Соловьи не поют зимой

Марина Кравцова, Инна Ласточка

Соловьи не поют зимой

Глава 1

Льдистый луч проник сквозь щель в каменном изгибе пещеры, серебром рассыпался над гладкой поверхностью воды, похожей на глянцевую застывшую глазурь. В воздухе клубился белёсый пар непроницаемым мороком, и маленькие светлячки, точно искристые снежинки, мерцали в нём. Тишина стояла незыблемая. Но вот где-то упала капля воды, а за ней, рассекая тишину яркой вспышкой, раздался протяжный звук гуциня – кто-то в тумане коснулся струны, а затем ещё и ещё, до тех пор, пока мелодия – успокаивающая, глубокая, проникновенная – не рассеяла туман, не разогнала светлячков, взметнувшихся вверх.

Отступивший туман открыл картину, поражающую самое смелое воображение: над водой в позе лотоса парил прекрасный молодой мужчина. Благородные черты его лица могли принадлежать лишь истинному небожителю. Шелковистые чёрные волосы, слегка подколотые сзади заколкой, волной ниспадали до поясницы и могли бы составить конкуренцию самому дорогому шёлку. Мускулистое подтянутое тело и осанка явно выдавали мастера боевых искусств, а изящные тонкие пальцы говорили о многолетнем опыте игры на инструменте. Белое, будто сотканное из облаков и света ханьфу окутывало фигуру мужчины и делало её похожей на цветок лотоса, такого же нежного и стойкого, как гуцинь из белого нефрита перед ним. Гуцинь тоже заслуживал отдельного внимания: его изящная изогнутая поверхность искрилась в призрачном свете, струны отливали серебром, а шёлковая кисть трепетала от каждого звука.

Музыка то лилась потоком горного водопада, то струилась нежностью атласной ленты. То стихала, то набирала обороты и взлетала к сводам пещеры, волнуя и успокаивая, утешая и радуя. Так звучит песнь небожителей, так звучит Песнь очищения сердца.

– Кхм-кхм… – чей-то голос нарушил невообразимую красоту момента, и гуцинь, издав неровный гулкий звук, затих.

Игравший на нём поднялся, встал, едва касаясь ногами поверхности воды, и взмахом руки убрал со лба упавшую прядь волос. В следующее мгновение гуцинь испарился, по телу пробежала волна серебристо-белой чешуи, сменяя ханьфу на изысканный чёрный костюм, а длинную причёску на модную стрижку с убранной наверх чёлкой. Этот образ шёл мужчине ещё больше прежнего, и он, судя по выражению лица, прекрасно это знал.

– Зачем потревожил меня, Яо? – спросил он в полумрак пещеры, ещё не в состоянии увидеть нарушителя покоя.

Свет отразился в его тёмном взгляде, в котором можно было утонуть так же легко, как и очароваться голосом – глубоким и низким, с нотками уверенности и насмешки.

– Прошу прощения, господин Лун [«лун» – дракон], но я не мог ждать. Глава требует вас к себе, – этот голос звучал робко и высоко, хотя явно был не женским.

– Опять? – мужчина прошёл вперёд по воде и остановился у её кромки на светлом камне у выхода в тёмный грот.

Там же стоял и обладатель второго голоса – молодой паренёк тоже в костюме и с перекинутым через руку пальто. Он сложил руки перед собой и поклонился.

– Глава сказал, что это очень важно, что вам необходимо прекратить медитацию и вернуться.

– Да? – мужчина сделал вид, будто удивлён. – Неужели? Знаешь, что случилось?

– Нет, господин. Знаю только, что это очень срочно.

– Ладно. Идём.

Из пещеры они вышли в осенний парк на задворках старого китайского поместья. По дорожкам, выложенным белым камнем, ветер гнал жёлтые листья, накрапывал дождь, в пруду под деревянным мостиком, который они перешли, цвели лотосы. Яо открыл над господином зонтик, когда дождь усилился, и накинул на плечи принесённое пальто.

– Дождь, – проговорил господин Лун, выставляя руку из-под зонта и ловя несколько капель на ладонь, – странно…

– Сейчас осень, что странного? – удивился Яо, аккуратно убирая зонтик и помогая господину войти под крышу дома.

– Осень, – согласился тот, – но сегодня праздник Середины Осени, особенно важный день для нас. Если идёт дождь, это многое значит.

