перехода упирался в поверхность, усеянную плоским тёмными, будто опалёнными камнями. По колено вошёл в заколыхавшуюся невесомую взвесь. Встал прислушиваясь. Поспешно обернулся, уловив слова ещё одного кочевника, показывавшего старшему что-то в стороне. Приблизившись к ним, молодой присел, принялся изучать согнутые стебли и примятые листья. Исполнившись убеждения, что совсем недавно тут кто-то прошёл, сообщил старшему.

После недолгого совета, трое воинов отправились по следу. Старший остался на месте, мрачно глядя на скрытую туманом пустошь. В правой руке воин держал обнажённый меч. Ладонь левой с чрезмерной силой сжимала болтавшийся на загорелой шее амулет.

Ушедшие в лес кочевники вернулись вдвоём. Один тащил на спине тело молодого соплеменника. Другой сильно хромал, опираясь на подобранную в чаще длинную кривую палку. Бедро его правой ноги перехватывал ремень, неспособный остановить кровь, сочившуюся из глубокой рубленой раны. Глядя на неё, старший с непроницаемым выражением лица подумал, что до целителя воин доехать не успеет. А если чудо и случится, ногу всё равно не удастся сохранить.

Стараясь не кривиться от боли, раненый подал старшему пропитанный кровью мешок. Приняв его, тот раскрыл горловину, вынул за волосы голову Молта. Оглядел бледное лицо с закатившимися глазами и отвисшей челюстью. Размахнувшись, швырнул в туман. Приказав спутникам возвращаться к лошадям, торопливо вошёл в лес, не особо скрывая стремление сбежать подальше от странного места.

Люди брели сквозь туман, покуда хватало сил. Клубящаяся завеса вокруг сгустилась настолько, что вытяни руку вперёд – и едва разглядишь кончики пальцев. Видимость ухудшали ещё и сумерки, быстро распространившиеся вокруг беглецов. Десятник поначалу думал, что наступает ночь – но время летело, а освещение не менялось. Разве что почти полностью пропали цвета и оттенки, кроме серо-зелёного, отчего мужчины и женщины стали походить на призраков.

– Мо́чи боле нету идтить, – тихонько заскулила какая-то баба. – Щас помру…

Остановившись, Каркси прислушался. Кроме шаркающих шагов, до него не доносилось других звуков. Да и те казались странно глухими и расплывчатыми.

– Всем стоять, – скомандовал ратник.

Следовавшая за ним вереница помаленьку подтянулась, шаги стихли. Десятник обошёл людей, находя чуть ли ни на ощупь. Все выглядели понурыми и измотанными. Да и сам воин чувствовал себя выбившимся из сил.

– Привал, – скомандовал он. – Отдохнём чуток.

Переселенцы уселись на голую землю. Никто не разговаривал: все только потерянно озирались.

Оставшийся стоять десятник глядел на тёмные очертания мужчин и женщин в смутном беспокойстве. Возя пальцем по жёстким усам, Каркси силился понять, что его донимает. Догадавшись, принялся поспешно пересчитывать людей, ходя меж ними. Из-за тумана сбившись со счёта, начал сызнова. А когда сосчитал, покачал головой, огляделся. И вновь обошёл переселенцев, загибая пальцы.

Тринадцать да ребятёнок на руках у матери. Где ещё четверо? Неужто отстали? Или сидят в сторонке, а он углядеть не в силах?

– Эй, мужички да бабоньки, – обратился к отдыхавшим селянам десятник. – Все ли тут? Подайте голос! Да по имени назовитеся.

– Лиур здеся, – послышался басовитый голос. – И супружница со мной.

– Скрив тако же, – казалось, говорит тот же человек, что прежде – так похожа была речь. – И моя Кирна при мне… Руян, брательник, ты жа тута?

– А то ж! – отозвался кто-то невидимый в стороне. – И сеструх здеся.

