Кольцо царя

Нина, не зная куда себя девать, остановилась у одного из высоких каменных столбов, уходивших стройными рядами в обе стороны. На ипподроме она не была ни разу. А уж здесь, в этом конном царстве, и подавно ей было не место.

Галактион велел ей подождать и нырнул в переходы.

Она поставила на пол корзинку и, боясь помешать, сделала шаг в сторону, чтобы уйти с прохода, да задела деревянные вилы с короткими зубцами, те грохнули на пол. Поминая святых угодников, Нина наклонилась, чтобы поднять их, а разгибаясь, почувствовала, как кто-то грубо схватил ее чуть ниже пояса.

Аптекарша развернулась и огрела поднятыми вилами охальника. Тот ойкнул и отшатнулся, а Нина, вспомнив о том разбойнике, что на днях ее ограбил, замахнулась вилами заново. Увидев разъяренное и решительное лицо ее, бородач отступил было. Но, устыдившись, что бабы испугался, шагнул опять вперед, лицо злое, аж зубы оскалил. Нина, выставив молча вилы, не двинулась с места, спина захолодела от страха. Ведь ее сейчас эти конюхи затопчут – кому она потом пойдет жаловаться? Опять полезла туда, где почтенным женщинам не след появляться.

– Охолонь, Захар! – раздался оклик.

Седой крепкий конюх, наблюдавший всю сцену, прихрамывая вышел из полумрака перехода.

– Не видишь, женщина не продавать себя пришла. Видать, по делу какому. Расскажи нам, почтенная, кто тебя сюда привел? – обратился он к Нине.

Она опустила вилы, настороженно поглядывая на Захара. Тот недовольно переводил взгляд с Нины на старца и обратно. Махнул рукой, развернулся и ушел в сторону тряпичных перегородок.

Нина глянула внимательно на руки седого конюха, приметив распухшие суставы, собралась уже ответить. Но в этот момент Галактион показался из темноты прохода. Увидел старца и Нину, бросился объяснять:

– Это, почтенный Стефан, Нина-аптекарша. У нее снадобье для тебя найдется, чтобы ноги не болели. Ты не думай, она аптекарша почтенная, многим помогает.

Стефан нахмурился, повернулся к Нине:

– Уходи. Не след уважаемой женщине здесь оставаться. А мне помощь лекарей не нужна, – он развернулся было. Но Нина придержала его за рукав.

– Ты, почтенный Стефан, не гони меня. Я выгоды не ищу. Галактион попросил. Он беспокоится о тебе, говорит, ты ему как отец здесь. Не позволишь ведь парню грех на душу взять и смотреть спокойно, как ты мучаешься?

Конюх повернулся к Галактиону:

– У тебя другой заботы нет, что ли? Что рот раззявил? Иди Зефира почисти и напои!

Парень опустил голову и молча ушел в глубь галереи. Стефан проводил его взглядом и обернулся к Нине.

– Ступай, ни к чему тут тебе оставаться. Обойдусь без твоей помощи.

– Как скажешь. Видать, невелика твоя боль, раз помощь не принимаешь. Я принесла тебе мазь, что почтенному Феодору помогает с болью в ногах справиться. Но коли тебе не нужно, пойду я тогда.

– Феодору? Хозяину пекарни на втором холме? Он твоими снадобьями пользуется?

– Пользуется. Сперва у мужа моего снадобья покупал, теперь у меня.

Стефан почесал подстриженную седую бороду. Смущенно пробормотал:

– Дай, что ли, эту мазь попробовать. И правда, сил нет терпеть уже.

Взяв в руки горшочек, обвязанный тонкой холстиной, он полез в пояс за деньгами. Нина остановила его:

– Попробуй сперва. Эта часто с болями и отеками помогает. А не будет помогать – приходи или Галактиона пошли, я другое снадобье подберу. Да подскажу, что еще сделать можно. Ты еще поверх этой мази мятый капустный лист привяжи на ночь. Он тоже хорошо боль вытягивает.