Яо открыл рот, но так ничего и не сказал. Ответа от него и не ждали. Господин Лун кинул пальто в руки вышедшему навстречу мужчине в форме прислуги и взлетел вверх по лестнице. Преодолев несколько метров длинного коридора, раздвинул створки деревянной двери и переступил порог.

Перед ним был кабинет, обставленный в старом китайском стиле. Внутри пахло тушью и персиками, в воздухе витали пары от палочек благовоний. За столом с совершенно прямой спиной сидел мужчина лет шестидесяти в классическом чёрном костюме, в руке он держал длинную кисть и искусно выводил ей иероглифы на большом квадратном листе из рисовой бумаги. Господин Лун откашлялся и склонил голову в вежливом поклоне.

– Дядя, ты звал меня?

Мужчина завершил последний иероглиф, отложил кисть и лишь тогда поднял голову. Он вышел из-за стола, заложив руки за спину, и осмотрел своего гостя.

– Я рад тебя видеть, Инчэн… – их взгляды встретились, и он исправился. – Прости, я помню, что ты не любишь своё личное имя, хотя до сих пор не понимаю, чем тебе не угодила серебряная пыль…

– Дядя! – господин Лун явно не настроен был слушать его слишком долго, и этот резкий и слегка высокомерный оклик дал собеседнику это понять.

– Хорошо, хорошо, Юань Лун, сразу к делу. Но ты ведь и так уже почувствовал? – дядя испытующе посмотрел на племянника.

Тот поджал губы и вздохнул.

– Что именно? В эти два года, пока медитировал, я много чего чувствовал.

– Снег покрывает цветы мэйхуа, лепестки персиков пролетают десять тысяч ли, и море опрокидывается в небо…

– Дядя, хватит загадок! Что случилось? Ты вырвал меня из медитации за неделю до завершения полного цикла энергии в Праздник Середины Осени, в который к тому же ещё пошёл дождь! Что происходит?

– Вот видишь, ты всё понимаешь, – дядя отвернулся и посмотрел в окно, за которым простиралась серая даль неба. Он будто специально мучил племянника ожиданием, и это было действительно так, потому что в следующий миг он рассмеялся, снова обернулся и похлопал его по плечу. – Драконьи письмена активированы. Мастер Тиссонай связался со мной вчера вечером и сообщил, что все иероглифы проступили. Медлить больше нельзя.

Господин Лун открыл рот в изумлении.

– И это, по-твоему, причина для радости?

– Конечно, – дядя тепло улыбнулся, – артефакт взывает к тебе, магия нашего Великого Предка пробудилась, и твой путь ясен. Он ведёт вглубь материка, на территорию другой страны. Ты готов?

– Я давно готов, дядя, только скажи, когда отправляться?

– В конце декабря, а пока что нужно подготовить всё необходимое, но… – дядя поднял вверх указательный палец и нахмурился, – не радуйся слишком сильно. Имуги тоже явились в мир, их наследник может быть кем угодно, тем более, что на днях пропала ученица мастера Тиссоная. Не трать деньги, как ты любишь, не доверяй никому и умерь своё высокомерие.

– Я сам решу, что мне делать!

Дядя кивнул.

– Тогда не забывай, что помимо имуги у тебя есть и другие проблемы. Мы достоверно не знаем, как Соловьи забрали у Великого Предка жемчужину, на какие уловки пошли, чтобы его обмануть. Будь предельно осторожен.

– Дядя… – попытался перебить племянник, но тот предупредительно поднял руку в просьбе выслушать до конца.

– Ошибка может стоить тебе жизни, Юань Лун, подумай об этом. Подумай, – он снова похлопал племянника по плечу и отвернулся.

На этот раз стало ясно, что разговор окончен, и господин Лун, постояв ещё несколько секунд, поклонился и покинул кабинет.

***

Боль. Её разрывает невыносимая боль. Сливаться со смертным, чувствовать, как смешивается кровь в венах, как ускользает чужая душа, уступая место новой… Она давно от такого отвыкла, но сейчас это было необходимостью, сутью выживания её клана. Нужно победить Драконов, обойти их в этой игре даже ценой собственной жизни.

«Девчонка должна была подойти, – голос сквозь поволоку боли пробивается с трудом, но она узнаёт его. – Пан Чжэнь. Пан Чжэнь! Ты слышишь?».

– Да, отец, – хрипит в ответ и сплёвывает застоявшуюся кровь. Тело ощущается гибким, лёгким и сильным, но кровь не позволяет до конца это понять, вызывая ломоту в суставах и жар. Но она справится. Обязательно.

