Огненные дороги

Наконец пришла очередь аэродрома. Его еще не достроили, зато пригнали туда два транспортных самолета и пять истребителей. Один из транспортников был большим, второй – маленький итальянский самолет, способный перевезти двенадцать человек или полторы тонны груза. Почему-то он был красного цвета. Транспортные самолеты мы решили захватить, а истребители – уничтожить, потому что на них не долететь до линии фронта.

Отряды из рейдов собрались под деревней Озера, в пятидесяти километрах от аэродрома. Разведка доложила, что на нем уже находятся тридцать пять бомбардировщиков дальней авиации. Они прилетели туда вчера вечером.

Мы уже определили день и время для атаки на аэродром, когда разведка доложила, что все тридцать пять бомбардировщиков улетели в неизвестном им направлении. Это было досадно, но все же нападение на аэродром мы решили не откладывать, чтобы захватить хотя бы транспортные самолеты и на них переправить пленных немецких офицеров в Москву. Их у нас набралось уже 35 человек и вполне вероятно, что кто-то из них располагал весьма ценными сведениями.

В назначенный день во время обеда, когда обслуга и охрана отвлеклись для приема пищи, наши стрелки заняли позиции вокруг аэродрома. Разведка сняла из арбалетов часовых у въездных ворот. В них заехали сорок мотоциклистов и шесть бронетранспортеров. Техника рассредоточилась по аэродрому. В это время прозвучал залп наших стрелков. Пулеметчики и снайперы добили персонал и остальную охрану.

Техники проверили заправку самолетов, состояние оружия и стали закрашивать кресты припасенной для этого краской. На их место с помощью заготовленных заранее трафаретов были нанесены красные звезды. Пять истребителей приготовили к уничтожению. Небольшой итальянский транспортный самолет – биплан красного цвета, я решил оставить для нужд бригады. Самолетик из красного превратили в зелено-бурый. Тихонович поставил на него дополнительный топливный бак и установил два пулемета.

Лететь в Москву было решено на большом транспортном самолете. Пилотировать его я доверил капитану Селину. Нам нужно прилететь на один из Московских аэродромов. Я считал, что с нами адекватно будут разговаривать только в Москве. Мне хотелось верить, что нас примет представитель Генерального штаба.

Я подготовил докладную записку на имя Л. П. Берия, так как именно он возглавлял на тот момент пограничные войска. В ней подробно изложил обстановку и планы нашего дальнейшего будущего. Я предложил Лаврентию Павловичу назвать наш отряд Отдельной пограничной бригадой имени товарища И. В. Сталина.

Вылет назначили 11 августа 1941 года в 18.00. Погрузили в самолет всех пленных офицеров. Бывший начальник штаба авиационного полка капитан Селин Иван был мною проинструктирован, как себя вести и с кем разговаривать. Капитан улетел, а мы стали ждать от него сообщений.

В бою за аэродром нам достались неплохие трофеи. Наша артиллерия пополнилась четырьмя зенитными пушками калибром 88 мм и двумя спаренными зенитками калибром 36 мм. Также нам достались два бронетранспортера и шесть мотоциклов.

Для встречи возможного нападения врага я разделил наш отряд на две части, придав каждой из них равное количество пулеметов и артиллерийских орудий. Но немцы на помощь своим не спешили и мы, прождав четыре часа в засаде, покинули аэродром, забрав с собой два заправленных под завязку бензовоза, несколько бочек с маслом и шесть автомашин.

Через пять дней по нашему шифру, отправленному с капитаном Селиным, из Москвы пришла радиограмма. В шифровке сообщалось, что к нам вылетел самолет с радистом и приказом о дальнейших действиях. В назначенном месте мы встретили парашютиста и груз. Радистом оказался парень двадцати пяти лет, коренастый, с темно-русыми волосами и голубыми глазами. По званию он был старшиной пограничных войск и имел необычную фамилию – Засядьволк. Звали его Федором Кузьмичом.

Он доложил, что прислан к нам радистом-шифровальщиком. Предоставив необходимые документы, старшина передал мне приказ о том, что наша бригада зачислена в состав Красной армии, а именно в пограничные войска. Название бригады оставили без изменения, меня утвердили ее командиром с присвоением звания майора пограничной службы. О наградных листах, которые я послал с Селиным, в приказе не было ни слова. Но старшина сообщил о том, что о наградах в штабе пока не думают, отступаем по всем направлениям.