– Благодарствуй, аптекарша, – Стефан почтительно кивнул.

Нина шла по Мезе, еле передвигая ноги. Солнце, оказывается, уже почти село. Тени стали длинными, тяжелыми, лиловыми. С моря налетел ветер, взвихрил пыль на каменистой улице, затеребил на прохожих плащи да мафории. Из таверн уже доносились громкие голоса, редкие женщины спешили по домам. Мужчины же, напротив, выходили беседовать в вечерней прохладе, кто шел к тавернам, кто спешил купить вина, пока лавки не закрылись. Большой город жил своей обычной, шумной, размеренной жизнью.

Глава 9

Успокоительный настой

Поставить на огонь секстарий воды, чтобы вскипела. Имбирный корень измельчить, чтобы получилась малая мера, бросить в кипящую воду. А если имбирь сушеный, то взять половину меры. Сдвинуть котелок с огня так, чтобы вода едва булькала. Смешать по одной малой мере порубленные корешки валерианы, листья лавандовые да листья мелиссы. Все добавить в котелок с имбирем, убрать с очага и накрыть тряпицей. Когда остынет, пропустить через холстину.

Из аптекарских записей Нины Кориари

Придя домой, аптекарша без сил опустилась на скамью. Что с этим кольцом проклятым делать – непонятно и как Винезио спасать?

От бессилия опять подступили слезы. Но Нина привыкла от отчаяния спасаться работой. За растиранием душистых трав и приготовлением отваров, может, и придумается, что делать дальше. Сейчас, в ночи, уже никуда не побежишь. Завтра поутру надо на подворье к скифам отправиться. Порасспрашивает, поузнает, авось и выяснит, у кого кольцо.

Что потом делать, Нина еще не надумала. Убийца и вор, небось, задешево кольцо не отдаст. Хватит ли у аптекарши денег эдакую ценность выкупить? Если только сухорукому указать на душегуба? Пусть сам придумает, как кольцо заполучить.

Нина вздохнула, решив, что нечего у непойманой-то курицы перья ощипывать. Хозяина ножа найти бы сперва.

Только добраться до скифского подворья непросто. Нина решила, что у городских ворот найдет стратиота[30] в провожатые. За мзду не откажет он Нину сопроводить. А в гавани она лодочникам заплатит за перевоз через пролив.

Выпив яблочного настоя, Нина достала корень мандрагоры, что давеча Гидисмани принес. Коричневатый, отмытый уже от земли, он напоминал исковерканную человеческую фигуру. По виду и запаху – свежий, сочный. Значит, собран недавно.

Нина принялась резать неровную фигурку на мраморной доске, что для ядовитых растений использовала, да складывать порезанное в глиняную чашу. Настой из этого корня и от болей в суставах помогает, и от язв гнойных. Нина его использовала нечасто – сама собирать боялась, а продавали его всегда втридорога. Но раз уж Лука принес, значит, надо хотя бы залить и настой сделать, пока не сгнил. Измельчив корень, залила его крепким вином.

Чаша показалась мала. Нина, подумав, перебрала в кладовой чистые горшки, нашла подходящий, перелила в него настой с корнями, обвязала тряпицей. Мраморную доску, ножи и чашу сунула в короб для грязной посуды, чтобы вынести во двор да помыть. А горшок с настоем подписала и отнесла в подпол. Поставила его в сундук, заперла на ключ. Ядовитые травы и коренья аптекари всегда хранят под замком от греха подальше.

Только выбралась из подпола, как в дверь заколотили со всей силы.

Нина, перекрестившись, кинулась к двери, приоткрыла окошко. На улице стоял запыхавшийся парень в потрепанной тунике.

– Нина-аптекарша? – спросил.

Она кивнула.

Он торопливо пробормотал:

– Тебя в пекарню Феодора зовут. Там хозяйке плохо, просит прийти немедля. – Он развернулся и, чуть раскачиваясь, зашагал прочь.