– Хорошо, – чёткий голос отца звучит прямо над ухом, – у меня мало времени. Слушай меня внимательно. Это тело ученицы мастера дао из храма на горе Кунлунь, из великих земель Персиковых цветов, оно крепкое и полное духовной силы. Используй это. У тебя будет несколько месяцев, а затем придётся перебраться в новый сосуд. Наш постоянный тайный наблюдатель помог тебе – теперь на драконе, который отправится за артефактом, есть след. Только ты сможешь увидеть его. Приходи в себя и действуй.

– Отец… – Пан Чжэнь тянется к нему, но он отступает.

– Я должен идти. Клан надеется на тебя, Пан Чжэнь, весь клан, – его силуэт медленно растворяется в полумраке помещения, и когда её взгляд окончательно проясняется, от присутствия отца не остаётся и следа.

Только гулкий ветер за стенами ветхой лачуги да запах скошенной травы.

Глава 2

Лёгкое, звонкое, чистое сопрано взлетало вверх хрустальными созвучиями, заполняло собой каждый уголок большой трёхкомнатной квартиры, обставленной антикварной мебелью. В воздухе витал едва уловимый аромат черёмухи и ландышей – нежный запах весны, хотя за окнами всё блестело от снега, за одну вчерашнюю ночь обильно засыпавшего городок.

Девушка пела, расчёсывая распущенные белокурые волосы. Они пенились густыми волнами, длинными прядями ниспадали на плечи.

– С подружками по ягоду ходить,

На оклик их весёлый отзываться:

«Ау, ау!»

Как же легко поётся в одиночестве! Магия голоса, волшебство напевов рассыпается прозрачными горошинами и возвращается назад, вновь наполняя, а не опустошая.

– Круги водить, за Лелем повторять

С девицами припев весенних песен:

«Ой, Ладо, Лель!»

Милей Снегурочке твоей,

Без песен жизнь не в радость ей.

Воистину не в радость! Что за жизнь без них у соловья? Все удивлялись – почему Надя Астахова не учится на певицу? Но кто и когда давал уроки певчим птичкам?

Надежда любила петь для себя, соловьи вообще любят уединение, но порой ей необходимы были слушатели. Даже если она на время лишалась сил, даря людям маленькое тайное чудо… Поэтому соглашалась выступать в концертах и в любительских оперных спектаклях, которые ставили в местном Доме культуры.

Заведующий как раз этим Домом культуры Надин отец в последние дни сбился с ног – организовывал русско-китайскую историческую конференцию. Он легко уговорил дочку спеть для иностранных гостей в рамках культурной программы. Хотя бы одну арию… Почему нет? Тем более, её любимая Снегурочка… Надя и сама была похожа на эту героиню – светлые волосы, тёмно-серые, странно мерцающие глаза, круглое личико с мягкими славянскими чертами, белая кожа, лишь чуть-чуть розовеющая на щеках нежным румянцем…

– Без песен жизнь не в радость ей,

Не в радость!

Горящий вдохновением взгляд упал за окно. Тёмный зимний вечер окутал застывшую вдалеке Волгу. Огоньки в старой части города омывали сердце ощущением уюта и предвкушением скорого праздника.

Юная певица улыбнулась и задернула штору. Комнату Нади заполняла мебель в её любимых тонах – серо-жемчужных. Многое здесь было современным, в отличие от папиной спальни и совмещённого с библиотекой кабинета. Хобби отца – антиквариат, а Надю все эти атмосферные отголоски старины уже утомили. Хотя и в её личном пространстве белел рукотворный иней некогда вручную связанных кружев, а стены покрывали вышитые крестиком картины на русские мифологические сюжеты.

Что ж… пора бы и переодеться в домашнее, давненько ведь уже вернулась из Дома культуры.

Надя стянула длинный искристо-серый свитер, и тут её взгляд упал на отражение в большом зеркале – невысокая стройная фигура с покатыми плечами и пышной грудью, туго обтянутой тёмным шелком… Но девушка смотрела сейчас не на себя. Что-то заметив в зеркале, быстро перевела взгляд на кулон – она всегда носила его, пряча под одеждой. Голубой хрусталь, словно нетающая льдинка, причудливо перевитый серебром… Обычно нежно и таинственно поблескивающий, сейчас он потускнел, и напоминал уже не кусочек льда в сверкании инея, а простую стеклянную безделушку.