Каркси не различал в тумане отвечавших, но сразу вспомнил. В лагере это была самая большая, прыткая и шумливая компания. Три брата – невысокие, чернявые, с густыми курчавыми волосами и бородами – сразу видать: одной породы. Сестра, Рунка, им под стать: широкая в кости, с толстой косой и по-семейному массивной нижней челюстью. «Разе што без бороды, как у братьёв», – пошутил кто-то из ратников перед выездом. При старшем и младшем были жёны – обычные селянки, не красавицы и не уродки. Средний, Руян, лишился супружницы минувшей зимой, но ничуть не горевал. Напротив, бахвалился, что найдёт в приграничье новую – справную да работящую.

Вслед за братьями подали голоса и другие переселенцы. Все говорили негромко, осторожно, точно опасаясь, врагов, прячущихся в густой влажной мути. А может, просто сказывались усталость и страх перед неизвестными местами.

После переклички, выяснилось, что куда-то запропастились четверо мужичков, с самого начала державшихся особняком. Из разрозненных фраз переселенцев десятник узнал, что потерявшиеся – выходцы из одной деревни где-то возле Гроссэ; батраки, которым опостылело пахать на хозяев. В приграничье подались в надежде обзавестись собственной землёй – таких в здешних краях уже осело изрядно.

В другое время Каркси попытался бы найти отставших. Но не в этом тумане, да ещё и бродящими где-то кочевниками. Сейчас следовало довести до безопасного места оставшихся переселенцев.

С этой мыслью ратник уселся, давая, наконец, роздых ногам. Снял конический шлем, сдвинул назад пропотевший суконный подшлемник. Чуть повернув голову, вслушался в тишину. Не уловив ничего, кроме тихого перешёптывания людей рядом, досадливо наморщил лоб. Будь он хотя бы не один!.. Что ж, пропавшие – мужики крепкие, уж должны ведать, как в лесу уцелеть. Посчастливится – выйдут к остальным. Нет – помогай им Ильэлл. Приграничью живую душу забрать – как тучке дождиком пролиться.

Ощущение беды грызло десятника изнутри, будто угодившая в мешок ласка, пытающаяся выбраться на волю. Слишком уж долго они шли – люди буквально с ног валились. А лесной опушки всё не было – только равнина с твердокаменной голой землёй, усеянной чёрными, как от жара, булыжниками. Неужто они заблукали в тумане и бродят кругами? Да ещё и ночь не приходила. Как была неясная сутемь, так и держалась.

– Храни нас Ильэлл и все пресветлые боги, – едва слышно пробормотал воин, припомнив слова Молта о гиблом месте. – Отрази, владыка, мечом сияющим тёмные напасти и дозволь воротиться домой во здравии…

Потеряв счёт времени, беглецы бродили в сумрачной мути, покуда один из мужиков, расхрабрившись от отчаяния, не обратился к десятнику:

– Господин Каркси, када мы ужо дойдём? Ино помрём тута – без водицы да яды́.

От тумана отделились фигуры остальных, молчаливо обступили ратника. Неловкие позы и опущенные глаза выдавали робость, какую селяне всегда испытывают в присутствии воинов. Но Каркси догадывался, что изматывающий страх, усиленный голодом и жаждой, подвинул людей к границе, за которой начинаются бунты. У него и самого во рту слюна вначале сделалась густой пеной, а после и вовсе пересохла. Но он-то привычный, а эти… С пустым брюхом ложиться, наверняка, не впервой, а вот от жажды подыхать, поди, в новину…

– Ежли кочевые нас по сю пору не соследили, стало быть, отвели боги беду, – уверенно заговорил десятник. – Энто самое наиважное. А туман, – воин небрежно махнул рукой, – погадка мушиная супротив вражин диких…

Оглядев едва различимые в полумраке лица, он продолжил:

– Сами видали – пустошь не столь велика. Вот-вот окажемся мы в лесу. А тама и родники, и валежник для костерка, и дичи изобильно… Покамест же станем тут, дух переведём, а то и подремлем чуток. Вот ты, – Каркси ткнул пальцем в мужика. – У тебя вроде в баклажке плещет што? Глядишь, всем по глотку и достанет.

Даже в тумане воин разглядел, какой кислой стала физиономия селянина: ему явно не хотелось делиться с прочими.

– И я свою воду дам, – подтверждая слова действием, десятник снял кожаный бурдюк, служивший ему флягой, вынул пробку и протянул сосуд молодухе с ребёнком: – На вот, отхлебни и дитятю тож напои. Сама не усердствуй, а для малого воды не жалей. Опосля другим передай.