Нина схватила мафорий, корзинку, заметалась по аптеке, собирая отвар крапивы с кровохлебкой, успокоительный настой, холстину чистую. Выскочила из аптеки, а парня и след простыл. Ох, придется по темноте одной добираться.

Нина вздохнула и шагнула на ночную улицу, закрыв за собой дверь. Луна пряталась за облаками. Растревоженные ветром ветви редких акаций шуршали по заборам и стенам домов. Аптекарша спешила по улице, закутавшись в мафорий поплотнее.

Что ж могло приключиться с Гликерией? Ведь рано еще ей рожать, да и выглядела она здоровой сегодня. Неужто и правда Нина ее так расстроила?

Вдруг позади послышались быстрые тяжелые шаги. Не успела Нина обернуться, как на голову ей накинули пропахший рыбой жесткий холстяной мешок. Резко натянули мешок до пояса так, что Нина и пошевелиться не смогла. Сильные руки обхватили худую аптекаршу и перекинули через плечо. Она вскрикнула, забилась, почувствовала, как сквозь мешок чья-то большая ладонь попыталась зажать ей рот. Кто-то хохотнул, грубая рука поймала ее ногу, другая скользнула вверх, уткнулась в низ живота. Нина забилась сильнее, сжав ноги, брыкаясь стиснутыми коленками. Горло сдавило от ужаса, она хрипела.

Что произошло потом, аптекарша не поняла. Послышались приглушенные звуки ударов, оханье, кто-то помянул нечистого на латинском, кто-то коротко вскрикнул. Нина упала на что-то мягкое, скатилась на каменную мостовую, больно ударившись. Попыталась отползти и стянуть с тебя мешок.

Когда ей наконец удалось вынырнуть из смрадной холстины, увидела лишь одного стоящего мужчину в плаще. Темная фигура мешком лежала на мостовой, да шлепки босых ног слышались в отдалении.

Мужчина повернулся к Нине, поклонился, осведомился на греческом, но с акцентом, все ли с госпожой хорошо. Нина точно знала, что нет ничего хорошего. Платок ее размотался, волосы растрепаны, туника и стола задраны, аж коленки видать.

Незнакомец отвернулся, давая аптекарше возможность подняться и одежду оправить. Ноги у нее дрожали, от пережитого никак вдохнуть не могла. Когда он повернулся обратно, Нина попятилась. Он поднял руки, тоже назад шагнул.

– Не бойся меня, почтенная. Я тебя от разбойников спас. Знаешь ли ты людей, что на тебя напали?

Нина, не в силах больше сдерживаться, завыла, опустилась обратно на каменную мостовую, размазывая слезы по лицу. Спаситель как будто каждый день рыдающих женщин видел. Подошел осторожно, присел рядом, подождал минутку. Потом встал, бережно поднял Нину за плечи да тряхнул неожиданно, она аж зубами клацнула. Аптекарша тут же замолчала, лишь продолжала всхлипывать. А спаситель спокойно да вежливо спросил, куда она направлялась и не надо ли ее проводить.

– Гликерия, – прошептала Нина. – Я в пекарню Феодора шла. Гликерии плохо, за мной послали. Аптекарша я.

– Не ты ли аптекарша Нина Кориари? – спросил удивленно незнакомец. – Я же к тебе шел. Винезио Ринальди ищу. Он мне говорил, что, если не смогу найти его на генуэзском подворье, чтобы шел к Нине Кориари. А я вот прямо с корабля, да пока разгрузил товары, пока о нем справился, уже и ночь пришла. А у меня к нему срочное послание от его семьи.

Нина от таких речей всхлипывать перестала. Высвободила плечи, столу отряхнула дрожащими руками. Подняла глаза на спасителя, чье лицо было едва различимо в темноте.

– Я сейчас, почтенный, должна до Гликерии добраться. Дозволь мне попросить проводить меня до пекарни и обратно в аптеку? Я заплачу тебе. А про Винезио я тебе позже расскажу, когда ко мне в аптеку придем. Я вот только корзинку свою поищу – отвары там у меня.