Часть 3

Мы решили пройти по Беларуси с партизанским рейдом, уничтожая железнодорожные мосты и узловые железнодорожные станции, а также немецкие гарнизоны. Рейд прошел успешно. Мы уничтожили двенадцать мостов, семь узловых станций, около ста эшелонов, три крупных немецких гарнизона и пятнадцать не очень крупных, где было до сотни фашистов.

В ходе рейда на местах было создано пять партизанских отрядов. Одним их них стал командовать мой двоюродный брат Коновалов. Его отец и моя мать – родные брат с сестрой. О том, как он сюда попал, расскажу позже.

После окончания рейда я снова собрал все свои отряды в один кулак. За это время к нам прибилось немало попавших в окружение красноармейцев и командиров. Их надо было обучить методам партизанской войны и разбить по взводам и ротам. Во временном лагере недалеко от Беловежской пущи бригада провела десять дней. Раненые подлечились, здоровые научились воинской специальности.

Начался сентябрь, ночи резко похолодали. Я распорядился оборудовать немецкой фанерой грузовики, чтобы сделать из них пригодные для жизни и сна фургоны. Мы постоянно передвигаемся, и каждому красноармейцу надо иметь какой-то свой угол. Осенью столкнулись еще с одной проблемой – с деревьев начали опадать листья. Маскироваться стало гораздо труднее. На наши тылы почти каждый день налетала немецкая авиация. Пришлось выработать тактику отражения налетов.

Зенитную артиллерию малого калибра и спаренные зенитные пулеметы установили на грузовые автомашины. Их расчеты находились в постоянной боевой готовности. Цели старались всегда распределить заранее. Как правило, немецкие самолеты летали парами или четверками. Если в колонне четыре зенитные установки, то каждая из них ведет огонь по своему самолету.

Во всех наших подразделениях есть снайперы или стрелки. Они разбиты на группы по пять человек, так называемые пятерки. В их задачи также входила борьба с вражескими самолетами. За каждым снайпером в пятерке была закреплена своя цель – одна из самых уязвимых точек самолета. Когда по самолету били из снайперских винтовок сразу несколько таких пятерок, шансов у летчика почти не оставалось.

После переформирования бригады, нам наконец-то повезло. На одной из узловых станций мы обнаружили сто лошадей и пятьдесят ко-ров, приготовленных на отправку в Германию. Коров мы вывезли и раздали партизанским отрядам, а лошадей забрали себе.

У нас прибавилось артиллерии. Теперь мы располагали тридцатью восемью орудиями и двадцатью крупнокалиберными минометами. Мобильность обеспечивали семьдесят пять автомашин. В артиллерийском дивизионе насчитывалось 300 человек. Столько же было в кавалерийском эскадроне.

Кроме того, в бригаду входили: пятьдесят стрелков-велосипедистов, два взвода саперов – пятьдесят человек, комендантский взвод – тридцать человек, интендантский взвод – двадцать пять человек. Еще пятьдесят человек составляли два отдельных взвода снайперов. Численность экипажей восьми тачанок – 32, пяти танков БТ и двух легких французских танков на колесном ходу составляла 53 человека. Итого, вместе со мной, бригада насчитывала 800 бойцов.

С нами имели постоянную связь пять наших партизанских отрядов, численность которых росла с каждым днем. Еды и фуража у нас хватало. Помогали трофеи, которые мы брали при разгроме немецких колонн. Я распорядился, чтобы у кавалеристов всегда был за спиной мешок овса или пшеницы, на всякий случай. Чтобы не передвигаться большой массой и не стать мишенью немецкой авиации, я разбил бригаду на отряды по сто человек, придав каждому артиллерию и танки. Отряды отправились в глубокий рейд по приграничным районам.

В первой декаде октября бригада вновь собралась в один кулак. Разведка сообщила, что на уже хорошо знакомый нам аэродром опять прилетели тридцать пять бомбардировщиков дальней авиации. В планах немцев входил массированный налет на Москву. Я решил атаковать аэродром без промедления. У меня была мысль захватить все немецкие бомбардировщики и перегнать их через линию фронта на нашу сторону. О своих планах мы передали зашифрованную радиограмму в штаб партизанского движения. Штаб согласовал наш план. Кроме того, мне и моему замполиту было предписано явиться в Москву лично. Если все сложится хорошо, то состав бригады сократится на 105 бойцов. От нас улетят тридцать пять летчиков, тридцать пять вторых пилотов и тридцать пять стрелков. Операция была назначена на 11 октября.