Женщина жадно прильнула губами к жёсткой, резко пахнущей выделанной кожей горловине. Ратник, тем временем, сунул руку в поясной мешок.

– У меня и вифды чуток припасено. – Он извлёк засапожный нож. – От пуза не накушаемся, дык хоть червячка заморим. Пусть и малый кус на зуб попадёт – всяко лучше, чем слушать, как пузо поёт…

Когда чуть приободрившиеся люди устраивались на отдых, Каркси обошёл всех с проверкой. Заодно предупредил мужиков, что придётся караулить, покуда остальные спят.

– Я первым сторожить стану, – объявил он. – После разбужу другого, тот третьего… Коли кто чего заслышит – шуму не поднимать, поперву меня будить. Усекли?.. И это, – тише добавил он, – в дозоре ножи под рукой держите. Ежли чего – в ход пускайте без раздумьев. Тута вам не родная деревня, и́наче не можно…

В неизменном сумраке пустоши Каркси не удавалось следить за течением времени. Здесь свет не вытеснял тьму, а тьма не одолевала свет – день и ночь словно застыли в равновесии. Непроницаемый туман скрывал звёзды – если они были на небосклоне. Не слышал десятник и звуков, кроме тех, что исходили от спящих. Он бы определил утро и день по птичьему щебету, а ночь по стрекоту цикад, уханью филина и волчьему вою. Но уши улавливали только похрапывание, чей-то невнятный жалобный стон да шорох одежд.

Воин изо всех сил старался не уснуть. Он вспоминал старые песни, что слыхивал от товарищей и менестрелей. Сунув большой палец в рот, до боли кусал. После встал и начал тихонько прохаживаться, стараясь не издавать ни звука.

Когда силы окончательно покинули измотанного воина, он начал засыпать на ходу. Споткнувшись и чуть не упав, Каркси встрепенулся, замер, прислушался.

– В энтом тумане нас никто не отыщет, – пробормотал он. – Разе зверь учует.

Отыскав старшего из трёх братьев, десятник растолкал его. Лиур приподнялся, ошалело таращась во мглу.

– Твой черёд сторожить, – едва слышно сказал пограничник. – И не вздумай задрыхнуть!

Мужик сидел с приоткрытым ртом и остекленевшими глазами, точно всё ещё видел сон. После слов десятника, словно нехотя кивнул. Каркси хлопнул его по плечу, отошёл и растянулся на камнях. Сердце не успело ударить дважды, как он уже спал.

…Вытянув вперёд руку, ратник вслепую двигался сквозь густую мглу. Заслышав позади звук, похожий на хлопок знамени на ветру, быстро развернулся, вытягивая меч из ножен. Позабыв о висящем за плечами щите, подозрительно уставился на возникший в тумане проход. Узкий коридор, свободный от клубящейся взвеси, тянулся вдаль, постепенно теряясь в темноте. Держа клинок наготове, Каркси вошёл, поражаясь, как чётко и далеко видит: блуждая в тумане, успел отвыкнуть от открытого пространства.

Поверхность стен, меж которыми он шёл, выглядела удивительно гладкой. Осторожно ткнув в одну из них мечом, воин не ощутил сопротивления. Лезвие погрузилось в серую хмарь и потревоженный туман обвил сталь тонкими невесомыми завитками. Удостоверившись, что с оружием ничего не произошло, Каркси попытался прикоснуться к поверхности стены рукой. Пальцы беспрепятственно пронзили то, что казалось твёрдой плоскостью. Воин поднял голову, надеясь увидеть небо, но на высоте в полтора человеческих роста расплывчатым сводом клубился туман. Помянув Ильэлла, десятник двинулся дальше.

Коридор привёл ратника в круглый зал, напоминавший опрокинутую гигантскую чашу. Под расплывчатым серым куполом, в самом центре площадки, на груде чёрных камней сидел человек. Заслышав тихие шаги Каркси, он вскочил и направился навстречу, приветственно раскинув руки.

– Ах, вот и ты! – зычным голосом ярмарочного зазывалы воскликнул он. – Наконец-то порадовал меня своим появлением! Проходи, проходи! У меня для тебя кое-что припасено!