С трудом отыскав едва заметную в темноте корзинку, Нина помянула святых угодников. Конечно, кувшин с успокоительным отваром разбился, по улице разливались тонкие запахи мяты, зверобоя и матрикарии. Хорошо хоть отвар крапивы с кровохлебкой остался, намотанная льняная ткань защитила, видать.

Спаситель молча наблюдал за ней.

Все так же молча они добрались по темным улицам до пекарни. Света – ни в одном окошке в пекарне, было тихо. Спят все, видать.

Нина в недоумении подошла к двери, раздумывая, постучать или нет. Оглянулась на спасителя, но он отступил в темноту портиков. Перекрестившись, Нина негромко постучала, прислушалась. Вот вроде шаги, идет к двери кто-то неспешно. Видать, и в самом деле спят. Зачем же за ней послали?

Дверь чуть приоткрылась, выпуская знакомые ароматы хлеба и сдобы. Показалась голова старца Феодора. Глиняный светильник в его руке отбрасывал тени, делая его всклокоченную седую шевелюру похожей на нимб, что на святых иконах рисуют. Нина смутилась, что разбудила старика.

– Почтенный Феодор, прости за ночной визит. Ко мне мальчишка прибежал, сказал, что к Гликерии меня зовут, что плохо ей. А я вижу, у вас огонь потушен, весь дом спит. Как Гликерия-то? Все ли ладно?

Феодор провел рукой по длинным седым волосам, произнес тихо и ласково:

– Не суетись, Нина. Сейчас я проверю Гликерию. Зайди в дом, ни к чему на улице стоять.

Нина прошла, прикрыла за собой дверь, успев бросить взгляд на спасителя. Тот стоял, прислонившись к стене. Лишь светлый ворот, торчащий из-под плаща, был заметен, да белки глаз блестели.

В доме аптекарша придержала Феодора за рукав:

– Прости, что побеспокоила. Не стоит будить Гликерию. Раз она спит и не слышала, что я пришла, значит, хорошо все. Не пойму только, кто за мной послал? Может, мальчишка перепутал что? Пойду домой тогда. Прости меня, почтенный Феодор.

– Ты не спеши, Нина. Не след тебе одной в ночи идти. Дождись у нас утра, а с рассветом Иосиф с тобой сходит, проводит тебя.

– Я сейчас пойду, есть у меня уже провожатый. Он меня до дома доведет, спасибо тебе за заботу. – Нина поклонилась старцу.

– Провожатый – это хорошо. Это ты правильно сделала – одной по улицам ночным ходить не след. Но все же послушай старика, отпусти его да останься до утра. Неладно это, когда вот так обманом из дома выманивают. А ну как в аптеке твоей сейчас лихие люди? Может, за тем тебя и вызвали, чтобы ты из дома ушла от греха подальше.

Нина охнула, за руку Феодора схватила.

– Спаси Господь, я и не подумала об этом! А ну как опять украдут что? Зачем им моя аптека понадобилась? – и тут же осеклась, поняв, что недавние все происшествия к тому и ведут, что в аптеке кольцо искать будут.

Феодор внимательно всмотрелся в Нинино побледневшее лицо.

– Гликерия сказала, что ты меня искала поутру. Чем тебе помочь, Нина?

– Ничем мне пока помогать не надо. Спасибо тебе, почтенный Феодор. Мне бы сперва самой понять, что творится. А потом уже к тебе за советом приду.

Старец покачал головой.

– Слыхал я про раненого на твоем крыльце. Может, с ним все и связано?

Нина задумалась, перекинула корзинку на другую руку. Рассказать ведь все хотела Феодору поначалу, а пораздумав, решила молчать. Ей сейчас кольцо найти надо да отдать, чтобы Винезио спасти. Феодор мудр и уважаем, а все ж Василию новости тоже, может, доносит. Знает Нина, что не прост старец Феодор. А ну как не даст он Нине предать империю, чтобы спасти ее несчастного жениха.