Надя, закусив губу, принялась вновь натягивать свитер. Вышла в коридор, надела тёплую куртку, сунула ноги в сапоги… Входная дверь отворилась, и отец появился на пороге. Удивился.

– Куда ты это на ночь глядя, Надюша?

– Да так, папочка… надо кое-что проверить.

На приятном лице Дмитрия Астахова, поросшем пушкинскими бакенбардами, отразилось удивление – дочь выглядела слишком уж серьёзной и собранной.

– Надь… так поздно уже. Давай завтра, а?

Девушка наконец-то улыбнулась и звонко пропела:

– Пусти, отец!

Когда зимой холодной

Вернёшься ты в свою лесную глушь,

В сумеречки тебя утешу, песню

Под наигрыш метели запою…

Потом чмокнула его в щёку и выбежала за дверь.

Астахов вздохнул. Он знал, что у него необычная дочь. Но по какой-то негласной договоренности они с Надей никогда об этом не говорили. Лишь бы только с ней всё было хорошо… Её мать Татьяна умерла ещё совсем молодой, и Дмитрий больше так и не женился. Сам он, в отличие от покойной жены и дочери, был обыкновенным человеком. Выделялся, пожалуй, страстной любовью к родному городу Соловьёвску и всему, что с ним связано. Такого активиста ещё поискать! Надя разделяла увлечение отца и постоянно помогала ему в организации самых разных мероприятий, идеи которых нередко исходили от администрации города.

А сейчас она, легко сбежав вниз по лестнице с третьего этажа, вышла на улицу, с удовольствием вдохнула холодный вечерний воздух. Морозец тут же прихватил щёки. Надя неспешно зашагала в сторону реки. Но пройдя немного и убедившись, что вокруг никого, обернулась соловьём и полетела к самому волжскому берегу.

Там возле подступающего к городу леса раскинулся под небом музей русского зодчества. Старые избы, в которых прослеживались интересные архитектурные решения, были перенесены сюда из других мест, и только трехъярусный шатровый терем сохранился там, где стоял, с незапамятных времён. Конечно, дошёл он до нынешних дней сильно перестроенным, но дух старины никуда не уходил, и Надя знала это лучше всех. Она всегда любовалась деревянной резьбой, изумительным узорочьем, классическими для Поволжья «корабельными» мотивами на фасадах домов-старожилов. Но сейчас ей было не до этого. Все мысли – только о потускневшем кулоне.

В охраняемый музейный экспонат не проникнуть обычному человеку в неурочное время – но не маленькой птичке, к тому же волшебной. Да Наде и не сам дом был нужен. Когда-то жила здесь дочь Забавы – первой девушки-соловья, и терем навсегда остался связанным с таинственным Запредельем. Он хранил в себе тайну – вход в чудесный иной мир, и Надежда легко, как всегда, пролетела незримую завесу, отделяющую сказку от реальности.

Её встретил Соловьиный край – крошечное царство бесконечной весны, где не стихает душистый дождь из лепестков вечно цветущих черёмух, яблонь и слив. Где всё пронизано птичьими трелями и звоном ручьёв… И кружит голову запах сирени. И прямо на траве – юной, шелковистой – люди-птицы пьют чай, смородиновый и брусничный, из деревянных чашек, расписанных яркими цветами.

Наде очень хотелось обернуться девушкой и присоединиться к приятелям, но тревога неодолимо тянула к собственному соловьиному гнезду. Оно затаилось в зарослях жимолости, возле бьющего из-под земли ключа. Его никто не видел, кроме Нади, никто не мог к нему приблизиться. Чудо – в чуде, волшебство – в волшебстве.

В гнезде, самом обычном, свитом из тонких серых веточек, сдержанно посверкивал лотос. Его лепестки – голубоватые ледяные кристаллы – обрамляли прекрасную жемчужину. Это была тайна Нади. Её восторг, её долг и миссия, переданная через череду поколений людей-соловьёв – защищать жемчужину даже ценой жизни, если потребуется. А сейчас что-то случилось. Светлячки, обычно кружившие возле лотоса, угасли и обернулись бессильно опавшими льдинками. На памяти Нади такого ещё не было… Ей, как хранителю, стало страшно и горько.