Десятник остановился, с подозрением разглядывая незнакомца.

Не высокий и не низкий, скорее худой, чем упитанный. Мосластый. Не старый – зим тридцать от силы. С хитрой вытянутой физиономией, обрамленной спутанными волосами тускло рыжего цвета. Одет неброско, шагая, припадал на правую ногу. Оружия не видать.

Опустив меч, Каркси требовательно спросил:

– Кто таков?

– Мог бы сказать, что хозяин этого места, – противно осклабился рыжий, – да, увы мне, это не так. Здесь я узник… Зато ты можешь стать свободным.

– О чём толкуешь? – не уразумел воин.

– Ужели не ведаешь? – вздёрнул левую бровь рыжий. Хромая, прошёлся, широким жестом указывая на стены из тумана. – Неужто не хочешь выйти? Вывести людей?

– Почто кличешь себя поимником? И как нам вызнать дорогу?

– О-о! – рыжий вновь растянул тонкие губы в неприятной улыбке. – Путь сам отыщется. Вам нужно лишь услужить мне.

– Кончай лясы точить! – сердясь, прикрикнул Каркси. – Укажь дорогу, коли знашь, скоморох навозный! И́наче я…

– В ином случае позабавился бы я с тобой, – оскалился рыжий: на сей раз усмешка выглядела угрожающей. – Да только вы раньше помрёте без воды, не сделав необходимого. Потому дам тебе время поразмыслить о настоящем и грядущем. Заодно приглядись к спутникам: кто из них более всего тебе не по нраву?

При последних словах всё вокруг начал заволакивать туман. Десятник кинулся вперёд, намереваясь ухватить рыжего за одежду, но рука цапнула пустоту. Ругаясь, Каркси метался во густеющей мгле, все меньше понимая, где находится он и где стоит смеющийся рыжий колоброд…

– Господин Дуб! Подымайтеся! – Ратника осторожно теребил за плечо сухонький пожилой мужичок.

– Кто? Что?! – разом уселся десятник, хватаясь за кинжал.

Старик отпрянул:

– Милосердствуйте, господин Дуб! Я ж без зла да со всем почтением…

Приходя в себя, пограничник разглядел в мутном полумраке короткую белую бородёнку, того же цвета кустистые усы и тёмную на их фоне загорелую кожу лица.

– А, это ты, – выдохнул Каркси, пытаясь вспомнить имя мужика. – Ртищ, вроде?

– Он самый, господин Дуб, – закивал тот. – Окромя вас все ужо на ногах… итить хочут. Водицы ни капли – ежели не наищем, как есть подохнем.

Ратнику вдруг вспомнились слова рыжего про воду. Каркси провёл ладонью по лицу и бороде: как наяву было… Встал, скомандовал всем приблизиться, назваться. Покуда люди перекликались, припоминал сон. Качнул головой: не к добру такое привиделось…

Женский визг будто иглами пронзил туман, заставляя Каркси встрепенуться, схватиться за меч.

– А ну, заткнуться! – воин ринулся назад, на голос.

– Пасть захлопни, шлёнда! – грозно повторил он, добравшись до крикуньи.

Баба, та самая, что на дороге не могла расстаться с пожитками, продолжала орать, пялясь куда-то под ноги. Вокруг собрались остальные, раздался вскрик, побежал встревоженный говор.

– Заткни супружницу, покамест я её не порешил, – десятник грубо отпихнул бабу в сторону мужа, раззявившего рот и тупо хлопавшего глазами.

Сам присел, рассматривая причину переполоха.

На тёмных камнях ладонью вверх лежала рука со скрюченными пальцами, один из которых был сломан. Каркси почесал бороду: похоже, баба наступила.

– Стоять всем! – приказал он. – И ни писку!

Наклонившись, ратник шагнул вдоль руки, желая взглянуть на мертвеца. Тихо выругался, обнаружив одного из потерявшихся батраков – в пропитанной кровью рубахе и торчавшим в груди ножом. Приметив уходящие прочь подсохшие лужицы крови, последовал по ним влево от убитого. И почти сразу нашёл ещё одного отставшего. Этот лежал ничком на подогнутой под туловище руке. Земля вокруг была тёмно-красной.