Вздохнула аптекарша и, глядя в сторону, произнесла:

– Может, и связано, а может, и нет. Идти мне надо, почтенный Феодор. И провожатый заждался уж. А я в аптеку сразу не пойду – посмотрю сперва, все ли ладно, послушаю. И ежели услышу иль увижу, что есть там воры, то сразу к страже и побегу. А тебе поутру весточку пришлю с Фокой.

Нина наскоро попрощалась с Феодором. Аптеку там, поди, разоряют, а она тут прохлаждается. Попросила прощения у старца и шагнула на ночную улицу. Тот лишь головой покачал неодобрительно.

Спасителя Нина увидела сразу – он под широкий портик пекарни перебрался уже, сидел, прислонившись спиной к стене. Дождавшись, пока Феодор закроет за Ниной дверь, он поднялся и прошел вперед вдоль улицы, увлекая ее за собой.

Аптекарша шла торопливо, изредка спотыкаясь, шепча молитву. Луна стыдливо выглянула из-за облаков, осветив темную мостовую. В редких домах еще горели огоньки, на улице, где стояла Нинина аптека, прохожих не было, лишь приглушенный гомон доносился из таверны поодаль да ветер шумел.

В аптеке тоже с виду было спокойно. Нина, подойдя, прислушалась. Замок на двери не тронут.

Нина дрожащими руками отперла дверь и, перекрестившись, вошла. Провожатый шагнул за ней, прикрыв за собой створку.

Нина на ощупь разожгла масляный светильник у двери и вскрикнула, оглядывая аптеку. Несколько ларцов валялись на полу перевернутые, травы рассыпаны, масла разлиты. Кувшин с вином разбит, горшочки с мазями, треснутые, под полками валяются.

Нина судорожно вдохнула смешанные ароматы масел, трав, красного вина, торопливо шагнула к столу. Сундучок, где она хранила заказы да мелкие деньги, пустой.

Нина в ужасе кинулась в подпол к кованому сундуку с ядовитыми растениями. Ведь если яды украли – с нее спросят! Найдя, подергала замок – заперт. Путаясь в ключах, лихорадочно открыла, сверила все кувшинчики и горшочки с записью. Вытерла лоб краем платка, выдохнула с облегчением. Сюда воры не добрались. Она вылезла из подпола, огляделась в отчаянии.

Спаситель собирал с пола разбросанные ларцы, составлял на стол. Остановил ее, чтобы на осколки глиняных горшков не наступила.

– Погоди, Нина. Ты в своих тонких сокках ноги порежешь. Дай соберу сперва. Ядовитых тут у тебя снадобий нету?

– Нету. Яды все в отдельном сундуке хранятся, его они не нашли. Господи, что же за напасть такая?! Сперва суму украли, теперь вот… – Она прижала пальцы к губам, стараясь не разрыдаться. – Они, видать, через задний двор прошли. Я к Гликерии кинулась да не проверила ни калитку, ни засов изнутри дома.

Борясь со слезами и проклиная разбойников, Нина взялась за веник, стараясь не поскользнуться на залитых маслами каменных плитах. Вскоре по аптеке хоть можно было пройти.

Нина распахнула дверь на двор, чтобы запахи немного выветрились. Она запретила себе думать сейчас о том, сколько времени теперь придется все заново собирать, покупать да сушить. Руки у нее дрожали от усталости и гнева.

Совладав с собой, Нина повернулась к спасителю, поклонилась:

– Спасибо тебе, почтенный, что не дал меня лихим людям в обиду. Чем я могу тебя отблагодарить?

Спаситель внимательно на нее посмотрел, но не произнес ни слова.

Нина смутилась, подумав, как он слова истолковать может:

– Ты, уважаемый, присядь. Вина тебе не предложу, сам видишь – разбили воры кувшин. Но настоя на яблоках с тмином налью – он у меня в подвале хранится. И про Винезио расскажу тебе, что знаю. Позволь мне только переодеться.