Так что же делать? Петь, конечно… И соловушка запела. Только здесь, в краю вечной русской весны, могли звучать сейчас её дивные трели. Не в самой России. Там царит зима, а соловьи не поют зимой. И только в птичьем облике творила Надя истинное волшебство. Она никогда не смогла бы, спев человеческим голосом, создать магию такой силы…

Голос птицы разливался чистыми созвучьями, и светлячки оживали, лёд выпускал их из плена. Они поднимались над лотосом, таящим в себе жемчужину, вновь радостно кружили над ним. Защита восстанавливалась. Все становилось как прежде. Пропев свою песню, девушка-соловей улетела назад с чувством честно исполненного долга.

И всё же, вернувшись в человеческий облик, Надя хмурилась, оставаясь задумчивой и немного встревоженной. Что-то изменилось, и она это чувствовала. Но что? Нет ответа.

Глава 3

Юань Лун вошёл в салон самолёта и занял указанное место в первом классе. Удобно настроил сиденье и отвернулся к иллюминатору, вспоминая последние наставления дяди.

Драконы. Их клан издавна занимал самое высокое положение в Китае. Его братья и сёстры вели крупный бизнес по всей стране, но он – он сам был на особом счету. Дядя, как глава клана, запретил ему работать и взялся лично обучать, однако в последние пять лет сила Юаня превысила силу дяди. Ученик превзошёл учителя, и дядя больше ничем не мог ему помочь. Тогда Юань ушёл в уединение, чтобы совершенствовать силу и дух самостоятельно, а заодно искать свой путь и своё предназначение. В то, что именно в его эпоху откроются драконьи письмена, он не верил – сколько таких наследников было до него и сколько будет после. И всё же это случилось.

Случилось…

Он вспомнил строгие наставления дяди и усмехнулся уголком губ. Дядя никогда не говорил попусту, но с его стороны было излишне напоминать об осторожности и недоверии, к которым Юань был приучен с детства. Что могут эти Соловьи против него, величайшего из существ? Что могут какие-то птицы против драконов? Он усмехнулся снова, вспоминая, как наблюдал битву дяди в его духовном воплощении и водного дракона, собиравшегося отдать свою жемчужину смертной. Дядя победил и с тех пор под предлогом добычи жемчуга наблюдал за водными драконами и оберегал их от необдуманных поступков. Хотя многие считали это не защитой, а пленом, строгим надзором, на который небесные драконы не имели никакого права.

– Пристегнитесь, пожалуйста, молодой человек, – стюардесса коснулась его плеча и вежливо улыбнулась.

Странно, он не успел заметить, как она подошла. Кивнул и пристегнулся, мысленно проклиная необходимость скрывать силу. Но чем меньше будут знать о передвижениях избранного наследника Великого Предка, тем лучше. Духовная граница охраняется как со стороны Китая подчиненными драконам духами, так и воздушными витязями из русского Запределья. Лучше путешествовать подобно простому смертному.

– Господин, – в проходе появился Шуань Яо, поклонился, и только потом занял место рядом. – Глава передал это.

Он протянул чёрную папку с какими-то бумагами, и Юань Лун сразу открыл её.

В бумагах значилось, что в аэропорту ждёт автомобиль, на котором его доставят в небольшой населённый пункт на берегу Волги, а там представят Дмитрию Астахову. Сам Астахов интересовал дракона мало, но город, в котором тот жил, был давним оплотом Соловьёв, а значит, что бы там ни было, сначала придётся втереться в доверие к смертным. В идеале к самому Дмитрию Астахову. Так проще будет узнать, где находятся Соловьи.

Волшебные птахи умели хранить свои тайны. То, что великая жемчужина сокрыта в духовном тайнике, как-то связанном с Соловьёвском, предполагали многие искатели сокровищ. Но никому ещё не удалось выйти на след хранителей. По крайней мере, драконы ничего не знали об этом. Сами же они столетиями ждали предначертанного срока.

Наконец час настал. Явился избранный наследник. В праздник Середины Осени, когда истончается грань между мирами небожителей и людей, всплеск силы утаённой жемчужины активировал драконьи письмена. Написанные кистью древние иероглифы проступили, взывая к действию. И была вероятность, что об этом уже пронюхали те, кому знать ни о чем не следовало. Конечно же, необходима предельная осторожность.

Юань Лун перевернул последний листок уже в воздухе, закрыл папку и хотел было расслабиться, но Яо снова отвлёк его.

– Господин, – прошептал он, чуть наклонившись в его сторону, – в салоне экономкласса летит имуги, я отчётливо почувствовал её.