Перевернув тело, Каркси несколько ударов сердца рассматривал искромсанное ножом лицо. С дюжину глубоких порезов виднелись на груди и животе.

Встав, десятник уставился в туман, прислушиваясь. Но, кроме бубнящих голосов переселенцев, ничего не разобрал.

Вернувшись к ожидавшим людям, Каркси, ничего не объясняя, бросил:

– За мной!

И вновь направился туда, куда шёл до переполоха, поднятого толстой дурёхой.

– Господин Дуб! А, господин Дуб! – нагнав, рядом с ним зашагал Ртищ. – Что енто твориться?

– Не ведаю, – коротко ответил ратник. – И не кличь меня Дубом, пришибу.

Он мог сносить кличку от равных ему воинов, но не от чумазого пахаря.

– Како же звать, коли шо? – всерьёз озадачился мужик.

– Каркси.

– Агась, как скажете, господин Каркси… Господин Каркси, мы енто… Того так и кинем?

– А ты жаждешь рыть ему могилу? Ногтями? – поинтересовался ратник, утаив, что мертвец не один.

– И то верно, – подумав, отозвался Ртищ.

Он продолжал идти рядом с пограничником.

– Ты бы шёл к своим, – с лёгким раздражением кинул десятник, когда ему вконец обрыдло слушать сипловатое дыхание и постоянные покашливания мужика.

– Агась, господин Каркси, – покладисто согласился Ртищь, продолжая вышагивать подле ратника.

Пограничник насупился, сдерживая желание пнуть назойливого селянина.

– Тута вона какое дело, господин Каркси, – вдруг заговорил тот тихим голосом. – Надысь привиделося мне престранное… Вроде и сон, а с явью не различишь. Мыкался, я значица, в тумане, и на – разошёлся он предо мной. Иду, глядь – на булыжинах чёрных мальчонка сидит. Рыженькой, хроменькой… Обрадовался он мне, грит, поведаю, како из хмари сей вылезть. Пожертвование, мол, совершить до́лжно…

Ртищ умолк, а через время добавил вообще едва слышно:

– Одного из вас принесть.

Затормозив, Каркси бешено схватил его за рубаху на груди, прорычал зло, но негромко, чтобы других не привлечь:

– Чего несёшь, негораздок?!

Тощеватый мужичок качнулся, не пытаясь сопротивляться. Испуганно и возбуждённо выпучившись, затараторил тихонько:

– Я ж… оно как… и не поведал бы. Но дело такое… Сыну моёму, Саверу, то же привиделося… токмо не мальчонка, а господин знатный. Рыжой, да на ногу увечный. И сноха, Маланка, созналась, что, покуда дремала, говорила с мужиком незнамым. Волоса у няго тожа рыжои, будто солома порченая, и на ногу хром. И тако же твердил: шоб из туману вылезть, жертва потребна…

– Рот прикрой и не сказывай боле ни единой душе, – мрачно наказал Каркси, выпуская некрашеную сермягу.

– Но како же…

– Закройся!

Поотстав, обескураженный Ртищ растворился в сумраке. Десятник, сжав челюсти, обдумывал услышанное. Он не знал, что за злую волшбу подкинуло приграничье. Лишь одна мысль билась заполошным ночным мотыльком: в дурное место угодили, ох и дурное…

Пустошь демона II

Без воды люди стали вялыми. Глядя перед собой запавшими глазами, понуро брели сквозь сумрачную мглу, точно мертвецы, пересекающие границу миров. Младенец, поначалу жадно терзавший материнскую грудь, теперь лишь тихонько похныкивал, почти не шевелясь. Каркси всё чаще устраивал привалы, чтобы поселенцы хоть чуток передохнули. Тогда мужчины и женщины растягивались на лишённой растительности земле, впадая в дрему.

У самого десятника, пытавшегося во что бы то ни стало нести караул, то и дело разбегались мысли. Подобрав камешек, он запихал его в рот, надеясь, что это поможет выдавить хоть немного слюны, чтобы смочить пересохший язык.

Глядя в туман, ратник то и дело клевал носом. Склонившись в очередной раз, его голова не взметнулась назад, а повисла. Каркси начал медленно крениться вперёд и вправо. Когда он повалился на землю, из приоткрывшегося рта выпал совершенно сухой камень.