Кинувшись в комнатку, где сундуки с одеждой стояли, Нина быстро переодела столу, край которой был теперь покрыт бурыми пятнами от вина, настоев и масел. Сокки тоже сменила да растрепанные волосы перевязала. Спохватилась, проверила тайник в полу под кроватью. Не тронули. Не нашли, видать.

Нина вошла обратно в аптеку, уселась на другую скамью. Посмотрела на спасителя, наконец, без суеты. Возрастом он чуть постарше Нины, не высок, но строен. Красивый мужчина. Волосы черные вьются, почти до плеч достают. Одет небрежно, но дорого. Плащ сколот фибулой с католическим крестом на подвеске. Сказал, что с товаром приплыл, значит, купец. А руки мускулистые, крепкие, несколько небольших шрамов на ладони. Может, раньше воином был. А может, и вовсе в охране корабля служит.

Гость тем временем оглядывал аптеку, переводя взгляд с подвешенных к потолку трав к полкам с опустошенными теперь ларцами. Взгляд его упал на икону в правом углу. Он отвернулся.

Заметив, что Нина его разглядывает, спаситель посмотрел ей в лицо. Аптекарша отвела взгляд, разгладила столу на коленях. Спросила, как его зовут, за чье здравие ей теперь в храме молиться. Тот рассказал, что звать его Кристиано, но попросил в молитвах своих его не поминать. Нет никакого геройства в том, что он защитил несчастную женщину от оборванцев.

Поведал, что пришел он с торговым кораблем из Генуи. Винезио Ринальди ему еще ранней весной, незадолго до отплытия, рассказывал про Нину Кориари, говорил, что хочет назвать ее женой своей да привезти в родную Геную. Отец его согласия не дал. Винезио тогда через Рим плыть собирался, чтобы у самого Папы просить позволения жениться на Нине. Один из кардиналов – родственник Ринальди, и Винезио надеялся, что тот поможет уговорить отца.

А когда Винезио отплыл, приключилась в семье беда – отец сильно заболел. И просит своего старшего сына приехать домой и взять на себя торговые дела. Матушка и овдовевшая сестра опять же одни остаются. Совет города, может, и помог бы, да есть там одно семейство, что не в ладах с семьей Ринальди. Страшно сейчас им без твердой мужской руки остаться. Вот Кристиано и приехал, чтобы передать печальную весть да вернуть Винезио. Не отыскав друга на генуэзском подворье, Кристиано расспросил в ближайшей таверне, как найти дом Нины-аптекарши, и направился к ней. Он замолчал, ожидая теперь услышать ее рассказ.

Нина, опустив взгляд, поведала спасителю историю с раненым. Едва только начала говорить, как уже и не остановиться было. Перемежая речь слезами, поведала про страшного латинянина, который угрожал, что Винезио казнят, если она кольцо не отдаст. Лишь про Василия да Аристу Нина умолчала.

Кристиано задумался, глядя в пол. Когда он вскинул голову, Нина даже поежилась – такой взгляд у него был жесткий да колючий.

– Мы с Винезио побратались когда-то. Я не допущу, чтобы из-за побрякушки его в подземелье держали. Как выглядел тот латинянин, что к тебе приходил?

Нина описала, а как упомянула про скрюченную руку, собеседник резко встал и начал ходить по аптеке.

Нине стало страшно. Что это он так разволновался?

Кристиано наконец остановился напротив аптекарши и произнес:

– Про этого человека знают даже за пределами Рима. Это Феликс, он служит принцу Альбериху – сыну грязной куртизанки Марозии. Альберих объявил себя правителем Рима, действует супротив Папы, не дает власти Святой Церкви, грабит народ. Сухорукий Феликс очень жесток и коварен, его боится даже сам Альберих.

Нина, вспомнив, как сжимались пальцы сухорукого на ее горле, потерла шею.

– Этот латинянин меня едва не придушил! Откуда он взялся только на мою голову! – разозлившись, воскликнула Нина.