Ни жестом, ни взглядом Юань Лун не показал своей истинной реакции на эту информацию, только спокойно посмотрел на навязанного дядей секретаря и равнодушно прикрыл глаза.

– Пусть. Пока она держится на расстоянии, я не стану её трогать.

– Воля ваша, – ответил Яо и за весь полёт больше не произнёс ни слова.

***

Их разместили в приличном отеле и отнеслись с почтением. Астахов был более чем вежлив, но Юань Лун всё равно не доверял ему. Любой из местных мог оказаться Соловьём, и даже не один. А может, и вовсе сам Астахов и есть Соловей. Гадать не имело смысла, и Юань справедливо предположил, что на конференции, куда наверняка явятся многие, будет легче определить, кто из них кто.

Он прикрыл глаза, проверяя свои способности, и сразу увидел плетение мироздания. Пять элементов, опутанных прозрачными нитями магии… с непривычки заглушённой для него защитным куполом невиданной силы. Слишком мощной, чтобы не определить её причину в первые же десять секунд. Но Юань Лун заставил себя пока не думать об этом.

Чёрная рубашка, чёрный галстук, того же цвета брюки и пиджак, начищенные до блеска туфли, золотые запонки и модная стрижка, изменённая драконьей магией.

– Как я выгляжу? – спросил он у Яо, когда тот в полной готовности вошёл в номер, чтобы сопроводить его на конференцию.

– Превосходно, господин, – расплылся в улыбке Яо.

Юань Лун нахмурился.

– Этого недостаточно, но вполне сносно, – он смахнул невидимую пылинку с плеча и вышел, чтобы через четверть часа оказаться в местном Доме культуры.

***

Пора… Соловушка вышла на сцену. Поначалу Надя не видела зрительного зала, даже не слышала аккомпанемента. Потёк переливистым ручьём чистый голос. Она не просто запела – начала творить свою лёгкую магию, окутывать души созвучиями, омывать их живительным волнением.

Певица была ещё так молода, но её голос звучал без изъяна. Вот только… не всё, о чем Надя пела, могла она пропустить через себя.

– Великий царь, спроси меня сто раз,

Сто раз отвечу, что я люблю его.

Чудесно, выразительно, но… ей незнакомо. Душа девушки молчала, а сердце тосковало по ещё не встреченному… не совсем человеку. По такому же, как она. Чтобы без объяснений… Чтобы не просто поверил, но и сам ощущал, каково это, когда твоя суть – волшебство.

– Открыла я избраннику души

Любовь свою и кинулась в объятья.

Не было такого. В свои девятнадцать Соловушка оставалась невинной, даже целовалась пару раз, скорее, из любопытства. Но что поделать? Соловьи не поют в неволе, и сердце не заставишь полюбить…

Наконец взгляд Нади невольно устремился в зал. В первом ряду прямо перед ней сидел молодой китаец в изысканном чёрном костюме. И смотрел на неё. Он был нереально, сказочно красив… казалось, что его создала колдовская звёздная ночь и забросила сюда с родной земли лишь для того, чтобы восторженно раскрылись глаза и сердце девушки, никогда ещё не любившей.

Чудится ли ей? Или он и правда – иной? Что-то созвучное в нём ощущалось нечеловеческой частью её души… что-то… родное?

И в этот миг Надя пропела:

– Но что со мной – блаженство или смерть?

Пропела в надрыве, в ощущении внезапной острой боли и непонятного упоения.

А он смотрел на неё…

– Какой восторг… Какая чувств истома…

Да… Да. Да! Слушай меня, слушай. Непонятно, как так сошлось, и почему ты здесь сейчас. И почему я перед тобой на сцене… И кто из нас растает, когда отзвучит моя ария… последняя песнь Снегурочки… Просто слушай меня, умоляю!

– Какая нега томящая течёт во мне!

Надя это уже не спела, а почти выкрикнула протяжным криком, едва не вырвавшись за рамки идеального звучания. Впервые в жизни.

– Люблю и таю…

Ей казалось, что собственное волшебство обратилось против неё. Она допоёт – и сердце остановится.

– Прощай, мой милый. О, милый мой, твоя, твоя.

Надя не понимала, что в трепетно-взволнованное, но по-прежнему сладостное звучание её голоса вплелись нотки неестественной жути. Как будто и правда дохнуло смертью. И это не Снегурочки – нет, её, Надежды Астаховой, сейчас не станет.