…Увидев прорезавший туман коридор, пограничник сгрёб бороду в горсть, задумался. После решительно направился к круглому залу.

Рыжий всё так же торчал на куче камней. При появлении Каркси, вытянутое скверное лицо перекосила ухмылка:

– Заявился! – Он легко соскочил со своего сиденья, не потревожив ни один булыжник. – Знаю, условие тебе уже ведомо. Выбрал ли того, кто расстанется с жизнью ради вашего вызволения… и в мою честь? Кто же это будет? Скрив? Рунка? Ртищ? Или молодуха с крикливым дитяткой? Как её там, Олята?

Каркси набычился, рука сама легла на рукоять меча.

– Кто ты таков? – сурово спросил воин.

– Задаёшь не тот вопрос, – рыжий откровенно глумился. – Пытай лучше, как верно всё устроить, дабы ублажить меня подношением. Не всякая смерть откроет вам путь назад. Потребен верный ритуал… Но не пугайся, он не сложный. Убивая, всего-то нужно сказать: «Проливаю кровь сию во имя господаря и хозяина нашего…»

– Кто ты таков? – перебил десятник. – Колдун?

Рыжий деланно вздохнул, всплеснул руками:

– Ох, не зря тебя Дубом прозвали! Те, четверо, не в пример тебе дошлые были. Сразу ухватили суть. Хоть и знали друг друга с детства – а всё равно взялись за дело с похвальной ретивостью. Даже чрезмерной. Так торопились, что не сумели уговориться, кто жертвой станет. Перерезали друг дружку совершенно попусту. Трое сразу померли, последний позже кровью истёк. Ух, как он меня клял за неисполненный уговор! – Рыжий рассмеялся, нагнувшись и стуча кулаками по бёдрам. Замолчал внезапно, будто палкой стукнутый, выпрямился. Глянул серьёзно. – А ведь я не лгу. Ушли бы они – кабы сделали точно, как требуется. Одна жертва, прочие – все до единого соучастники, верные слова. Понял меня? Выполни правильно – и ступай на четыре стороны.

– Ужо не ведаю, что ты за тварь, – пограничник обнажил меч, – но не бывать по-твоему!

Зал вмиг исчез, всё заволокло текучей мутью. Как не размахивал Каркси клинком, лезвие секло только воздух.

– Дурак, – донёсся откуда-то издали злой и насмешливый голос рыжего. – Упрямством сгубишь всех попусту. Неужто никого тебе не жаль, Дуб? Ни себе свободы, ни мне веселья. Паскудный ты человечек!..

Разбудила Каркси громкая хриплая брань вперемежку с божбой. И ещё отчаянные женские крики.

Ратник быстро поднялся. Не обращая внимания на заколотившееся от усилия сердце, двинулся на шум, оставив шлем и щит. Бесцеремонно растолкав столпившихся переселенцев, увидел коренастого мужика, пытавшегося отобрать молчаливого младенца у матери.

– Чего творишь, вражина?! – поспешно шагнув к ним, Каркси отпихнул бузотёра.

От толчка у того слетела коричневая суконная шапка, обнажив плешь, окружённую жидкими светлыми волосами. Бешено зыркнув на десятника, мужик вновь полез к молодухе.

Каркси вынул меч:

– Зарублю, богами клянусь!

– Отвали, я ж за всех радею! – мужик, пыхтя, начал выкручивать заходящейся плачем бабе руку.

Десятник с проклятием врезал плоской стороной меча ему по голове:

– Сказал: будя!

Мужик аж хлопнулся на зад. Поднялся, приложив ладонь к багровой метине на лысине. Отняв руку, глянул на пальцы, замаранные кровью. В ярости рванулся к десятнику. И сразу остановился, увидев направленный в грудь тускло поблескивающий клинок, а поверх – тяжёлый взгляд пограничника.

– Чего пялишься, шрамомордый? – сквозь зубы процедил переселенец, ссутулившись и сжав кулаки.

Десятник отметил, что он не выглядел напуганным. Возможно, будь у него оружие посерьёзнее поясного ножа, пришлось бы утихомиривать его насовсем…