– Откуда? Я расскажу, и ты поймешь, что тебе повезло остаться в живых. Феликс происходит из знатной и богатой семьи. Но он всегда был черной овцой в собственном доме. Мать умерла при его рождении, и отец возненавидел за это сына. Его шпыняли и унижали старшие братья. И только сестра любила Феликса, стыдила Альфонсо и Лучано, старалась ограждать младшего брата от их жестоких шуток. Однажды братья закрыли его в старой винной бочке и спустили с холма. Слуги нашли Феликса только на следующее утро, еле живого. Сестра его выходила. Один старый вояка, служивший конюхом при дворе отца, пожалел тощего Феликса и научил его драться. Брать не столько силой, сколько хитростью и неожиданностью. Со временем Феликс окреп, вырос, выучился давать отпор братьям. Но не простил им годы унижения.

Однажды он подкараулил старшего брата, когда тот возвращался с праздника урожая. Альфонсо был навеселе, в темноте переходил узкую речушку, что текла, огибая холмы. Воды в жаркий августовский день там было едва по колено. Феликс столкнул его с шаткого мостика и ударил по голове тяжелым камнем. Он сидел на спине у брата, прижимая ко дну его голову, пока тот не перестал дышать. Отец тогда заболел от горя.

Наступила очередь второго брата. Феликс подвязал ветку у толстого вяза, что стоял на дороге к замку. И когда брат верхом на коне проезжал под деревом, перерубил бечевку. Лучано повезло – он успел наклониться к самой шее коня, ветка лишь хлестнула нижними прутьями по лицу, лишив его правого глаза. Лошадь понесла, но всадник, хоть и не сразу, сумел с ней справиться. Покалеченный и окровавленный, он вернулся в замок.

На следующий день сестра пришла к Феликсу, протянула ему деньги, оружие и теплую одежду. Сказала, что ему надо уйти и оставить семью в покое. Феликс, поняв, что и сестра предала его, покинул ненавистный дом.

И с того момента ничто не останавливало его. Феликс пристал к шайке разбойников и вскоре стал в ней предводителем. Его боялись – он убивал безоглядно, жестоко, чужие мучения доставляли ему удовольствие. Не щадил ни молодых девиц, ни стариков, ни младенцев.

Однажды разбойники напали на небольшое поселение в горах. Убили всех жителей, а детей и пару молодых парней связали, чтобы продать потом работорговцам по ту сторону гор. Уселись на бревнах вокруг костра, жарили зарезанных коз, пили кислое краденое вино. Внезапно один из разбойников кинулся в сторону и выволок из-за хлева ревущую от ужаса молодую девицу. Разбойники загоготали. Один из связанных парней рванулся к несчастной девушке, выкрикивая ее имя. Та бросилась к нему навстречу. Не вставая с бревна, Феликс ухватил ее за подол платья и разорвал тонкую ткань до самого пояса. Разбойники с вожделением засвистали. Их предводитель лениво поднялся, велел уложить девицу на землю, держать ей руки и ноги, да так, чтобы связанным было хорошо видно. Когда Феликс повернулся спиной к пленникам, парень, взревев, бросился на него и опрокинул в костер. Рука Феликса обгорела почти до кости. С тех пор он и стал сухоруким и обозлился на весь свет еще больше.

Нина слушала, с ужасом качая головой. Срывающимся голосом спросила:

– А что с ними-то стало – с парнем и девицей той?

– Феликс велел их сжечь живьем, – неохотно произнес Кристиано.

– Изверг какой! – ахнула Нина, уже не сдерживая слез. – Откуда ты все это знаешь, Кристиано?

Он помолчал, глядя в пол. С трудом, словно через силу, ответил:

– Я был среди его разбойников. Был тогда молод и глуп. Сам искал забвения после предательства любимой и смерти близкого друга. – Он вздохнул. – После того случая в деревне я ушел из шайки. Понял, что не могу больше такой жестокости терпеть. Отправился воевать с лангобардами, едва не погиб, один монах меня выходил. С тех пор моя душа исцелилась, и я всю жизнь пытаюсь искупить свои грехи, – голос его прервался.