Во время атаки на аэродром шальная пуля чиркнула меня по ребрам. Пришлось брать с собой в Москву медика – Алесю. Кроме замполита со мной в штаб полетел ординарец Жора и механик Тихонович. В мой итальянский транспортник погрузили семь ящиков художественных ценностей и банковские ценности, изъятые у бандитов. При взятии аэродрома к нам в плен попал полковник авиации и пехотный майор, их тоже взяли в Москву.

Мной был разработан и согласован с центром план авианалета на вражеские позиции, который мы собирались совершить по пути в столицу. Главное – не промахнуться, чтобы не ударить по нашим позициям. Для этого мы держали постоянную связь с руководством фронта.

В полет отправились тридцать пять бомбардировщиков и один транспортный самолет. Над немецкими позициями мы оказались как раз в 4 часа утра 12 октября. Самолеты зашли на бомбометание и, как мне показалось, очень удачно. Немцы совсем не ожидали налета с этой стороны и уж тем более того, что бомбы на них сбросят их собственные самолеты. Это была маленькая месть за 22 июня 1941 года.

На подлете к Москве мы получили разрешение на посадку на аэродроме Тушино. Приземлились в семь утра. Я заходил на посадку последним и видел, как красиво садились наши самолеты.

Ко мне подошел какой-то подполковник и стал что-то орать. Шум двигателей самолетов не позволял понять, что он хочет. Я подошел к нему вплотную и прокричал ему в ухо:

– Чего орешь, подполковник? Все равно же ничего не слышно.

У него округлились глаза. Он немного помолчал, а потом, задыхаясь от злости, спросил, есть ли у меня полетные документы.

– У меня есть удостоверение пилота, а самолет угнан у фашистов. Они документов не выдали.

Он нехорошо улыбнулся и сказал, что теперь мой самолет едва ли отсюда улетит. Я с иронической улыбкой ответил, что у меня сорок летчиков, кто-нибудь да улетит. Ко мне подошел майор государственной безопасности и, выяснив мою фамилию, предложил проехать с ним.

Мы приехали в Кремль. У меня забрали документы, оружие, включая перочинный нож. Отвели в отдельную комнату с кроватью, душем и туалетом. Я получил приказ ждать вызова. Не теряя времени, я сразу принял душ и собирался постирать гимнастерку, но тут дверь открылась, и мне принесли абсолютно новый комплект пограничной формы с петлицами майора. К кителю уже были прикручены мои награды.

Капитан госбезопасности, который принес мне новые вещи, повторил приказ: ждать. Возможно, со мной захочет встретиться кто-нибудь из членов Государственного комитета обороны. Он передал мне письменные инструкции о том, как следуют себя вести при разговоре с руководителями партии и правительства: в упор не смотреть, голос не повышать, пока не спросят, не говорить, ну и так далее.

Я боялся измять форму, поэтому одеваться полностью не стал, а лег на кровать в исподнем. От усталости сразу крепко уснул. Даже рана ребер не беспокоила. Последний раз я спал на простынях 21 июня 1941 года.

В два часа ночи за мной пришли. Я быстро оделся и пошел за майором госбезопасности по пустынным коридорам Кремля. Шли долго – около двадцати пяти минут. На встречу попался один генерал-лейтенант, тоже в сопровождении офицера госбезопасности.

Меня завели в большую приемную, и я сразу догадался, что это приемная товарища Сталина. Узнал я и его помощника товарища Поскребышева. Открылась дверь, мне предложили войти. Кабинет Сталина был огромным. За стоявшим в его центре столом сидели почти все члены правительства. Товарищ Сталин был в военной форме без погон. На груди золотая звезда Героя Социалистического труда, говорили, что за номером один.

Перед ним лежала пухлая папка красного цвета. Я подошел ближе к столу. Неожиданно для меня товарищ Сталин встал, подошел ко мне и протянул мне руку. Честно говоря, я слегка опешил. Сталин сказал:

– Здравствуйте, товарищ подполковник.

Я промолчал, словно язык проглотил от волнения.

Сталин повторил:

– Проходите ближе к столу, товарищ подполковник.

Тут я посмотрел на свои петлицы, на них по-прежнему было две шпалы.

– Товарищ Сталин, я – майор.

Иосиф Виссарионович посмотрел на Берию:

– Лаврентий, подтверди товарищу, что с сегодняшнего дня он – подполковник.

Берия кивнул.

Я передал Сталину списки привезенных мною ценностей. Совершенно случайно там оказались наградные документы, документы на повышения звания и списки бригады.

Верховный главнокомандующий внимательно посмотрел все списки и поднял голову.

– Товарищ Берия, я считаю, что за спасение для государства огромных художественных и материальных ценностей подполковник заслуживает награждения орденом Ленина, за угон вражеских самолетов и бомбардировку с их помощью немецких позиций наградим его орденом Красного знамени. По совокупности, за умелые действия в тылу врага, считаю возможным представить его еще к одному ордену Ленина.

Сталин подписал все наградные документы и передал их товарищу. Затем Иосиф Виссарионович обратился ко мне:

– Товарищ Воронцов, есть ли у вас личные просьбы?

Я поблагодарил главу советского государства за высокую оценку моей военной работы и рассказал о начальнике Тушинского аэродрома, который требовал с меня полетные документы.

Сталин встал и прошелся вдоль стола. Затем подошел к министру авиации и приказал его оформить удостоверение на мое имя, разрешающегося приземляться и взлетать на любом аэродроме Советского Союза. Документ подписали все члены ГКО и лично товарищ Сталин.

Иосиф Виссарионович подошел ко мне и сказал:

– Товарищ Воронцов, за формирование боевого соединения в тылу врага вы заслуживаете орден Красной звезды.

Затем он взял меня за пуговицу и спросил:

– А что, подполковник, не чувствуешь ли ты какой-нибудь вины перед Советской властью? Говори, не бойся.

– Никак нет, товарищ Сталин. Никакой вины за собой не знаю.

Иосиф Виссарионович посмотрел в сторону открывшейся двери, в которую ввели моего замполита. Вы бы видели мое лицо.

– А вот твой замполит считает, что кое в чем ты все-таки провинился. Ну, расскажи, дорогой товарищ Грачев, в чем виновен твой командир перед Советской властью? Ведь не зря же ты на него такую бумагу написал. Хорошо, что Лаврентий перехватил твою писульку.

Покрасневший замполит от стыда готов был провалиться на месте. Тем не менее, после недолго молчания он ответил:

– Товарищ Сталин, подполковник Воронцов без росписи сожительствует с ветеринарным фельдшером. Но это не главное, он плохой командир. Совершенные им ошибки не позволили бригаде добиться еще больших успехов в борьбе с фашистами.

Иосиф Виссарионович покачал головой:

– За голову твоего командира немцы назначили огромную сумму немецких марок. Да и представленные тобой же фото- и видеоматериалы подтверждают уничтожение большого количества техники и живой силы противника на временно оккупированной врагом территории. И это при минимальных потерях.

Потом он обратился ко мне:

– Ты женат?

– Никогда не был женат, товарищ Сталин. Сейчас иногда встречаюсь с женщиной. Она прилетела со мной. Она медик, а я ранен.

Иосиф Виссарионович похлопал меня по плечу:

– Хорошо, что тебя Берия запомнил и мне доложил. Могло ведь повернуться и по-другому. А так – воюй. Вижу, что неправду написал твой заместитель. А впредь будь умнее и лучше подбирай кадры.

Затем Сталин обратился к замполиту:

– Нехорошо поступаешь, товарищ Грачев. Твой командир тебя к званию батальонного комиссара представил и к ордену Ленина, а ты доносы на него пишешь. Место тебе, замполит, в штрафном батальоне в звании рядового. Без моего особого распоряжения звания не повышать, места службы не менять.

Бывшего старшего политрука увели. Верховный главнокомандующий пригласил меня к огромной карте европейской территории СССР, на которой была отмечена линия фронта. С ее помощью Сталин проинформировал меня о новом задании, которое предстоит выполнить моей бригаде во вражеском тылу. Нам предписывалось уничтожить немецкие артиллерийские склады, а также склады с топливом и продовольствием, расположенные у самой линии фронта, и обеспечить сохранность мостов для развития будущего контрнаступления под Москвой.

Верховный главнокомандующий вручил мне пакет с подробными указаниями. Прощаясь, Сталин пожал мне руку и напомнил:

– Все награды на своих бойцов и командиров и документы на присвоение званий получишь у Поскребышева. Он же выдаст удостоверение на взлет и посадку.

– Что еще хочешь? – спросил он, не отпуская моей руки.

Я смотрел в глаза Сталина и не мог поверить, что это все происходит со мной, поэтому не вымолвил ни слова. Тогда он сказал сам:

– Определите товарищей на аэродроме и дайте им автомашину, пусть посмотрят город.

– Во сколько у вас вылет? – спросил он у меня.

– Вылетать надо в двадцать часов, чтобы затемно перелететь линию фронта.

– Правильно. Действуйте, товарищ Воронцов. Желаю успехов в выполнении заданий Государственного комитета обороны.

Я вышел в приемную. Александр Николаевич Поскребышев вручил мне мои четыре ордена и документы на них, а также удостоверение для разрешения посадки и взлета с любого аэродрома Советского союза.

– Документы и награды для личного состава вам привезут к отлету на аэродром, – сказал он.

На выходе из приемной меня уже ожидал офицер госбезопасности. Он сопроводил меня до выхода и усадил в машину. В салоне автомобиля, готовясь к встрече с крикливым подполковником, я прикрепил на каждую петлицу еще по одной шпале и прикрутил все новые ордена. Орден Ленина делали из золота, а остальные – из серебра, мне очень понравилось. «А ведь товарищ Сталин прав, – подумал я. – Все действительно могло сложиться по-другому, если кто-нибудь поверил бы в писанину замполита. И был бы я не в орденах, а в камере или того хуже».

На аэродроме я вышел из автомашины, сверкая орденами как новогодняя елка. Правда, праздничное настроение немного портила рана. Она начала кровоточить и сильнее болеть. Дежурный определил нас в две комнаты в общежитии при аэродроме с одним душем и туалетом. Подполковника я больше не видел.

– Когда у вас вылет, товарищ подполковник? – спросил дежурный.

– Ровно в 20.00.

– Самолет будет готов!

Часы показывали девять часов утра. Ребята помылись, привели себя в порядок, перекусили, а затем я, Тихонович, Жора и Алеся поехали кататься по Москве.

Столица практически не изменилась, только на окнах домов появились бумажные кресты, а памятники завешаны маскировочными сетками. Но город это не портило. От того, что Москва стоит и будет стоять, нас всех охватывал священный трепет. Мы попросили водителя остановиться в месте потише, но так, чтобы рядом был какой-нибудь символ Москвы. Он остановился в тихом переулке у большого старинного здания. Мы вышли и быстро, не привлекая внимания, сфотографировались. Затем покатались немного по набережным Москва-реки и поехали в Тушино.

Самолет был готов к вылету. Мы перекусили сухим пайком и стали готовиться к полету. Тихонович узнал, что того скандального подполковника сняли с должности и отправили служить куда-то на Север. Мне стало неудобно, я ему зла не хотел.

Для нашей группы привезли документы, награды и карты районов боевых действий. Пока мы шли к своему самолету, на посадку зашел штурмовик Ил-2, еще довоенный, двухместный. Мы бы так и прошли мимо него, но тут меня кто-то окликнул:

– Товарищ капитан, разрешите обратиться.

Голос был женский. Я оглянулся и увидел Капитолину, ту самую девушку, с которой мы ехали в Брест. Мы радостно обнялись. Она рассказала, что война застала ее в Минске, куда она поехала на экскурсию. Город сильно бомбили, она записалась в армию добровольцем, случайно попала в авиаполк штурмовой авиации. Сейчас в звании лейтенанта она служит начальником медицинской службы полка.

Я был в летной куртке, она случайно распахнулась, и Капитолина открыла рот от восхищения. Подполковник, к прежним наградам добавились два ордена Ленина, орден Красного знамени и орден Красной звезды. Она удивленно посмотрела на меня, и я покраснел от удовольствия и стеснения.

Мы с Капитолиной обменялись адресами. При этом мне пришлось предупредить ее, что почту к нам в бригаду доставляют не чаще одного раза в месяц, а то и еще реже. Я не стал спрашивать, где базируется ее полк, а то опять обвинят в шпионаже.

Подбежал дежурный и сказал, что пора улетать. Я обнял и поцеловал Капитолину на прощание и пошел к самолету. Тихонович уже завел и прогрел мотор. Алеся стояла рядом с самолетом, всем своим видом показывая, что ждет моих объяснений. Я молча сел за штурвал, получил разрешение и взлетел. Тихонович рассчитал маршрут до Могилева, в том районе между городками Дрибином и Горки базировалась моя бригада. Оттуда, минуя Смоленск, нам предстояло совершить марш в сторону Рославля.

В шесть часов утра наш самолет приземлился на партизанском аэродроме. Я провел торжественное построение бригады, в ходе которого вручил отличившимся бойцам и командирам ордена и медали, а также сообщил о присвоении новых званий. Процедура шла быстро, но все равно продлилась около двух часов.

После награждения я собрал своих заместителей и начальников служб и подробно рассказал, о встрече с товарищем Сталиным. Не стал делать секрета и из кляузы замполита. Я был уверен, что он действовал не один, и кто-то сидящих сейчас за столом командиров очень хотел, чтобы меня сняли с должности. Рассказывая о письме замполита, я внимательно вглядывался в лица, стараясь угадать, кто же является моим недоброжелателем. Понятно, что после моего снятия самого Грачева едва ли утвердили бы в должности командира бригады. Он политработник, а не строевик.

После совещания я поделился своими мыслями с начальником особого отдела. Мы долго перебирали кандидатуры, стараясь понять, кому это выгодно. Остановились на начальнике штаба бригады. Он попал к нам после взятия лагеря с военнопленными. Представился майором Красной армии, начальником штаба стрелкового полка. Сергей Иванович Хомяков оказался толковым мужиком, у которого все было средним: рост, телосложение, возраст. В свое время Особист направлял его данные в Москву для проверки, и мы получили разрешение назначить его на должность начальника штаба бригады. Сегодня в числе многих Хомяков был повышен в звании и отмечен государственной наградой – орденом Ленина.

Я решил не ходить вокруг да около, а честно поговорить со своим начальником штаба. Когда завел речь о заговоре против меня, он не стал отнекиваться, а сразу обо всем рассказал. Конечно, Хомяков клялся и божился, что больше такого не повториться. Мол, бес попутал. Но как можно верить человеку, который один раз тебя уже предал? При этом совсем портить жизнь этому человеку мне не хотелось. Вояка он был опытный и толковый, хоть, как оказалось, и карьерист.

Я давно подумывал создать под Смоленском еще один партизанский отряд. Вот и поручил я это дело Хомякову, сняв его с должности начальника штаба. При этом ему было запрещено использовать для этой цели ресурсы нашей бригады, ей предстояло выполнение ответственного задания, в детали которого Хомякова я посвящать не стал. На всякий случай я приказал начальнику оперативного отдела проконтролировать действия Хомякова. Береженого Бог бережет.

Новым начальником штаба бригады я решил поставить бывшего артиллерийского капитана, а нынче уже майора Игнатия Валерьевича Сарычева. Он показал себя отличным командиром, руководя всей артиллерией бригады. Мне хотелось надеяться, что он оправдает возложенную на него ответственность. Младший политрук Федор Иванович Дергач тоже был повышен в звании до политрука. По моему мнению, он очень подходил для должности моего заместителя по политической части. О планируемых перестановках в своем штабе я доложил в Москву. Командование утвердило мои кандидатуры. Более того, Дергачу было присвоено звание старшего политрука. Я вызвал к себе обоих и поздравил с назначением на новые должности. Федора Ивановича я сразу попросил определиться со своим помощником и фотокорреспондентом. Он сказал, что у него уже есть подходящие кандидатуры.

Теперь следовало подумать, как выполнить задание Ставки. Было решено сначала занять город Рославль, а также городки Дрибин и Горки, в которых находились железнодорожные узлы. План был простой: одновременно в двадцать часов вечера скрытно входим в оба этих городка. В Дрибин вели три въезда, в Горки – два. Каждый въезд охранялся стандартно: пулеметное гнездо, обложенное мешками с песком, мотоцикл с пулеметом у караульной будки. Всего шесть солдат и два пулемета.